Действие обязательств из неосновательного обогащения

Соотношение требований из неосновательного обогащения с другими требованиями о защите гражданских прав. До принятия части второй ГК проблема, обозначенная в подзаголовке настоящего параграфа, обсуждалась главным образом в плане допустимости конкуренции исков и изменения основания исковых требований. Исследователи не могли не задумываться над тем, возможен ли переход от одного иска к другому или изменение основания иска в тех случаях, когда это необходимо для установления истины по делу, которая именовалась тогда объективной или материальной, а также для обеспечения наиболее полной и всесторонней защиты прав и законных интересов сторон в гражданском процессе. Особенно часто эта проблема обсуждалась применительно к соотношению вещно-правовых и обязательственно-правовых исков; исков о недействительности сделок с иными требованиями о защите гражданских прав; договорных и внедоговорных исков, а также деликтных исков и исков из неосновательного обогащения. Большинство ученых стояли на позициях недопустимости конкуренции исков, но с теми или иными оговорками признавали возможным изменение основания иска в тех случаях, когда иск не может быть доказан по тому основанию, по которому он первоначально предъявлен[54]. Пожалуй, наиболее оживленно дебатировался вопрос о соотношении деликтного иска и иска из неосновательного обогащения, когда причинение вреда одному лицу сопровождается приращением или сбережением имущества у другого лица. Именно в этих пределах (минус на стороне одного лица и плюс на стороне другого) проблема и обсуждалась. Если же причинение вреда одному лицу не влечет образования имущественной выгоды у другого, то основания для удовлетворения иска из неосновательного обогащения отсутствуют.

Включение в часть вторую ГК ст. 1103 заставило вновь обратиться к этой проблеме[55]. Очем же идет речь в ст. 1103 ГК? Действительно ли она принципиально по-новому определяет место исков из неосновательного обогащения в ряду других требований о защите гражданских прав или лишь «высвечивает» то, что могло быть выведено и из норм ранее действовавшего законодательства путем их доктринального толкования?

В ст. 1103 ГК речь идет о соотношении требований о возврате неосновательного обогащения с требованиями о возврате исполненного по недействительной сделке; об истребовании имущества собственником из чужого незаконного владения; с требованиями одной стороны в обязательстве к другой о возврате исполненного в связи с этим обязательством; о возмещении вреда, в том числе причиненного недобросовестным поведением обогатившегося лица.

К указанным требованиям могут применяться и требования из неосновательного обогащения, если иное не установлено Гражданским кодексом, другими законами или иными правовыми актами и не вытекает из существа соответствующих отношений.

Из этих положений может быть сделан вывод, что требования из неосновательного обогащения не столько вытесняют требования, перечисленные в ст. 1103 ГК, сколько «сопровождают» их, причем такое сопровождение может и не понадобиться. Если, скажем, неуправомоченный отчуждатель подарил вещь третьему лицу, то виндикационный иск собственника об истребовании вещи в тех случаях, когда между истцом и ответчиком не производятся расчеты по доходам и расходам, никакими другими требованиями, в том числе и из неосновательного обогащения, не сопровождается. То же имеет место тогда, когда из причинения вреда другому лицу причинитель никакой имущественной выгоды не извлекает. Дело, однако, не в конкретных примерах, которые могут свидетельствовать и об обратном, а в правильной юридической квалификации соответствующих исковых требований, которые могут не называться собственным именем и располагаться в самых различных структурных подразделениях системы гражданского законодательства. Примером тому служит ст. 1104 ГК, которая помещена в главе 60 «Обязательства вследствие неосновательного обогащения» и вроде бы должна охватывать требования именно из неосновательного обогащения. Однако о кондикционных требованиях речь идет лишь в п. 1 ст. 1104 ГК, да и то при условии, что возврату подлежит не индивидуально-определенное имущество, которое истребуется по виндикационному иску, а имущество, определенное родовыми признаками. Именно такое толкование п. 1 ст. 1104 ГК представляется правильным, поскольку возврату потерпевшему подлежит имущество, составляющее неосновательное обогащение приобретателя. Индивидуально-определенное имущество принадлежит истцу и неосновательного обогащения того, кто его приобрел, не составляет. А. Л. Маковский ставит риторический вопрос: «Действительно, виндицировать можно лишь индивидуально-определенную вещь, но из чего следует, что ее истребование невозможно по правилам об обязательствах из неосновательного обогащения?»[56]. Невозможно потому, что в данном случае нет самого неосновательного обогащения. А. Л. Маковский повторяет здесь ошибку, на которую не раз указывалось в цивилистической литературе[57].

