Сведения о психологических особенностях террористов должны представлять немалый интерес как для теоретических изысканий, так и для создания общей теории профилактики этого преступления и борьбы с конкретными его проявлениями.
Если попытаться дать общую психологическую характеристику террористам, то можно прийти к выводу, что они принадлежат к экстремистскому типу сознания. Однако подобное суждение выглядит достаточно расплывчатым и неоднозначным, если не назвать конкретные психологические черты, присущие именно террористам. Между тем их уже неоднократно квалифицировали как шизофреников, садистов, фанатиков, ущербных личностей, самоутверждающихся, пожираемых амбициями, морально глухих и даже как бескорыстных и чистых мучеников за идею. О террористах же как об отдельном психологическом и даже социальном типе можно говорить лишь в том случае, если будут найдены такие их черты, совокупность которых свойственна именно им, а не другим типам.
По мнению большинства исследователей, террористы не составляют специфическую диагностико-психиатрическую группу. Хотя в некоторых работах был проложен ряд от нормального типа до психопата, большая часть сравнительных исследований не обнаружила никакой явной психической ненормальности в большинстве случаев. Тем не менее на путь терроризма чаще становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая, как мы увидим ниже, не приводила бы ни к каким негативным последствиям, если бы не воздействие микросреды. Если суммировать результаты ряда исследований, в том числе и тех, которые были проведены нами, наиболее характерными для террористов особенностями являются следующие.
Приводимые ниже данные основаны на изучении группы лиц, обвиняемых в терроризме, захвате заложников и похищении людей. Для их обследования специально была составлена анкета, в которую вносились данные биографического, криминологического, психологического и психиатрического характера. При этом широко использовались клинические беседы и психологическое тестирование.
Это выборочное исследование дало следующие результаты.
Общая черта многих террористов - тенденция к экстернализации, поиску вовне источников личных проблем. Хотя эта черта не является явно паранойяльной, имеет место сверхсосредоточенность на ней. Причем необходимо отметить, что экстернализация присуща практически всем категориям террористов: политическим, сепаратистским, этнорелигиозным и др. Такая особенность является психологической и идеологической основой для сплачивания террористов и, несомненно, принадлежит к числу ведущих. Она активно питает ненависть к представителям иных национальных, религиозных или социальных групп, приписывание им самых отвратительных черт, объяснение собственных недостатков, неудач и промахов только коварством и злобой врагов. Отсюда особая жестокость при совершении террористических актов, отсутствие сопереживания их жертвам. Как показали проведенные нами обследования конкретных лиц, обвиняемых в терроризме, им непереносимо признать себя источником собственных неудач.
Другие характерные психологические черты личности террористов - постоянная оборонительная готовность, чрезмерная поглощенность собой и незначительное внимание к чувствам других, иногда даже их игнорирование. Эти черты связаны с паранойяльностью террористов, которые склонны видеть постоянную угрозу со стороны "других" и отвечать на нее агрессией. Так, для 88%*(83) обследованных нами лиц, обвиняемых в совершении преступлений террористической направленности, типична агрессия как реакция на возможную опасность со стороны среды.
Паронояльность у террористов сочетается с ригидностью, застреваемостью эмоций и переживаний, которые сохраняются на длительный срок даже после того, как исчезла вызвавшая их причина. Ригидные явления и процессы ведут как бы автономное от личности существование.
Многие террористы испытывают болезненные переживания, связанные с нарциссическими влечениями, неудовлетворение которых ведет к недостаточному чувству самоуважения и неадекватной интеграции личности. Вообще нарциссизм имманентно присущ террористам, причем не только лидерам террористических организаций, но и рядовым исполнителям. Эту черту можно наблюдать как у политических, так и среди этнорелигиозных террористов, особенно в их высказываниях, в которых звучит явное торжество по поводу их принадлежности к данной группе. Они убеждены в своем совершенстве, в своих выдающихся личных особенностях и превосходстве над другими только или главным образом по той причине, что принадлежат к данной этнорелигиозной или иной, чаще политической, группе, которая является единственно "правильной". Чтобы доказать это себе и другим, такой террорист совершает дерзкие нападения и пренебрегает общечеловеческими ценностями.
Особо опасен групповой нарциссизм, когда человек преисполнен гордостью и тщеславием только по той причине, что принадлежит к данной национальной, религиозной, политической, криминальной или иной группе. Ее ценности, правила и установки становятся основой его социального бытия, причем даже в тех случаях, когда его вклад в групповую деятельность минимален и он не занимает в ней сколько-нибудь заметного места.
