рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Червь возвращается к червям

Червь возвращается к червям - раздел Право, Нюренбержский процесс Червь Возвращается К Червям. В Зале Суда Бывшее Германское Правительство Разм...

Червь возвращается к червям. В зале суда бывшее германское правительство размещалось на двух скамьях. Принцип размещения, в общем соответствовал положению, который каждый занимал в нацистской иерархии. На первом месте в первом ряду – Герман Вильгельм Геринг. Здесь его называют подсудимый №1, и он старается держаться соответственно: беседует с другими подсудимыми, все время позирует, привлекает внимание фотокорреспондентов.

В первые дни процесса его явно задевали нелестные эпитеты прокуроров. Геринг часто вскакивал, требуя слова, однако ему сумели внушить, что он здесь не рейхсмаршал, а лишь подсудимый. Одним из первых актов фашистского режима было образование имперского министерства авиации. Возглавил его Геринг, произведенный из капитанов в генералы, а затем в рецхсмаршалы. Такой человек, как Редер, всю жизнь продвигавшийся по лестнице военной иерархии со ступеньки на ступеньку, не мог равнодушно отнестись к этому и считал Геринга выскочкой.

И не безосновательно: когда летом 1940 года морские летчики добились успехов в блокировании Британских островов, Геринг усмотрел в этом удар по личному престижу и запретил военно-морской авиации ставить мины в прибрежных водах и сбрасывать торпеды на вражеские конвои, а заодно парализовал попытку изготовления более совершенных авиаторпед. Сообщив следствию конкретные факты, Редер заключает, что только их одних достаточно для привлечения бывшего главнокомандующего ВВС к суду, «так как он по причинам престижного порядка вредил делу ведения морской войны». Геринг сидит рядом с Р. Гессом и часто обращается к нему. Беседы эти носят характер монолога со стороны Геринга.

В нацистском государстве Гесс был заместителем Гитлера по руководству национал-социалистической партией. До 1941 года – это один из наиболее могущественных нацистских лидеров. От него исходили все важнейшие директивы всем партийным организациям. По версии гитлеровцев, Гесса должны были признать душевно больным, но комиссия на основе тщательного осмотра пришла к заключению, что Гесс не является душевнобольным.

Полную же ясность в вопросе о полноценности неожиданно внес… сам Гесс. Когда закончили рассматривать судебно-психиатрические заключения, он медленно встал со своего места, выждал, когда ему поставят микрофон, и объявил: - С этого момента моя память находится в распоряжении суда. Основания, которые имелись для того, чтобы стимулировать потерю памяти, были чисто тактического порядка.

Вообще, действительно, моя способность сосредоточиться была несколько нарушена, однако моя способность следить за ведением дела, защищать себя, ставить вопросы свидетелям и самому отвечать, на задаваемые мне вопросы не утрачена, и мое состояние не может отразиться на всех этих перечисленных явлениях… На минуту в зале воцарилась полная тишина. Но едва Гесс сел, моментально распахнулись двери и несколько ретивых журналистов сломя голову бросились к телефонам.

Судьба была благосклонна к Гессу: четырех летнее пребывание в Англии спасло ему жизнь. Суд, видимо, учел что, находясь вне Германии, Гесс не мог принимать участие в тягчайших преступлениях, совершенных за эти годы. Однако, бесспорно, прав был советский судья, что и за все содеянное до вылета в Англию Гесс трижды заслужил смертную казнь. Соседом Гесса слева является И. фон Риббентроп. У него поза страдальца. В действительности же всем ясно, что это перепуганный человек, готовый на все лишь бы спасти свою жизнь.

По сравнению с ним, сидящий рядом В. Кейтель выглядит просто браво, хотя и у него на лице нет признаков оптимизма. Он чем-то напоминает эмблему гитлеровского орла. На скамье подсудимых Кейтель появляется с неизменной папкой, наполненной бумагами, которые изучает во время заседаний. Последний раз Кейтель был в полном параде 8 мая 1945 года. Тогда он и написал акт о капитуляции Германии. И как только на бумаге появилась его подпись, энергично и повелительно прозвучали слова: - Германская делегация может удалиться. И он удалился… в Нюрнберг.

