Пятьсот миллионов бегумы

Жюль Верн, Андре Лори

Пятьсот миллионов бегумы

Jules Verne et Andre Laurie, «Les cinq cents millions de la begum», 1879

Жюль Верн, Андре Лори

Пятьсот миллионов бегумы

 

 

 

Глава первая

Мы знакомимся с мистером Шарпом

— А хорошо работают английские газеты! — воскликнул доктор, откидываясь на спинку глубокого кожаного кресла. У доктора вошло в привычку разговаривать с самим собой, — это было для него… Доктору Саразену минуло пятьдесят лет. Его ясные живые глаза на тонко очерченном лице серьезно и в то же время…

Глава вторая

Приятели

Октава Саразена, сына доктора, нельзя было назвать совершенным лентяем. Он был не то чтобы глуп, но и не особенно умен; не отличался ни красотой, ни… В школе он всегда получал вторые награды, иногда похвальный лист, а в его… Такие люди в руках судьбы подобны поплавку на гребне морской волны. Подует ветер с севера — его потянет к экватору,…

Глава третья

 

Хроника происшествий

Когда доктор Саразен явился на четвертое заседание гигиенического конгресса, он обнаружил, что все его коллеги проявляют по отношению к нему… Этот лорд был весьма важной персоной, и его участие в конгрессе заключалось в… Мучнисто-белое, гладко выбритое лицо, покрытое красными пятнами, замысловатый парик с высоко взбитыми локонами над…

Глава четвертая

 

Раздел

 

Шестого ноября в семь часов утра герр Шульце вышел из вагона на вокзале Чэринг-Кросс. В двенадцать часов дня он уже входил в дом номер девяносто три на Саутгемптон-роу. Большой зал конторы разделялся надвое невысокой деревянной перегородкой; по одну сторону ее находилось помещение клерков, но другую — приемная. Здесь стояло полдюжины стульев, черный крашеный стол, стенные полки, а на них бесчисленные ряды зеленых папок и адрес-календарь. Двое молодых людей мирно уписывали хлеб с сыром — излюбленный завтрак всей младшей судейской братии.

— Господа Биллоус, Грин и Шарп? — спросил профессор таким тоном, точно он требовал свой обед.

— Мистер Шарп у себя в кабинете. Ваша фамилия? По какому делу?

— Профессор Шульце из Иены. По делу Ланжеволь.

Молодой клерк повторил эти слова в резиновую слуховую трубку, раструб которой торчал из стены возле его стула, но, получив ответ в собственную ушную раковину, не решился огласить его, ибо он звучал примерно так:

— По делу Ланжеволь? Гоните к черту! Опять какой-нибудь сумасшедший пришел доказывать свои права.

— Солидный человек, — шепотом сказал клерк, приложив руку ко рту. — Неприятный господин, но, как видно, с положением.

— Он что, из Германии?

— Так он сказал.

В трубке послышался вздох и горестное:

— Ну хорошо. Пустите.

— Второй этаж, дверь прямо, — громко сказал клерк, показывая на лестницу в глубине комнаты.

Профессор поднялся на второй этаж и очутился перед обитой толстым войлоком дверью, на которой черными буквами на медной дощечке красовалась надпись: «Мистер Шарп».

Мистер Шарп сидел за большим столом красного дерева. Комната, именовавшаяся его кабинетом, была обставлена на казенный лад: устланный войлоком пол, стулья с кожаными спинками, картотека и полка с делами. Мистер Шарп слегка приподнялся навстречу посетителю и затем, следуя учтивому обычаю всех истинных чиновников, уткнулся с деловым видом в какую-то папку и по меньшей мере пять минут перелистывал лежащие перед ним бумаги.

Наконец он повернулся к профессору Шульце, который молча сидел в кресле против него, и сухо сказал:

— Прошу вас, сударь, изложите мне ваше дело, и как можно короче. Я очень занят и могу вам уделить всего лишь несколько минут.

Профессор слегка усмехнулся, явно давая понять, что его отнюдь не смущает этот холодный прием.

— Может быть, вы найдете возможным уделить мне еще несколько лишних минут, когда узнаете причину моего посещения, — сказал он.

— Я вас слушаю, сударь.

— Дело касается наследства Жан-Жака Ланжеволя из Бар-ле-Дюка. Я внук его старшей сестры, Терезы Ланжеволь, которая в тысяча семьсот девяносто втором году вышла замуж за моего деда Мартина Шульце, военного хирурга брауншвейгской армии. Он умер в тысяча восемьсот четырнадцатом году. У меня сохранились три письма Жан-Жака Ланжеволя к его сестре и письма моих родных, в которых упоминается о его пребывании в доме моего деда, где он был проездом после сражения при Иене. Кроме того, я, разумеется, могу представить метрические документы, устанавливающие мое родство с ним.

 

 

Не будем утомлять внимание читателей подробным изложением всего, что говорил профессор Шульце мистеру Шарпу. На этот раз он изменил своей привычке и говорил весьма пространно. Правда, речь шла о том, о чем герр Шульце способен был говорить с неистощимым красноречием, ибо это была его излюбленная тема. Он стремился доказать мистеру Шарпу, англичанину, превосходство германской расы над всеми прочими. Предъявляя свои права на это наследство, Шульце главным образом ставил себе задачей вырвать его во что бы то ни стало из рук француза, который не способен распорядиться им с толком. Национальность его соперника — вот что больше всего возмущало профессора Шульце. Будь это немец, он, конечно, не стал бы настаивать на своих правах. Но то, что этот осмеливающийся выдавать себя за ученого француз может обратить свой громадный капитал на распространение французских идей, — эта мысль приводила его в исступление, он был готов на все, чтобы отстоять свои права.

Казалось, трудно было понять, что общего между этими политическими рассуждениями и наследством бегумы. Но мистер Шарп был достаточно опытным дельцом, чтобы уловить высшую связь между этими национальными чаяниями германской расы и персональными чаяниями господина Шульце в отношении богатого наследства. Они в сущности были одного порядка.

Однако никаких сомнений быть не могло. Сколь ни унизительно было для профессора Иенского университета оказаться в родстве с отпрыском низшей расы, тем не менее доказательства были налицо: бабка-француженка несла свою долю ответственности за появление на свет этого несравненного образца человеческой природы.

Правда, это родство было весьма отдаленным, и, следовательно, права профессора Шульце на наследство по сравнению с правами доктора Саразена были тоже весьма отдаленными. Однако мистер Шарп тотчас же почуял возможность найти некие якобы законные основания для поддержания этих прав и, исходя из этой возможности, почуял и нечто другое, весьма заманчивое для фирмы «Биллоус, Грин и Шарп», а именно: превратить выгодное дело Ланжеволя в еще более выгодный громкий процесс, нечто вроде «Джарндайс против Джарндайса»[12] Диккенса.