Общественную опасность нарциссизма подчеркивали многие исследователи, в частности Фромм. Он справедливо утверждал, что "групповой нарциссизм выполняет важные функции. Во-первых, коллективный интерес требует солидарности, а апелляция к общим ценностям цементирует группу изнутри и облегчает манипулирование ею в целом. Во-вторых, нарциссизм создает членам группы ощущение удовлетворенности, особенно тем, кто сам по себе мало что значит и не имеет особых оснований гордиться своей персоной. В группе даже самый ничтожный и прибитый человек в душе своей может оправдать свое состояние такой аргументацией"*(84).
Для многих людей, профессионально занимающихся терроризмом, характерна замкнутость на своей террористической группе, ее ценностях, целях и активности. Такая сосредоточенность вроде бы свидетельствует о цельности и целостности личности, но на самом деле ведет ее к культурологической изоляции, накладывает жесткие ограничения на индвидуальность человека и свободу его выбора. Он начинает еще более резко делить весь мир на свой и чужой, постоянно преувеличивая опасности, грозящие со стороны других культур. Поэтому представители последних вполне могут стать объектом нападения.
При нарциссических установках люди воспринимают мир в качестве черно-белого, а все причины своих неудач и ошибок видят только в окружающем их мире: понятно, что названные причины никак не могут быть порождением их собственной группы. Вот почему они отщепляют от своей личности низкооцениваемые и причиняющие психотравму части и проецируют их на другие национальные и религиозные группы, на другую культуру, которую они считают враждебной, и уже в таком качестве воспринимают ее.
Все "другие" и каждый "другой" представляют собой чужого со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этот архетип принадлежит к числу самых древних и появился во времена, когда в каждом чужаке видели врага. Он мог быть не только представителем враждебного племени или народа, их лазутчиком, но и посланцем таинственных сверхъестественных сил, наделенных колдовскими и магическими особенностями. Его, конечно, надо было бояться и предпринимать предупредительные меры, в том числе наступательного характера. В современных условиях глобализации исламский мир видит чужаков в представителях западной культуры, которая активно проникает в этот мир, грозя, как ему представляется, его ценностям, целям и символам. Очень важно, что такое проникновение имеет место прежде всего на уровне быта и образа жизни, что людьми воспринимается крайне болезненно. Поэтому можно утверждать, что современными этнорелигиозными террористами во многом движут мотивы защиты, дополняемые, как в России, так и на Северном Кавказе, мотивами восстановления исторической справедливости и кровной мести. Поэтому в терроризме можно констатировать полимотивацию.
Лица, склонные к терроризму, принадлежат к людям того склада, для которого характерен примат эмоций над разумом, непосредственных активных реакций на действительность над ее осмыслением; предвзятость оценок, низкий порог терпимости и отсутствие должного самоконтроля, достаточно легко и естественно сживаются с идеей насилия. Не случайно, среди обследованных нами преступников террористической направленности, 44% отличаются явной эмоциональной неустойчивостью, а для 80% характерны эмоционально насыщенные ассоциативные образы. 51% обследованных склонны скорее действовать, чем осмысливать происходящее и строить обоснованный прогноз. Разумеется, указанные особенности личности террористов не исключают продуманность и рациональность их собственно агрессивных действий, что свидетельствует о сложном механизме последних.
Но мотивы их поведения могут быть самыми разными, что надо иметь в виду помимо очень важного фактора полиактивации, который я отметил выше.
Так, среди обследованных нами лиц, причастных к терроризму, 68% двигали корыстные стимулы, а 24% - достижение таких конкретных целей, как освобождение арестованных и осужденных соучастников и иных лиц, связанных с террористами. Однако и эти мотивы, казалось бы, ясные и рациональные, могут дополняться, особенно на бессознательном уровне, мотивами защиты, достижения справедливости, мести и т.д.
Среди террористов много тех, кто движим игровыми мотивами. Для них участие в террористических актах - игра: с обстоятельствами, врагом, правоохранительными органами, судьбой, даже со смертью. Особенно это характерно для молодых людей, в том числе подростков. Не исключено, что у какого-то народа это может быть чертой национального характера.
