Внутренние отношения.

В период времени от смерти Сигизмунда II Августа до смерти Августа III в П. не замечалось государственного и общественного творчества. Анархия государственная, общественная и моральная — отличительный признак внутренней жизни П. за этот период. Перенесение места избрания короля (viritim, т. е. непосредственно голосами всей шляхты) королей под Варшаву отдало верховную власть в руки необразованной и фанатически католической мазурской шляхты, сделавшейся орудием в руках магнатов и католического духовенства (иезуитов). Впервые появляющийся "конвокационный" сейм 1573 г., признав за примасом Уханским положение interrex'a с правом руководства элекцией и номинации короля после голосования, а маршалку коронному Фирлею (представителю протестантов) оставляя лишь право возглашения короля, нанес этим самим поражение иноверцам. Последующий "элекционный" сейм, избрав Генриха Валуа, участника Варфоломеевской ночи, имел такое же значение. Генрих отказался подтвердить присягой соблюдение религиозной свободы "диссидентов" (так впервые тогда были названы иноверцы), хотя она и была признана "конвокационным" сеймом (правда, при протесте епископов, под грозой варшавской конфедерации иноверцев). Все это было последствием, хотя еще пока не совсем определенным, одного из фактов предыдущего периода — именно неудачи религиозной реформации при Сигизмунде II Августе. Последствием другого факта того же времени, т. е. полного падения королевской власти, явился окончательный переход П. из монархии в республику с избирательным королем. Условием допущения Генриха на польский престол было принятие им выработанных сеймом Pacta conventa и Articuli Henrycyani. Pacta conventa требовали от Генриха: вечного мира с Францией; доставления королем французским и избранным королем польским в случае войны пешего войска и постройки последним флота на свои средства; употребления им на потребности страны 40000 флоринов из собственных средств; уплаты долгов Сигизмунда Августа. Эти пункты, принимаемые и последующими королями, хотя и в измененном виде, представляли как бы цену, за которую шляхта продавала польский престол; часто неисполнимые для королей, они расширяли пропасть между государем и народом-шляхтой. Генриховские артикулы определяли положение королевской власти: король признавал свободную элекцию и отказывался от наследственной власти; обеспечивал диссидентам свободу исповедания; отказывался от права делать заключения по постановлениям сеймов, обязываясь оставаться при том мнении, которое соответствует правам и вольностям польским; ограничивался волей сената по вопросу о войне и мире и волей сейма в созыве "посполитого рушенья", неделимого притом на мелкие части; подчинялся контролю постоянно состоящих при нем 16 сенаторов-резидентов; терял право на повиновение ему со стороны подданных (пункт de non praestanda obedientia) в случае нарушения прав и вольностей народа-шляхты. Элекция была гибелью династичности и порицанием стремлений к ней со стороны королей; простираясь на чужеземных государей, она часто разделяла интересы их самих и польского народа; периодически повторяясь, она была государственным переворотом, изменяющим государственную политику, открывающим путь иностранному влиянию и вмешательству, деморализующим избирателей-шляхту. Подчинение сенату и сейму, собиравшемуся раз в 2 года и парализовавшему государственную жизнь, отнимало у короля последнюю тень власти (все Ягеллоны, даже Сигизмунд II Август, de facto пользовались veto по отношению к постановлениям сеймов); оно побуждало королей к нелегальному обходу и нарушению конституции. Артикул о праве подданных отказывать королю в повиновении отрицал существо верховной власти, ответственной лишь через посредство своих министров; он привел к своеобразному явлению — рокошу, т. е. правовому вооруженному сопротивлению королевским распоряжением; он придал анархический характер конфедерациям, т. е. чрезвычайным союзам, организуемым королем и сеймом для блага отечества, недостижимого при обычном течении государственной жизни (конфедерации имели свои сеймы с постановлениями по большинству голосов и исполнительную власть маршалка). Вскоре конфедерации стали завязываться частными людьми для достижения личных, подчас