Но если в п. 1 ст. 1104 ГК в очерченных пределах действительно речь идет о кондикционном иске, то в п. 2 ст. 1104 ГК предусмотрен типичный деликтный иск.

Вернемся, однако, к ст. 1103 ГК. Как же требования из неосновательного обогащения соотносятся с требованиями о возврате исполненного по недействительной сделке? Вопрос о соотношении требований, вытекающих из недействительности сделок, с другими требованиями обсуждался в цивилистической науке задолго до обновления гражданского законодательства как в 50-е, так и в последующие годы. На сей счет определились две позиции. Одна из них, наиболее полно представленная в монографии Н. В. Рабинович, сводится к тому, что последствия совершения таких сделок определены в законодательстве особо, а потому незачем подключать в этих случаях нормы, входящие в состав других правовых институтов[58]. Другая позиция состояла в том, что последствия недействительности сделок не укладываются в нормы, специально на них рассчитанные, они значительно разнообразнее, а потому нередко возникает необходимость определять эти последствия с учетом норм, входящих в состав других институтов, в том числе деликтных и кондикционных обязательств[59]. По-видимому, в ст. 1103 ГК поддержана именно эта позиция, поскольку бланкетного указания в п. 2 ст. 167 ГК на то, что при невозможности возвратить полученное в натуре каждая из сторон обязана возместить другой стороне его стоимость в деньгах, явно недостаточно, чтобы конкретно определить последствия совершения такой сделки. Ведь имущество за время нахождения у стороны, обязанной к его возврату, могло претерпеть самые различные изменения, в том числе и существенные: состояние его могло ухудшиться или, напротив, в него могли быть внесены улучшения; оно могло приносить доход или потребовать каких-либо затрат на его содержание и т. д.

Для решения этих вопросов необходимо подключение различных правовых средств, относящихся к обязательствам из причинения вреда, неосновательного обогащения, а иногда и к общей части обязательственного права. Если ограничиться лишь кондикционными обязательствами, то это могут быть едва ли не все нормы, включенные в главу 60 ГК. Сказанное о соотношении требований о возврате исполненного по недействительной сделке с другими требованиями о защите гражданских прав, mutatis mutandis, может быть распространено и на случаи, когда требования, вытекающие из недействительности сделок, носят конфискационный характер.

Неосновательное обогащение подлежит взысканию в доход государства либо путем применения конфискационных мер, предусмотренных уголовным, административным, гражданским, таможенным и иными отраслями законодательства, либо путем применения общих норм гражданского законодательства о неосновательном обогащении. Так, суммы неосновательно выплаченных пенсий и пособий при недобросовестности со стороны их получателя могут быть взысканы в доход государства на основании общих норм о неосновательном обогащении. Если же оснований для применения ни тех ни других нет, то неосновательное обогащение в доход государства взыскать нельзя. В частности, нельзя взыскать в доход государства доходы от попрошайничества и азартных игр[60].

