На гражданской войне .....87 5. "Классовый террор" ......96 6. "Произвол" Чеки ......109

Цинизм в казни .....110

Истязания и пытки .....116

Разнузданность палачей .....138

Смертники .....147

Издевательства над женщинами .....151

"Ущемление буржуазии" .....154

7. Тюрьма и ссылка .....159
8. "Краса и гордость" .....175
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОЦЕССЕ КОНРАДИ (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ) .....193
ПОЧЕМУ? (ПО ПОВОДУ ВОЗЗВАНИЯ МАРТОВА ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ) .....197
О С. П. МЕЛЬГУНОВЕ И ЕГО КНИГЕ .....203

 

 

«Ecrasez l'infame!»

(От автора к первому и второму изданiю)

 

«Народы подвинутся только тогда,

когда сознают всю глубину своего паденiя».

Эдг. Кинэ

 

«Незамeтно эта вещь вряд ли пройдет, если только у читателей и критики хватит мужества вчитаться (возможно и то: увидят, что тут разстрeливают, и обойдут сторонкой)» – так писал Короленко Горнфельду по поводу разсказа Вл. Табурина «Жива душа», напечатаннаго в 1910 г. в «Русском Богатствe».

 

Мнe хотелось бы, чтобы у того, кто возьмет в руки эту книгу, хватило мужества вчитаться в нее. Я знаю, что моя работа, во многих отношенiях, не отделанная литературно, появилась в печати с этой стороны преждевременно. Но, сознавая это, я все же не имел и не имею в настоящее время сил, ни физических, ни моральных, придать ей надлежащую форму – по крайней мере соответствующую важности вопроса, которому она посвящена. Надо иметь действительно железные нервы, чтобы спокойно {7} пережить и переработать в самом себе весь тот ужас, который выступает на последующих страницах.

 

Невольно вновь вспоминаешь слова В. Г. Короленко, мимолетно брошенныя им по поводу его работы над «Бытовым явленiем». Он писал Горнфельду в цитированном выше письме из Алупки (18 апреля): «работал над этим ужасным матерiалом о «смертниках», который каждый день по нeскольку часов отравлял мои нервы». И когда читатель перевернет последнюю страницу моей книги, я думаю, он поймет то гнетущее чувство, которое должен был испытывать автор ея в теченiе долгих дней, погружаясь в моря крови, насилiя и неописуемых ужасов нашей современности. По сравненiю с нашими днями эпоха «Бытового явленiя» даже не блeдная копiя...1

 

Я думаю, что читатель получит некоторое моральное облегченiе при сознанiи, что, может быть, не все, что пройдет перед его глазами, будет отвечать строгой исторической достоверности. Иначе, правда же, не стоило бы жить. Надо было бы отречься от того проклятаго мiра, где возможна такая позорная действительность, не возбуждающая чувства негодованiя и возмущенiя; надо было бы отречься от культуры, которая может ее молчаливо терпеть без протеста. И пожалеешь, как Герцен: «Невзначай сраженный пулей, я унес бы с собой {8} в могилу еще два-три вeрованiя»... Если вдуматься в описанное ниже, то правда же можно сойти с ума. Одни спокойно взирают, другiе спокойно совершают нечто чудовищное, позорнейшее для человечества, претендующаго на культурное состоянiе. И спасает только все еще остающаяся вера в будущее, о котором, кажется, Надсон сказал:

 

«Вeрь, настанет пора и погибнет Ваал

И вернется на землю любовь».

 

Историки давали и дают объясненiя и даже оправданiе террору эпохи французской революцiи; политики находят объясненiе и проклятой современности. Я не хочу давать объясненiе явленiю, которое, может быть, и должно быть только заклеймлено со стороны общественной морали и в его прошлом и в его настоящем. Я хочу только возстановить картину и этого прошлаго и этого настоящаго.

 

Пусть соцiологи и моралисты ищут объясненiе для современной человeческой жестокости в наслeдiи прошлаго и в кровавом угарe послeдней европейской войны, в паденiи человeческой морали и в искаженiи идеологических основ человeческой психики и мышленiя. Пусть психiатры отнесут все это в область болeзненных явленiй вeка; пусть припишут это влiянiю массоваго психоза.

