Определение права и обязанности

Многочисленные теории субъективного права, выдвинутые в советской юридической литературе, могут быть сведены к трем основным группам. К первой группе следует отнести теории, авторы которых рассматривают субъективное право прежде всего как средство обеспечить управомоченному определенное поведение обязанного лица. Напротив, представители второй группы теорий усматривают существо субъективного права в поведении, дозволенном правопорядком самому управомоченному лицу. Наконец, к третьей группе могут быть отнесены комбинационные теории, сторонники которых подчеркивают, что для субъективного права одинаково важно как поведение, дозволенное управомоченному, так и поведение, предписанное обязанному.

Наиболее ярким представителем первой группы теорий является М. М. Агарков. Субъективное право М. М. Агарков отождествлял с притязанием и определял его как закрепленную за лицом возможность привести в действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности.¹⁰ Определение субъективного права, предложенное lm. М. Агарковым, встретило немало критических замечаний.

Многие авторы, в частности Л. А. Лунц и С Ф. Кечекьян," указывали, что определение М. М Агаркова весьма близко к построению германского юриста А Тона. Этот упрек неоснователен. Излагая свои взгляды на соотношение субъективного права и притязания, А. Тон писал: «Субъективное право не тождественно притязанию; оно может существовать и чаще всего существует еще до того, как созрело («выросло») притязание. Однако лишь предоставление со стороны правопорядка эвентуального притязания возвышает защищенное нормой состояние теперь уже к праву защищенного (лица). Субъективное право получает обоснование благодаря обещанию

¹⁰ Теория государства и права Макет. 1948, стр 475. чСм. «Советское .государство и право», 1948, № 9, стр 76 (выступление Л. А. Лунца) ,С Ф. Кечекьян Правоотношения в социалистическом обществе, стр 59

эвентуальных притязаний; оно существует в надежде на таковые. Или точнее, оно вырастает для защищенного нормами лица из предписания объективного права, согласно которому ему на случай нарушения норм для осуществления требуемого или устранения запрещенного гарантируется средство а именно, притязание».¹² Напротив, М. М. Агарков критиковал А. Тона за то, что последний определял субъективное право лишь как возможность притязания, которое возникает только в момент нарушения обязанности. Между тем, по мнению М. М. Агаркова, субъективное право—это не возможность притязания, а самое притязание, которое возникает в тот же момент, что и правоотношение, хотя бы соответствующая притязанию обязанность и не была нарушена, и прекращается вместе с ним. При этом притязание есть лишь возможность привести в действие аппарат государственного принуждения, а не самое приведение его в действие.¹³

Как видим, для сближения теории М. М. Агаркова с позицией А. Тона нет достаточных оснований. Сказанное, однако, не означает, что концепция М. М. Агаркова правильна. Если субъективное право — это притязание, а последнее есть возможность привести в действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности, то из этого следует, что осуществлению субъективного права препятствуют действия обязанного лица по исполнению обязанности. Поскольку именно они «препятствуют» управомоченному лицу привести в действие аппарат государственного принуждения. Без нарушения субъективного права не может быть и его осуществления — вот в чем суть теории М. М. Агаркова. Выходит, что подавляющее большинство субъективных прав в социалистическом обществе, где обязанности, как правило, не нарушаются, а исполняются добровольно, вообще осуществлено быть не может. Концепция, сводящая субъективное право к притязанию, принципиально неприемлема для советской теории права.

В работе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» О. С. Иоффе определял субъективное право как «...средство регулирования поведения советских граждан, осуществляемое нормами советского социалистического граждан-

¹² A. Them. Rechtsnorm und subjectives Recht. Weimar, 1878, S. 218.

¹³ См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 481—482. Из этих положении, между прочим, следует, что, хотя М. М. Агарков и отождествлял субъективное право с притязанием, однако в отличие от М. А. Гур-вича он не приравнивал притязание к праву на иск. (Ср. М. А. Г у р в и ч. Право на иск. Изд. АН СССР, М.—Л., 1949, стр. 143, 145, 146—151.):

ского права, путем обеспечения определенного поведения других лиц, в целях удовлетворения интересов управомоченного, совпадающих с интересами социалистического государства или не противоречащих им».¹⁴ В этом определении субъективное право выступает перед нами как право на чужие действия, которые служат средством удовлетворения интересов управомоченного. Здесь нет указания ни на возможность собственных действий управомоченного, ни на юридическое обеспечение этой возможности. "

Определение О. С. Иоффе вызывает целый ряд возражений.