своекорыстных целей. Генрих Валуа не подтвердил привилегий шляхты и думал опереться в своем абсолютизме на буйную фамилию Зборовских; его нелегальный образ действий возбудил ненависть народа-шляхты и привел к бегству его из П. после 5-месячного правления. Выбор Стефана Батория, перешедшего в католицизм, был новой победой иезуитов. Они распространились по всей стране, образуя польскую провинцию ордена, и воспитывали народ в триентском католицизме, посредством проповеди, литературы и школы. Баторий покровительствовал иезуитам (виленская их школа была переименована им в академию, 1579), развивавшим в народе религиозную нетерпимость и поддерживавшим католическо-церковные начала во внешней политике. Борьба с магнатской анархией сводилась к частным репрессиям — казни Самуила Зборовского, изгнанию Христофора Зборовского — и не могла уничтожить оппозиции королю на сейме. При Батории были организованы высшие суды для гражданских дел шляхты, так называемые трибуналы — в 1578 г. для Короны, в 1581 г. для Литвы; трибунал коронный должен был иметь две сессии: одну в Пиотркове, для Великой П., другую — в Люблине, для Малой П. (позже коронный трибунал простер свою компетенцию на королевскую Пруссию и на русские воеводства — Волынское, Киевское, Брацлавское); литовский трибунал заседал по очереди в Вильне и Гродне. Трибуналы состояли под председательством маршалка из депутатов, выбранных шляхтою на сеймиках, и депутатов (6) от кафедральных капитулов в случае разбора духовных дел; дела решались по большинству голосов. Установление трибуналов с выбираемыми ежегодно судьями отдавало суд под влияние местных партий и лишало его независимости и единства; оно было новой победой шляхты над королевскою властью, которая в 1588 г. сделала еще уступку шляхте: в сеймовые суды (по делам уголовным — о жизни и чести шляхтича) вошли депутаты сейма по назначению маршалка. Введя с помощью сейма некоторые улучшения в способе взимания податей, Баторий на сейме 1582 г. потерпел неудачу с своим проектом улучшения элекции. Третье бескоролевье сопровождалось уже открытой борьбой сторонников Максимилана — Зборовских и сторонника Сигизмунда III — Замойского; под Бычиной (1588) пролилась польская кровь. Сигизмунд стремился к абсолютизму; но когда Замойский на сейме 1589 г. выступил с проектом решения дел большинством голосов и улучшения элекции, то Сигизмунд первый постарался об устранении этого проекта, он предпочитал нарушать конституцию, пользуясь услугами своих сателлитов (прежде всего — иностранцев). Такое поведение возбуждало оппозицию. Уже на сейме 1592 г. Сигизмунд должен был оправдывать свое поведение и получить от примаса напоминание, что он — "государь шляхтичей", подобных которым нет ни в одном народе, а не мужиков, как его отец Иоанн Шведский. В 1606—08 гг. происходит "рокош" Зебржидовского (Радзивилла, Гербурта, Стадницкого): шляхта, собравшись в Сандомире, отправляет королю 67 обвинений; разбитые под Яновцем (1606) Жолкевским, "рокошане" под Езерной отказывают королю в повиновении; снова разбитые под Гузовом (1607), они смиряются, но остаются безнаказанными. В 1620 году Пекарский сделал покушение на жизнь короля. Такое состояние правительственной анархии возводится в идеал под именем "золотой вольности" (złota wolność" для Речи Посполитой, которая "стоит беспорядком" ("Polska nierządem stoi"). Иезуиты, прежде монархисты, поддерживают теперь теорию "золотой вольности", доказывая тесную связь ее с католицизмом. Они захватывают в свои руки монополию образования, стараются уничтожить иноверческие школы, поднимают борьбу за привилегии с Краковским университетом и хотя вынуждены признать права его, однако, успевают вдохнуть узкий конфессиональный дух во всю систему образования: Краковский университет тратит громадные суммы на канонизацию св. Яна и постройку костела св. Анны, в то время как профессора нищенствуют; система Коперника признается еретическою. "Золотая вольность" породила жестокую и бессмысленную церковную и шляхетскую цензуру: уничтожаются литературные памятники реформационного XVI в.; в 1627 г. объявляется инфамия за напечатание еретической книги; Гербурту воспрещено печатать Длугоша; историография (Старовольский, Любенский) реабилитирует современность.