А вот Эрнст Кальтенбрунер, заместитель Гитлера. Из его кабинета шли директивы об уничтожении миллионов людей в подопечных ему лагерях смерти. Он смотрит в зал суда ненавидящим взглядом убийцы, пойманного с поличным на месте преступления. И этот человек когда-то был юристом, членом корпорации, требовавшей уважения к закону и его постоянного соблюдения! Это был, пожалуй, самый «трудный» подсудимый. Уличенный сотнями лично им подписанных документов, не говоря о свидетелях, Кальтенбрунер, мобилизовав свой адвокатский опыт, делал все чтобы запутать ясные вопросы.

Сосед Кальтенбрунера А. Розенберг. Конец войны застал его Фленебурге, где обосновалось последнее правительство «третей империи». С горя напившись, он каким-то образом вывихнул себе ногу и оказался в госпитале, откуда попал в Нюрнберг. Дальше сидит Ганс Франк – «суперюрист» нацистской партии.

Он был адвокатом Гитлера после провала путча 1923 года на судебном процессе в Мюнхене и затем неотступно следовал за фюрером. Но, оказавшись на скамье подсудимых, одним из первых встал в позу разоблачения Гитлера, нацизма и своих коллег. Он буквально рыдал, слушая показания свидетелей и смотря документальные фильмы о фашистских зверствах. Бок о бок с Франком – Вильгельм Фрик. Под его руководством разрабатывались варварские законы, послужившие «юридической» базой для преследования и уничтожения целых народов.

За Фриком сидел главный «теоретик» антисемитизма Юлиус Штрейхер пожалуй, самая омерзительная личность среди подсудимых. Он немало преуспел в отравлении сознания немецкого народа. Оказавшийся рядом со Штрейхером Вальтер Функ ужасно возмущался своим вынужденным соседством с «этим выродком», «злобствующим юдофобом». Бывший министр экономики и президент имперского банка не хотел иметь «ничего общего с преступным фанатиком». А Штрейхер сардонически улыбался, когда обвинители начали потрошить «пуритана» Функа, напомнив ему, что в сейфах рейхсбанка хранились золотые кольца и зубные коронки, снятые с жертв Освенцима и Майданека.

А вот Яльмар Шахт, представитель германского монополистического капитала, без которого не было бы ни Гитлера, ни Гринга, ни Гесса, ни Розенберга, ни Функа, ни Штейхера. Но вместе с другими крупными банкирами, щедро финансируя нацистскую партию, помог Гитлеру стать рейхсканцлером и развязать II-ую мировую войну. Не менее красочен второй ряд скамьи подсудимых. 20 дней пробыл Дениц в роли «главы государства». Развязка наступила 22 мая 1945 года. Ему позвонили и предложили явиться в межсоюзную комиссию вместе с Йодлем и Фридебургом.

Когда адъютант доложил ему об этом вызове, новый «фюрер» встал, прошелся по кабинету и распорядился после нескольких секунд молчания: - Приготовьте нужные вещи, день нашего ареста наступил. Не избежал возмездия и другой гросс-адмирал Редер. Рядом с гросс-адмиралу отведено место Бальдуру фон Шираху, руководителю «Гитлерюгенда». Этот человек много работал над тем, как лучше отравить сознание германской молодежи, сделав из нее послушное орудие нацистского режима.

Далее Фриц Заукель – самый свирепый работорговец. Он являлся генеральным уполномоченным по набору рабочей силы, загнал миллионы людей на каторгу и сделал все, чтобы многие вырабатывались там до конца. За Заукелем – Йодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ. Далее Франц фон Папен, бывший рейхсканцлер, открывший в 1932 году Гитлеру дорогу к власти.