Глазам мистера Шарпа представились груды гербовой бумаги, актов, протоколов, отношений. Но тут же у него мелькнула еще более блестящая мысль — постараться привести своих клиентов, в их же, разумеется, интересах, к некоему обоюдному соглашению, которое принесло бы ему, мистеру Шарпу, почти столько же славы, сколько денег.

Итак, он сообщил герру Шульце, на каких основаниях наследником считается доктор Саразен, показал в подтверждение своих слов некоторые документы и дал понять, что, может быть, фирма «Биллоус, Грин и Шарп» и возьмет на себя попытку оттягать какую-то часть в пользу герра Шульце на основании его эфемерных прав.

— Весьма эфемерные права, сударь, и если дело дойдет до суда, вряд ли из этого что-нибудь выйдет.

Фирма может взяться за дело, только полагаясь на чувство справедливости, столь глубоко присущее каждому немцу. Оно-то и должно заставить герра Шульце признать за фирмой несколько иное, но гораздо более несомненное право — право рассчитывать на его благодарность.

Профессор Шульце обладал достаточной сообразительностью и не мог не оценить логического хода рассуждении талантливого дельца. Он, разумеется, немедленно успокоил его на этот счет, не уточняя, однако, размеров своей благодарности.

Мистер Шарп попросил разрешения дать ему время ознакомиться с делом и, всячески изъявляя Шульце свое внимание, проводил его до двери. Разумеется, теперь уж не было и речи о считанных минутах, которыми он так дорожил.

Герр Шульце удалился, вполне убедившись, что формально у него нет никаких прав претендовать на наследство бегумы. Но в то же время твердо веря, что борьба между германской и латинской расой — а вести эту борьбу долг каждого уважающего себя немца — несомненно должна завершиться торжеством первой.

Теперь главной задачей мистера Шарпа было прощупать на этот счет самого доктора Саразена. Вызванный телеграммой из Брайтона, доктор в пять часов вечера явился в кабинет поверенного.

Доктор Саразен выслушал сообщение с полным спокойствием, удивившим даже мистера Шарпа.

Он безо всяких обиняков тотчас же заявил, что действительно его родные часто вспоминали о двоюродной бабке, которая воспитывалась в доме какой-то знатной дамы, уехала вместе с ней за границу, а потом вышла замуж в Германии. Но он не знал точно ни имени, ни степени своего родства с этой бабкой.

Мистер Шарп, который уже успел заглянуть в свою картотеку, тщательно подобранную по алфавиту, любезно предложил доктору ознакомиться с нею.

— По всей вероятности, — сказал мистер Шарп, сделав вид, что он не вправе об этом умалчивать, — дело это придется передать в суд, ибо у второй стороны имеются все основания для тяжбы, а процессы такого рода имеют свойства тянуться весьма неопределенное время. Конечно, доктору Саразену нет надобности посвящать соперника в семейные воспоминания, которыми он так откровенно поделился со своим поверенным. Однако письма Жан-Жака Ланжеволя к сестре, о которых говорил герр Шульце, это как-никак презумпция[13] в его пользу; презумпция, по правде сказать, довольно невесомая, лишенная всякого законного основания, но все же она существует… Несомненно, герр Шульце постарается представить еще кое-какие свидетельства, которые ему удастся извлечь из недр муниципальных архивов. Но может случиться и так, что за отсутствием подлинных документов соперник не побоится пустить в ход и поддельные… Тут все нужно предвидеть. Не исключена даже возможность и того, что после всех этих расследований и раскопок закон признает за этой так некстати появившейся с того света Терезой Ланжеволь и ее ныне здравствующими потомками преимущественные права на это наследство. Во всяком случае, можно ждать массу всяческих каверз, придирок, недоразумений, — словом, тысячи поводов для бесконечного затягивания дела. Поскольку и та и другая стороны имеют значительные шансы на выигрыш, найдутся финансовые общества, которые охотно предоставят им кредит, возьмут на себя все издержки судопроизводства, нажмут на все рычаги и используют все юридические ухищрения. Один такой знаменитый процесс в канцлерском суде тянулся восемьдесят три года и прекратился только потому, что были истощены все средства: проценты, капитал — все было ухлопано дочиста! Так и здесь: расследования, комиссии, передача дела из одной инстанции в другую, тысячи разных процедур — все это может тянуться до бесконечности. Пройдет десять лет, а суд все еще не вынесет окончательного решения, и пятьсот миллионов по-прежнему будут лежать в банке.

Доктор Саразен слушал все эти разглагольствования поверенного и думал, когда же он кончит. Хоть он и не принимал за чистую монету все, что преподносил ему мистер Шарп, все же его невольно охватило чувство унылой безнадежности.

Он сравнивал себя с путешественником, устремившим нетерпеливый взор на желанную пристань, которая была уже совсем, совсем близко и вдруг снова начала удаляться, таять в тумане и, наконец, совсем скрылась из виду. Так может случиться и с этим наследством, — казалось, оно уже было вот здесь, у него в руках, и ему уже было найдено назначение, и вдруг все это стало таким зыбким и, кажется, вот-вот растает у него на глазах.

— Н-да… Что же делать? — наконец промолвил он.

— Что делать? — протянул мистер Шарп. — Гм… Трудно сказать… А распутать этот узел еще труднее. Но в конце концов все может разрешиться, и вполне благополучно. — Мистер Шарп был в этом почти уверен. — Английское судопроизводство — лучшее в мире. Несколько медлительное, правда, но действует безошибочно. Можно не сомневаться, что через несколько лет доктор Саразен будет бесспорно владеть этим наследством… если, конечно, кхе… кхе… права его будут законно доказаны.

Доктор Саразен вышел из конторы мистера Шарпа сильно поколебленный в своей уверенности, что права его будут когда-либо доказаны, и совершенно убежденный в том, что ему надо выбрать одно из двух: или вести бесконечные тяжбы, или отказаться от своей мечты. И, вспомнив о прекрасном проекте, он тяжело вздохнул.

Между тем мистер Шарп тут же вызвал к себе профессора Шульце и заявил ему, что доктор Саразен никогда не слышал ни о какой Терезе Ланжеволь, что он категорически отрицает существование какой-либо немецкой родни и даже мысли не допускает ни о каком соглашении. Герру Шульце, если он желает настаивать на своих правах, не остается, по-видимому, ничего другого, как подать в суд.

Мистер Шарп — лицо в данном случае абсолютно незаинтересованное, ибо его интерес к этому делу носит чисто любительский характер, — разумеется, не станет его отговаривать: чего еще может пожелать любой юрист, как не судебного процесса! Побольше судебных процессов, да таких, чтобы тянулись несколько десятков дет, как обещает тянуться это дело. Мистер Шарп как профессионал может только радоваться этому. Если бы он не опасался возбудить подозрения у профессора Шульце, то простер бы свою незаинтересованность вплоть до того, что предложил бы профессору в качестве защитника его интересов одного из своих коллег… О! Выбор защитника в таком деле имеет громадное значение. Профессия юриста в наши дни стала чем-то вроде большой дороги. Какие только проходимцы и авантюристы не лезут сюда! Стыдно сознаться в этом, но приходится.