В труде «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» В. И. Ленин указывал, что о помыслах и чувствах личности мы можем судить только по ее действиям.¹⁵ О. С. Иоффе правильно отмечает, что интерес, удовлетворение которого обеспечивается субъективным правом, входит в содержание последнего. Справедливо также указание, что индивидуальный интерес должен соответствовать закрепленному в правовой норме интересу господствующего класса и уж во всяком случае не противоречить ему. Однако, когда О. С. Иоффе удаляет право управомоченного на совершение собственных действий из содержания субъективного права, он допускает ошибку, которая становится особенно очевидной в свете приведенного выше указания В. И. Ленина. По чему судить, соответствует ли интерес управомоченного интересу господствующего класса, закрепленному в правовой норме, как не по поведению управомоченного? Нельзя поэтому, правильно включив интерес в содержание субъективного правд и выставив требование соответствия индивидуального интереса общему, удалить из содержания субъективного права поведение управомоченного.

Возможность совершения тех или иных действий самим управомоченным не может быть удалена из содержания субъективного права и по другим основаниям. О. С. Иоффе отмечает, хотя это и противоречит данному им определению субъективного права, что собственные действия управомоченного выступают как средство удовлетворения его интересов.¹⁶ Но если из содержания субъективного права удалено средство удовлетворения интересов управомоченного — его, поведение, то, по-видимому, интерес также не остается в субъективном праве.

¹⁴ О. С. И о ф ф е. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55.

¹⁵ См. В. И. Л е н и н. Соч., т. 1, стр. 385.

¹⁶ См. О. С. И о ф ф е. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55.

Таким образом, вне содержания субъективного права оказывается у О. С. Иоффе не только поведение управомоченного, во по существу и его интерес, хотя, по правильному замечанию самого О. С. Иоффе, классовая природа всякого права обнаруживает себя прежде всего в характере удовлетворяемого правом интереса.

Поведение управомоченного не может быть удалено из содержания субъективного права не только тогда, когда это поведение выступает как ближайшее средство удовлетворения интересов управомоченного (например, при использовании самим собственником принадлежащей ему вещи), но и тогда, когда действия управомоченного лишь обеспечивают ему определенное поведение обязанных лиц, благодаря которому происходит удовлетворение интересов управомоченного. О. С. Иоффе много говорит о необходимости юридически обеспечить управомоченному определенное поведение обязанных лиц. Против этого возражать не приходится. Но почему бы ему не поставить вопрос: каким образом юридически обеспечивается управомоченному определенное поведение обязанных лиц? Очевидно, путем закрепления за управомоченным возможности требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий, опираясь в случае необходимости на аппарат государственного принуждения. Таким образом, и здесь не обойтись без собственного поведения управомоченного. Исключение собственного поведения управомоченного из содержания субъективного права привело бы к юридической необеспеченности поведения обязанных лиц, в котором нуждается управомоченный, и, следовательно, к невозможности удовлетворения его интересов.

Наконец, при том понимании субъективного права, из которого исходил О. С. Иоффе, невозможно разграничить содержание права и обязанности. В самом деле, если «...содержание субъективного права действительно заключается в том, что предписано или запрещено делать обязанному лицу»,¹⁷ то ведь в том же самом состоит и содержание обязанности, которая призвана обеспечить определенное поведение обязанных лиц в целях удовлетворения интересов управомоченного.

Таким образом, от предложенного О. С. Иоффе в 1949 г.¹ определения субъективного права придется отказаться.¹⁸

¹⁷ О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 49.

¹⁸ Более развернутая критика концепции О. С. Иоффе была дана нами в работах: Проблема обеспечения субъективных гражданских прав («Вестник ЛГУ», 1952, № 3, стр. 119—123); Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. (Изд. ЛГУ, Л., 1955, стр.