По соседству с Папеном – Артур Зейсс-Инкварт. Во время войны, будучи гаулейтером, он топил в крови польский и голландский народы. Ему вспомнили все, в том числе и роль организатора пятой колонны в Австрии. А вот и Шпеер. По мере того как обнажалось его лицо, тот все больше и больше терял самообладание. Он стал бормотать что-то в том смысле, что «охотнее остался бы архитектором, чем министром вооружений». Но обвинитель не интересовался его архитекторской работой и предъявлял суду одно за другим неопровержимые доказательства преступной деятельности Шпеера в качестве министра вооружений: обвинитель оглашает подписанный Шпеером приказ о том, чтоб СС и полиция «спокойно принимали суровые меры и отправляли лодырей в концлагеря». Затем предъявляется новый документ – показания рабочих танковых заводов о каких-то ящиках.

Подсудимый спешит объяснить, что это шкафы для спецодежды. Но обвинитель обращается к показаниям свидетелей: «я, ниже подписавшийся Дамм, лично видел, как трое русских рабочих были заперты в ящик, причем двое из них в одно отделение… Двое русских должны были всю ночь под Новый год находиться в этом ящике, в то время как на них выливали ледяную воду». В заключительной речи обвинитель заявил: - Когда фашистские летчики бомбардировали мирные города и села, убивая женщин, стариков и детей, когда немецкие артиллеристы обстреливали из тяжелых орудий Ленинград, когда гитлеровские пираты топили госпитальные суда, когда ФАУ разрушали города Англии – это было результат деятельности Шпеера… и еще двое – Нейрат и Фриче. Первый до Реббентропа был министром иностранных дел. Он помогал Гитлеру делать начальные шаги агрессивной политики, потом, поднаторев в нацистской идеологии, Нейрат занял пост рейхспротектора Чехии и Моравии.

Ганс Фриче – заместитель Геббельса, возглавлявший радиопропаганду и все время старавшийся возбудить в немецком народе ненависть к другим народам.

Система доказательств, использованных на процессе, таила в себе не мало сюрпризов для подсудимых.

Помощник главного советского обвинителя Л.Л. Смирнов предъявил показания Зигмунда Мазура, препаратора анатомического университета в Данциге (Гданьске). Этот свидетель показывает, как из человеческого жира нацисты производили мыло. Одновременно суду предъявляется рецептура, утвержденная соответствующими инстанциями. Но внимание подсудимых приковано к предмету стоящему на столе и накрытому материей. Сдернув белое покрывало, прокурор предъявил суду «кюветы», формы, в которые вливалось еще жидкое мыло. А вот и само мыло, по виду обыкновенное, но оно получено ценой человеческих жизней.

Затем в руках обвинителя появляется нечто вроде куска кожи. Да, это не выделанная кожа, содранная со спины человека. Когда Л. Смирнов произнес эти слова, по залу прошел приглушенный стон. Многие передернулись, будто ощутили прикосновение палача к своему телу. У стены на столах тоже стоят какие-то предметы, прикрытые простынями.

По указанию простыни убирают, и перед глазами присутствующих появляются куски выделанной человеческой кожи. На каждом из них следы красивой татуировки: татуированных людей убивали, а из их кожи делали абажуры и различную галантерею. Тут же под стеклянным колпаком – высушенная человеческая голова, она стояла как сувенир на письменном столе начальника Освенцима. Нацисты сами вели учет своим преступлениям: в концлагерях велись гроссбухи, где в алфавитном порядке отмечалось «прибытие» и «убытие». Обвинитель предъявляет одну такую книгу.

Она настолько массивна, что он с трудом передает ее на судейский стол. Много сюрпризов для подсудимых заключал в себя и сосредоточенный в Нюрнберге фотофонд. Гитлеровцы любили позировать перед фото- и кинокамерами, не подозревая, что, в конечном счете, это обернется против них же. Кальтенбрунер, например, не отрицает, что когда-либо бывал в лагере Маутхаузен и присутствовал при загрузке печей трупами. У свидетельского пульта Франсуа Буа, вызволенный из Маутхаузена.