Такую особенность личности террориста нужно учитывать при проведении конкретных антитеррористических мероприятий, в частности оперативно-розыскных, при ведении с ними переговоров и т.д. Суть названной особенности состоит в том, что ситуации террористических актов эти преступники бессознательно воспринимают как захватывающую игру, ставкой которой может быть их жизнь. Но это их, во всяком случае многих, совсем не пугает: для них собственная жизнь, не говоря уже о других людях, - лишь плата за то несказанное удовлетворение, которое они испытывают от участия в столь захватывающей игре. К тому же при этом насыщаются и их нарциссические влечения.
Но нельзя утверждать, что никто из террористов не боится быть уничтоженным. Поэтому порожденный этим страх в свою очередь вызывает нетерпимость. Страх может быть индивидуального происхождения, но может определяться также принадлежностью данного человека к малому народу, в первую очередь к такому, который вынужден постоянно отстаивать не только свою независимость, но и просто право на существование. Страх способен детерминировать и принадлежность индивида к гонимой религиозной, политической или другой социальной группе (организации).
Лица, постоянно включенные в террористическую активность, являющиеся членами террористических организаций, обычно находятся в социально-психологической изоляции от общества. Иногда изоляция является и так сказать территориальной, если они скрываются в горах или лесах. Постепенно происходит огрубление их личности, потребности приобретают примитивный, сугубо материальный характер, даже если они охвачены религиозным фанатизмом. У таких людей начинают проступать вполне определенные первобытные черты. Как и их древние предки, они оказываются неспособными устанавливать действительные причины многих событий, имеющих для них первостепенное значение, равно как и объяснять видимые и тоже значимые противоречия. У многих проявляются элементы мистического и пралогического первобытного мышления.
Исследуя конкретных террористов, можно было убедиться в том, что большинству из них присущи предельная нетерпимость к тем, кто думает иначе, и фанатизм, порожденные максималистскими идеями "спасения" своей этнорелигиозной, политической или иной группы, ее торжества и полного посрамления и уничтожения ее врагов, которые ненавидимы. Им свойственна твердая вера в то, что они обладают абсолютной, единственной и окончательной истиной, или в то, что те, кому они подчиняются, конечно же, обладают ею.
Отсюда связанная с нарциссизмом вера в свое мессианское предназначение, в высшую и уникальную миссию во имя "спасения" и счастья своей нации, Родины или сторонников своей веры, политической или иной социальной доктрины.
Убежденность в своей миссии может быть "темной", чисто эмоциональной, а может основываться на "рациональных" идеологических постулатах, святости традиции, мудрости лидеров. Подобная убежденность отличает истинных террористов от "попутчиков", которые согласились совершать террористические акты из корыстных соображений, и от темных, неосведомленных, попавших под чье-то влияние людей.
В целом этнорелигиозные террористы принадлежат к закрытому типу личности, что исключает всяческую критическую мысль и свободу выбора, поскольку они видят мир только в свете предустановленной "единственной истины". Логическим следствием "закрытости" и фанатизма является поразительная, подчас парадоксальная узость, односторонность, ведущая к максималистской абсолютизации частного, произвольно вырванного из общей системы связи и совершенно не учитывающего другие позиции и представления. Очень часто вследствие этого мир теряет реальное очертание, само же сознание и его образы становятся мифологизированными. Формирующиеся в нем символы приобретают бытийное значение, а поэтому посягательства на них, действительные или мнимые, воспринимаются крайне болезненно.
Г.И. Белокуров, Е.Е. Гаврина и Д.В. Сочивко, подводя итоги своего психологического исследования личности этнорелигиозного террориста, приходят к выводу, что особенностью этой личности является ее внутренняя противоречивость, что проявляется буквально во всем. Такой человек внутренне никогда не находится в мире с самим собой и окружением. Если он гордится своей национальностью, то одновременно ведет войну с собственным народом. Пытаясь объяснить свое поведение религиозной догматикой, он самым грубым и греховным образом нарушает самые ее основы. Если он считает себя борцом за социальную справедливость, то одновременно позиционирует себя против общества. Эта противоречивость определяет весь социально-психологический образ террориста.
Другая обобщенная черта личности террориста, по мнению названных авторов, - это внутренний запрет на социально ожидаемые формы общения и деятельности, который представляет собой как бы оборотную сторону внутренней противоречивости личности. Вся ее подсознательная психодинамика строится на поддержании внутренней противоречивости и психосоциальной изолированности. Террорист, так сказать, "принципиально десоциализирован". Он не проходит свою преступную подготовку в тюремных условиях, его готовят на воле. В тюрьму он попадает сложившейся личностью, прекрасно понимая, что он совершил.
