С другими ветвями государственной власти

Проблему рационального устройства государственной власти и ее органов пытаются разрешать, пожалуй, столько времени, сколько существует государство как форма организации общества. Люди, размышлявшие над этой проблемой, уже давно, многие столетия тому назад, заметили, что концентрация государственной власти в чьих-то одних руках неизбежно ведет к отрицательным последствиям. Чем больше такая концентрация, тем выше вероятность произвола и злоупотреблений. Об этом свидетельствует многовековой опыт человечества. Самые просвещенные властители, в руках которых сосредоточивались неограниченно все нити власти, рано или поздно становились своенравными тиранами, признававшими только свой авторитет, попиравшими свободу и не считавшимися с неотъемлемыми правами человека. Такой опыт и подталкивал к поискам путей преодоления подобных негативных явлений.

Наиболее широкое признание получила и продолжает сохранять его вплоть до настоящего времени идея, в соответствии с которой основные направления (ветви) государственной власти следовало бы разделять и вверять "в разные руки". Это-де должно будет мешать узурпаторским намерениям, а вместе с этим злоупотреблению властью и произволу.

Чаще всего сторонники данной идеи (концепции) придерживаются мнения, что государственная власть в целом включает три направления (ветви) — законодательную, исполнительную и судебную. Сферы их реализации подлежат четкому разграничению. Они не должны быть помехой друг другу. Разделение властей следовало бы основывать прежде всего на их сотрудничестве, которое, однако, сдерживало бы каждую из них, ставило бы в определенные рамки и балансировало.

Активным сторонником рассматриваемой концепции, внесшим заметный вклад в ее разработку и популяризацию, вполне заслуженно считают известного французского просветителя, правоведа и философа Ш. Монтескье. В своем знаменитом сочинении "О духе законов" (1748 г.) он писал: "Когда одному и тому же лицу или одному и тому же составу должностных лиц предоставлены вместе законодательная и исполнительная власти, тогда нет свободы, потому что можно опасаться, что монарх или сенат будут создавать тиранические законы, чтобы тиранически исполнять их. Нет также свободы, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если бы она была соединена с исполнительной властью, судья обладал бы достаточной силой, чтобы сделаться угнетателем. Все было бы потеряно, если бы один и тот же человек, или корпорация высокопоставленных лиц, или сословие дворян, или, наконец, весь народ осуществляли все три вида власти: власть создавать законы, власть приводить их в исполнение и власть судить преступления и тяжбы частных лиц". Не все в этом высказывании современно. Оно относится к XVIII в. и с точки зрения накопленного к настоящему времени опыта может быть кое в чем оспорено. Однако в целом сказанное тогда не утратило своей актуальности и в наши дни.

Концепция разделения властей на российской почве прижилась не сразу. Ведь она в какой-то мере ориентирована на подрыв устоев монархического устройства государства. Только в конце XIX — начале XX в. о ней заговорили в полный голос, в том числе в университетских аудиториях, как об идее, реализация которой должна при-. вести к преобразованию России в правовое государство.

После октября 1917 г. положение круто изменилось. Основная причина — курс на всевластие Советов, а впоследствии и на господ-: ство командно-административной системы, которая не допускала и не могла допустить какого-то разделения государственной власти. В таких условиях концепция разделения властей оказалась в немилости и нередко преподносилась как выдумка, которая понадобилась буржуазии в период ее борьбы за господство.

Лишь в конце 80-х гг. стало появляться более серьезное отношение к проблеме разделения властей. По времени это совпало с официозным провозглашением курса на преобразование нашего государства в правовое, с признанием того, что такое государство невозможно без верховенства закона и надежно обеспечивающего подобное верховенство механизма, основной рычаг которого многие усматривали и усматривают в разделении властей.

Съезд народных депутатов РСФСР 12 июня 1990 г. одобрил Декларацию "О государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики", в п. 13 которой четко сказано: "Разделение законодательной, исполнительной и судебной властей является важнейшим принципом функционирования РСФСР как правового государства". Почти два года спустя, 21 апреля 1992 г., эта идея была закреплена на конституционном уровне. В ст. 3 действовавшей тогда Конституции РСФСР провозглашалось, в частности, что "система государственной власти в Российской Федерации основана на принципах разделения законодательной, исполнительной и судебной властей...". Это положение приобрело несколько иное звучание в Конституции РФ, принятой 12 декабря 1993 г.: "Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны" (ст. 10).

Приведенные положения дают основание считать, что судебная власть — одно из проявлений государственной власти в целом. Следовательно, ее понятие производно от общего понятия власти и понятия государственной власти в частности.