 

Я хотeл бы прежде всего возстановить реальное изображенiе и прошлаго и настоящаго, которое так искажается и под рeзцом исторических изслeдованiй и в субъективной оцeнкe современнаго практическаго политика.

 

По плану моя работа естественно распадается на {9} три части: историческiй обзор, характеристика «краснаго террора» большевиков и так называемаго «террора бeлаго». Лишь случайное обстоятельство побудило меня выпустить первоначально как бы вторую часть работы, посвященную «красному террору».

 

Прозвучал выстрeл Конради, и подготовка к лозаннскому процессу2 заставила меня спeшно обработать часть того матерiала, который мнe удалось собрать.

 

И если я выпускаю в свeт свою книгу теперь, то потому только, что в данном случаe ея внeшняя архитектоника отступает на заднiй план перед жизненностью и актуальностью самой темы.

 

То, что появляется теперь в печати, не может претендовать на характер изслeдованiя. Это только схема будущей работы; это как бы первая попытка сводки, далеко, быть может, неполной, имeющагося матерiала. Только эту цeль и преслeдует моя книга. Может быть, она послужит побужденiем для болeе широкаго собиранiя и опубликованiя соотвeтствующих матерiалов. Выводы сами придут.

 

Я косвенно отвeтил уже на одно возраженiе, которое может быть мнe сдeлано. Я не могу взять отвeтственности за каждый факт, мною приводимый. Но {10} я повсюду указывал источник, откуда он заимствован. Пусть тe, кто так смeло в свое время подводили теоретическiй фундамент под призыв к насилiю и крови, а теперь говорят о «мнимом» террорe (см., напр., статьи в «Извeстiях» по поводу процесса Конради), прежде всего опровергнут эту фактическую сторону. Мнимый террор, который грозят возстановить московскiя власти за оправданiе лозаннских подсудимых!

 

Я знаю, мнe будет сдeлано и другое возраженiе.

 

A бeлый террор? На этом противопоставленiи было построено выступленiе гражданских истцов и свидeтелей обвиненiя на процессe Конради. Это главное оружiе в руках извeстной группы соцiалистов. Это аргумент и части западноевропейской печати. К сожалeнiю, это противопоставленiе приходится слышать и в рядах болeе близких единомышленников. Никто иной, как А. В. Пeшехонов в своей брошюрe «Почему я не эмигрировал?» во имя своего писательскаго безпристрастiя счел нужным сопроводить характеристику большевицкаго террора рядом именно таких оговорок. Говоря о правительствe ген. Деникина, Пeшехонов писал: «Или вы не замeчаете крови на этой власти? Если у большевиков имeются чрезвычайки, то у Деникина вeдь была контр-развeдка, а по существу – то же ли, самое? О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей намного превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы вeдь перещеголяли большевиков» (стр. 32).

 

И А. В. Пeшехонов в поясненiе разсказывал об ужасах висeлиц в Ростовe-а-ону. Как убeдится {11} Пeшехонов из этой книги, он и здeсь ошибался – перещеголять» большевиков никто не мог. Но не в этом дeло. Как ослабляется наш моральный протест этими ненужными в данный момент оговорками! Как безплоден становится этот протест в аспектe историческаго безпристрастiя!

 

Я не избeгаю характеристики «бeлаго террора» – ему будет посвящена третья часть моей работы. Я допускаю, что мы можем зарегистрировать здeсь факты не менeе ужасные, чeм тe, о которых говорит послeдующее повeствованiе, ибо данныя исторiи нам говорят, что «бeлый» террор всегда был ужаснeе «краснаго», другими словами, реставрацiя несла с собою больше человeческих жертв, чeм революцiя. Если признавать большевиков продолжателями революцiонной традицiи, то придется признать и измeненiе этой традицiонной исторической схемы. Нельзя пролить болeе человeческой крови, чeм это сдeлали большевики; нельзя себe представить болeе циничной формы, чeм та, в которую облечен большевицкiй террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомeрнаго проведенiя в жизнь насилiя, это такой открытый апофеоз убiйства, как орудiя власти, до котораго не доходила еще никогда ни одна власть в мiрe. Это не эксцессы, которым можно найти в психологiи гражданской войны то или иное объясненiе.