— А если этот доктор француз пойдет на соглашение? Сколько это будет стоить? — внезапно спросил профессор.

Вот что значит умный человек: словами его не проведешь! Сразу видно, человек дела — не тратит времени даром, а идет прямо к цели. Мистер Шарп даже несколько огорчился такой необыкновенной прямолинейностью. Он стал доказывать герру Шульце, что дела так скоро не делаются, что нельзя предрешать исход переговоров, когда они еще не начаты, что если доктора Саразена и удастся склонить к соглашению, то не иначе как путем проволочки, чтобы у него отнюдь не могла явиться мысль, что герр Шульце готов идти на мировую.

— Прошу вас, сударь, — заключил он, — предоставьте это дело мне, положитесь во всем на меня, и я вам ручаюсь за успех.

— Я тоже ручаюсь, — сказал герр Шульце, — но я бы хотел знать, сколько это будет стоить.

Однако на этот раз ему не удалось выведать у мистера Шарпа, в какую сумму английский поверенный расценивает немецкую благодарность, и он вынужден был предоставить юристу в этом деле полную свободу действий.

Когда на другой день доктор Саразен, вызванный мистером Шарпом, вошел к нему в кабинет, мистер Шарп, несколько встревоженный тем невозмутимым спокойствием, с которым доктор осведомился о своих делах, заявил ему, что после тщательного рассмотрения, взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что зло надо уничтожить в самом корне и лучшее, что можно сейчас сделать, — это предложить новому претенденту пойти на соглашение. Мистер Шарп тут же подчеркнул, что немногие на его месте способны бы проявить такое исключительное бескорыстие и дать своему клиенту подобный совет. Но он, мистер Шарп, печется об этом деле с истинно отеческой заботливостью и ставит себе целью привести его к скорейшему разрешению.

Доктор Саразен, выслушав этот совет мистера Шарпа, признал его более или менее разумным. Он так свыкся за эти дни с мечтой осуществить как можно скорее свой прекрасный проект, что готов был всем поступиться для этой цели. Отложить его на десять лет или хотя бы даже на год было бы для него жестоким разочарованием. Слабо разбираясь в финансовых и юридических вопросах, он хоть и не вполне доверял пышным разглагольствованиям мистера Шарпа, тем не менее охотно готов был уступить свои права за солидную сумму наличными деньгами, которые позволили бы ему немедленно приступить к делу. Поэтому он предоставил мистеру Шарпу полную свободу действий.

Таким образом, английский поверенный добился того, чего хотел. Возможно, что другой на его месте поддался бы соблазну затянуть дело, затеять ряд бесконечных судебных процессов, которые обеспечили бы его фирму солидной пожизненной рентой. Но мистер Шарп был не из тех людей, которые занимаются длительными спекуляциями. Он видел перед собой возможность снять одним махом обильный урожай и решил не упускать случая. На другой день он написал доктору, что герр Шульце, по-видимому, не возражает против того, чтобы вступить в переговоры о соглашении.

В следующие визиты к доктору и затем к герру Шульце он по очереди сообщил своим клиентам, что противная сторона категорически отказывается от каких бы то ни было переговоров о соглашении и что, кроме того, ходят слухи о где-то объявившемся третьем претенденте на наследство.

Эта игра тянулась примерно неделю. С утра все как будто складывалось как нельзя лучше, а вечером вдруг возникало какое-нибудь неожиданное препятствие, и все шло насмарку. Бедному доктору то и дело расставлялись какие-то капканы, внезапно возникали какие-то недоразумения, колебания, задержки… Мистер Шарп никак не мог решиться дернуть удочку — он очень боялся, что в самый последний момент рыба начнет биться и сорвется с крючка. Но по отношению к доктору Саразену все эти меры, предосторожности были совершенно излишни. С самого первого дня доктор, во что бы то ни стало желавший избежать всяких проволочек, связанных с процессом, готов был пойти на соглашение. Наконец, когда, по мнению мистера Шарпа, «психологический момент» наступил, или, выражаясь более развязным языком, клиент был «готов», он сразу дернул лесу и предложил немедленно подписать соглашение.

Тут же нашелся и готовый к услугам благожелательный банкир Стилбинг, который предложил разделить капитал поровну между обеими сторонами, отсчитать каждому из них по двести пятьдесят миллионов и удержать за услугу в качестве комиссионных всего лишь скромный излишек полумиллиарда — двадцать семь миллионов.

Доктор Саразен чуть было не бросился на шею мистеру Шарпу, когда тот явился к нему с этим предложением. Он готов был подписать эти условия тут же, он жаждал подписать их, он находил их великолепными и с радостью воздвиг бы золотые памятники банкиру Стилбингу, поверенному Шарпу и всей банкирской и сутяжнической братии Соединенного королевства.

Итак, составили акты, созвали свидетелей. В Сомерсетхауз все подготовили для скрепления актов. Герр Шульце сдался.

Прижатый к стене мистером Шарпом, он, скрежеща зубами, должен был признать, что, имей он своим противником не столь покладистого человека, как доктор Саразен, он только прогорел бы на своих хлопотах и остался бы ни с чем.

Все совершилось очень быстро. После того как оба наследника представили свои полномочия и официально заявили о своем согласии на раздел наследства, каждый из них получил чек на предъявителя на сто тысяч фунтов стерлингов и гарантийное обязательство на выплату всего капитала тотчас же по завершении некоторых необходимых формальностей.

Так, к величайшей славе и торжеству англосаксонской расы, закончилось это поистине удивительное дело.

Рассказывают, что в тот же вечер мистер Шарп, обедая со своим приятелем Стилбингом в Кобсден-клубе, выпил бокал шампанского за здоровье доктора Саразена и другой за здоровье профессора Шульце, а потом, увлекшись, воскликнул, приканчивая бутылку:

— Урра! Правь, Британия!.. Ну, разве может кто тягаться с нами!

Но, сказать правду, банкир Стилбинг считал, что его приятель опростоволосился, ибо, польстившись на двадцать семь миллионов, он выпустил из рук дело, которое могло бы принести по меньшей мере пятьдесят, и то же самое думал профессор Шульце, поскольку он-то, разумеется, был вынужден пойти на любое соглашение! А подумать только, что можно было сделать с таким человеком, как доктор Саразен! Легкомысленный, неустойчивый кельт да и фантазер к тому же.