С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян при определении специфики правоотношения также переносят центр тяжести на поведение обязанных лиц. Так, С. И. Вильнянский сводит субъективное право к закреплению за управомоченным возможности требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий.¹⁹ С. Ф. Кечекьян. специфику правоотношений усматривает прежде всего в том, что «...с их образованием для одних лиц (управомоченных) открывается предусмотренная нормами права и обеспеченная государством возможность использовать в своих интересах и целях поведение других лиц (обязанных), для которых соответствующее поведение становится общественно необходимым».²⁰ В другом месте своей монографии С. Ф. Кечекьян указывает, что содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц.²¹

Это мнение нельзя признать правильным. Из того, что не может быть субъективного права без корреспондирующей ему обязанности, вовсе не следует, что юридическое значение имеют лишь те действия управомоченного лица, которые направлены на понуждение обязанного лица к исполнению обязанности. Действия управомоченного, с помощью которых могут быть непосредственно удовлетворены его интересы (например, по использованию собственником принадлежащей ему вещи), также не являются юридически безразличными уже потому, что без них нельзя определить содержание поведения (действия или бездействия) обязанного лица, которое необходимо управомоченному.

Следует отметить, что С. Ф. Кечекьян допускает явную непоследовательность, определяя содержание субъективного права. С одной стороны, как мы уже видели, он усматривает содержание субъективного права в действиях других лиц. Тем самым в содержание субъективного права не включается даже предоставленная управомоченному возможность требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий. В то же время автор определяет субъективное право как возможность действовать определенным образом, в частности, требовать определенного поведения другого лица или других лиц и возражает против сведения субъективного права к «воз-

153—157.) В настоящее время и сам О. С. Иоффе отказался от ранее выдвинутого им определения субъективного права, признав его односторонним (см. О. С. Иоффе. Советское гражданское право, 1958, стр. 71—73.)

¹⁹ См. С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78-

²⁰ С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 6, 9.

²¹ Там же, стр. 143.

можности заставить».²² Но если в содержание субъективного права включается возможность поведения самого управомоченного лица, то действия других лиц, по-видимому, не составляют содержания права.

Таким образом, субъективное право не может быть сведено ни к возможности привести в действие аппарат государственного принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности, ни к возможности требовать от обязанного лица совершения предписанного ему действия или воздержания от действия; субъективное право нельзя рассматривать и как средство регулирования поведения обязанного лица, в котором нуждается управомоченный, поскольку при таком подходе к субъективному праву стирается всякое различие между правом и обязанностью.

Значительно ближе к правильному пониманию субъективного права подошли те авторы, которые усматривают его существо в поведении, дозволенном нормами права самому управомоченному лицу. Теория положительного содержания субъективных прав в советской юридической литературе получила наиболее развернутое обоснование в работах С.Н.Братуся. Субъективное право С. Н. Братусь определяет как обеспеченную законом меру возможного поведения управомоченного лица.²³ Такая трактовка субъективного права в принципе не вызывает возражений; в ней верно схвачено основное, что характеризует субъективное право, а именно то, что субъективное право является мерой возможного поведения самого управомоченного лица. Однако предложенное С.Н.Братусем определение субъективного права все же недостаточно. Во-первых, как правильно отметила Р.О.Халфина, в определении следует подчеркнуть, что субъективное право является мерой возможного поведения лица не вообще, а в данном правоотношении.²⁴ Во-вторых, как мы увидим в дальнейшем, неоправдано исключение С.Н.Братусем интереса из содержания субъективного права.

В то же время против определения С.Н.Братуся был выдвинут и ряд необоснованных возражений. Так, по мнению Д. М. Генкина, в определении следует указать на обеспеченность поведения управомоченного лица возможностью притя-

²² См. С. Ф. К е ч е к ь я н. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 9—10, 59.

^2а См. С. Н. Б р а т у с ь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 33—35; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 11.