 

«Бeлый» террор явленiе иного порядка – это прежде всего эксцессы на почвe разнузданности власти и мести. Гдe и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснованiе террора, {12} как системы власти? Гдe и когда звучали голоса с призывом к систематическим оффицiальным убiйствам? Гдe и когда это было в правительстве ген. Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?

 

Моральный ужас террора, его разлагающее влiянiе на человеческую психику в конце концов не в отдельных убiйствах, и даже не в количестве их, а именно в системе. Пусть «казацкiе» и иные атаманы в Сибири, или на Дону, о которых так много говорили обвинители на лозаннском процессе и о которых любят говорить все сопоставляющее красный террор с белым, запечатлели свою деятельность кровавыми эксцессами часто даже над людьми неповинными. В своих замечательных показанiях перед «судом» адм. Колчак свидетельствовал, что он был безсилен в борьбе с явленiем, получившим наименованiе «атаманщины».

 

Нeт, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и... апофеоз террора – явленiя разных порядков. Вот почему, говоря о «красном террорe», со спокойной совeстью я мог в данный момент проходить мимо насилiй эпохи «бeлаго террора»3. {13}

 

Если наша демократическая печать дeлает адм. Колчака отвeтственным за сибирскую реакцiю, то кто же отвeтственен за то, что происходило и происходит нынe в Россiи?

 

Максим Горькiй в брошюрe «О русском крестьянствe» упрощенно отвeтил: «Жестокость форм революцiи я объясняю исключительной жестокостью русскаго народа». Трагедiя русской революцiи разыгрывается в средe «полудиких людей». «Когда в «звeрствe» обвиняют вождей революцiи – группу наиболeе активной интеллигенцiи – я разсматриваю это обвиненiе, как ложь и клевету, неизбeжныя в борьбe политических партiй или – у людей честных – как добросовeстное заблужденiе». «Недавнiй раб» – замeтил в другом мeстe Горькiй – стал «самым разнузданным деспотом», как только прiобрeл возможность быть владыкой ближняго своего». Итак, русскiй писатель, не только сочувствующiй русскому коммунизму, но и имeвшiй с ним болeе прямыя связи, снимает отвeтственность {14} с творцов террористической системы и переносит ее на темноту народную. Спора нeт, историческая Немезида, о которой так любят многiе говорить, в том и состоит, что «над Россiей тяготeет проклятiе, налагаемое исторiей на всякую отсталую и развращенную страну» – как писали когда-то еще в «Черном Переделe». Ни в одной странe с развитым чувством гражданственности не могло быть того, что было в Россiи.

 

Но Горькiй, сам, очевидно, того не понимая, произносит грозный обвинительный акт против демагогiи властвующей нынe в Россiи партiи. Едва ли есть надобность защищать русскаго крестьянина, да и русскаго рабочаго от клеветы Горькаго: темен русскiй народ, жестока, может быть, русская толпа, но не народная психологiя, не народная мысль творила теорiи, взлелeянныя большевицкой идеологiей...

 

Пытаются доказать, что красный террор вызван эксцессами бeлых. Тот, кто признает хронологiю канвой исторiи и прочтет эту книгу, увидит, как мало правдоподобiя и достовeрности в этом утвержденiи. Но в сущности это интересно только для психолога, который будет пытаться понять человeческiя отношенiя в эпохи гражданских войн. Я избeгал в своей работe ставить вопросы теоретическаго характера. Они безбрежны. Мнe надо было прежде всего собрать факты.

 

Может быть, русская общественность именно в этом отношенiи исполняет свой долг не так, как того требует подлинная дeйствительность жизни. Не надо забывать, что только современники, вопреки мнeнiю историков французской революцiи {15} Оларовской школы, могут изобразить для потомства в данном случаe правду не ложную.