Будучи фотографом, он использовался администрацией лагеря в отделе по установлению личности заключенных. Это позволило Буа положить на стол пачку фотографий о Маутхаузене, либо сделанных им самим, либо переданных эсэсовцами для проявления и отпечатывания в виде негативов. На одной из них изображен так называемый «маскарад». Буа поясняет: - Он устроен «в честь» одного сбежавшего австрийца. Беглец, работая столяром в лагерном гараже, смастерил такой ящик, в котором можно было спрятать человека, и в этой таре с помощью товарищей вырвался из лагеря.

Но его поймали, приговорили к казни и повели на виселицу перед строем из 10 тысяч заключенных под музыку оркестра цыган. 29 ноября 1945 года подсудимые, доставленные в судебный зал, обратили внимание, что на одной из стен установлен белый экран. Предстояла демонстрация серии документальных фильмов. На экране фильм «Концентрационные лагеря». Гестаповская кинохроника не предназначалась, конечно, для широкой публикации.

Кадры Освенцима леденят кровь. Нескончаемой вереницей проходят перед зрителями десятки тысяч, ожидающих смерти. Их избивают, травят собаками, а в конце их страдальческого пути – знаменитые печи-крематории. Перед входом в крематорий – горы обуви, детские вещи. Далее целый склад тюков, на которых надписи: «Волос мужской», «Волос женский». И опять горы обуви, трупов и … оркестр, составленный из лучших музыкантов Европы. Он исполняет «танго смерти», заглушая стоны умирающих.

Потом уничтожили и самих оркестрантов, чьи стоны не заглушал никто. Освенцимские кадры сменяются кадрами из Бухенвальда. Снова всепожирающие печи и абажур из татуированной кожи. Когда на экране появляются тюки волос и диктор объявляет, что это «сырье» использовалось для изготовления каких-то специальных чулок для команд подводных лодок, Дениц отворачивается и что-то шепчет Редеру. А вот и Дахау. 17 тысяч мертвецов… Функ безудержно плачет, Франк кусает ногти. На экране появляется Иосиф Крамер – палач Бельзенского концлагеря.

В яму сбрасываются человеческие тела. Франк совсем теряет самообладание. Он кричит задыхающимся голосом: - Грязная свинья! По окончании этого фильма тюремный психиатр, доктор Джильберт, услышал реплику Штрейхера: - Может быть в последние дни нечто подобное действительно происходило. Ему отвечает Фриче: - Миллионы в последние дни? Нет Вечером Джильберт направился в камеры. Зашел к Фриче. Тот глядел на него отсутствующим взглядом и еле-еле выговаривал: - Никто на земле и на небе не сумеет снять этого позора с моей страны.

Ни в грядущих поколениях, ни в течение столетий. Но пройдет всего 6 лет, и он напишет книгу, в которой будет все отрицать… От Фриче Джильберт отправился к Франку. Едва доктор заговорил о просмотренном фильме, Франк заплакал и запричитал: - Подумать только что мы жили как короли и верили в этого зверя Не позвольте никому убеждать вас в том, что мы ни чего не знали. Все знали, все понимали что-то ужасное в нашей системе… Вы еще слишком хорошо обращаетесь с нами. Ваши военнопленные и наш собственный народ умирали от голода в концлагерях… Бог мой, спаси наши души!… Да, доктор, то что я говорю вам истинная правда.

Этого суда хотел сам господь. Франк видел Треблинку, Майданек и Освенцим не только на экране. Он самолично наносил туда визиты. И тогда не плакал, не ударялся в истерику. А вот теперь, увидев документальный фильм и явственно почувствовав прикосновение веревке к своей шее, вдруг разрыдался.

На чем? Конечно же только над своей судьбой. …Джильберт у Папена. Доктор интересуется, почем он, открывший Гитлеру дорогу к власти, демонстративно отвернулся от экрана? Ответ предельно лаконичен: - Я не хотел видеть позор Германии. Шахт жалуется Джильберту: - Неслыханно, что меня заставляют сидеть рядом с этими преступниками на одной скамье! Но ошибка, может быть, состояла в том, что Шахта посадили далеко от Геринга. Камера Заукеля. Он дрожит всем телом и уверяет Джильберта: - Я бы задушил себя собственными руками, если бы творил хоть малейшее из того, что нам показали.