Вернемся, однако, к соотношению требований из неосновательного обогащения с другими требованиями о защите гражданских прав. На очереди соотношение кондикционного иска с виндикацией. Частично этого вопроса мы уже касались. Демаркационная линия между кондикцией и виндикацией может быть проведена достаточно четко: если из незаконного владения ответчика истребуется имущество, которое принадлежит истцу на праве собственности, то налицо виндикация. Если же истребуется имущество, определенное родовыми признаками и не выделенное из общей имущественной массы ответчика (например, бревна, которые не снабжены особой меткой и обезличены в общей массе бревен, принадлежащих ответчику), то речь идет о кондикционном иске. В то же время кондикционный иск, как, впрочем, и иск из причинения вреда, может сопровождать виндикационный иск, что имеет место при производстве расчетов по доходам и расходам, при ухудшении состояния имущества и т. д. Иными словами, здесь может сложиться та же ситуация, что и при определении последствий недействительности сделок.

Пожалуй, сложнее всего определить соотношение требований из неосновательного обогащения с требованиями одной стороны в обязательстве к другой о возврате исполненного в связи с этим обязательством. Ведь иск из неосновательного обогащения — иск внедоговорный; если же стороны связаны между собой договорным обязательством, то указанные требования вроде бы никак не могут соотноситься друг с другом. Полагаем, однако, что это не так. Напомним, прежде всего, что римское право к числу обязательств из неосновательного обогащения относило требование о возврате предоставления, цель которого не осуществилась. По-видимому, на эти случаи в первую очередь и рассчитано соответствующее правило ст. 1103 ГК. Но этим дело не ограничивается. Нередки случаи, когда отношения сторон, связанных между собой договором, далеко выходят за пределы собственно договорных отношений. Типичный тому пример ситуация, которая может возникнуть при неисполнении денежного обязательства.

Наибольшие споры в цивилистической литературе, предшествовавшей появлению ст. 1103 ГК, вызывал вопрос о разграничении деликтного и кондикционного исков. Широко было представлено мнение, которое сводится к тому, что водораздел между этими исками проводится в зависимости от того, действовало ли неосновательно обогатившееся лицо виновно или невиновно. Если оно действовало виновно, то интересы лица, за счет которого обогащение произошло, защищаются с помощью деликтного иска; если невиновно, то они защищаются кондикционным иском. Пожалуй, с наибольшей категоричностью это мнение высказал О. С. Иоффе. В одной из своих работ он писал: «Граница между названными обязательствами (деликтным и кондикционным, —Ю. Т.) проходит по линии вины: если вина причинителя — налицо обязательство из причинения вреда, нет его вины — возникает обязательство из неосновательного приобретения имущества. И если может быть предъявлен деликтный иск..., возможность предъявления кондикционного иска... исключена. Кондикционный иск предъявляется только при отсутствии вины как одного из важнейших условий предъявления деликтного иска» [61].

Иногда разграничение указанных исков проводилось даже в зависимости от степени вины. Считалось, что деликтный иск, если на стороне причинителя образуется имущественная выгода, подлежит предъявлению лишь при наличии такой формы вины, как умысел. Если же умысла в поведении неосновательно обогатившегося нет, то интересы потерпевшего защищаются кондикционным иском. Такого мнения придерживались, в частности, В. А. Рясенцев и А. М. Белякова[62].

Сопоставим эти взгляды с тем, как подходит к соотношению деликтного и кондикционного исков ст. 1103 ГК. Как ни разграничивать указанные иски, бесспорно одно: при их разграничении законодатель не только не предлагает руководствоваться принципом вины, а как раз напротив, прямо декларирует отказ от этого принципа как критерия их разграничения. Именно этим объясняется прямое указание на то, что правила о неосновательном обогащении подлежат применению также к требованиям о возмещении вреда, в том числе причиненного недобросовестным поведением обогатившегося лица. Это обстоятельство признает и А. Л. Маковский: «Обязательства из неосновательного обогащения нельзя отграничить от других гражданских правоотношений ни по признаку наличия или отсутствия в действиях обогатившегося правонарушения, ни тем более в зависимости от виновного или невиновного характера его поведения[63]». Аналогичное мнение высказывалось и автором настоящей главы свыше четверти века назад[64].