²⁴ См. Р. О. Халфина. Рецензия на книгу С. Н. Братуся «Субъекты гражданского права». «Советское государство и право», 1951, № 3, стр. 72-

зания.²⁵ Такое дополнение излишне, ибо обеспеченность возможностью притязания уже включена в определение субъективного права как обеспеченной законом меры возможного поведения.²⁶ С.Ф.Кечекьян возражает против термина «мера возможного поведения», указывая, что мера — понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин. Между тем возможности действовать, обеспечиваемые законом и именуемые субъективными правами, многообразны и несоизмеримы.²⁷ Это возражение явно надумано. О мере возможного поведения говорят отнюдь не для сравнения одного Субъективного права с другим, а для определения тех пределов, в каких управомоченный может действовать. Термин «мера» удачно отражает то, что всякое субъективное право обеспечивает управомоченному возможность действовать в пределах, установленных законом. Не нравится С.Ф.Кечекьяну в определении С.Н.Братуся и слово «поведение». Субъективные права, замечает С.Ф.Кечекьян, принадлежат не только гражданам, но также юридическим лицам, органам государства и т. д. Применительно к ним, продолжим мы мысль С.Ф.Кечекьяна, едва ли уместно говорить о предоставленной субъективным правом возможности поведения.²⁸ Этот упрек также неоснователен. Государственные и общественные образования выступают в качестве субъектов права именно потому, что уполномоченные законом, уставом или положением живые люди (органы, представители, члены и т. д.) вырабатывают и осуществляют волю данного образования. Предоставление государственным и общественным организациям субъективных прав означает закрепление возможности определенного поведения за теми живыми людьми, которые в данном правоотношении уполномочены выражать волю субъекта права. Поэтому в термине «мера возможного поведения» нет ничего одиозного и применительно к субъективным правам государственных и общественных организаций.

Оставим, впрочем, в стороне чисто терминологические споры и перейдем к .характеристике комбинационных теорий субъективного права. Несмотря на разнообразие оттенков общим для всех этих теорий является то, что их авторы не ограничиваются определением субъективного права как обеспе-

²⁵ См. «Советское государство и право», 1949, № 11, стр. 79 (выступление Д. М. Генкина).

²⁶ См. С. Н. Б р а т у с ь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных прав, стр. 35.

²⁷ См С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 56—57.

²⁸ Там же, стр. 57.

ченной управомоченному меры возможного поведения или возможности поведения, а делают попытку ввести в определение поведение обязанных лиц. Так, Н. Г. Александров предлагает различать троякого рода возможности, которыми характеризуется субъективное право: «1) вид и мера возможного поведения для самого обладателя субъективного права; 2) возможность требовать известного поведения от других лиц — поведения, обеспечивающего реализацию первой возможности; 3) возможность прибегнуть в необходимых случаях к содействию принудительной силы государственного аппарата для осуществления второй возможности».²⁹

Нетрудно заметить, что и вторая и третья возможности вполне охватываются первой. Как в тех случаях, когда управомоченный требует от обязанного лица совершения предписанных ему действий, так и в тех, когда управомоченный обращается за содействием к аппарату государственного принуждения, действует все же он сам, а не кто-либо другой. Поэтому вторая и третья возможности, как и первая, являются мерой возможного поведения самого управомоченного лица.

Несколько иной путь избрал О. С. Иоффе, который предлагает различать в субъективном праве две стороны: дозволенность поведения самого управомоченного и возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц. Как мера дозволенного поведения субъективное право связывает управомоченное лицо с государством; как возможность требовать определенного поведения от обязанного лица субъективное право связывает управомоченного с обязанным лицом. Соответственно этому, пишет О.С.Иоффе, «...субъективное гражданское право есть обеспеченная гражданским законом мера дозволенного управомоченному поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанного лица в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного».³⁰

Определение О. С. Иоффе вызывает ряд возражений. Во-первых, нужно подчеркнуть условность разграничения терминов «дозволенность» и «возможность». В известном смысле оба они верны, хотя оба несколько односторонни. Термин «дозволенность» наилучшим образом выражает тот факт, что субъективное право есть возможность юридическая, а не фактическая. Термин «возможность» не оставляет никаких сомнений в том, что содержанием права является обеспеченная субъекту возможность поведения, а не то поведение субъекта,

²⁹ И. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 108—109.

³⁰ О. С. И о ф ф е. Советское гражданское право, стр.71.