 

Бeлый террор в прошлом; а что будет впереди, нам не суждено знать. Террор красный, под который подведен фундамент идеологическiй, явленiе наших еще дней.

 

И на него человeческiй мiр продолжает с удивительным спокойствiем взирать. Почему? Я недавно еще отвeчал («На чужой сторонe» No. 3): «Общественное мнeнiе Европы как бы сознательно отворачивается от этой правды, ибо она в своем голом и неприкрашенном видe, становится в слишком непримиримое противорeчiе с культурными навыками современнаго правового строя и общепризнанной людской моралью»4. И как тяжело при таких условiях читать зарубежныя письма, начинавшiяся год или два назад такими словами: «Помогите, если это возможно. Напиши Нансену, напиши Ан. Франсу, напиши аполитичному Гуверу – кричи всюду, гдe ты можешь: S. О. S. !..5

 

«Необходимо, {16} чтобы европейское общественное мнeнiе потребовало прекращенiе издeвательств над человeком. Необходимо вмeшательство европейскаго соцiализма» – взывает из Россiи корреспондент с.-р. «Голоса Россiи», сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921/22 г. в концентрацiонных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастырe.

 

В значительной степени безплодны были и тогда эти обращенiя и эти ожиданiя. А теперь? Не так давно мы читали, как центральный орган чешской соцiал-демократiи «Право Лиду» писал: «Теперь русская эмиграцiя распространяет свeдeнiя о том, что большевики преслeдуют тeх, кто не согласен с их режимом. Но мы считаем, что теперь необходима извeстная осторожность при чтенiи этих сообщенiй и в нeкоторых случаях встает вопрос: не пускает ли опредeленная часть русской эмиграцiи эти свeдeнiя с цeлью оправдать свою бездeятельность за границей».6 Для «Право Лиду» нужна провeрка свeдeнiй о режимe большевиков, нужна провeрка отношенiя совeтской власти к ея политическим противникам. A еще два года назад чешско-словацкiе с.-д., основываясь на «достовeрных сообщенiях», интерпеллировали министра иностранных дeл Бенеша о «невыносимом» политическом положенiи в Россiи при совeтском правительствe. Они запрашивали министра:

 

1. Не угодно ли г. министру иностранных дeл дипломатическим путем учинить все возможное, чтобы {17} смертная казнь во всeх цивилизованных государствах и в особенности в Россiи была уничтожена.

 

2. Не угодно ли г. министру принять зависящiя от него мeры, чтобы в Россiи уменьшились приговоры над политическими преступниками соцiал-демократическаго направленiя, будь они рабочими, крестьянами или солдатами.

 

3. Не позаботится ли г. министр, насколько это возможно в международной обстановкe принять мeры для того, чтобы в Россiи были прекращены преслeдованiя против соцiалистов и чтобы политическим преступникам соцiалистам была дана всеобщая амнистiя7.

 

Правда, чешскiе соцiал-демократы говорили только о соцiалистах! Они не возвысились до пониманiя истины, чуждой, к сожалeнiю, им, как и многим соцiалистам Западной Европы8 (впрочем, и русским), о которой недавно еще напомнил маститый чешскiй же общественный дeятель Т. Г. М. в «Pzitomnost'e»: «Для человeка нeт высшаго правила во всей жизни и в политикe, чeм сознанiе, что жизнь и личность человeка должны быть священны». Что же заставило «Pravo Lidu» измeнить теперь позицiи даже по отношенiи к соцiалистам? Пресловутый вопрос о признанiи Европой совeтской власти? Так именно мотивировала на послeднем съeздe в январe 1924 г. французская соцiалистическая партiя свое предложенiе {18} совeтскому правительству прекратить преслeдованiя соцiалистов – это важно для того, чтобы партiя могла бы без всяких оговорок и без укоров совeсти присоединиться к предложенiю о признанiи совeтскаго правительства Францiей. Англiйская рабочая партiя, говорящая о своем новом яко-бы пониманiи соцiализма, не выставляет и этого даже требованiя... A чешскiе соцiал-демократы склонны заподозрить уже и самый факт преслeдованiя -- и это тогда, когда до нас доходят сообщенiя о самоубiйствах, избiенiях и убiйствах в Соловках, о чем в 1924 г. повeдала мiру не зарубежная русская печать, а правительственное сообщенiе самих большевиков. Мы видим таким образом, какую большую поправку приходится внести в преждевременное утвержденiе «Дней»: «прошли тe времена, когда большевистскiя расправы можно было производить втихомолку. Каждая новая волна краснаго террора вновь и вновь вызывает протесты европейскаго общественнаго мнeнiя»9.