Это позор! Это позор для нас, наших детей, наших внуков! Кейтеля Джильберт застает за едой. Он не вступает в разговор до тех пор, пока доктор сам не заговаривает относительно фильма. Фельдмаршал германской армии проронил лишь несколько слов: - Это ужасно! Когда я смотрю подобные вещи, стыжусь, что я немец. Геринг ушел от обсуждения этой темы. Фриче оказался словоохотливее: - Да, доктор, это была последняя капля.

Я смотрел на экран, и у меня было чувство все возрастающей кучи грязи, в которую я погружаюсь и постепенно задыхаюсь. Джильберт заметил Фриче, что Геринг гораздо спокойнее и, как видно проще относится ко всему этому. Тогда Фриче начал проклинать Геринга, этого «толстокожего носорога, который позорит немецкий народ». Но суть не в том, что и следы, и причитания, и высокопарные восклицания подсудимых – сплошное лицемерие, а в том, что никто из державших ответ перед Международным трибуналом, даже в неофициальных беседах с доктором Джильбертом не решился отрицать содеянных нацистами преступлений, а лишь стремился выгородить себя, представить сторонним наблюдателем.

Маховой вал правосудия делал последние обороты. Многомесячный судебный процесс шел к концу. Прежде чем удалиться в совещательную комнату, суд должен заслушать последние слова подсудимых. Все в Нюрнберге с нетерпением ждали этого. И сами подсудимые понимали, Что это слово будет для них последним.

И что же? Изменили ли они своей тактике? Отнюдь нет. Подсудимые лгали, изворачивались, громоздили одну ложь на другую, и, чем больше они врали, тем больше зал суда заполнялся смрадом крематориев. Немецкий народ, много лет считавший этих людей своими вождями и шедший по пути, проложенному ими, был жестоко наказан, ибо путь тот вел его к катастрофе, к позору. Впрочем, и «вожди» в своем последнем слове не забыли о народе. После того как они обрушили на него чудовищные страдания и лишения, им вдруг пригрезилось, что он нуждается в их заступничестве перед Международным трибуналом.

Геринг стал первым разглагольствовать о судьбе «простых немцев» и убеждать суд в том, что здесь судят его и других «государственных деятелей» Германии, но «нельзя карать немецкий народ». С ложным пафосом нацист №2 воскликнул: - Немецкий народ не виновен! Точно так же вел себя и фон Ширах. Этот растлитель германской молодежи решил выступить в качестве ее защитника. В своем последнем слове он просил суд «не обвинять германскую молодежь» и устранить «искаженное о ней представление». Подсудимые явно стремились уйти от своей зловещей тени, расползшейся по всей Европе.

Геринг опять нагло заявляет: «Я не хотел войны, не способствовал ее развязыванию». Риббентроп слезливо жалуется, что на него «возлагают ответственность за руководство внешней политикой, которой руководил другой», то есть Гитлер. А Кальтенбрунер? Палач народов Европы признал, что гестаповцы творили страшные вещи, чудовищные преступления, но в этой шайке оголтелых преступников предводительствовал не он, а Гиммлер.

Сам же Кальтенбрунер якобы всей душой стремился на фронт, чтобы не видеть этого позора. Функ в последнем слове ударился в философию: - Человеческая жизнь состоит из заблуждений и вины. Я также во многом заблуждался, и во многом меня обманули. Я должен открыто признать, что… был слишком беспечным, легковерным и в этом вижу свою вину. Про сейфы рейхсбанка, набитые золотыми коронками, Функ решил промолчать, промямлив: «Гиммлер обманул меня, обошел меня». Как и на протяжении всего процесса, некоторые подсудимые, произнося последнее слово, стали в позу разоблачителей.

Разоблачали они кого угодно, но только не себя. Тот же Функ причитал: - Здесь раскрылись кошмарные преступления… Эти преступления заставляют меня краснеть… - Моя политическая ошибка заключалась в том, что я недостаточно скоро разглядел размах преступной натуры Гитлера выдавил из себя Шахт. Работорговец Заукель тоже обвинял во всем лишь Гитлера и Гиммлера.