Констатация этих очевидных фактов не избавляет от необходимости ответить на вопрос, каков критерий разграничения деликтного и кондикционного исков. Подчеркнем еще раз, что вопрос этот возникает в тех случаях, когда причинение вреда одному лицу сопровождается образованием какой-либо имущественной выгоды у другого лица. По-видимому, в этих случаях именно потерпевшему должно быть предоставлено право выбора того иска, который в наибольшей степени обеспечивает удовлетворение его интересов. Сказанное не означает, что определение юридической природы обязательства тем самым отдается на откуп самому потерпевшему, зависит от субъективного восприятия им этого обязательства. Объективная природа обязательства такова, что оно во многих случаях на равных основаниях может быть отнесено как к деликтному, так и к кондикционному. Разумеется, возможность выбора у потерпевшего имеется далеко не всегда. Если, скажем, неосновательное обогащение произошло вследствие обстоятельств, вообще не связанных с поведением обогатившегося лица, то потерпевший может обеспечить свои интересы только с помощью кондикционного иска. Но если есть основания для предъявления как того, так и другого иска, то именно потерпевшему должно быть предоставлено право выбора. При этом один иск может сопровождать другой, как это имеет место, например, когда наряду с иском о возврате неосновательно приобретенного имущества (мы уже говорили о том, при каких обстоятельствах такой иск будет кондикционным) или о возмещении его стоимости, предъявляется иск о возмещении вреда, причиненного недостачей или ухудшением имущества. Первый иск кондикционный, второй — деликтный.

Подключению обязательств из неосновательного обогащения к другим правовым институтам, главным образом при начислении процентов за неправомерное пользование чужими денежными средствами по ст. 395 ГК, значительное внимание уделено в совместном постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 8 октября 1998 г. Частично этих вопросов мы уже касались. Сосредоточимся на том, что осталось в тени.

Взимание процентов в обязательствах из причинения вреда предусмотрено в пп. 23 и 24 постановления от 8 октября 1998 г. Трудно, однако, согласиться с тем, что отношения по возмещению вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина, являются гражданско-правовыми лишь тогда, когда возмещение производится лицом, с которым пострадавший не состоял в трудовых отношениях, а потому лишь в этих случаях при невыплате или несвоевременной выплате денежных средств по возмещению вреда на указанное лицо может быть возложена обязанность по уплате процентов, установленных ст. 395 ГК.

Отношения по возмещению вреда жизни или здоровью гражданина являются гражданско-правовыми, независимо от того, состоял ли гражданин с причинителем вреда в трудовых отношениях или нет. Соответственно этому на причинителя вреда или на страховщика при невыплате или несвоевременной выплате денежных средств по возмещению вреда может быть возложена обязанность по уплате процентов, установленных ст. 395 ГК, хотя бы пострадавший и состоял с причинителем вреда в трудовых отношениях.

Затронут также вопрос о применении правил о неосновательном обогащении к требованиям одной стороны в обязательствах к другой о возврате исполненного в связи с этим обязательством, в частности при повторной или излишней оплате товара, работ, услуг и т. д. (см. абз. 3 п. 26 постановления от 8 октября 1998 г.).

Особое внимание уделено применению правил о неосновательном обогащении при определении последствий недействительности сделок (пп. 27—31 постановления от 8 октября 1998 г.). Как уже отмечалось, в виде общего правила предусмотрено применение к требованиям о возврате исполненного по недействительной сделке правил об обязательствах из неосновательного обогащения, если иное не предусмотрено законом или иными правовыми актами.