 

Не имeем ли мы права сказать, что даже соцiалисты, кончающiе самоубiйством в ужасных условiях современной ссылки в Россiи, должны знать теперь о безцeльности обращенiя с призывами к своим западно-европейским товарищам?

 

«Ужасы, творящiеся в концентрацiонных лагерях сeвера – писал в 1922 г. упомянутый корреспондент «Голоса Россiи» – не поддаются описанiю. Для человeка, не испытавшаго и не видeвшаго их, – они могут казаться выдумкой озлобленнаго человeка»... {19}

 

Мы, изо дня в день с ужасом и болью ожидавшiе эпилога, которым нынe закончилась трагедiя в Соловках, и знаем и понимаем эту кошмарную дeйствительность – для нас это не эксперимент, быть может, полезный, в качествe показательнаго опыта, для пролетарiата Западной Европы... Для нас это свое живое, больное тeло. И как мучительно сознавать свое полное безсилiе помочь даже словом...

 

Я не льщу себя надеждой, что моя книга дойдет до тeх представителей западно-европейскаго общественнаго мнeнiя, которые легко подчас высказывают свои сужденiя о событiях в Россiи или не зная их, или не желая их понять. Так просто, напр., обвинить зарубежную русскую печать в тенденцiозном искаженiи дeйствительности. Но люди, отвeтственные за свои слова, не имeют права перед лицом потомства так упрощенно разрeшать свои сомнeнiя – прошло то время, когда «грубое насильничество московских правителей» в силу полной отрeзанности от Россiи объясняли, по словам Каутскаго, «буржуазной клеветой».

 

Примeром этих выступленiй послeдняго времени могут служить и статьи верховнаго комиссара Лиги Нацiй по дeлам русских бeженцев, обошедшiя полгода назад всю европейскую печать. О них мнe приходилось писать в «Днях» в своем как бы открытом письмe Нансену «Напрасныя слова» (20-го iюля 1923 г.).

 

Нансен упрекал западно-европейское общественное мнeнiе в нежеланiи понять происходящее в Россiи {20} и совeтовал не ограничиваться «пустыми слухами». «Все понять – все простить»... И этой старой пословицей д-р Нансен пытался дать объясненiе тому гнету, который царит на нашей несчастной родинe. В революцiонное время – методы дeйствiя не могут быть столь мягки, как в мирное время. Политическiя гоненiя были и при старом режимe, который тоже представлял собою олигархiю. Теперь Немезида совершает свое историческое отмщенiе.

 

Не всякiй способен, однако, в перiоды, когда развертываются картины неисчислимых страданiй и горя, становиться на эту своеобразную историческую точку зрeнiя.

 

Может быть, в этом повинна русская некультурность, может быть, традицiонность русской интеллигентской мысли, но мы – писал я – не способны понять великих завeтов гуманности, облеченных в ту форму, в которую облекает их д-р Нансен.

 

И далеко не только он один...

 

Когда совершаются убiйства часто невинных людей, когда в странe свирeпствует политическiй террор, принимающiй по временам самый разнузданный характер, наше моральное чувство не может примириться с утвержденiем: «ничто великое не совершается без борьбы и страданiй». Наша общественная совeсть требует другого отношенiя к «кровавым конвульсiям», о которых столь эпически писал Виктор Маргерит в своем привeтствiи совeтской власти по поводу пятилeтiя ея существованiя, т. е. пятилeтiя насилiй над человeческой жизнью, над общественной совeстью, над свободой слова. {21}

 

Когда «учитель» и «ученик», Анатоль Франс и Мишель Кордей, преклоняются перед властью, которая яко-бы несет уничтоженiе несправедливости и угнетенiя послe стольких вeков, когда они говорят о русской коммунистической власти, как о провозвeстницe «человeку новаго лика мiра», мы имeем право требовать, чтобы тe, которые это пишут, и тe, которые говорят от имени демократiи, прежде всего познали современную русскую дeйствительность.