Побивая все рекорды ханжества, он заявил: - Господа судьи, бесчеловечные действия. Выявленные на этом процессе, поразили меня в самое сердце… Я с глубоким смирением склоняю свою голову перед жертвами всех наций и перед теми несчастиями и страданиями, которые разразились над моим собственным народом. А Кейтель? Какие последние слова нашел он, чтобы объяснить свои преступления? - Лучшее, что я мог дать, как солдат повиновение и верность – было использовано для целей, которые нельзя было распознать.

Я не видел границы, которая существует для выполнения солдатского долга. В этом моя судьба. Нашлись и такие среди подсудимых, которым даже перед раскрывшийся могилой наиболее привлекательной казалась роль проповедников и наставников. С явно фальшивой патетикой в голосе Франк заявил: - Я прошу наш народ не отчаиваться, не идти более по гитлеровскому пути. А Зейсс-Инкварт сказал нечто такое, что никак не вызвало возражений тогда и звучит более убедительно сейчас: - Германия в своих собственных интересах не должна желать войны.

Она должна следить за тем, чтобы никто не вложил в ее руки оружие. Своеобразное впечатление произвело слово Шпеера: - Гитлер и крах его системы причинили германскому народу невероятные страдания… После этого процесса немецкий народ будет призирать Гитлера и проклинать его как зачинщика всех несчастий. На вопрос председательствующего о признании своей вины подсудимые отвечали весьма стандартно: - Не виновен.

Некоторые добавляли к этому еще несколько слов: - В том смысле, как предъявлено обвинение, не виновен. Лишь Гесс внес в свой ответ разнообразие: - Признаю себя виновным перед богом. Но существовал еще один документ, на полях которого гитлеровцы в неофициальной форме и менее лаконично выражали свое отношение к вопросу о виновности. Это экземпляр обвинительного заключения, принадлежавший доктору Джильберту. Он попросил своих «пациентов» написать на этом экземпляре и мнение о предъявленном каждому из них обвинении.

Все подсудимые понимали, что их беседы с Джильбертом не останутся секретом. При помощи этих бесед они пытались апеллировать к истории и оставить о себе впечатление противоположное тому, которое формировалось в зале суда под давлением неотразимых улик. Геринг никак не хотел признавать, что перед ним юридический документ, фиксирующий на основе общепринятых норм его чудовищные преступления против человечества. Он написал на обвинительном заключении, видимо, давно продуманную фразу: «Победители всегда будут судьями, а проигравшие – обвиняемыми». И. фон Риббентроп решил пролить крокодилову слезу: «Обвинительное заключение направлено против невиновных людей». При этом, как отмечает доктор Джильберт в своем дневнике, он устно добавил: - Мы все были тенью Гитлера.

Р. Гесс отделался тремя словами: - Я не помню. Эрнст Кальтенбрунер написал: «Я не считаю себя виновным в каких-либо военных преступлениях. Я выполнил свой долг как руководителя разведывательного органа и отказываюсь заменить здесь Гиммлера». А. Розенберг, главный теоретик нацизма и человекоистребления на Востоке, написал: «Я отвергаю обвинение в заговоре.

Антисемитское движение было только мерой защиты». Надпись Франка гласит: «Я рассматриваю этот процесс как божьей воли мировой суд, которому предстоит рассмотреть и положить конец ужасной эре страданий под властью Гитлера». Фрик был более лаконичен: «Все обвинительное заключение основывается на фиктивном предположении о заговоре». Заукель написал: «Пропасть между идеалами социальной общности, которые я представлял себе и защищал как моряк и рабочий в прошлом, и ужасами концлагерей потрясла меня». Ф. фон Папен хотел уверить современников и потомков, что только обвинительное заключение раскрыло перед ним мрачную историю «третей империи», что оно ужаснуло его «безответственностью, с которой Германия была ввергнута в эту войну и мировую катастрофу, а также массой преступлений, совершенных некоторыми представителями немецкого народа». Кейтель пытался укрыться от возмездия ссылкой на солдатскую дисциплину: - Для солдата приказ есть приказ.