Если одна из сторон получила по недействительной сделке денежные средства, а другая — товары, работы или услуги, следует исходить из предположения о равном размере взаимных обязательств сторон. Соответственно этому нормы о неосновательном денежном обогащении (ст. 1107 ГК) могут быть применены к отношениям сторон лишь при наличии доказательств, что полученная одной из сторон денежная сумма явно превышает стоимость переданного другой стороне. Проценты в порядке ст. 395 ГК подлежат начислению лишь на ту часть денежной суммы, которая превышает стоимость полученного от другой стороны. При этом и при равном размере взаимных обязательств сторон к их отношениям применяются последствия, установленные законом для данного вида недействительных сделок.

Если к отношениям сторон по оспоримой сделке, признанной судом недействительной, могут быть применены нормы об обязательствах из неосновательного обогащения, то проценты за пользование чужими денежными средствами начисляются на сумму неосновательного обогащения с момента вступления решения суда в законную силу. Но если суд установит, что приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности получения или сбережения денежных средств ранее этого момента, то проценты в соответствии с п. 2 ст. 1107 ГК начисляются с того момента, когда приобретатель об этом узнал или должен был узнать. Возникает вопрос: с какого момента начислять проценты, если речь идет о ничтожной сделке? Опять-таки либо с момента вступления в силу решения суда о применении последствий недействительности ничтожной сделки либо с момента, когда приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности обогащения, если он об этом узнал или должен был узнать до вступления в силу решения суда. При этом следует исходить из предположения о том, что приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности обогащения уже с момента совершения ничтожной сделки.

Как в случае признания недействительной оспоримой сделки, так и применяя последствия недействительности ничтожной сделки, проценты начисляются в порядке ст. 395 ГК.

При применении последствий недействительности займа (кредита, коммерческого кредита) сторона, которая пользовалась заемными средствами, обязана уплатить проценты за пользование денежными средствами за весь период пользования этими средствами. Проценты и здесь начисляются в размере, предусмотренном п. 1 ст. 395 ГК. Но если договор займа предполагается безвозмездным, т. е. подпадает под действие абз. 2 п. 3 ст. 809 ГК, то проценты подлежат уплате с того момента, когда сторона, обязанная к уплате процентов, узнала или должна была узнать о неосновательности пользования средствами. Проценты и в этом случае начисляются в размере, предусмотренном п. 1 ст. 395 ГК.

Возникает вопрос: как быть, если при займе (кредите, коммерческом кредите) в сделке (ничтожной или признанной недействительной как оспоримой) был определен размер процентов? В каком размере проценты подлежат уплате: определенном в сделке или предусмотренном п. 1 ст. 395 ГК? По-видимому, в размере, предусмотренном п. 1 ст. 395 ГК, поскольку речь идет о недействительной сделке.

Если по ничтожной сделке или сделке, признанной недействительной как оспоримой, заемщик уплачивал проценты, то неосновательно приобретенными кредитором могут быть признаны лишь суммы, превышающие проценты, которые могли быть начислены за период пользования по учетной ставке банковского процента. Имеются в виду заем, кредит и коммерческий кредит.

Если по иску лица, получившего денежную сумму, признана недействительной оспоримая сделка, которая предусматривала уплату процентов на подлежащую возврату сумму, суд может прекратить действие сделки на будущее время. В этом случае проценты в соответствии с условиями сделки и в установленном ею размере начисляются до момента вступления в силу решения суда о признании оспоримой сделки недействительной. После этого момента проценты за пользование денежными средствами начисляются на основании п. 2 ст. 1107 ГК.

Таковы на данном этапе исследования выглядят перспективы применения ст. 1103 ГК.

Имущество, не подлежащее возврату в качестве неосновательного обогащения. Случаи, когда неосновательное обогащение не подлежит возврату, перечислены в ст. 1109 ГК. Необходимо сделать одно предварительное замечание. Имеется известное несоответствие между заголовком и абз. 1 ст. 1109 ГК. Заголовок гласит: «Неосновательное обогащение, не подлежащее возврату». Из этого может быть сделан вывод, что неосновательное обогащение есть, но возврату оно не подлежит. На несколько иной подход ориентирует абз. 1 ст. 1109: «Не подлежат возврату в качестве неосновательного обогащения». Из этой формулировки может быть сделан вывод, что неосновательного обогащения нет. Более точен заголовок ст. 474 ГК 1964 г.: «Имущество, не подлежащее возврату». Обратимся теперь к конкретным случаям, предусмотренным ст. 1109 ГК.