 

Только раз поднялся как будто бы голос протеста западно-европейской демократiи против большевицкаго террора – это в дни, когда смертная петля накидывалась на соцiалистов во время московскаго процесса партiи с.-р. Казалось, европейскiй соцiализм сошел, наконец, с той «позицiи нейтралитета», которую он занимал до той поры в вопросe о большевицких насилiях. Мы слышали тогда голоса и Максима Горькаго, и Анатоля Франса, и Андре Барбюса, и Ромэна Роллана, и Уэльса, предостерегавшiе московскую власть от «моральной блокады» Россiи соцiалистами всего мiра. Угроза смерти продолжала висeть над «12 смертниками»! A Горькiй через нeсколько мeсяцев уже писал, что совeтская власть – единственная сила, способная возбудить в массe русскаго народа творчество к новым, «болeе справедливым и разумным формам жизни». Другiе привeтствовали через полгода «новый лик мiра»!...

 

Час исторiи наступит однако! И тe, которые поднимают свой голос против войны, против ея «мрачных жертв», не должны заглушать свой голос совeсти, когда совершается самое позорное, что только может {22} быть в человeческом мiрe. Кто сознательно или безсознательно закрывает глаза на ужас политическаго террора, тот отбрасывает культуру к эпохe пережитаго уже варварства. Это величайшее преступленiе перед человeчеством, преступленiе перед демократiей и соцiализмом, о котором они говорят. Обновить мiр может только обновленный человeк. Не ему развиться в атмосферe угнетенiя, ужаса, крови и общественнаго растлeнiя, густым туманом окутавшей нашу страждущую страну.

 

Наша общественная совeсть настоятельно требует отвeта на вопрос о том, каким образом гуманность и филантропiя могут мириться с насилiем, которое совершается с Россiей, с той человeческой кровью, которая льется на глазах всего культурнаго мiра не на войнe, а в застeнках палачей? Каким образом филантропiя и гуманность могут мириться даже со «святым насилiем», если только таковое может быть в дeйствительности?

 

Верховный комиссар Лиги Нацiй гордится выпавшей на его долю возможностью оказать помощь великому русскому народу, строящему новую жизнь. Не пора ли в таком случаe остановить руку карающей Немезиды, занесенную над великой страной и великим народом?

 

И эта рука может быть остановлена лишь в том случаe, если культурный мiр безоговорочно выявит свое отношенiе к тому, что происходит в Россiи. Как-то лорд Сесиль в письмe в редакцiю «Times» предлагал англiйской печати ознакомить общественное мнeнiе с поведенiем того правительства, которое «стремится быть допущенным в среду цивилизованных {23} народов». Но «не может быть пророком Брандом низменный Фальстаф» как бы отвeчает на этот призыв в своей недавней книгe «Нравственный лик революцiи» представитель так называемаго лeваго народничества Штейнберг. Он вспоминает «обличительную мощь» Чичеринской ноты, посланной в отвeт на протест западных нейтральных держав против краснаго террора в сентябрe 1918 г. и говорит: «Не смeют «они» – вожди этого мiра поднимать свой голос протеста против «революцiоннаго террора».

 

Ну а тe, кто не повинны в грeхах правящих классов, кто смeет поднимать свой голос, почему они молчат?