Герр Шульце слышал о проекте своего соперника построить французский город и создать в нем такие условия, которые способствовали бы развитию лучших человеческих качеств на здоровых моральных и физических основах и счастливому росту мужественных и сильных поколений. Эта затея доктора Саразена казалась профессору нелепой. Он заранее предсказывал ее полный провал, ибо она, по его мнению, противоречила закону эволюции, который обрекал латинскую расу на вырождение, на полное подчинение саксонской расе, а в дальнейшем на полное исчезновение с лица земли. Однако, если проект доктора будет в какой-то мере осуществлен и тем паче если представить себе, что он будет иметь успех, этот процесс может нежелательным образом затянуться. Поэтому долг каждого истинного саксонца, признающего этот незыблемый закон и приверженного идее мирового порядка, стараться всеми силами помешать безумной затее. И тут становилось ясно, что именно он, профессор Шульце, доктор химических наук, приват-доцент Иенского университета, известный своими многочисленными трудами о различии рас, — трудами, в которых он доказывал, что германская раса избрана поглотить все другие, — именно он призван великой неизменной созидательной и разрушительной силой природы уничтожить этих пигмеев, осмелившихся взбунтоваться против нее. От века было предрешено, что Тереза Ланжеволь соединится браком с Мартином Шульце и что обе эти расы — германская в лице профессора Шульце и латинская в лице доктора Саразена — столкнутся друг с другом и первая уничтожит вторую. И вот он, Шульце, уже держит в своих руках половину состояния доктора Саразена — оружие, которым он будет бороться.

Впрочем, этот поединок в программе профессора Шульце отнюдь не стоял на первом месте: он только дополнял его другие, гораздо более обширные планы об истреблении всех народов, которые не захотят слиться с германской расой и посвятить себя служению Фатерланду[14].

Однако, объявляя себя беспощадным врагом французского ученого, профессор Шульце считал необходимым поближе ознакомиться с его проектом, если только это можно было назвать проектом. С этой целью он принял участие в международном гигиеническом конгрессе и стал аккуратно посещать его заседания. После одного из таких заседаний, когда члены конгресса покидали зал, доктор Саразен и кое-кто из присутствующих услышали, как профессор Шульце в разговоре с кем-то громко заявил, что одновременно с Франсевиллем будет воздвигнут другой мощный город, который сотрет с лица земли этот противоестественный, нелепый муравейник.

— Я надеюсь, — прибавил он, — что опыт, который мы проделаем, послужит примером всему миру.

При всей своей любви к человечеству доктор Саразен отлично знал, что не все его ближние достойны именоваться филантропами[15]. Человек здравомыслящий, он тут же сказал себе, что никогда не стоит пренебрегать никакой угрозой, и хорошо запомнил эти слова своего противника. Спустя некоторое время в письме Марселю, которому он предлагал принять участие в своем проекте, он рассказал об этом случае и так живо изобразил профессора Шульце, что юный эльзасец понял, с каким жестоким врагом предстоит иметь дело доброму доктору Саразену. Письмо доктора заканчивалось следующей фразой:

«Нам понадобятся сильные и энергичные люди, деятельные и неутомимые ученые не только для того, чтобы созидать, но и для того, чтобы защищаться».

Марсель тотчас же ответил ему:

«Если я в настоящее время и лишен возможности принять участие в созидании вашего города, вы твердо можете рассчитывать на то, что я приду вам на помощь в нужный момент. Я постараюсь не упускать из виду этого Шульце, которого вы так живо описали. Мой долг эльзасца обязывает меня поближе ознакомиться с его планами. Рядом с вами или вдали от вас я предан вам неизменно. И, если даже в течение нескольких месяцев, а может быть и лет, вы ничего не услышите обо мне, не беспокойтесь. Где бы я ни был, цель у меня одна — трудиться на пользу вам и, следовательно, служить Франции».

 

Глава пятая

 

Стальной город

Прошло пять лет с тех пор, как наследство бегумы перешло в собственность ее наследников. Действие происходит теперь в Соединенных Штатах, на юге… В самом деле, здесь все напоминает Швейцарию: крутые утесы вонзают в небо свои… Но в этой обманчивой Швейцарии не процветает мирный труд, как в той европейской Швейцарии, где жители пасут скот на…

Глава шестая

Шахта Альбрехт

Госпожа Брауэр, добрая женщина, у которой поселился Марсель Брукман, была швейцарка. Муж ее, рудокоп, погиб четыре года тому назад во время одной из… Хотя Карлу было только тринадцать лет, он уже работал в шахте; на его… Таким образом, жизнь Карла изо дня в день круглые сутки протекала на глубине пятисот метров под землей. Днем он…

Глава седьмая

Центральный сектор

Медицинское заключение доктора Эхтернаха, главного врача шахтерского участка Альбрехт, гласило, что смерть Карла Бауэра, № 41902, тринадцати лет от… Другое, не менее ученое заключение — инженера Маульсмюле — указывало на… Второй, краткий рапорт инженера Маульсмюле обращал внимание высшей администрации на самоотверженное поведение мастера…

Глава восьмая

Пещера дракона

Читатель, внимательно следивший за успешной карьерой молодого эльзасца, наверное, не удивится, узнав, что через несколько недель юноша сделался… Никогда за всю свою жизнь бывший профессор Иенского университета не встречал… И это был не только искусный специалист своего дела, нет, это был усердный работник, неистощимый, талантливый…

Глава девятая

Побег

 

Положение поистине было безвыходное. Что мог сделать Марсель, когда часы его жизни были сочтены и надвигавшаяся ночь, быть может, была для него последней?

Он не мог уснуть, охваченный мучительной тревогой. Но он думал не о себе, не о том, что он каждую минуту может расстаться с жизнью, что вот он, может быть, уснет и не проснется, как сказал Шульце. Нет. Все мысли его были устремлены к Франсевиллю.

«Что делать? — спрашивал он себя в сотый раз. — Уничтожить чудовищную пушку? Взорвать башню с казематом? Но как это сделать? И если бы даже мне удалось каким-нибудь чудом бежать из этого проклятого города, как я могу успеть до тринадцатого числа помешать Шульце осуществить его страшную затею? Ах, нет! Я все-таки мог бы если не спасти самый город, то по крайней мере хоть предупредить его жителей, крикнуть им «Спасайтесь! Бегите отсюда без оглядки! Вам грозит смерть! На вас низринется огонь и железо».

Потом мысли его вдруг принимали другое направление.

«Этот гнусный негодяй Шульце! — думал он. — Если допустить даже, что он преувеличивает разрушительную силу своих снарядов и они не могут объять пламенем сразу целый город, все же достаточно одного выстрела, чтобы в Франсевилле вспыхнуло несколько пожаров. Чудовищное изобретение! Расстояние, разделяющее оба города, для него не препятствие. Подумать только, начальная скорость в двадцать раз превышает достигнутую до сих пор — что-то около десяти тысяч метров в секунду! Ведь это почти треть той скорости, с которой Земля несется по своей орбите. Может ли это быть? Увы да. И если только это проклятое орудие не разорвется при первом выстреле… А оно не разорвется! Нет! Я знаю металл, из которого оно сделано. Его сопротивление на разрыв почти не имеет предела. И ведь этот мерзавец безошибочно знает расположение Франсевилля. И, не выходя из своей берлоги, он с математической точностью наведет свою чудовищную пушку и пошлет снаряд в самый центр города. Как предупредить несчастных жителей?»