которое уже было им совершено. Не случайно поэтому, что О. С. Иоффе, как бы забыв о различии употребленных им терминов, говорит и о «двух возможностях», предоставляемых субъективным правом.³¹ Во-вторых, не ограничиваясь указанием на возможность (дозволенность) поведения управомоченного лица, О. С. Иоффе, как и Н. Г. Александров, не учитывает, что возможность требовать определенного поведения от обязанного лица—это тоже мера возможного поведения самого управомоченного.³² К тому же, за исключением тех случаев, когда осуществление права является одновременно обязанностью, правопорядок именно дозволяет управомоченному, но отнюдь не заставляет его требовать от обязанного лица определенного поведения. В-третьих, нельзя согласиться с тем, что при совершении действий, дозволенных правопорядком, управомоченный не связан с лицами, обязанными по данному правоотношению. Такая конструкция искусственно выводит часть субъективного права за рамки правоотношения и противоречит отправным положениям самого О.С.Иоффе о единстве субъективного права и обязанности.

Следует признать, что при свершении любых действий — как непосредственно направленных на удовлетворение своих интересов, охраняемых законом, так и вынуждающих к определенному поведению обязанное лицо — управомоченный связан как с обязанными лицами, так и с государством. При этом до нарушения субъективного права никакого особого правоотношения между управомоченным и органом государства, осуществляющим юрисдикцию, не возникает:³³ правоотношение едино, оно существует между управомоченным и обязанным; исполнение обязанности обеспечивается принудительной силой государства.

Выдвинутые в советской юридической науке комбинационные теории субъективного права представляются нам ненужным усложнением и без того трудной и запутанной проблемы субъективного права.

Для методологически обоснованного определения субъективного права необходимо установить место интереса в субъективном праве. Большинство советских юристов, занимав-

³¹ Там же.

³² Следует признать, что в свое время мы допустили аналогичную ошибку. См. Проблема обеспечения субъективных гражданских прав, стр. 122;

Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. стр. 158.

^за Не возникает уже ¹потому, что во многих случаях от характера правонарушения зависит, какой именно орган государства будет уполномочен на защиту права.

шихся интересом, настаивают на включении его в определение субъективного права. К ним относятся, в частности, А.В.Венедиктов, С.И.Аскназий, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров, С.Ф.Кечекьян.³* При этом А.В.Венедиктов и С. И. Аскназий рассматривают интерес в качестве ведущего элемента субъективного права. А. В. Венедиктов примат интереса над волей объясняет тем, что содержание юридического (волевого) отношения определяется самим экономическим отношением.³⁵

С.И.Аскназий указывал, что «воля и интерес являются понятиями коррелятивными. Воля всегда направлена на достижение определенных эффектов, на осуществление определенных интересов волящего, на достижение выдвинутых им целей.. Из этих двух неразрывно связанных друг с другом понятий — воли и интереса — ведущая роль... приходится на долю интереса. Воля, взятая вне учета объекта (цели, интереса), на который она направлена, — это лишь психологическое понятие и в такой абстрактной форме оно едва ли может быть эффективно научно использовано в социальных дисциплинах». В дальнейшем С. И. Аскназий отметил, что содержанием воли являются цель и интерес, на достижение которых она направлена.³⁶

Высказываясь за включение интереса в содержание охраняемой правопорядком возможности поведения, Б.С.Никифоров считает даже, что, с точки зрения уголовного права, эти¹ две категории—«возможность» и «интерес»—«можно, ноне нужно различать».³⁷ За включение интереса (цели) в содержание субъективного права высказался и С. Ф. Кечекьян:

«Право в субъективном смысле немыслимо без цели (тем самым, без интереса), а где имеется цель, там необходимо предполагается и воля, способная ставить цели и подбирать для¹ них средства».

³⁴ См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. Изд. АН СССР, М.-Л., 1948, стр. 36—38, прим. 75-е; С. И. А с к-н а з и и. Рецензия на книгу С. Н. Е^ратуся «Юридические лица в советском гражданском праве». «Советское государство и право», 1948, № 5, стр. 59;

О, С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву,. стр. 73; Его же. Советское гражданское право, стр. 73; Б. С. Н и к и ф о-р о в. Объект преступления по советскому уголовному праву. Автореферат докт. дисс. М., 1956, стр. 9, 10, 10—11; М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22.

³⁵ См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность, стр. 36, 38, прим. 75-е.

³⁶ См. С. И. Аскназий. Рецензия на книгу С. Н. Братуся, стр. 59.

³⁷ См. Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 10—11.

³⁸ М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22.

Против включения интереса в определение субъективного права решительно выступил С.Н.Братусь. Субъективное право, полагает С.Н.Братусь, не может быть определено через интерес, который является предпосылкой и целью субъективного права, но не его сущностью.³⁹

В вопросе о месте интереса в субъективном праве явно неопределенную позицию занял В. И. Серебровский, С одной стороны, автор выражает согласие с мнением С. Н. Братуся о соотношении субъективного права и интереса. Это не помешало ему тут же заявить, что «...интерес, понимаемый как социально значимый, классовый интерес, имеет решающее значение для субъективного гражданского права».⁴⁰ Более того, авторское право в субъективном смысле В.И.Серебровский определяет «...как обеспеченную государством за автором исключительную возможность использования по его усмотрению созданного им произведения в целях удовлетворения своих имущественных и неимущественных интересов дозволенными законом способами и в пределах, установленных законом».⁴¹ Как видим, интерес прямо введен здесь в субъективное право в качестве необходимого его элемента. А ведь именно против этого и возражает С.Н.Братусь.

Следует признать, что интерес является необходимым и притом ведущим элементом содержания субъективного права. С. Н. Братусь неправ, когда рассматривает интерес лишь в качестве предпосылки и цели субъективного права. Подобно тому, как классовый интерес определяет содержание воли господствующего класса, возведенной в закон, который как раз я направлен на защиту этого интереса, так.и заслуживающий охраны индивидуальный- интерес управомоченного лица определяет содержание его воли, наполняя ее тем реальным общественным содержанием, без которого понятие воли — пустая абстракция. Если верно, что классовая природа права обнаруживает себя прежде всего в характере удовлетворяемого правом интереса, что утрата социально значимого интереса приводит и к утрате права, то есть все основания для того, чтобы включить интерес в определение субъективного права.

Исходя из изложенного, субъективное право может быть определено как закрепленная за управомоченным в целях удовлетворения его интересов мера возможного поведения в

³⁹ См С Н Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 34; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 19—21.

⁴⁰ В И. Серебровский. Вопросы советского авторского права,

стр. 95, прим. 1-е.

⁴¹ Там .же, стр. 27.

данном правоотношении, обеспеченная возложением обязанностей на других лиц.

Таким образом, субъективное, право выражает способность самого управомоченного к определенному поведению, в том числе способность вызывать требуемое для удовлетворения интересов управомоченного поведение обязанных лиц. Определив субъективное право, мы без труда сможем определить и содержание её коррелята—субъективной обязанности. Если субъективное право—это дозволенная управомоченному мера возможного поведения, то субъективная обязанность — это предписанная обязанному мера должного поведения. Если мера возможного поведения предоставляется управомоченному в целях удовлетворения его интересов, то мера должного поведения предписывается обязанному в целях удовлетворения интересов управомоченного. Если мера возможного поведения, дозволенного управомоченному, обеспечивается возложением обязанностей на других лиц, то мера должного поведения, предписанная обязанному, обеспечивается предоставлением управомоченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного принуждения.

Соответственно этому субъективная обязанность может быть определена как предписанная обязанному лицу в целях удовлетворения интересов управомоченного мера должного поведения в данном правоотношении, обеспеченная предоставлением управомоченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного принуждения. ¹¹

С. Ф. Кечекьян возражает против определения обязанности. как должного поведения, поскольку сама обязанность состоит в «долженствовании должного поведения; словами же «должное поведение» обозначается исполнение обязанности, а не сама обязанность.⁴² Следует согласиться с тем, что обязанность может, выражаясь словами С. Ф. Кечекьяна, «простираться только на будущее время». Однако этот существенный признак обязанности наилучшим образом выражен именно в определении ее как предписанной обязанному лицу меры должного поведения. Тем самым в определении подчеркивается, что содержанием обязанности является именно предписанное субъекту поведение, а не то поведение субъекта, которое им уже совершено.

Определив содержание субъективного права и корреспондирующей ему обязанности, мы можем рассмотреть вопрос»

⁴² См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, .стр. 60.

представляет ли правоотношение двустороннюю или трехстороннюю связь. Суть этого вопроса состоит в следующем. Для юриста-марксиста правоотношение немыслимо вне связи каждого из его субъектов с государством. На этом основании Н. Г. Александров сделал вывод, что «всякое юридическое отношение (в силу необходимой связи с государством,—Ю. Г.) представляет собой не только двустороннюю связь, но всегда вместе с тем и трехстороннюю связь. Всякое правоотношение заключает в себе потенциальную связь каждого из субъектов с государством».⁴³ Мнение Н.Г.Александрова по этому вопросу поддержал Л. С. Явич.⁴⁴ Напротив, Г.А.Аксененок, С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян выступили против тезиса о наличии в правоотношении трехсторонней связи.⁴⁵ Аргументация противников «трехсторонней связи» сводится к следующему. Из того, что правоотношение не может возникнуть без нормы права, а права и обязанности субъектов правоотношения обеспечены государством, вовсе не следует, что правоотношение представляет собой не только двустороннюю связь его субъектов, но и трехстороннюю связь—между его субъектами и между ними и государством. Связь с государством субъектов данного правоотношения, во-первых, потенциальна и, во-вторых, вообще находится за его пределами; она, эта связь, лежит в основе другого правоотношения, которое возникнет, если обязанность будет нарушена. Кроме того, не следует забывать, что субъекты правоотношения в пределах, установленных законом, действуют самостоятельно.

Некоторые из этих аргументов неубедительны. Нельзя согласиться с тем, что связь субъектов данного правоотношения с государством до момента правонарушения потенциальна. На всех стадиях развития правоотношения связь его субъектов с государством носит вполне реальный характер и выражается в, том, что, во-первых, правоотношение вообще. немыслимо без нормы права, в которой воплощена воля государства, и, во-вторых, в случае нарушения обязанным лицом

⁴³ Н. Г. А л е к с а н д р о в. Некоторые вопросы учения о правоотношении. Труды научной сессии ВИЮН 1—6 июля 1946 г. Госюриздат, М., 1948, стр. 37. Ср.: Его же. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 99—100.

⁴⁴ См. Л. С. Явич. Проблема содержания и формы в праве. «Ученые записки Таджикского государственного университета», т. VIII. Сталина-бад, 1955, стр. 61. Ср.: Его же. Советское право — регулятор общественных отношении в СССР, стр. 77.

⁴⁵ См. Г. А. А к с е н е н о к. Земельные правоотношения в СССР. Госюриздат, М., 1958, стр. 71—73; С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78; С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 25—27.

возложенной на него обязанности управомоченный может привести в действие аппарат государственного принуждения.

Вне связи каждого из субъектов с государством, которая возникает и прекращается вместе с правоотношением, не может быть и связи между самими субъектами правоотношения.

Однако термин «трехсторонняя связь» действительно неудачен, поскольку правоотношение существует только между его субъектами, но не между ними и государством. Что же касается правоотношения между государством в лице органа, осуществляющего юрисдикцию, с одной стороны, управомоченным и обязанным, с другой, то оно возникает, как правило, лишь тогда, когда обязанный субъект нарушит возложенную на него обязанность. К тому же во многих случаях для возникновения правоохранительного отношения недостаточно, чтобы обязанность была нарушена; необходимо, помимо этого, чтобы управомоченный обратился к органам государства за содействием в защите принадлежащих ему прав. Благодаря действию принципа диспозитивности такое обращение, как правило, необходимо для возникновения гражданско-процессуального правоотношения между судом, с одной стороны, истцом и ответчиком, с другой

Таким образом, ни одно правоотношение немыслимо вне связи его субъектов с государством, однако как правоотношение оно существует все же только между его субъектами и с этой точки зрения характеризуется двусторонней, а не трех сторонней связью.