Общее понятие власти, как известно, категория многоаспектная и многоликая. Власть родительская и отцовская, власть чувств, власть толпы или улицы, местная власть, власть тьмы и т.д. — столь широк диапазон употребления слова "власть". Поэтому общее определение власти тоже является весьма широким.

В него нередко включают прежде всего способность и возможность оказывать определяющее воздействие, на деятельность, поведение людей с помощью таких средств, как авторитет, волевое влияние, правовые веления, принуждение и т.п.

Таким видят данное понятие не только философы и обществоведы, но и знатоки русского языка. Например, В. И. Даль писал, что власть — это "право, сила, воля над чем-либо, свобода действия и распоряжения, начальствование, управление...". Несколько иначе по форме, но по сути так же определял власть и С. И. Ожегов. По его мнению, таковой следует считать "право и возможность распоряжаться кем-либо или чем-либо, подчинять своей воле". И такой подход распространен не только в русскоязычной литературе.

Весьма сходно раскрывается оно также в зарубежных, широко известных толковых и энциклопедических словарях, специальной монографической литературе. К примеру, в толковом словаре английского языка Уэбстера основные значения термина "власть" раскрываются как "способность действовать или достигать результата", "юридическое или официальное полномочие, способность или право", "обладание контролем, полномочием или влиянием в отношении других", а в статье о понятии "политическая власть", помещенной в Оксфордском энциклопедическом словаре, — как "способность достигать желаемые цели вопреки сопротивлению", "способность понуждать других делать то, что они сами не стали бы делать".

Другими словами, власть — это не какое-то лицо, орган, объединение, учреждение. Они —: действующие лица, но не власть. Они лишь реализуют предоставленную им возможность (способность) делать что-то, влиять на чьи-то поступки, достигать какой-то цели.

Более узким является понятие государственной власти. В отличие от общего это понятие персонифицировано. В нем уже присутствуют действующие субъекты — народ и (или) государство, его аппарат и органы местного самоуправления, которым делегируется то, что они (народ или государство) могли бы делать сами, т.е. власть (см. ст. 3 Конституции РФ). Соответственно властью государственной (политической) принято считать возможность и способность народа и (или) государства в лице его органов оказывать воздействие на поведение людей и в целом на процессы, происходящие в обществе, с помощью убеждения, принуждения либо иных способов.

Еще уже понятие судебной власти. Это, как отмечено выше, одна из ветвей государственной власти. Субъектом, осуществляющим ее, является не любой государственный орган, а лишь суд, который обладает присущими только ему возможностями и способностями воздействия на поведение людей, а через это — и на процессы, происходящие в обществе. Поэтому судебную власть можно было бы определить как возможность и способность занимающего особое положение в государственном аппарате органа (суда) воздействовать на поведение людей и социальные процессы.

Из этого определения следует, что понятию судебной власти свойственно по крайней мере два компонента: во-первых, данная власть может реализоваться только специально создаваемым государственным учреждением — судом; во-вторых, у этого органа должны быть свои, присущие только ему возможность и способность воздействия. Эти признаки взаимосвязаны и взаимозависимы. Их нельзя изолировать друг от друга или противопоставлять.

Будет ошибкой сведение судебной власти к суду как к учреждению, государственному органу (нередко говорят: "Судебная власть — это суд"). Еще большей ошибкой и даже свидетельством низкого уровня правовой культуры является встречающаяся иногда склонность называть судебной властью должностных лиц, работающих в судебных учреждениях. В связи с этим трудно признать правильными встречающиеся рассуждения об "организации судебной власти", "об усовершенствовании структуры и организации такой власти" и т.п. л Организовать или реорганизовать можно орган, учреждение, предприятие, организацию либо их систему. Другими словами, властью надлежит считать не орган или должностное лицо, а то, что они могут и в состоянии сделать. По существу, это полномочие, функция, но не ее исполнитель. Пользуясь театральной терминологией, вполне допустимо утверждать, что власть — это роль, но не актер.

Довольно распространено также неоправданное стремление сводить судебную власть к какому-то одному из видов судебной деятельности. Нередко о судебной власти говорят и пишут как о синониме правосудия, и наоборот. А кое-кто норовит поставить знак равенства между понятиями, с одной стороны, судебной власти, а с другой — судопроизводства. Такого рода заблуждения встречаются, пожалуй, чаще, чем отмеченное выше. С ними можно столкнуться при изучении не только литературных источников, но даже некоторых действующих законов, а равно решений высших судебных инстанций, считающихся архиавторитетными.

В следующей главе учебника о правосудии будет сказано достаточно подробно, и это позволит убедиться, что судебная власть и правосудие — понятия родственные, близкие по содержанию, но не тождественные.

Правосудие — важное проявление судебной власти, но не единственное. Судебная власть может проявляться во многом.