С рассветом Марсель поднялся, так и не сомкнув глаз всю ночь.

— Итак, казнь отложена до следующей ночи. Этот палач, по-видимому, решил ждать, пока я не засну от усталости, чтобы отправить меня на тот свет без мучений. Но какой же род смерти придумал он для меня? Может быть, он даст мне вдохнуть синильной кислоты во время сна? Или пустит в мою комнату углекислый газ? А может быть, применят этот газ в жидком состоянии, в каком он вводит его в свои стеклянные снаряды, и заморозит меня? И завтра вместо этого тела, полного жизни и силы, будет лежать оледеневший труп, недвижный истукан… А, злобное животное! Ты хочешь остановить биение моего сердца, отнять у меня жизнь? Что ж, я готов умереть, лишь бы доктор Саразен и его семейство, лишь бы моя маленькая Жанна остались живы. А для этого мне надо бежать. Я должен, должен бежать, и я убегу!

Произнося эти слова, Марсель машинально взялся за ручку двери.

К его крайнему удивлению, дверь отворилась, он беспрепятственно спустился по лестнице и вышел в сад.

«По-видимому, меня решили не запирать в комнате, — подумал он. — Хоть я и узник, но могу двигаться по всему сектору. Это уже много легче».

Но едва только Марсель сделал несколько шагов, как позади него выросли две громадные тени, два гиганта, носившие столь громкие исторические или, вернее, доисторические, имена: Арминий и Сигимер.

Встречая их раньше, Марсель не раз спрашивал себя, какую службу могут нести эти краснорожие, бородатые великаны с бычьими шеями, с геркулесовскими мускулами, неизменно одетые в серые казакины.

Теперь он узнал, в чем состоит их служба. Это были личные телохранители Шульце, вершители его правосудия, палачи и тюремщики.

В течение всего дня они не спускали с него глаз, они стояли на часах у дверей его комнаты, следовали за ним по пятам, когда он выходил в парк. Они были буквально увешаны оружием — револьверами, пистолетами, кинжалами. При всем этом они были немы как рыбы. Все попытки Марселя вступить с ними в разговор оказались безуспешными. Ответом ему были только свирепые взгляды. Даже его попытка угостить их пивом, против чего, как ему казалось, они не могли устоять, не увенчалась успехом.

Целый день наблюдал Марсель за этими церберами[29] и обнаружил у них только одну слабость: это были трубки, которых они не вынимали изо рта. Нельзя ли было воспользоваться этой единственной слабостью для своего спасения? Марсель невольно остановился на этой мысли. Поклявшись бежать, он еще не знал, каким образом приведет в исполнение свое намерение, но решил не пренебрегать ничем, не упускать ни малейшей возможности.

И это надо было сделать как можно скорее. Но как же это сделать?

Он знал, что любая попытка к бегству приведет только к тому, что он получит две пули в голову. Но, если даже предположить, что ему удастся избежать этих пуль, все равно ведь его окружает тройное кольцо крепостных стен, тройной караул.

По старой привычке, приобретенной в Центральной школе, Марсель поставил себе вопрос о бегстве в форме математической задачи.

«Если человек находится под охраной двух молодцов без совести и сострадания, причем оба они сильнее его и вооружены до зубов, что он должен сделать? Прежде всего ему необходимо уйти от бдительности этих аргусов[30]. После того как первый шаг будет сделан, ему предстоит выбраться из этой крепости, все выходы которой строго охраняются…»

Марсель без конца ломал себе голову над этой задачей и никак не мог найти способа решения.

Но вдруг его осенило. Случай ли пришел ему на помощь или, подстегиваемый нависшей над ним опасностью, он проявил сверхчеловеческую изобретательность — сказать трудно. Но, как бы там ни было, во всяком случае это была счастливая находка.

Прогуливаясь днем в парке, Марсель случайно обратил внимание на невзрачный кустик с острыми продолговатыми листьями и большими красными цветами в форме колокольчиков на длинных стебельках.

Марселю никогда не приходилось всерьез заниматься ботаникой, но все же ему показалось, что он узнает в этом растении характерные признаки семейства пасленовых. Желая себя проверить, он сорвал листочек и попробовал его пожевать.

Он не ошибся. Свинцовая тяжесть во всем теле, приступы тошноты — все это указывало на то, что у него под рукой находился естественный источник белладонны, сильнейшего наркотического средства.

Продолжая свою прогулку, он подошел к небольшому искусственному озеру, которое с южной стороны низвергалось водопадом, точно скопированным с водопада в Булонском лесу.

«Куда стекает вода этого водопада?» — заинтересовался Марсель.

Она сбегала в небольшую речку, которая после нескольких крутых поворотов исчезала у ограды парка.

По-видимому, где-нибудь поблизости находился сток, и речка, вливаясь в него, уходила в один из больших подземных каналов, орошающих долину за пределами Штальштадта.

Марсель подумал, что эта речка может быть для него выходом. Разумеется, это не были широко раскрытые ворота, но все же это была лазейка, через которую можно было ускользнуть.

«А что, если канал отгорожен железной решеткой?» — благоразумно шепнул ему робкий голос осторожности.

«Кто не рискует, тот не выигрывает, — возразил другой, насмешливый голос — голос, который диктует нам самые отчаянные решения. — Ведь не для притирки пробок изобретен напильник. У тебя в лаборатории их целая коллекция».

Итак, Марсель принял решение. Идея была блестящая, смелая идея, быть может, она и неосуществима, но он все же попытается привести ее в исполнение, если только смерть не настигнет его раньше.

Он не спеша вернулся к кустарнику с красными цветами, нагнулся к нему и под внимательными взорами своих стражей сорвал несколько листочков.

Затем, вернувшись к себе в комнату, он опять-таки на виду у своих тюремщиков высушил листья над огнем, растер их между пальцами и смешал с табаком.

Прошло шесть дней, а Марсель, к крайнему своему удивлению, просыпался каждое утро живым и невредимым. Могло ли это означать, что герр Шульце, которого он больше не видел с того памятного дня, отказался от своего намерения разделаться с ним? Нет, вряд ли можно было ожидать этого от герра Шульце, а еще того меньше, чтобы он отказался от своего проекта уничтожить Франсевилль.