Не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения имущество, переданное во исполнение обязательства до наступления срока исполнения, если обязательством не предусмотрено иное (см. п. 1 ст. 1109 ГК). Что здесь имеется в виду? О досрочном исполнении обязательства речь идет в ст. 315 ГК. Должник вправе исполнить обязательство до срока, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или условиями обязательства либо не вытекает из его существа. В отношении обязательств, связанных с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, это правило перевернуто: досрочное исполнение таких обязательств допускается только в случаях, когда это предусмотрено законом, иными правовыми актами или условиями обязательства либо вытекает из обычаев делового оборота или существа обязательства.

С учетом общих положений о досрочном исполнении обязательств вернемся к п. 1 ст. 1109 ГК. По-видимому, имеется в виду тот случай, когда досрочное исполнение обязательства допускается. Если обязательство было исполнено досрочно, а затем должник, поняв, что он мог досрочно обязательство и не исполнять, потребовал возврата исполненного как неосновательного обогащения, то его требование удовлетворению не подлежит. Неосновательного обогащения здесь нет, поскольку должник вправе был исполнить обязательство до срока. Этим правом он и воспользовался. Иными словами, исполнение обязательства опирается на правовое основание. Но что означает в данном случае оговорка «если обязательством не предусмотрено иное» и почему в числе оснований, препятствующих договорному исполнению обязательства, в отличие от ст. 315 ГК, не предусмотрены ни закон (иные правовые акты), ни существо обязательства? Наконец, затрагивает ли правило п. 1 ст. 1109 ГК досрочное исполнение обязательств, связанных с предпринимательской деятельностью, и если затрагивает, то как? Разобраться в этих вопросах не просто. Не вполне ясно, кто может требовать возврата досрочно исполненного: только тот, кто такое исполнение произвел, или, при определенных обстоятельствах, и тот, кто исполнение принял?

Следующий случай предусмотрен в п. 2 ст. 1109 ГК: не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения имущество, переданное во исполнение обязательства по истечении срока исковой давности. В п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. это правило сопровождалось оговоркой «в случаях, когда такое исполнение допускается законом». Эта оговорка корреспондировала с правилом, закрепленным в ч. 2 ст. 89 ГК 1964 г., из которого вытекало, что исполнение обязанности после истечения исковой давности в отношениях между социалистическими организациями допускалось лишь в случаях, предусмотренных законодательством Союза ССР.

Ныне ограничений для исполнения обязанности после истечения исковой давности в законе не предусмотрено (ср. ст. 89 ГК 1964 г. и ст. 206 ГК). Соответственно этому отпала оговорка, которая сопровождала правило п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. В п. 2 ст. 1109 ГК она не воспроизведена.

Дело, однако, не только в этом. И п. 2 ст. 1109 ГК, и п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. рассчитаны на случаи, когда обязательство поначалу было снабжено исковой защитой, но затем вследствие истечения исковой давности ее лишилось. Значительно шире соответствующее правило было сформулировано в ст. 401 ГК 1922 г.: не вправе требовать возврата уплаченного исполнивший обязательство, хотя бы лишенное исковой силы, но не являющееся недействительным в силу закона. Под действие ст. 401 ГК 1922 г. могли быть подведены не только обязательства, которые лишились исковой защиты вследствие истечения исковой давности, но и обязательства, которые не были обеспечены этой защитой с самого начала. Так, в 20-е годы практика признавала неправомерными требования возврата уплаченных денег, проигранных в карты, игры или пари. Эти требования лишены исковой защиты, но если соответствующие суммы добровольно уплачены, то в силу ст. 401 ГК 1922 г. требоватьих возврата было нельзя[65]. Можно было бы привести и другие примеры. Вполне возможно, что эти случаи подпадают под действие п. 4 ст. 1109 ГК, а потому и не охватываются п. 2 той же статьи.