В иезуитских кругах (Скарга и его книга "О jedności Kościola Bożego", 1577) родилась мысль об уничтожении путем унии с Римом православной церкви в пределах Речи Посполитой, а потом, может быть, и в Московском государстве. Споры деморализованного русского епископата с церковными "братствами" (львовская ставропигия) и константинопольскими патриархами, равно как желание сравняться c привилегированным католическим епископатом привели к принятию русскими епископами иезуитского плана, поддержанного Сигизмундом. Епископы Поцей и Терлецкий, а за ними и митрополит Киевский Рагоза на брестских соборах 1595 и 1596 гг. подписали акт унии с Римом. Православная церковь в Речи Посполитой перестала существовать официально; но еп. Балабан и Копыстинский, кн. Василий Острожский и вся Малая Русь (около 1/3 всего русского населения) не признали унии, а патр. Иерусалимский Феофан восстановил православную митрополию. Уния произвела, таким образом, новую вражду среди населения, тем более, что епископы-униаты не были допущены в сенат. В силу последнего обстоятельства уния стала верой низшего сорта, "хлопскою", которую не хотели принимать русские паны, переходя прямо в католицизм. Несмотря на усилия униатов — митр. Рутского, архиеп. Полоцкого Курцевича, монахов-базилиан — православная церковь удержалась благодаря деятельности apxиeп. Полоцкого Мелегия Смитрицкого (умершего, впрочем, униатом), Киево-Печерской лавры, Манявского скита и особенно церковных братств. Притеснения православных (это признают и сеймы 1608, 1609, 1618, 1623, 1631 гг.), восстановляя их против польского правительства, побуждают их искать союза с протестантами (конфедерация в Вильне 1599 г.) и поддержки в Москве. Самым сильным защитником православия является казачество, происхождение которого самым тесным образом связано с судьбами крестьянства в П. Иезуитско-шляхетская "золотая вольность" жила на счет угнетенного крестьянства. Крепостное право окончательно установлено законом 1573 г., когда уход крестьянина от помещика был воспрещен и sub praetextu religionis. Закрепощенные крестьяне бежали от помещиков, вследствие чего учащались постановления против беглых крестьян: в 1578 г. заключают между собой соглашения по этому предмету воеводства Русское, Подольское и Волынское; в 1616 г. — Пруссия с Моравией и Подлясьем; в 1567 и 1609 гг. установлено наказание за бегство в Пруссию Королевскую, а в 1616 г. — за бегство в Пруссию княжескую (в этом случай постановление оставалось мертвой буквой); в 1611, 1626, 1635, 1638 и 1641 гг. та же мера применялась к Смоленщине и Черниговщине. Постановления против бегства крестьян не достигали своей цели: крепостные бежали на юго-восточные границы государства, в низовья Днестра, Буга и Днепра (Дикие Поля, Низ, Запорожье), где шла магнатская колонизация латифундий и беглецов сажали на земли за самый ничтожный чинш. Новое население, пестрого этнографического состава (поляки, венгры, волохи, даже татары, преимущественно русские), получило название "казаков", оно постепенно продвигалось в степи, приобретало воинский дух в борьбе с татарами и нарушало правильный ход магнатского хозяйства, осложняя, вместе с тем, международные отношения П. С первого же появления казачества польское правительство по требованию шляхты старалось взять его в свои руки: еще при Сигизмунде II Августе гетман Язловецкий (1572) организовал часть казачества в пограничную милицию "регистровых" (реестровых), с королевским жалованьем и управлением "старшего"; то же продолжалось и при Батории. Нерегистрованное казачество должно было сравняться с крестьянством коренной П., и потому часть недовольных удалилась еще глубже в степи, где они в "Сечах" были недоступны для польского правительства. Притеснения крестьянства на Украйне усиливались еще оттого, что магнаты, не живя сами на местах, отдавали свои владения (с патронатом над церквами) в аренду мелкой шляхте, даже евреям. Начались казацкие восстания — Косинского (1592), Наливайки и Лободы (1596), жестоко усмиренные Жолкевским. Вступление на престол Владислава ознаменовалось новыми уступками королевской власти в пользу шляхты: отменен жалкий остаток постоянных податей со шляхты, т. е. 2 гроша с дана по Кошицкой привилегии (1632); введено утверждение определенных на сейме податей "реляционными" сеймиками (1635); увеличено число сенаторов-резидентов при короле с 16 до 28 (1641). В 1646 г. Владислав должен был публично выслушать от канцлера Корыцинского сравнение с Ксерксом; целый ряд сеймов отказывал королю в средствах на уплату долгов, сделанных для московской войны. Владислав разрывает с иезуитами, добивается от папы права назначать всех епископов и 12 аббатов; в 1633 г. православные снова получают правовое положение; Владислав разрешает им открытие епископских кафедр — львовской, пржемыской, луцкой и могилевской; остальные русские епископства оставлены униатам. Эта полумера не прекращает борьбу православных с униатами; устроенная Владиславом попытка соглашения протестантов с католиками (Colloquium charitativum, 1646) не привела ни к каким результатам. Еще раньше, в 1638 г., насильно были закрыты арианские школы в Ракове. Чтобы предупредить остальную революцию на Украйне и, может быть, усилить свою власть, Владислав задумал организовать казаков для борьбы с исламом; его планы были уничтожены сопротивлением сеймов, руководимых магнатами. Магнатские фамилии Радзивиллов, Опалинских, Любомирских, Потоцких, Вишневецких, Острожских и Калиновских собирают в своих руках настоящие княжества и ведут себя, как "королята" (казацкое выражение). Они строят города (Конецпольский — до 50), крепости, содержат войска, ведут свою внутреннюю и внешнюю политику: первая сводится к обессилению короля и получению от него милостей (король — "матка пчел"), к угнетению низших классов, командованию шляхты над массой, взаимной борьбе из-за рук богатых наследниц; вторая — к абсолютному миру, хотя бы ценою позора страны. "Золотая вольность" существует только для них. Смерть Владислава и вступление на престол Яна-Казимира совпадает с расплатой за это направление (восстание Хмельницкого и завоевания соседних держав). Ян-Казимир и сенаторы открыто провозгласили несчастия Речи Посполитой наказанием "за слезы и кривды крестьянам" (1656), обещали улучшить их положение; сенат и шляхта также признали необходимость исправлений государственного строя, освобождения сейма от сеймиков, усиления исполнительной власти короля. Все это не привело ни к чему. Пользование liberum veto учащается; религиозная нетерпимость после шведского нашествия еще усиливается: сейм 1658 г. изгоняет из П. ариан; в 1661 г. католики пытаются исключить из сейма диссидента Радзивилла.. Когда Ян-Казимир на сейме 1661 г. попытался провести элекцию своего наследника (сына французского принца Конде) еще при своей жизни, против этого восстали Фредро и Любомирский, нашедшие поддержку в конфедерации не получившего жалованья войска. Хотя правительство вошло в соглашение с войском, а Любомирского суд сейма приговорил к изгнанию (1664), однако Любомирский поднял против короля "рокош" (1664—66), с набранными в Силезии войсками разбил короля под Ченстоховом и Монтвами и добился от него соглашения в Ленгоницах, по которому король отказался от своего плана. Отрекаясь от престола на сейме 1668 г., Ян-Казимир предсказал неминуемую гибель П. Избрание Вишневецкого, бедного и неспособного шляхтича, было доказательством всесилия, но в то же время политического неразумия шляхты: оно вызвало борьбу шляхты с французской партией магнатов, стремившихся за французские деньги свергнуть короля. Среди этой борьбы были сорваны коронационный и три последующих сейма; едва не дошли до открытой войны между собой две конфедерации 1672 г. — шляхетская в Голомбе и войсковая в Щебржешине. Внутреннее разложение П. продолжалось и при Собеском. Подобно предшественнику, он должен был бороться против французской и австрийской партий магнатских, которые попеременно