Отдавая должное тому, что свои выводы Белокуров и др. построили на базе исследования 126 осужденных за террористические преступления, тем не менее не могу с ними согласиться.
Неверно, что такой человек внутренне никогда не находится в мире с самим собой и окружением. Совершив террористический акт, даже самый жестокий, преступник способен от этого испытывать гордость, а его окружение может считать его героем. Неважно, что при этом погибли невинные люди, они невинны только в глазах своих, но поддерживали "наших угнетателей" и "оккупантов". К тому же последние никогда не щадили "наших" мирных жителей, а поэтому у "нас" нет оснований иначе относиться к "их" мирным жителям, которые, что очень существенно, принадлежат другой, "неправильной" культуре.
Неверно, что террорист ведет войну с собственным народом, - он убежден, что ведет войну ради собственного народа, который даже может не понимать своих интересов. Поэтому у такого человека нет разлада с самим собой.
Неверно, что террорист своим поведением самым грубым и греховным образом нарушает основы своей религии. Такой индивид достаточно легко сам или с помощью "мудрых" наставников найдет в священных текстах оправдание своим действиям. В ряде случаев он сможет интерпретировать такие тексты в желаемом для себя смысле.
Неверно, что террорист принципиально десоциализирован, если полагать, что это относится ко всем подобным преступникам. Его вполне принимает его ближайшее социальное окружение, оказывает ему помощь, укрывает и т.д. Со своей стороны, он чувствует себя его частицей, причем очень важной, - ведь он борется за народ. Ему не надо проходить преступную подготовку в местах лишения свободы (ее, кстати, проходят далеко не все), он не относится к числу других осужденных, которые попали туда за кражи, убийства и т.д. Все, что ему нужно, он узнал на свободе от старших и более опытных, если он не сам такой же. Этнорелигиозные террористы, попав в исправительные учреждения, в основном общаются со своими земляками и единоверцами.
Психолого-психиатрические особенности личности террориста во многом определяются тем, что он непосредственно соприкасается со смертью, которая, с одной стороны, влияет на его психику, поступки и на события, в которые он включен, а с другой - его личностная специфика такова, что он стремится к ней. Террорист начинает соответствовать ей, разрушает последние преграды, отделяющие от нее, как бы позволяет ей непосредственно влиять на себя. Это - террорист-некрофил. Смерть отпечатывает на нем образ, начинает говорить с ним на своем языке, и он его понимает. Террорист не защищен от нее задачей выживания, чаще всего он и не ставит таковой перед собой, поскольку сам стремится к ней. Раз приблизившись к ней, такой человек начинает приобретать опыт, который либо осознается и становится основой внутреннего развития, либо не осознается и на уровне личностного смысла определяет поведение, в том числе через потребность вновь и вновь испытать дрожь соприкосновения с тем, что находится за гранью. Наркотическая для них атмосфера близости к смерти может толкать на совершение самоубийственных террористических актов, но также и других убийств, не обязательно террористических, например при участии в разных военных конфликтах.
Террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения вставших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они не думают о нем. Только уже потом, после вынесения приговора такие люди начинают осознавать, что им всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в местах лишения свободы. Их страдания, связанные с наказанием, начинаются с этого момента.
Всех обследованных нами террористов мы сопоставили с теми, которые совершили убийства в сфере быта, семьи и досуга. Приведем вначале некоторые общие показатели, характеризующие эти две группы. Прежде всего, оказалось, что средний возраст террористов (28 лет) несколько ниже, чем возраст бытовых убийц.
Семейная адаптация и состояние в браке в этих группах была сходной. Как показатель внутрисемейной адаптации учитывалась роль обследуемого лица в семье. При этом роль лидера в семьях была одинаковой в обеих группах, однако роль подчиненного в основной группе обследованных отсутствовала, в то время как в группе "обычных" убийц она встречалась в 16%.
Уровень образования в основной группе был выше за счет лиц, имеющих высшее или незаконченное высшее образование (26% против 10%).
Число лиц, занятых умственным трудом, более чем в три раза превышало этот показатель в группе сравнения (17% против 5%). Лиц, занятых физическим трудом в основной группе было на 10% меньше; здоровых, но неработающих, вдвое больше.