Упомянутые в приведенном определении понятия судебной власти "возможности" и "способности"— это многогранные полномочия, которыми наделяются суды. Именно их реализация в целом и есть реализация судебной власти.

Среди этих полномочий доминирующую роль играет правосудие. Его может осуществлять только суд, и никакой другой орган. Это специфически судебное полномочие. Но судебная власть, как уже говорилось, не сводится только к данному полномочию. Она включает и ряд других, которые, как и правосудие, имеют большое социальное значение. К ним следовало бы относить следующие:

• конституционный контроль;

• контроль за законностью и обоснованностью решений и действий органов государственной власти и местного самоуправления, общественных объединений, должностных лиц;

• обеспечение исполнения приговоров и иных судебных решений;

• дача разъяснений по вопросам судебной практики;

• участие в формировании судейского корпуса и содействие органам судейского сообщества.

Эти полномочия было бы неправильно полностью отождествлять, как это нередко делается, с правосудием. Можно говорить, пожалуй, лишь о том, что их реализация тесно связана с правосудием и содействует его надлежащему осуществлению.

Проведению в жизнь каждого из названных полномочий, образующих судебную власть, призвано способствовать наделение органов, на которые возложено осуществление данной власти, средствами принуждения к исполнению принимаемых ими решений. Закон, к примеру, прямо провозгласил общеобязательность многих видов вступивших в законную силу судебных решений. Он требует от организаций и должностных лиц, граждан неукоснительного подчинения велениям органов, осуществляющих судебную власть.

И это не обычная, "дежурная" декларация, с какими нам нередко приходится сталкиваться. Реальность судебных велений подкрепляется довольно внушительными средствами воздействия. Например, если какое-то лицо не представляет без уважительных причин имеющийся у него документ, необходимый для правильного разрешения дела арбитражным судом, то последний вправе подвергнуть такое лицо штрафу в сумме до 200 минимальных размеров оплаты труда (ч. 3 ст. 54 АПК). Гражданин, нарушивший порядок в зале обычного (не арбитражного) суда, разбирающего гражданское дело, и не подчинившийся распоряжениям судьи, в соответствии с ч. 2 ст. 149 ГПК может быть оштрафован в сумме до 50 минимальных размеров оплаты труда. Эффективные меры применяются и к гражданам (обвиняемым в совершении преступления, потерпевшим, свидетелям и др.) в случаях, когда они, скажем, уклоняются от явки в суд по его вызову. Закон разрешает подвергать их по решению суда (судьи) принудительному приводу с помощью судебных приставов и (или) денежному взысканию. Предусматриваются и иные меры воздействия на тех, кто не желает уважительно относиться к судебным велениям. При определенных в законе обстоятельствах может возникнуть вопрос, как будет показано ниже, и о применении самых строгих мер юридического воздействия — мер уголовного наказания.

Общее положение о властном характере выполняемых судами функций сформулировано в ч. 6 ст. 1 Закона о статусе судей следующим образом: "Требования и распоряжения судей при осуществлении ими полномочий обязательны для всех без исключения государственных органов, общественных объединений, должностных лиц, других юридических или физических лиц. Информация, документы и их копии, необходимые для осуществления правосудия, представляются по требованию судей безвозмездно. Неисполнение требований и распоряжений судей влечет установленную законом ответственность". Аналогичное предписание содержится и в ч. 1 ст. 6 Закона о • судебной системе.

Обобщенное знание полномочий судов (их "возможностей и способностей") не только дает представление о том, чем могут и должны заниматься эти государственные органы, но и ориентирует относительно их роли и места в системе всех учреждений, реализующих в целом государственную власть, а равно и соотношения названных выше трех ее ветвей (отраслей). Оно позволяет наполнить конкретным содержанием широко употребляемое, хотя и несколько упрощенное объяснение сути разделения властей: законодатель — законодательствует, исполнительные органы — исполняют законы, а суды — судят.

Во всяком случае, один только приведенный выше перечень судебных полномочий свидетельствует о том, что за формулой "суды судят" скрывается весьма емкая и разнообразная деятельность, которая в целом существенно отличается от того, что должны делать законодательные и исполнительные органы.

Круг судебных полномочий говорит и о том, что данная власть призвана выполнять важную и ответственную социальную функцию, не менее значимую, чем функции, выполняемые другими ветвями власти. А это позволяет делать вывод также о равнозначности, равноправности и паритетности всех ветвей власти.