 

«Мы не обращаемся ни к вооруженной, ни к матерiальной помощи государств и не просим их вмeшательства во внутреннюю борьбу против организованнаго насилiя» – писал два года назад Исполнительный Комитет Совeщанiя Членов Учредитсльнаго Собранiя в своем обращенiи к общественному мнeнiю Европы. «Мы обращаемся к цивилизованному и передовому общественному мнeнiю. Мы просим его – с тeм же рвенiем, с той же энергiей и настойчивостью, с которой оно осуждало всякую поддержку контр-революцiонных выступленiй против русскаго народа и революцiи отказать в своей моральной поддержкe людям, превзошедшим в методах насилiя все, что изобретено темными вeками средневeковья». «Нельзя более молчать – кончало воззванiе – при страшных вeстях, приходящих ежедневно из Россiи. Мы зовем всeх, в ком жив идеал построеннаго на человeчности лучшаго будущаго: протестуйте {24} против отвратительнаго искаженiя этого идеала, заступитесь за жертвы, единственной виной которых является их горячее желанiе помочь истерзанному народу и сократить срок его тяжких страданiй»...

 

И все же нас продолжает отдeлять глухая, почти непроницаемая стена!

 

В 1913 г. в Голландiи был создан особый комитет помощи политическим заключенным в Россiи. Он ставил своей задачей информировать Европу о преступленiях, совершавшихся в царских тюрьмах, и поднять широкое общественное движенiе в защиту этих политических заключенных. «Не так давно цивилизованная Европа громко протестовала против тюрем и казней русскаго самодержавiя. То, что теперь дeлается в Россiи – указывает цитированное воззванiе – превышает во много раз всe ужасы стараго режима».

 

Почему же так трудно теперь пробить брешь в лицемeрном или апатичном нежеланiи говорить о том, что стало в Россiи «своего рода бытовым явленiем?»

 

Отчего мы не слышим еще в Западной Европe Толстовского «Не могу молчать?» Почему не поднимет своего голоса во имя «священнeйших требованiй человeческой совeсти» столь близкiй, казалось бы, Льву Толстому Ромэн Роллан, который еще так недавно заявлял (в отвeт Барбюсу), что он считает необходимым защищать моральныя цeнности во время революцiи больше, чeм в обычное время?

 

«Средства гораздо важнeе для прогресса человeчества, чeм цeли...» Почему молчит Лига прав {25} человeка и гражданина? Неужели «les principes de 1879», стали дeйствительно только «фразой, как литургiя, как слова молитв»? Неужели прав был наш великiй Герцен, сказавшiй это в 1867 году10. Почему на антимилитаристических конференцiях «Христiанскаго Интернацiонала» (в Данiи в iюлe 1923 г.) говорят об уничтоженiи «духа войны», о ея виновниках и не слышно негодующаго голоса, клеймящаго нeчто худшее, чeм война – варварство, позорящее самое имя человeка?

 

«Страшно подумать, что в нeскольких тысячах верст от нас гибнут миллiоны людей от голода. Это должно отравить каждый наш кусок хлeба» – писал орган чешских с.-д. «Pravo {26} Lidu» по поводу организацiи помощи голодающей Россiи. Но развe не отравляет наше сознанiе ежечасно существованiе московских застeнков?

 

Нeт и не может быть успокоенiя нашей совeсти до той поры, пока не будет изжито мрачное средневeковье XX вeка, свидeтелями котораго нам суждено быть.

 

Жизнь сметет его, когда оно окончательно будет изжито в нашем собственном сознанiи; когда западно-европейская демократiя, в лицe прежде всего соцiалистов, оставляя фантомы реакцiи в сторонe, дeйствительно, в ужасe отвернется от кровавой «головы Медузы», когда революцiонеры всeх толков поймут, наконец, что правительственный террор есть убiйство революцiи и насадитель реакцiи, что большевизм не революцiя и что он должен пасть «со стыдом и позором», сопровождаемый «проклятiем всего борящагося за свое освобожденiе пролетарiата». Это – слова маститаго вождя нeмецкой соцiал-демократiи Каутскаго, одного из немногих, занимающих столь опредeленную, непримиримую позицiю по отношенiю к большевицкому насилiю.

 

И нужно заставить мiр понять и осознать ужас тeх морей крови, которыя затопили человeческое сознанiе.

 

Берлин, 15 дек. 1923 г. -- 15 марта 1924 г. {27}