Без особенностей прошли армейскую службу 37% подэкспертных основной группы и 47% группы сопоставления. Не служили по иным причинам 13% группы террористов и 21% из группы сопоставления.
Таким образом, можно полагать, что в целом уровень социальной адаптации в основной группе был несколько выше, чем в группе лиц, совершивших "обычные" убийства за счет более высокого образовательного уровня, хотя число неработающих оказалось больше.
Среди психиатрических данных обращает внимание меньшая психопатологическая отягощенность у этих испытуемых.
Так, среди родственников шизофрения встречалась примерно одинаково в обеих группах (6% и 7,5%), в то время как алкоголизм в пять раз реже (8% в основной группе против 42% в группе сопоставления). Патология в родах также отмечена у первых в два раза реже.
Половина подэкспертных основной группы воспитывалась в полных семьях. Значительных нарушений типа воспитания не было, только в 4% можно было отметить гипоопеку, в то время как в группе сопоставления почти у половины прослежена гипоопека и у трети - гиперопека. Возможно это связано с некоторыми национальными особенностями воспитания.
Черепно-мозговые травмы в прошлом отмечались примерно с одинаковой частотой.
Под наблюдением ПНД в прошлом состояли лишь треть лиц из основной группы и 42% группы сопоставления.
Диагноз "алкоголизм" встречался значительно реже в исследуемой группе террористов. Это заболевание вообще очень редко встречается среди террористов, сам характер террористического поведения обычно исключает алкоголизм.
Судебно-психиатрическую экспертизу по прежним уголовным делам проходили 8% террористов и 27% убийц, причем доля невменяемых оказалась равной - 6 и 7%.
Необходимо отдельно сказать о тенденции к аутоагрессии, важность которой не только в том, что она нередко сопровождает агрессию, но и в том, что в современном мире суицид активно используется для совершения террористических актов. Названный показатель был относительно высоким в группе убийц - более одной пятой совершали суицидные попытки и самоповреждения. В основной группе таких лиц тоже было немало - 10%.
Так называемый социальный преморбид, т.е. формирование социальных установок, которое происходит в юности, с нашей точки зрения, имеет большое значение для последующей криминальной активности. При исследовании группы убийц было отмечено, что более чем у трети обвиняемых не было выявлено каких-либо особенностей в формировании социальных установок, но у половины остались несформированными общепринятые морально-этические нормы. В основной группе (террористов) формирование обычных социальных установок прослежено почти в половине случаев (46%), их несформированность выявлялась реже. Однако в целом неблагополучное социальное развитие в обеих группах встречалось весьма часто. Вместе с тем, к этим данным нужно подходить с немалой осторожностью. Необходимо помнить, что неблагоприятный ход жизни может заключаться как раз в том, что формируются искаженные представления о своей нации и вере и нации и вере других, в целом негативное отношение к культуре других народов.
Психопатологические показатели двух групп отличаются больше всего.
Так, оценка особенностей психопатологического синдрома в период совершения правонарушения показала, что этот признак в группе сравнения встречался почти в два раза чаще. Так, бредовые и сверхценные образования в основной группе составили 4%, в сравнительной - 22%, аффективные синдромы - соответственно 4 и 23,5%, различные варианты личностных расстройств - 38 и 56,5%, расстройства влечений - 2 и 26,5%, умственная отсталость - 4 и 14%.
Экспертное решение "вменяемы" было принято в отношении 88% лиц основной группы, а в группе сравнения - 63%, невменяемы - 8% среди первых по сравнению с 31% в группе убийц.
Психиатрический диагноз в результате проведенных экспертиз выглядит следующим образом: "психически здоров" - среди "террористов" - 42%, "убийц" - 10%; "шизофрения" - соответственно 8 и 16%, "эпилепсия" - 2 и 2%; "психопатия" - 6 и 15%, "остаточные поражения головного мозга" - 24 и 33%, "алкоголизм" и "наркомания" - 4 и 10%, "умственная отсталость" - 2 и 4%.
Иными словами, в группе террористов доля лиц психической патологией оказалась значительно меньшей, хотя личностные расстройства встречались довольно часто.
При сопоставительном анализе мотивации общественно опасных действий выяснено, что болезненная мотивация, если в нее включать психопатическую, составила 20% у лиц основной группы и 36% в сравнительной группе.