Такой вывод до сравнительно недавнего времени считался ошибочным, противоречащим основной государственно-политической установке, выражавшейся в словах "Вся власть Советам". Сообразно с этим у судов не было многих из перечисленных полномочий. Они, к примеру, не могли заниматься конституционным контролем, проверять законность и обоснованность решений и действий большинства исполнительных органов. На них смотрели как на органы, которые Должны заниматься главным образом разбирательством гражданских и уголовных дел, содействием исполнению собственных решений. Лишь в крайне ограниченных случаях им дозволялось разбирать дела об административных правонарушениях и рассматривать жалобы на незаконные действия некоторых (далеко не всех) исполнительных органов.

Поворот произошел в конце 80-х — начале 90-х гг., когда стало расти сознание того, что правовое государство без полноценной судебной власти немыслимо. С этого времени и активизировался процесс принятия конкретных мер, направленных на повышение авторитета судов. Это проявилось не только в совершенствовании порядка подбора и формирования судейского корпуса, создании условий для его независимости, повышении материальной обеспеченности, установлении ответственности за неуважение к суду, но и в существенном расширении судебных полномочий.

Такую тенденцию можно видеть во многом. В частности, в наделении судов правом осуществлять контроль за законностью и обоснованностью действий правоохранительных органов, призванных заниматься выявлением и раскрытием преступлений, в первую очередь в тех случаях, когда есть опасность ограничения конституционных прав и свобод граждан. В наши дни суды (гражданские и военные), как будет показано ниже, могут проверять законность и обоснованность задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений, ареста, продления его срока, совершения действий, связанных с ограничением права гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а также права на неприкосновенность жилища, и т.д. Уже только в этом четко просматривается признание положения о том, что суды — это вершина пирамиды правоохранительных органов.

Признание высокой социальной значимости судебной власти проявилось весьма недвусмысленно и в восстановлении конституционного контроля как одного из ее основных полномочий. Это, как будет показано ниже, закреплено сначала в Конституции РФ, а затем и в законах о Конституционном Суде РФ 1991 и 1994 гг. Следующим шагом стало предоставление всем судам возможности проверять законность решений местных представительных и всех исполнительных органов. Еще в Законе "О дополнительных полномочиях местных Советов народных депутатов в условиях перехода к рыночным отношениям" от 24 ноября 1990 г. (см.: ВВС, 1990, № 26, ст. 322) предусматривалось, что суды вправе проверять законность решений местных Советов народных депутатов, подчиненных им органов, должностных лиц, если решения такого рода нарушают права и охраняемые законом интересы граждан.

Конституция РФ 1993 г. явилась логическим завершением эволюции в данной области. В ч. 2 ст. 46 говорится: "Решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц могут быть обжалованы в суд". Это конституционное положение существенно развито и дополнено другим: "Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа закону, принимает решение в соответствии с законом" (ч. 2 ст. 120 Конституции РФ). Еще более детально конкретизирует такого рода полномочия судов ч. 3 ст. 5 Закона о судебной системе, где сказано: "Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа, а равно должностного лица Конституции Российской Федерации, федеральному конституционному закону, федеральному закону, общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору Российской Федерации, конституции (уставу) субъекта Российской Федерации, закону субъекта Российской Федерации, принимает решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу".

За сравнительно непродолжительное время, прошедшее после' принятия ныне действующей Конституции РФ, тенденция более широкого привлечения судов к контролю за действиями и решениями органов, осуществляющих другие ветви государственной власти, дает о себе знать все чаще и ощутимее. Состоялся ряд решений высших судебных инстанций, свидетельствующих о том, что суды и впредь будут проявлять активность в данной сфере и станут делать это в расширяющихся масштабах.

К числу таких решений можно было бы отнести, к примеру, принятые в 1995—2001 гг. постановления и определения Конституционного Суда РФ, ориентирующие на расширение судебного контроля за законностью и обоснованностью решений и действий правоохранительных органов, занимающихся выявлением и расследованием преступлений.

Внес свой вклад в признание значимости социальной роли судов и Верховный Суд РФ, принявший в октябре 1995 г. постановление, в котором судам даны разъяснения относительно прямого применения Конституции РФ. В этом постановлении внимание судов обращено на то, что действующая Конституция РФ, в отличие от всех своих предшественниц, является актом, который можно и нужно применять непосредственно, особенно тогда, когда тот или иной закон не соответствует ее предписаниям.

Постановления Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ по такого рода принципиальным вопросам способствовали тому, что суды всех уровней стали активнее пользоваться своими контрольными полномочиями — их решения, дающие авторитетную юридическую оценку конкретным действиям или решениям законодательных (представительных) либо исполнительных органов, стали обычным, повседневным явлением. Уже никого не удивляет, скажем, решение районного судьи, объявляющее незаконным постановление заместителя Генерального прокурора. Не ушли от судебного контроля даже воинские начальники, чья деятельность практически всегда была "запретной зоной", в том числе, разумеется, и для судов.