Но пока что, пользуясь этой неожиданной отсрочкой, Марсель каждый день проделывал тот же фокус с табаком. Разумеется, он не курил белладонну и постоянно носил при себе два пакетика с табаком: один для своего личного пользования, а другой — для своих манипуляций, которые, по его расчетам, должны были возбудить любопытство таких завзятых курильщиков, как Арминий и Сигимер, и заставить их последовать его примеру.

Расчет его оказался верным, и ожидаемый результат наступил, так сказать, механически. Утром на шестой день — это был канун рокового 13 сентября — Марсель бродил по парку и, украдкой поглядывая на своих стражей, увидел, как они остановились около куста с красными цветами, чтобы нарвать листьев.

Час спустя он уже имел удовольствие наблюдать, как они сушили их над огнем, потом растерли своими грубыми ладонями и смешали с табаком. По их лицам видно было, что они уже предвкушают наслаждение покурить эту замечательную смесь.

Похоже, что первый шаг на пути к бегству оказался удачным. Если аргусы будут усыплены, Марсель на некоторое время освободится от надзора. Но это было еще далеко не все. Надо было найти способ проникнуть через сток в канал и проплыть по этому каналу, хотя бы он тянулся на несколько километров. Марселю казалось, что он нашел такой способ. Правда, шансы на спасение были невелики, но так или иначе жизнь его висела на волоске, и он решил рискнуть.

Настал вечер, подали ужин, а после ужина неразлучное трио, перед тем как отойти ко сну, отправилось в парк.

Марсель, не теряя времени, спокойно направился в глубину парка, к стоящему в уединении флигелю, где находилась мастерская моделей; здесь он уселся на садовую скамью, достал трубку, не спеша набил ее и закурил.

Арминий и Сигимер тотчас же расположились на соседней скамье. Трубки у них были уже наготове; они с явным наслаждением затянулись и стали пускать густые клубы дыма.

Действие наркотика не заставило себя ждать. Не прошло и пяти минут, как оба неуклюжих тевтонца начали зевать и потягиваться, покачиваясь из стороны в сторону, как сонные медведи. В ушах у них стоял звон, глаза заволокло, лица из красных сделались багровыми, руки бессильно упали, головы запрокинулись на спинку скамьи, и трубки покатились на землю.

Вскоре к щебетанию птиц, никогда не покидавших штальштадтского парка, с его вечным летом, присоединилось зычное храпение крепко уснувших великанов.

Марсель только этого и ждал. И можно понять, с каким нетерпением! Ведь завтра в одиннадцать часов сорок пять минут Франсевилль, обреченный герром Шульце на гибель, будет стерт с лица земли.

Не теряя ни минуты, он бросился в мастерскую моделей. Здесь в просторном зале был собран целый музей. Длинными рядами стояли модели гидравлических, паровых, врубовых машин, локомобилей, насосов, турбин, пароходных двигателей, судовых корпусов. Это были деревянные модели всех видов продукции завода Шульце, с первого дня его основания и по настоящее время. Большое место среди них занимали модели всевозможных пушек, торпед и снарядов. Тут было на несколько миллионов подлинных шедевров.

Ночь была темная, и молодой эльзасец благодарил судьбу, ибо темнота способствовала осуществлению задуманного им отчаянного плана. Прежде чем бежать, Марсель решил уничтожить музей моделей. Ах, если бы он мог также уничтожить и неприступную «Башню быка» с ее проклятым казематом и чудовищной пушкой! Но об этом нечего было и думать.

Прежде всего Марсель сунул в карман маленькую стальную пилу, которая висела на стене среди других инструментов. Затем, чиркнув спичкой, он поднес ее к груде чертежей и мелких моделей из легкого соснового дерева, сложенных в углу мастерской. Вспыхнуло пламя, и Марсель быстро выбежал обратно в сад.

Спустя несколько минут огненные языки уже вырывались из окон мастерской, разрывая ночную темь. Загудел набат; электрический сигнал понесся по проводам, и со всего города съехались пожарные с паровыми насосами. Не замедлил появиться и сам герр Шульце, его присутствие сразу удвоило рвение его подчиненных.

 

 

Через несколько минут пустили в ход паровые котлы, и мощные насосы заработали со страшной скоростью, извергая потоки воды на горящие стены и крыши модельной мастерской. Но огонь оказался на этот раз сильнее воды; она не тушила его, а мгновенно испарялась, и скоро все здание запылало, как громадный костер. В какие-нибудь четверть часа пламя достигло такой силы, что люди принуждены были отказаться от дальнейшей борьбы. Зрелище было страшное, но в то же время величественное.

Марсель, спрятавшись в кусты, не спускал глаз со своего патрона, который понукал людей, словно посылая их на приступ укрепленного города. Но никто не решался лезть в огонь. Мастерская моделей стояла особняком, в глубине парка, и для всех было очевидно, что она сгорит дотла.

Убедившись наконец, что здание спасти нельзя, Шульце закричал громовым голосом:

— Десять тысяч долларов тому, кто спасет модель номер три тысячи сто семьдесят пять, под стеклянным колпаком посреди зала!

Под этим номером значилась модель знаменитой усовершенствованной пушки Шульце, которая была для него дороже всей его музейной коллекции.

Но, для того чтобы спасти эту модель, надо было ринуться в море огня и в черную завесу дыма. Из десяти шансов вряд ли хоть один выйти живым из этого ада. Поэтому, несмотря на заманчивую цифру в десять тысяч долларов, на призыв герра Шульце не отозвался никто.

Люди молча толпились на месте.

И вдруг из-за деревьев вышел человек и решительно направился к пожарищу. Это был Марсель.

— Я пойду, — сказал он спокойно.

— Вы? — недоверчиво вскричал Шульце.

— Да, я.

— Не надейтесь, что это спасет вас от смерти, — приговор будет приведен в исполнение.

— Я не себя хочу спасти, я хочу спасти драгоценную модель.

— Тогда ступай, — сказал Шульце. — И клянусь: если ты вернешься с моделью, десять тысяч долларов будут переданы в руки твоим наследникам.

— Полагаюсь на ваше слово, — ответил Марсель.

Ему привязали на спину аппарат Галибера, которым он уже имел случай пользоваться, разыскивая в шахте Альбрехт маленького Карла Бауэра. Зажав нос деревянными щипчиками, Марсель взял в рот наконечник трубки и смело бросился в пламя.

«Наконец-то! — мысленно воскликнул он. — Воздуха у меня на четверть часа. Дай боже, чтобы мне его хватило».

Разумеется, у Марселя и в мыслях не было спасать модель шульцевской пушки. Он только пробежал через окутанное дымом здание, лавируя с опасностью для жизни среди обрушивающихся балок и пылающих головней, и в ту самую минуту, когда крыша с грохотом провалилась и огромные снопы искр фейерверком взвились к небу, он успел выскочить в противоположную дверь, выходившую на другую сторону парка.

Он мигом добежал до реки, спустился с откоса к тому месту, где она, образуя сток, вливалась в подземный канал, и прыгнул в воду.