замышляли свергнуть его с престола (1678, 1683, 1688); сеймы, особливо в последние годы Собеского, срывались один за другим (в 1688 г. — еще до выбора маршалка): они были или орудием французской политики (постоянные пенсии магнатам), или алчности магнатов (спор за приданое Каролины Радзивилл, за майораты Замойских, Острожских). Настроение народа делалось все более фанатически католическим: завладевшие громадными имениями иезуиты держали в своих руках короля (духовник, иезуит Вота) и магнатов; низшая шляхта была под влиянием бернардинов и капуцинов. В это именно время совершилось первое в П. Auto da fè (Лущинского, обвиненного в атеизме). Православные епископы Пржемыский (1692), Львовский (1700), Луцкий (1702) и Львовская ставропигия (1708) приняли унию; православными остались лишь Могилевская епархия и Манявский скит. Русское простонародье протестовало против унии и нового помещичьего гнета жестокими восстаниями, известными под именами "гайдамачины" и "колиивщины". Польское крестьянство уже вовсе не обнаруживало признаков жизни. При двух королях Саксонского дома П. дошла до крайней степени анархии. Август II, добившийся престола деньгами, и Август III, занявший его с помощью русских войск, были равнодушны ко всему, кроме удовольствий, в этом отношении они показывали пример шляхте с ее девизом: "Za króla Sasa jedz, pij i popuszczaj pasa". Этот девиз прежде всего был принят мелкой шляхтой, в большинстве безземельной ("голота") и искавшей милостей при магнатских дворах; за нею пошла и средняя шляхта, испытывавшая в случае проявления самостоятельности вооруженные "наезды" панов, наконец, и магнаты, при многочисленности семей и беспутной жизни находившиеся всегда под грозой разорения, старались добиться при дворе аренд и выгодных должностей, хотя бы отдавая королям своих жен и дочерей и роднясь с королевскими наложницами и незаконными детьми. Такой моральной анархии соответствовала политическая: из 18 сеймов при Августе II, в 1717—33 гг., 11 сорвано и 2 окончились безрезультатно; при Августе III только сейм 1736 г. окончился благополучно. Вовсе прекратилось законодательство, невозможны стали назначение податей, контроль финансов, увеличение войска. Высший сеймовый суд перестал функционировать; действовали только сеймики, развращаемые подкупами и также "срываемые"; "срываться" стали и "трибуналы" (1749, в Пиотркове). Господство иезуитского католицизма дошло до апогея: на соборе 1730 г. в Замосте униатская церковь была еще более приближена к чистому католицизму; в 1743 г. был реформирован в иезуитском духе базилианский орден. Однако исключительность католического духовенства была настолько велика, что униатское духовенство оставалось в старом, приниженном положении. Все вообще диссиденты терпели стеснения в отправлении богослужения и фактически устранялись от занятия должностей (еще с Сигизмунда III); сеймы 1717 и 1733 гг., нарушая закон 1573 г., открыто лишали диссидентов права заседать в сеймах, комиссиях и трибуналах. В 1724 г. иезуиты в Торне вызвали возмущение протестантов; суд по настоянию католического епископата казнил совершенно невинных бургомистра Рёснера и еще 10 человек, что вызвало вмешательство России и Пруссии. В правление Августа III возникает мысль, что полное внутреннее расстройство и международное падение грозит государству гибелью; появляются первые стремления к радикальной реформе. Мысль о реформе разрабатывает политическая литература: "Głos woiny" Лещинского (1733); "Inst. szlachcica polskiego" Понятовского (1740), "О skutecznym rad sposobie" Конарского (1760—63). Для воспитания шляхты в идеях реформ служат основываемые пиарами, в особенности Конарским, школы ("Collegia nobilium", с 1740 г.). Образуются две партии реформ: Потоцкие ("народовые", "патриоты") и Чарторыжские ("фамилия"); первые хотят произвести реформы, освобождаясь от влияния России, вторые — опираясь на него. Попытка Чарторыжских начинается со вступлением на польский престол Станислава Понятовского.