А Дениц решил еще раз засвидетельствовать свою наглость и написал: «Ничто в этом перечне обвинительного заключения меня не касается. Типичный американский юмор». К концу процесса не было ни одного среди подсудимых, который отрицал бы доказанность обвинения в целом.

Однако почти не оказалось таких, кто признал бы свою личную ответственность. Но было два исключения.

Франк заявил: - Я прошу трибунал в результате судебного разбирательства решить вопрос о степени моей виновности, но я лично хотел бы заявить, что после всего, что я увидел на протяжении этих пяти месяцев процесса, благодаря чему я смог получить общее представление обо всех совершенных ужасах, у меня создалось чувство моей глубокой виновности… Аналогичную позицию занял и Ширах, заявивший трибуналу: - Вот в чем мая вина, за которую я отвечаю перед богом и перед германским народом: я воспитывал ну молодежь для человека, которого на протяжении долгих и долгих лет считал вождем нашей страны, но который в действительности был убийцей, погубил миллионы людей… Каждый немец, который после Освенцима еще придерживается расовой политики является виновным… 30 сентября 1946 года суд завершил свою работу – приговор был написан и подписан всеми членами Международного трибунала.

Теперь ему предстояло сказать свое последнее слово, определить судьбу каждого подсудимого.

Подсудимых вводят в зал одного за другим с промежутком в полминуты – минуту. Они выглядят очень напряженными. Нюрнбергский процесс вступил в свою последнюю и решающую фазу. В зале стоит напряженная тишина. - Встать! Суд идет! – объявляет маршал суда. Из совещательной комнаты выходят судьи. В руках у председателя трибунала, лорда Джефри Лоренса, объемистая папка, а в ней – текст приговора, на оглашение которого ушло более одного дня. Шахту, Папену и Фриче Международный трибунал вынес оправдательный приговор.

Коменданту суда приказано освободить их. Фриче и Папен прощаются со своими соседями, пожимают руки Герингу, Деницу и некоторым другим. Только Шахт проходит мимо Геринга, даже не посмотрев в его сторону. Остальные подсудимые остались на скамье. После перерыва им предстоит выслушать свой приговор, не обещающий столь счастливой развязки. 1 октября 1946 года в 14 часов 50 минут суд приступил к своему последнему заседанию. Вот вышли судьи. Чуть заметный кивок Лоренса и все опускаются на свои места. Последний раздел приговора будет оглашать сам председательствующий.

Открывается дверь позади скамьи подсудимых, из темного отверстия в хорошо освещенный зал вступает Геринг. Он обводит зал беспокойным взглядом. Ему подают наушники, хотя познания Геринга в английском языке достаточны, чтобы понять лаконичную, на выразительную формулу приговора: смерть чрез повешение. Выслушав приговор, он обводит зал взглядом полным ненависти, молча снимает наушники и уходит.

За его спиной закрывается дверь, чтобы через несколько секунд снова открыться. Появляется Гесс. Он отказывается от предложенных наушников. Трибунал объявляет приговор: пожизненное заключение. Вновь закрывается и вновь открывается дверь. На этот раз входит Риббентроп. Лицо как зола, глаза полузакрыты и выражают испуг, в руках какая-то папка с бумагами, но она ему никогда не пригодится. - К смертной казни через повешение объявляет Лоренс. Риббентропу требуются усилия, чтобы повернуться обратно и скрыться в темноте прохода.

Вводят Кейтеля. Он идет выпрямившись, как свеча. Лицо непроницаемо. - К смертной казни через повешение звучит в наушниках. Розенберг теряет самообладание, когда слышит такой же приговор. Вводят Франка. У палача, обещавшего сделать «фарш из всех поляков», на лице умоляющее выражение. Он распростер руки, но ничего уже не может изменить приговор: к смертной казни через повешение. Вслед за Франком вбегает Штрейхер, погромщик и растлитель душ тысяч и тысяч немцев.