В силу п. 3 ст. 1109 ГК не подлежат возврату в качестве неосновательного обогащения заработная плата и приравненные к ней платежи, пенсии, пособия, стипендии, возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью, алименты и иные денежные суммы, предоставленные гражданину в качестве средства к существованию, при отсутствии недобросовестности с его стороны и счетной ошибки.

К платежам, приравненным к заработной плате, могут быть отнесены платежи по авторскому договору (ср. абз. 3 п. 3 ст. 25; абз. 3 п. 1 ст. 64; абз. 3 п. 2 ст. 855 ГК). Обратим внимание на то, что денежные суммы, перечисленные в п. 3 ст. 1109 ГК, не подлежат возврату при наличии одновременно двух условий: во-первых, если нет недобросовестности со стороны получателя и, во-вторых, если нет счетной ошибки. При отсутствии хотя бы одного из этих условий (например, получатель недобросовестен или допущена счетная ошибка), полученные суммы подлежат возврату? За простую неосторожность получатель недобросовестным признаваться не может, необходимо наличие умысла или грубой неосторожности.

Наконец, сравнительно новым для нашего гражданского законодательства является п. 4 ст. 1109 ГК, согласно которому не подлежат возврату в качестве неосновательного обогащения денежные суммы и иное имущество, предоставленные во исполнение несуществующего обязательства, если приобретатель докажет, что лицо, требующее возврата имущества, знало об отсутствии обязательства либо предоставило имущество в целях благотворительности. Мы говорим «сравнительно новым» потому, что частично эти случаи могли быть подведены под действие ст. 401 ГК 1922 г. Какие случаи имеет в виду п. 4 ст. 1109 ГК? Например, одно лицо случайно причинило вред другому. По общему правилу, причинитель при отсутствии его вины юридически не обязан к возмещению вреда (п. 2 ст. 1064 ГК). Но если зная об этом, он полностью или частично возместит вред, то в силу п. 4 ст. 1109 ГК он не может требовать возврата денежных сумм и иного имущества, предоставленного в целях возмещения вреда. А вот другой пример. Автор переполучил авторский гонорар. Недобросовестности автора и счетной ошибки не было. Но если автор, зная об отсутствии юридического обязательства, добровольно возвратит переполученные суммы, то он не сможет потребовать их возврата. То же имеет место при предоставлении соответствующих сумм и иного имущества в целях благотворительности, причем в этом случае не имеет значения, знало ли лицо, требующее возврата имущества, об отсутствии обязательства или нет. Имущество возврату не подлежит.

Возникает вопрос: определены ли в ст. 1109 ГК случаи, когда имущество не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения, исчерпывающе или нет? По-видимому, перечень этих случаев носит примерный характер, в подтверждение чему можно сослаться на п. 1 ст. 951 ГК. Если имущество или предпринимательский риск застрахованы сверх страховой стоимости, договор в той части страховой суммы, которая превышает страховую стоимость, является ничтожным. Однако уплаченная излишне часть страховой премии, которая исчислялась из расчета завышенной страховой суммы, возврату в этом случае не подлежит.

Институт обязательств из неосновательного обогащения в том виде, в каком он представлен в новом ГК, только еще складывается. Впереди его обкатка. Трудно сказать, какая судьба ему уготована. Но то, что сфера его применения значительно расширится, не подлежит сомнению. Не исключено, что прав А. Л. Маковский, который пишет: «То, что предусмотрено в Кодексе, означает признание существования в праве наряду с "генеральным деликтом" во многом еще более "генеральной кондикции”[66]» .