Течение тотчас же подхватило его и увлекло в глубину. Ему нечего было думать о направлении, быстрый поток стремительно уносил его вперед по узкому подземному каналу, и он доверял ему, как если бы его вела нить Ариадны[31].

«Далеко ли тянется этот канал? — пронеслось в голове у Марселя. — Если через четверть часа он не кончится, мне не хватит воздуха, и я погиб».

Но он не терял самообладания; течением его несло вперед по крайней мере минут десять и вдруг обо что-то ударило.

Это была железная решетка, запирающая канал.

«Я должен был это предвидеть», — сказал себе Марсель.

И, не теряя ни секунды, он выхватил из кармана пилу и начал пилить задвижку около замка.

Минут пять он пилил — задвижка не поддавалась. Решетка держалась все так же плотно. Марселю уже трудно было дышать, разреженный воздух скупо поступал из прибора. В ушах стоял звон, глаза налились кровью, в висках стучало. Он продолжал пилить, стараясь задерживать дыхание, чтобы сохранить последние остатки кислорода, но задвижка не поддавалась.

И вдруг пила выскользнула у него из рук.

«Бог не может быть против меня», — подумал Марсель и, схватившись обеими руками за решетку, рванул ее изо всех сил, которыми в последнюю минуту наделяет человека инстинкт самосохранения. Решетка открылась, засов отскочил, и течение вынесло несчастного, задыхающегося, обессиленного Марселя на свежий воздух.

 

***

 

На следующее утро, когда рабочие Шульце пришли на место пожарища, они не нашли среди золы и черных головешек ничего, что бы напоминало останки человеческого существа. По-видимому, отважный юноша пал жертвой преданности своему делу: это нисколько не удивило его товарищей по работе.

Драгоценную модель не удалось спасти, но человек, проникший в тайну стального короля, погиб.

«Бог свидетель, что я хотел избавить его от мучений, — сказал себе герр Шульце. — Но как бы там ни было, а десять тысяч долларов остались у меня в кармане».

И это было все, чем он почтил память молодого эльзасца.

 

Глава десятая

Статья в немецком журнале

За месяц до описанных нами событий в немецком обозрении «Наш век» появилась большая статья, посвященная Франсевиллю. Статья эта пришлась по вкусу… «Мы уже сообщали нашим читателям о необыкновенной колонии, основанной на… Этот чудесный город вырос, словно по волшебству, на благоуханном берегу Тихого океана. Мы не ставим себе задачей…

Глава одиннадцатая

Обед у доктора Саразена

Тринадцатого сентября, всего за несколько часов до назначенного герром Шульце срока уничтожения Франсевилля, ни губернатор, ни любой из жителей не… Было семь часов вечера. Утопая в зелени олеандровых и тамариндовых деревьев, город живописно раскинулся у подножия Каскад-Маунтс, купая свои…

Глава двенадцатая

Заседание совета

Ненависть стального короля к городу, созданному доктором Саразеном, ни для кого не была тайной. Все знали, что Штальштадт был задуман им в пику… Доктор Саразен не мог прийти в себя от охватившего его чувства недоумения. Как… — Подумать только, — говорил доктор, — что у нас в этом году процент смертности снизился до одного с четвертью, что у…

Глава тринадцатая

Марсель Бруклин профессору Шульце, Штальштадт

«Франсевилль, 14 сентября Считаю своим долгом уведомить стального короля, что третьего дня вечером я благополучно перешел границу его владений,…

Глава четырнадцатая

Франсевилль готовится к бою

Опасность хоть и отдалилась, но отнюдь не перестала угрожать Франсевиллю. Марсель посвятил доктора Саразена и его друзей во все замыслы Шульце,… На следующий день совет обороны, куда вошел и Марсель, приступил к разработке и осуществлению плана защиты города.

Глава пятнадцатая

Биржа в Сан-Франциско

Биржа в Сан-Франциско, самая оживленная и самая удивительная в мире, представляет собой некое, так сказать, алгебраическое выражение мировой… Благодаря географическому положению главного города Калифорнии он отличается… День 19 октября на этом единственном в своем роде рынке мира начался как обычно и не предвещал ничего особенного. Как…

Глава шестнадцатая

Два француза берут приступом город

Когда известие об исчезновении Шульце дошло до Франсевилля, первые слова Марселя были: — А что, если это только военная хитрость? Однако, при зрелом размышлении, он решил, что последствия этой хитрости привели к катастрофе Штальштадта, и это само…

Глава семнадцатая

Объяснение при помощи перестрелки

Если бы за этой стеной неожиданно грянул выстрел, друзья бы не так удивились. Все что угодно, но этого вопроса они никак не могли ожидать. Из всех… Их экспедиция, вполне законная в предположении, что Штальштадт покинут… Все эти мысли с молниеносной быстротой промелькнули в голове у Марселя, пока он стоял не двигаясь, словно приросший к…

Глава восемнадцатая

Тайна раскрывается

Когда они поднялись на верхнюю ступеньку стальной лестницы, которая оказалась на уровне паркетного пола, они очутились в большом круглом зале без… Мертвая тишина царила в этих глухих стенах, не пропускавших ни звука, ни… Молодым людям казалось, словно они вступили в склеп.

Глава девятнадцатая

Семейное объяснение

Возможно, что в этом рассказе мы слишком мало уделяли внимания личной жизни наших героев. Постараемся восполнить этот пробел и посвятить эту главу… Нужно сказать, что добрый доктор Саразен, посвятивший всю свою жизнь высокому… Доктор Саразен, несколько уязвленный этим удивительным самообладанием и уклончивостью молодого человека, подошел к…

Глава двадцатая

Эпилог

 

Франсевилль, позабыв о своих несчастьях, живет в мире со всеми своими соседями и под мудрым управлением достойных правителей благоденствует и процветает. У него нет завистников, ибо он наслаждается заслуженным счастьем, а его сила внушает уважение всем любителям бряцать оружием.

Стальной город, некогда представлявший собой один колоссальный завод, страшное орудие разрушения в железной руке герра Шульце, ныне благодаря усилиям Марселя Брукмана превратился в крупный промышленный центр, объединяющий всевозможные отрасли полезной промышленности.

Марсель уже больше года наслаждается супружеским счастьем с Жанной, а недавно появившийся на свет младенец является для них источником новых семейных радостей.

Октав, добровольно подчинившись руководству своего деверя, помогает ему во всех его начинаниях. Жанна хочет во что бы то ни стало женить его на своей подруге, очаровательной девушке с твердым и спокойным характером, которая сумеет прибрать его к рукам и сделает его прекрасным семьянином.

Мечты доктора Саразена и его супруги сбылись. В кругу своих детей они наслаждаются полным покоем и счастьем и, можно было бы сказать, заслуженной славой, если бы только слава занимала какое-либо место в их благородных стремлениях.

Ныне можно с уверенностью сказать, что усилиями доктора Саразена и Марселя Брукмана Франсевиллю завоевана прекрасная будущность и что пример Франсевилля и Штальштадта не пропадет даром для грядущих поколений.

 

 

[1]Баронет — английский наследственный титул.

 

[2]Бегума — один из титулов индийских владетельных княгинь.

 

[3]Тайный совет — юридически высшее в Англии правительственное учреждение, так как совет министров является лишь органом Тайного совета. Практически никогда не собирается. Члены Тайного совета, куда входят настоящие и бывшие министры, носят титул «достопочтенный».

 

[4] Эгретка (или эгрет) — вертикально поставленное перо или пучок перьев, украшающих головной убор. Драгоценный камень в эгретке — признак богатства или знатности.

[5] Акр — земельная мера в Англии и Америке, равная 4047 кв. м.

[6]Майорат — феодальная система наследования, при которой земельное владение со всем имуществом переходит безраздельно к старшему сыну или к старшему в роде.

 

[7] «Война тысяча восемьсот семидесятого года». — Речь идет о франко-прусской войне (1870-1871), в ходе которой произошло падение Второй империи во Франции и завершилось объединение Германии под главенством Пруссии.

[8] Контрибуция — принудительные платежи, взимаемые государством-победителем с побежденного государства. В результате франко-прусской войны побежденная Франция уступила Германии Эльзас и Лотарингию и обязалась выплатить огромную контрибуцию (5 млрд. франков).

[9]Канцлерский суд — высший суд Англии.

 

[10]Кейп и Поттер — голландские художники XVII века.

 

[11]"Колоссальное наследство» (нем.).

 

[12] «Джарндайс против Джарндайнса» — в романе Чарльза Диккенса «Холодный дом» (1853) говорится о бесконечной, запутанной судебной тяжбе, продолжавшейся до тех пор, пока оспариваемое наследство не было поглощено судебными издержками. Диккенс обличает в этом романе косность и бюрократизм английского судопроизводства.

[13] Презумпция — юридический термин, означающий признание факта достоверным, если в процессе расследования не будет доказана правота другой стороны.

[14]Фатерланд — по-немецки «родина». Так немцы часто называют Германию.

 

[15] Филантроп — человек, занимающийся благотворительной деятельностью. Французские утописты тщетно взывали к милосердию богачей, надеясь с их помощью переустроить буржуазное общество на справедливых началах. Именно таким филантропом изображен доктор Саразен.

[16] По сравнению с монархическими странами Европы, Соединенные Штаты действительно были передовым государством, хотя, как известно, гражданские права, гарантированные демократической конституцией, с самого начала грубо нарушались. Обещанные свободы оказались действенными только для людей состоятельных, а подавляющее большинство населения не могло и не может ими воспользоваться. В более поздних романах Жюля Верна Соединенные Штаты Америки предстают как «земной рай» лишь для тех немногих, кто располагает неограниченными средствами (см., например, «Плавучий остров»).

[17]Пудлинговщик — рабочий, осуществляющий производственные операции пудлингования — переработки чугуна в особых печах в мягкое сварочное железо.

 

[18] Крица — бесформенный кусок сварочного железа, получаемого при различных способах обработки руды и чугуна в кричном горне или пудлинговой печи.

[19]Чернов Дмитрий Константинович (1839‑1921) — выдающийся русский ученый-металлург, создавший научную теорию производства стали.

 

[20] Коксовать — превращать каменный уголь в кокс путем прокаливания без доступа воздуха. Получаемый твердый продукт применяется при выплавке чугуна в доменных печах, в химической промышленности.

[21] Милль Джон Стюарт (1806–1873) — английский политический деятель, экономист и психолог.

[22] Асфиксия — кислородное голодание и избыточное накопление углекислоты в организме.

[23] Клятва Ганнибала — клятва в верности какой-либо идее или делу до конца жизни. Знаменитый карфагенский полководец Ганнибал (Аннибал), живший в III веке до н.э., по преданию, девятилетним мальчиком поклялся отцу в непримеримой вражде к Риму до конца своей жизни.

[24]Баллистика — наука о движении артиллерийских снарядов, мин, бомб и пуль при стрельбе.

 

[25]Пироксилин — химическое вещество, из которого изготовляется так называемый бездымный порох.

 

[26]Нитроглицерин — одно из сильнейших в мире взрывчатых веществ. Из‑за своей неустойчивости применяется лишь как примесь во взрывчатых составах.

 

[27]Содом — по библейской легенде, древнепалестинский город, жители которого, как и жители Гоморры, прогневили бога своим беспутным поведением. Содом и Гоморра были уничтожены землетрясением и огненным дождем.

 

[28]Арминий и Сигимер. — Арминий — сын Сигимера, предводитель древних германцев, нанес сильнейшее поражение римским войскам в битве в Тевтобургском лесу (I век н.э.).

 

[29] В греческой мифологии Цербер — трехголовый злой пес с хвостом и гривой из змей, охраняющий вход в царство мертвых.

[30] Аргус — бдительный, неусыпный страж. В греческой мифологии Аргус — многоглазый великан, вечно находящийся на страже: даже когда он спит, часть его глаз бодрствует.

[31] В греческой мифологии Ариадна — дочь критского царя Миноса — помогла афинскому герою Тезею найти выход из лабиринта с помощью клубка ниток, которыми он отмечал путь. В переносном смысле — путеводная нить.

[32] Геральдика — историческая дисциплина, занимающаяся изучением гербов.

[33] Этнология — то же, что и этнография: наука, изучающая происхождение, взаимосвязи, культуру, бытовые особенности народов мира.

[34] Космополитические личности — люди, предпочитающие жить на чужбине, легко меняющие гражданское подданство, потерявшие связь с родиной.

[35] Монтень Мишель (1533–1592) — французский философ и писатель, автор знаменитой книги «Опыты», представляющей собой критические размышления на бытовые и нравственные темы.

[36] Вычисления начальной скорости, необходимой для превращения снаряда в постоянный спутник Земли, или в тело, свободно несущееся в мировом пространстве, были сделаны Жюлем Верном с помощью математика Гарсе во время работы над романом «С Земли на Луну» (1865). Расчеты, основанные на механике Ньютона, приводятся в тексте упомянутой книги, где указаны также необходимые условия, чтобы снаряд, описав замкнутую кривую (гиперболу), вернулся на Землю к месту запуска. В романе «Пятьсот миллионов бегумы» Жюль Верн ограничивается итоговой цифрой (10 километров в секунду), объясняющей ошибку профессора Шульце. В фантастической литературе это были первые научные обоснования космических полетов. В данном случае можно сказать с уверенностью, что завершающий эпизод, вводящий мотивировку событий, разработан Жюлем Верном. Это и помогло «довести ситуацию до развязки».