Широко расставив ноги и вытянув вперед голову, он производит впечатление человека, ожидающего удара. И он получает его, услышав те же слова, что и Франк. За Штрейхером – Заукель. Услышав об уготовленной для него петле, он резко снимает наушники, что-то злобно шипит и удаляется. А вот и Функ. Он помнит о золотых коронках, снятых с зубов освенцимских жертв, хранившихся в сейфах имперского банка, а потому не ожидает для себя ничего иного, как смертный приговор. Но до него доносятся слова пожизненное заключение.

Функ явно растерян. Похоже на то, что он рыдает и делает беспомощную попытку поклониться судьям. 18 раз открывалась и закрывалась дверь позади скамьи подсудимых. 15 часов 40 минут, процесс закончен, судьи удаляются. В коридорах Дворца юстиции нарастает странный шум. Это многоязычная толпа журналистов ринулась к телеграфу и телефонам: они спешат передать последние итоги почти годичной деятельности Международного трибунала: 12 подсудимых – Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Кальтенбрунер, Фрик, Франк, Штейхер, Заукель, Йодоль, Зейсс-Инкварт и заочно Борман – приговорены к смертной казни через повешение; Трое – Гесс, Функ, Редер – к пожизненному заключению; Двое – Ширах и Шпеер – к двадцати годам тюрмы; Нейрат – к пятнадцати; Дениц – к десяти.

Но нельзя не упомянуть о Густаве Круппе. Дело о нем, в связи с тем, что он был признан невменяемым, было приостановлено, а в последствии прекращено за смертью подсудимого. Тем временем доктор Джильберт внимательно наблюдал за поведением приговоренных.

Вот в камеру привели Геринга. Маска бравады окончательно спала с его лица. Кажется, только здесь ему впервые удалось постичь весь ужас слов: «Смертная казнь через повешение». Геринг смотрит в лицо Джильберту и истерично кричит: - Смерть… Вслед за Герингом возвращается Риббентроп. Пугливо оглядываясь по сторонам, он начинает нервно вышагивать свой последний «лебенстраум» и тоже причитает: - Смерть…смерть Я так ненавидим, так ненавидим! Когда Джильберт вошел в камеру Кейтеля, тот обернулся и с ужасом воскликнул: - Через повешение Я думал, что от этого буду избавлен.

А почему? На каком основании смел так думать фельдмаршал Кейтель? Ведь он сам подписал десятки приказов о массовых убийствах, сам предлагал использовать «любые средства без ограничения» даже против женщин и детей, «если только это способствует успеху». Ему ли было ожидать пощады от суда нардов? А впрочем, не один Кейтель заблуждался на сей счет. Как ни странно, одинаково с ним думал американец Эйзенхауэр.

Когда ему сообщили о судьбе ожидающей Кейтеля, он заметил: - Удивлен, что судьи так легко сочли возможным осудить военного человека. Я думал, что судьба военных составит специальную заботу трибунала. В глазах американского генерала судьи Международного трибунала выглядели бы куда более респектабельнее, если бы они вместо смертного приговора отпустили Кейтеля и Йодоля, да еще надев на их головы венцы великомучеников. Но дальше Эйзенхауэра пошли колумбийские сенаторы.

Они ханжески выступили за помилование всех, осужденных к смертной казни. Сенаторы уверяли, что «смягчение наказание будет встречено потомством с восхищением как величайший акт великодушия». Однако именно в приговоре Международного трибунала народы всех стран увидели величайшее воплощение гуманности. 9-10 октября 1946 года Контрольный совет по Германии рассмотрел просьбы осужденных о помиловании и отклонил их. Теперь дело было за сержантом Вуддом, которому поручалось привести приговор в исполнение.

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Нюренбержский процесс

Наша Победа не ушла в прошлое. Это живая Победа, обращенная в настоящее и будущее» говорил М.С. Горбачев на… Хотя пять с половиной десятилетия и отделяют нас от тех дней, но по-прежнему Суду народов над главными нацистскими…

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Червь возвращается к червям

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Исполнение приговора
Исполнение приговора. было осуществлено в ночь на 16 октября 1946 года. Первым привели Риббентропа. Он был в состоянии полной прострации, с трудом произнес свое имя. Пастор прочитал короткую

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги