Оправдание права

 

Литература: Stammler, Die Theorie des Anarehismus, 1894; Adler, Anarchismus (Handworterbuch der Staatswissenschaften, т. I, русск. пер., 1906.); Эльцбахер, Сущность анархизма, 2 bb. 1906; Der Anarchismus und seine Trager, 1887; Lenz, Der Anarchismus und das Strafrecht; Plechanow, Anarchismus und Socialismus, 1894, русск. пер.; Кульчицкий, Современный анархизм, 1907.

 

Если мы признаем право нормой поведения, вынуждаемого угрозой зла со стороны органов власти, то перед нами тотчас же встанет вопрос: допустимо ли такое принуждение, применяемое одними людьми в отношении других людей? Ответ на этот вопрос необходим для всякого, кто в своей общественной деятельности имеет дело с применением норм права. Человек только тогда получает удовлетворение от своей деятельности, когда твердо уверен в ее целесообразности. Человек только тогда может служить праву, пользоваться им, когда у него есть убеждение в том, что само право служит правде.

Однако, мало внести сознательность в свое служение праву. Оправдание права, как обоснование деятельности, необходимо еще ввиду ожесточенных нападок, каким подвергается в последнее время право со стороны анархизма. Нельзя успокоиться на доводах за право, пока не будут опровергнуты доводы против права, - если они вообще отразимы.

Анархизм, как идеал общественного строя, основанного на отсутствии государственной власти, проявляется впервые определенно в учении Годуина (1793), но в общественное учение он складывается только с половины XIX столетия. Имя дано ему Прудоном, хотя под одним и тем же именем обращаются доктрины, довольно далеко расходящиеся, одни - в сторону индивидуалистического, другие - в сторону коммунистического миросозерцания*(459).

Оправдание права должно стоять вне зависимости от содержания норм права. Недостаточно доказать, что то или другое содержание требуется нравственным сознанием или соответствует общественному идеалу. Нужно еще доказать, что это содержание можно и должно осуществить путем права. Высокая цель еще не оправдывает низких средств. Допустимо ли правовое принуждение в осуществлении этического требования?

Такая постановка вопроса об оправдании права приводит к предположению принудительного момента в праве. Спор с анархизмом возможен только на почве соглашения, что отличительным признаком права является организованное принуждение. Возражения против права делаются анархистами именно с точки зрения присущего ему принуждения. При этом одни анархисты исходят из того представления, что право всегда соединяется с принуждением. "Что же это такое, спрашивает граф Толстой, то, что называется этим странным словом? Если рассуждать не по "науке"..., a по общему всем людям здравому смыслу определять то, что в действительности подразумевается под словом "право", то ответ на вопрос о том, что такое право, будет очень простой и ясный: Правом в действительности называется, для одних людей, разрешение, даваемое ими самим себе, заставлять других делать то, что первым выгодно; для вторых же правом называется разрешение делать все то, что им не запрещено"*(460). Другие анархисты выделяют из права законы, создаваемые государством, и направляют свои нападения исключительно в эту сторону. Так, Бакунин восстает только против закона, "которому каждый индивид принужден подчиняться под страхом навлечь на себя юридическое наказание"*(461). Такого же мнения князь Кропоткин, когда он заявляет, что "закон не имеет никакого права на уважение людей**. "Его (закона) просветительное значение отошло в область преданий; у него только одна миссия - поддержка эксплуатации". И если в ближайшем будущем "законы будут совершенно упразднены", то все же, для сохранения доброго мира, останется еще то, что юристы называют "обычным правом"*(462). Так как мы пришли к заключению, что право всегда соединяется с признаком принудительности, то мы обязаны принять спор с анархизмом на почве принуждения. Отрицающие этот момент, как характерный для права, уклоняются от боя с анархизмом. Одни направляют свои стрелы против принуждения в праве, другие отражают их заявлением, что право возможно без принуждения. Дело от такого рассуждения мало выигрывает в ясности. Напротив, необходимо, признав, что принуждение существенно для права, доказать необходимость правового принуждения.

Если защищать право со стороны его принудительности, то необходимо отстаивать и ту общественную организацию, которая делает организованное принуждение возможным, т.е. государство. Без государства, по нашему взгляду, нет права. С этой, и только этой, точки зрения, можно утверждать, как это делает Еллинек, не разделяющий развиваемого здесь воззрения, что "вопрос об основе государства существенно совпадает с вопросом об основе права"*(463).

Оправдание права нераздельно с оправданием государства. Оправдание права сводится к обоснованию необходимости права. Но сама необходимость может быть обосновываема двояким образом. Можно утверждать, что право этически необходимо. Для целей общества необходимо право, - и в этом его оправдание. Всегда и всюду, где есть общество, должно быть право. Так обосновывают право Штаммлер и Еллинек. "Проблема состоит в том, говорит первый из них, является ли правовое принуждение единственным отвечающим идеалу закономерной социальной жизни формальным средством?"*(464). "Едва ли есть истина более несомненная, утверждает второй, чем та, что необходимым следствием отсутствия государства и права явилось бы bellum omnium contra omnes"*(465). С такой постановкой вопроса невозможно согласиться потому, что я могу мыслить общество и без права, могу допустить общежитие без организованного принуждения.

Поэтому обоснование необходимости должно быть поставлено на другую почву: надо доказать, что право исторически необходимо. Речь идет не о простой ссылке на исторический опыт: из того, что так раньше было, еще не следует, что так всегда будет. Обоснование права с точки зрения исторической необходимости сводится к вопросу: если исторические условия привели, по закону причинности, к образованию государства и права, возможно ли в данный исторический момент отрешиться от государства и права без потери того, что человек ценит в общежитии?

Так именно ставится вопрос анархистами и потому спор с ними возможен только при условии признания их точки зрения. "И я, не колеблясь, говорю, - заявляет Бакунин, - что государство есть зло, но исторически необходимое, столь же необходимое в прошедшем, как рано или поздно будет необходимо его полное уничтожение"*(466). Еще более определенно утверждает Кропоткин, что "уничтожение государства с его законами, со всей его системой управления, со всем его объединением становится исторической необходимостью"*(467). Действительно ли, однако, настал момент упразднения права и государства и оправдание их потеряло свое историческое основание?

В своей критике государства и права анархизм близко подходит к социализму. Но критика социализма направлена против государства и права, данных во времени, критика же анархизма направлена против всякого государства и всякого права. Социализм - это голос обездоленного большинства, протестующий против господствующего меньшинства, тогда как анархизм - это голос индивида, протестующего против общества, его подавляющего. Социализм стремится сплотить силы слабых, чтобы овладеть государственной властью с целью преобразования права, анархизм же стремится вырвать у слабых всякую надежду на государство и право.

Различие взглядов представителей анархизма не препятствует говорить об анархизме в целом. Разногласия существуют во всяком направлении. Все анархисты сходятся между собой в том, что они отрицают государство и право, основанные на принуждении*(468).

Прежде всего недостаток права обнаруживается в возрастающей множественности и сложности норм права, затрудняющих его усвоение. "Стоит только начать законодательствовать, - заметил Годуин, - и не будет этому конца". "Книга, куда право вписывает свои предписания, все растет и мир скоро окажется слишком малым для всех будущих сводов"*(469). "Законодательство, присоединяется к этому Прудон, должно функционировать безостановочно. Законы, декреты, указы, ордонансы, циркуляры осыплют бедный народ как градом. Вскоре вся политическая почва покроется бумажным слоем, который геологам придется описывать под названием бумажной формации (formation раруrасее)"*(470).

Право несправедливо потому, что выражается в общих нормах, пренебрегающих индивидуализацией. Так, например, по Годуину наследство невозможно разделить по законному шаблону без грубого нарушения справедливости. Со стороны анархизма, отстаивающего свободу индивида, совершенно последовательно протестовать против самой нормы.

Право бесполезно потому, что правовая угроза неспособна удержать кого бы то ни было от нарушения нормы права. "Несомненно, - утверждает Кропоткин, - что страх наказания никогда не остановил еще убийцы". "В тот день, когда на убийц не станут налагать никакого наказания, число убийств не увеличится ни на один лишний случай"*(471).

Если нормы права не приносят пользы, то они несомненно причиняют вред. Государство дает одним власть над другими, а право является средством властвования. Между тем власть всегда развращает людей. "Сколько ни придумывали люди средств для того, чтобы лишить людей, стоящих у власти, возможности подчинять общие интересы своим, все эти меры оказывались недействительными. Все знают, что люди, находящиеся у власти, будь они императоры, министры, полицеймейстеры, городовые, всегда именно потому, что имеют власть, делаются более склонными к безнравственности"*(472). Право служит закреплению эксплуатации слабых со стороны сильных. "Законы! Кто не знает, что они такое и какая им цена. Паутина для сильных и богатых, цепи для слабых и бедных, не поддающиеся никакой стали, рыболовные сети - в руках правительства"*(473). Право заглушает мораль. "Когда какой-нибудь шах персидский, Иоанн Грозный, Чингис-хан, Нерон режут, бьют людей тысячами, то это ужасно, но все таки не так ужасно, как то, что делают господа правоведы. Эти убивают не людей, а все святое, что есть в них.". В душу человека "вложен один высший, очень простой, ясный и доступный всем закон, не имеющий ничего общего с предписаниями людей, называемыми правами и законами". Этот закон любви к ближним давно был бы всеми усвоен, "если бы не те коварные и зловредные усилия, которые делают для того, чтобы скрыть этот закон от людей"*(474). Право подавляет свободу индивида. Человек создал себе из права идола, которому поклоняется. "Государство ставит себе всегда целью ограничить, обуздать отдельную личность, подчинить ее чему-нибудь общему. Но это продолжится только до тех пор, пока отдельная личность не будет все во всем, и это показывает только мое самоограничение, мою ограниченность, мое рабство". "Чуждая сила, сила, которую Я оставляю другому, делает из Меня раба"*(475).

Такова беспощадная критика государства и права со стороны анархизма. Чем же предполагается заменить то, что называется государственным и правовым строем?

Прежде всего необходимо иметь ввиду двойственное значение слова "анархия": безначалие и беспорядок. Из того, что анархизм отрицает власть и ее оружие - право, не следует вывод, будто анархисты отстаивают беспорядок, - прием недобросовестной полемики, нередко применяемый в отношении направления, враждебного современному порядку. Мы должны присмотреться именно к тому, каков тот порядок общежития, который предполагается заменить порядок, поддерживаемый государством и правом.

Кроме того, следует иметь ввиду еще следующие обстоятельства. Анархия, в большей или меньшей степени, свойственна и современному общежитию. 1) Анархия господствует в той области, которая остается неорганизованной на началах принуждения. Такова область экономических отношений, насколько государство не определило их нормами права, а предоставило инициативе каждого на началах конкуренции. 2) Анархия имеет место в обществе, насколько взаимные отношения определяются одной моралью. "Да разве вся жизнь людей проходит в сфере закона? Только одна тысячная доля ее подлежит закону, остальная часть происходит вне его, в сфере нравов и воззрений общества"*(476). 3) Анархия конкурирует с правом, насколько в действительной жизни нормы права остаются без применения или прямо нарушаются.

В предположениях того, что должно заменить современный порядок, обнаруживается большое разногласие между анархистами. Одни кладут в основу личное благо (Штирнер), другие - общее благо (Годуин), одни - эгоизм (Прудон), другие - любовь к ближним (Толстой). Индивидуалистический анархизм сталкивается с коммунистическим анархизмом и не мирится даже с коллективистическим анархизмом.

Отрицание государства и права, как организованного принуждения, дает возможность только двум выходам. Можно анархический порядок построить или: а) на неорганизованном принуждении или b) на устранении всякого принуждения. Первое основание принимают те анархисты, которые предполагают, что порядок способен держаться добровольными соглашениями, второе основание следует видеть в учении тех, кто возлагает все свои надежды на мораль, лишенную санкции.

Договорные соглашения, соединяющие людей в союзы и обеспечиваюшие взаимный обмен услугами, выдвигаются рядом анархистов. "Не изолированность, не одиночество, - говорит представитель индивидуалистического анархизма, Макс Штирнер, - а общество - вот естественное состояние". Что же сближает людей? "Я предпочитаю рассчитывать на своекорыстие людей, а не на их служение любви, их милосердие, жалость и т.п."*(477). Таким образом "союзы эгоистов" держатся личной заинтересованностью каждого. "Я хочу договора, - говорит Прудон, - а не законов". "Для того, чтобы я был свободен, чтобы надо мной был лишь один закон - мой собственный, и чтобы управлял мною я сам, необходимо перестроить все общественное здание на началах взаимного договора"*(478). "Моя свобода, или, что то же самое, мое достоинство, как человека, - утверждает Бакунин, - заключается в том, чтобы не подчиняться ни одному человеку и определять свои действия согласно своим собственным убеждениям"*(479). Чтобы все чувствовали себя свободными, необходимо обосновать их соединение не на власти, а на договоре*(480). "Идеал такого общества, - говорит Кропоткин, - где каждым управляет исключительно его собственная воля, достижим только путем добровольных союзов"*(481). Потребность каждого в сотрудничестве, помощи, сочувствии в достаточной степени обеспечат соблюдение договоров, положенных в основу таких союзов*(482).

А что, если личный интерес не обеспечивает в достаточной степени соблюдение договоров? Принуждение не исключено в добровольном общении. "Норма, по которой договор должен быть исполнен, не будет покоиться исключительно на справедливости, но также и на общей воле людей, вошедших в общежитие, - воле, которая заставит выполнить заключенный договор хотя бы силой"*(483). "Положим, вспыхнет ссора, или сильный угнетает слабого. В первом случае сам народ подвергнет спор третейскому суду, во втором же - каждый гражданин сочтет своим долгом лично вмешаться, не дожидаясь полиции; полицейские будут так же мало нужны, как судьи и тюремные смотрители"*(484). Однако, Тэкер находит возможным действие добровольных судов присяжных, которым должно быть предоставлено не только суждение о поступке, но и о том праве, на основании которого поступок должен быть обсужден. С точки зрения Тэкера, анархизм не исключает возможности преследовать и карать преступников. "Где существует преступление, там должна существовать сила для его подавления. Кто же это отрицает? Во всяком случае не анархисты"*(485). Тюрьма, смертная казнь и даже пытки допустимы в борьбе с преступностью. "Это не значит, что общество, карающее смертной казнью, совершает убийство. Убийство есть акт нападения. А смертная казнь - только акт самозащиты"*(486).

Совершенно иначе ставится анархический идеал с точки зрения тех, кто в принципе отрицает принуждение, которым теперь пользуется государство. Анархический порядок должен быть построен всецело на морали, не допускающей никакого принуждения. Люди, находясь в общении, будут поступать согласно указанию альтруистических чувств, и потому никакого столкновения интересов не может быть.

"Существует, - говорит граф Толстой, - общий, признаваемый всеми разумными людьми закон, подтверждаемый и преданием, и всеми религиями всех народов, и истинной наукой, и совестью каждого человека. Закон этот состоит в том, что все люди одинаково для исполнения своего призвания и достижения наибольшего блага должны помогать друг другу, любить друг друга, во всяком случае не посягать на свободу и жизнь друг друга"*(487): Право, поддерживаемое силой, нарушает заповедь непротивления злу. Суда не должно быть. Для воздействия на зло есть только один путь - воздаяние добром за зло. Царствие Божие наступит тогда, когда мы будем руководствоваться не правом, а заповедями Христа*(488).

Критика анархизма, направившего свои нападения на государство и право, должна исходить не из представления о возможности в далеком будущем осуществления анархического порядка, а из предположения, возможно ли немедленное упразднение государства и права. Так именно ставят вопрос анархисты, которые не просто мечтают о том, что может быть через тысячу лет, а настаивают, что современный государственный и правовой порядок, основанный на организованном принуждении, должен быть немедленно заменен общественным порядком, свободным от организованного принуждения или даже от всякого принуждения.

Нужно уничтожить все законы и на их место поставить один закон - закон любви. Но где он? Отсутствие его в сознании человека доказывается лучше всего историческим фактом существования государства и права. Если бы все люди или хотя бы только все "разумные" люди находились под его действием, разве потребовалась бы принудительная организация защиты против других общественных групп, угрожающих извне, и против некоторых единиц, угрожающих внутри общества?

Откуда возьмется сейчас любовь к ближним, способная заменить право, если люди исторически воспитаны в чувстве вражды, в стремлении к господству, в зависти. Возможно, конечно, действие некоторых выдающихся индивидов силой убеждения, соединенного с обаятельностью их личности. Но, едва ли кто верит, чтобы самая сильная проповедь преобразила всех людей, а пока останутся неподдавшиеся, - результат не достигнут. Можно также действовать внешним разрушением всего порядка, с которым связаны чувства и убеждения людей. Но будет ли это и разрушением всей прежней психологии, без чего немыслимо новое построение? Можно, конечно, без труда сокрушить дома, но так же ли легко сломить предрассудки?

Нужно, устранив право, поставить отношения между людьми исключительно под действие норм нравственности. Однако мораль есть продукт общественности. Хорошие и дурные люди, по словам Макая, создаются общественным строем*(489). Но, если нормы нравственности и нравственные чувства зависят от общественной среды, то не значит ли это, что для поднятия нравственного уровня необходимо преобразовать эти общественные условия. А как же их преобразовать без содействия государства и права? Если бы государство, путем правовых норм, устранило все то, что возбуждает, по мнению анархистов, дурные инстинкты в людях, то не примирило ли бы оно с собой нынешних врагов своих.? Для достижения этого результата необходимо, чтобы государственная власть оказалась в руках тех, кто был бы заинтересован направлять ее силы в сторону народного большинства. Эта цель осуществима только путем политической борьбы, которая предполагает государство и право.

Представим себе, что, порвав политические и юридические узы, современные люди переходят к образованию добровольных союзов, основанных на соглашении (механическая теория!). Устраняется ли при этом допущение, что в таких союзах окажутся элементы, настроенные антисоциально? Пусть ослабнут факторы преступности, все же история наложила свою печать на духовный склад современного человека. Если такие элементы возможны, то чем же поддерживается союз против их вредоносных действий? Союз исключает неисправимого эгоиста. Но если ни один другой союз не пожелает его принять; если он сам не захочет удалиться? Насилие неизбежно в защиту союза. И мы видели, что анархисты (кроме Толстого) не отрицают возможности реагирования со стороны общества. При сколько-нибудь значительном союзе, а при современных условиях производства союз не может быть незначительным, придется выделить для защиты особые элементы. Не приведет ли это к организации принудительной силы? А организация эта не поведет ли к восстановлению государства и права? Не начнется ли история сначала?

Анархисты тщательно избегают говорить о том, в каком отношении станут одни союзы к другим. Разделение земли и иных богатств между союзами легко может послужить вновь источником вражды и фактором преступности. Примем во внимание, что приглашение перейти к анархическому порядку делается сейчас, когда народы воспитались в национальном чувстве. Не потребуется ли организация защиты групповой неприкосновенности, а это в свою очередь не потребует ли политической организации.

Производство экономических благ, для большей успешности, непременно потребует дальнейшего разделения труда, специальных знаний, планомерного сотрудничества. Это окажется необходимым как для того, чтобы не тратить понапрасну сил и средств, принадлежащих союзу, так и для того, чтобы успешно обменивать продукты своего труда на продукты других союзов. Достижима ли организация производства без норм права и власти, их поддерживающих.?

Современные большие и сложные общественные соединения не выдержали бы давления индивидуализма без правовых скреп. "Господствующее стремление нашего времени есть стремление к образованию тысяч всевозможных союзов и обществ, для удовлетворения самых разнообразных потребностей современного человека"*(490). Факт подмечен правильно, но неверно истолкован, когда ему придается значение предвестника анархических союзов. Современное государство, по своей величине, не в состоянии удовлетворить потребность человека в ближайшем общении. Человек нуждается в более тесных общественных отношениях. Но все эти соединения возможны только на фоне государственной и правовой организации.

Область современной анархии показывает ясно, что общественная жизнь не стремится идти по пути ее расширения, а напротив, в направлении ее сокращения, порой даже там, где это невозможно. Слабость нравственной санкции побуждает упорно держаться за правовую санкцию, иногда ценой самообмана. Анархическое состояние экономических отношений более всего возбуждает чувство справедливости против общественного строя и заставляет взывать к вмешательству государства и права.

Государство и право построены на принуждении, которое многим кажется несимпатичным, пока дело не коснется защиты их интересов. Но они необходимы для защиты интересов всех членов общества. Власть и право, конечно, могут служить интересам меньшинства в ущерб большинства. Но они же способны приспособлять меньшинство к интересам большинства. Право есть сильное орудие, опасное в одних руках, благодетельное в других. Топором можно срубить лес для постройки избы, но топором можно и человека убить. Все дело в том, чтобы право, как и топор, находилось в таких руках, в которых орудие оказалось бы полезным, а не опасным.

На исторической очереди стоит принцип социалистический, а не анархический, и лишь где-то на горизонте, в неясных очертаниях, вырисовывается анархизм, который явится, может быть, еще более непримиримым врагом социалистического строя, чем сам социализм в отношении к буржуазному строю.