Среди вариантов психологической мотивации поведения преобладала корыстная мотивация действий более чем в 68% против 9% в группе сравнения. Это понятно, поскольку в основную группу были включены и лица, обвинявшиеся в захвате заложников с целью выкупа. При этом надо заметить, что корыстная мотивация - не самая характерная черта "бытовых" убийц. Мотив мести конкретным лицом лишь отмечен в 4% по сравнению с 10% в группе "обычных" убийц. В одной трети случаев выявлены "иные мотивы" действий. Вообще мотивы террористического поведения не следует грубо делить на две группы - корыстные и бескорыстные, даже в случае захвата заложников. Такое поведение почти всегда полимотивировано, но некоторые мотивы на глубинном, смысловом уровне могут носить бессознательный характер и не выявляются при недостаточно квалифицированном личностном анализе.
При анализе мотивов общественно опасных действий, кроме отмеченных выше преобладающих корыстных, выявлены мотивы истерической самоактуализации (6%), "наведение страха" (4%), получение политических выгод (6%), достижение конкретных целей (24%), установление "справедливости" (24%), уничтожение политических и иных противников, обеспечение торжества своей религии или нации (8%).
Психическое здоровье "обычных" убийц оказалось гораздо хуже, чем у террористов и, следовательно, оказывало большое влияние на их преступные действия. Так, бредовые расстройства обнаружены у 22% среди первых и только 6% среди вторых, аффективные расстройства - соответственно 23,5 и 4%, синдромы расстройств личности - 55,9 и 38%, синдромы расстройств влечений - 26,5 и 2%, слабоумие - 13,7 и 4%. Что касается некоторых психологических данных, то они характеризуют террористов следующим образом: мнестические процессы в норме зафиксированы у 84%, высокий темп умственной деятельности - у 26%, достаточный - у 60%, устойчивое внимание - у 77%, высокий уровень обобщения - у 60%, средний - у 33%, существенные признаки способны обобщать 80%, способности к переносу и установлению логических связей выявлены у 60%.
Более половины обследованных террористов были способны к четкому осознанию и постановке целей своего поведения, около половины могли четко оценивать промежуточные цели и прогнозировать возможные последствия своих поступков. Абсолютное большинство преступлений в группе террористов планировалось и готовилось заранее, в то время как в группе "обычных" убийц запланированными было только около 15%.
В этом отношении представляет большое значение выяснение роли того или иного лица в группе и влияние групповых взаимоотношений на поведение.
Группоцентрическое поведение, т.е. ориентация на референтные нормы асоциальной группы при регуляции поступков, выявлено более чем у половины лиц из группы террористов. Лидирующее или высокое положение в группе занимали почти три четверти обследованных, рядовых исполнителей была одна четверть. В групповых преступлениях "бытовых" убийц имели место обратные отношения - среди обследованных убийц преобладали исполнители, 75% групп террористов состояли из 5 и более человек.
Криминальный анамнез в прослеженных группах весьма заметно отличался. В милиции в подростковом возрасте состояли на учете 6% лиц из основной группы и 16% лиц из группы убийц, т.е. почти втрое больше. К уголовной ответственности до настоящего преступления привлекались 38% лиц из основной группы и около 48% из группы сравнения. Среди "террористов" доля привлекавшихся к уголовной ответственности 2 и более раз составила 14%, а среди "убийц" - 31,4%. Большинство ранее привлекавшихся к уголовной ответственности в основной группе в настоящее время обвиняются в похищении людей с целью получения выкупа.
Эти данные дают все основания для важного предположения, что мотивы террористических действий в основном формируются не в неформальных малых группах, не под влиянием опасных общеуголовных преступников и в совместном совершении "обычных" преступлений. Возникновение и развитие указанных мотивов происходит в ходе семейного воспитания, под влиянием местных этнорелигиозных обычаев и традиций, носящих сугубо пережиточный характер, под влиянием призывов старших и авторитетных лиц. Данные обстоятельства имеют немалое практическое значение.
В свете сказанного большой интерес представляют собой полученные нами данные об отношении террористов и "обычных" убийц к содеянному: среди первых полностью отрицает свою виновность 31%, среди вторых - 20%, не сожалеет о содеянном соответственно 8 и 12,7%. Такие различия могут быть отчасти объяснены тем, что "обычные" убийцы совершили насилие в отношении главным образом своих, а террористы - исключительно в отношении чужих и чуждых, которых к тому же ненавидели как представителей иной культуры. Я полагаю, что последний фактор принадлежит к числу ведущих.