Отечественная библейская археология.

 

Предмет "Библейская археология" в дореволюционных Духовных Академиях.

Как нам известно, библейская археология - это наука, в сферу интересов которой входят раскопки памятников библейских времен, а также основанное на их изучении объяснение событий Священной истории и доказательство их действительности.

Однако если мы посмотрим на учебные планы дореволюционных Духовных Академий, то предмет библейской археологии имеет несколько иные объекты своего изучения. Подобное несовпадение объясняется тем простым фактом, что в лексике XIX - нач. XX вв. слово "археология" имело древнее значение, присутствовавшее, например, в названии труда Иосифа Флавия, сейчас оглавляемого как "Иудейские древности". Подобное значение сохранилось в словосочетании "церковная археология" - то есть изучение предметов церковной старины. Так, Московский археологический институт, основанный в 1907 г. целью своих занятий имел обыкновенное краеведение с упором на палеографию[132] и городскую топографию.[133] Примечательно, что отделения МАИ, действовавшие с 1910 г. в Смоленске,[134] с 1911 г. в Калуге,[135] с 1910 г. в Нижнем Новгороде,[136] и с 1912 в Ярославле[137] занимались исключительно краеведением и собиранием древностей церковных - икон, старопечатных книг и т.д. Соответственно декларировались и цели библейской археологии: так, проф. И.Г. Троицкий объектом библейской археологии считал "описание и посильное объяснение тех бытовых форм, в которые воплощалось Царствие Божие за время от Синайского законодательства до Сошествия Святого Духа на апостолов".[138] Подобное формулирование целей библейской археологии было обусловлено и тем фактом, что, как известно, в XIX веке отечественное богословие находилось под влиянием западного, а в Германии под названием библейской археологии как раз и изучали бытовую жизнь Ветхозаветного Израиля - причем исключительно на основании письменных источников - Библии, Талмуда, описаний Святой Земли.

Автор одного из первых отечественных трудов по библейской археологии, архимандрит Иероним (Лаговский) полностью находился под влиянием подобных западных схем, и потому его труд мало чем отличается к примеру от известнейшего в середине XIX в. учебного пособия проф. К.Ф. Кейля.[139] Разделив свой труд на три тома - древности домашние, древности гражданско-исторические, древности священные, он каждые из них рассматривает весьма подробно. Так, древности домашние архим. Иероним разбирает в следующей последовательности: жилища, пастушеская жизнь, земледелие, ремесла и искусство, торговля и мореплавание, одежда, съестные припасы и кушанья, домашнее общество, нравы и обычаи во взаимном общении между собою, болезни, смерть, погребение и траур. Сочинение, подобно германскому прообразу, детальное, громоздкое, и не сообщающее ничего нового, чего нельзя найти в самой Библии. Подобный характер носили и другие, современные ему, работы по библейской археологии.[140] Подобное понимание задач библейской археологии сохранилось в МДА до событий 1917 года: лекции за 1909 - 1910 учебный год мало чем отличаются от аналогов прошлого века.[141] Их автор, о. Евгений Воронов, чрезвычайно подробно, и практически на основании лишь письменных источников, подобно своим предшественникам, разбирает различные стороны жизни библейских времен. Так, в разделе религиозной жизни он рассматривает утварь скинии, утварь храмов Соломона и Ирода, храм Зоровавеля, храм Ирода, синагоги, левитов и священников, материал жертв и жертвенный обряд, разделение Моисеевых жертв, различные общие виды жертв, молитвы и благословения, пение и музыку при богослужении, ежедневное богослужение, устройство филактериев, обязанности прозелитов, назареев и лиц, принесших обеты, принесение первородных, начатков плодов и десятин, разделение священных времен. Каждый из разделов, в свою очередь, также весьма детализирован: глава о разделении времен содержит описание субботнего цикла, года субботнего и юбилейного, памятников допленных и послепленных и т.д. Подобную же направленность имели и научные работы выпускников МДА, разбиравших в вышеозначенных целях труды Иосифа Флавия,[142] и блаженного Иеронима,[143] изучавших Палестину по описаниям средневековых паломничеств,[144] и составлявших археологические комментарии к богослужебному календарю современных иудаистов.[145] Примечательно, однако, что в начале XX века и в учащихся МДА просыпается интерес к библейской археологии в подлинном значении этого термина, и в своих работах они обращаются к данным египтологии[146] и ассириологии.[147] Происходило это под влиянием проф. Ю.И. Введенского, чья докторская работа[148] и по сей день является важным пособием по библейской археологии. Разрабатывал проф. Д.И. Введенский и такую вечную тему библейской археологии как история патриархов,[149] а также занимался больным в то время вопросом о "панвавилонизме".[150]

Еще больше приблизились к современному пониманию библейской археологии в Санкт-Петербургской Духовной Академии. Так, профессор СПбДА И.Г. Троицкий, чье высказывание о целях библейской археологии было приведено ранее, читал свой предмет долгое время, и потому по конспектам его лекций вполне можно проследить эволюцию представлений профессора о своем предмете. В лекциях за 1894 - 1895 гг., цитировавшихся ранее, приоритет отдан письменным источникам: Иосифу Флавию, Филону Александрийскому, таргумам, мидрашам, Талмуду, работам ученых раввинов Маймонида, Иосифа Каро, Раши, Радака, Абен Езры, и даже классике каббалистике - книге "Зогар". Наряду с ними уже упоминаются памятники, являющиеся предметом подлинного археологического исследования: сооружения, монеты и надписи ниневийского, финикийского, моавитского и палестинского происхождения. В лекциях 1895 - 1896 учебного года внимание было также обращено и на памятники древнего Египта: пирамиды, сфинксы, кладбище Аписов, лабиринт, храмы, и надписи. В том же учебном году кратко упоминались хеттские памятники. На основании многолетнего преподавания библейской археологии проф. И.Г. Троицкий в 1913 г. издал внушительное пособие по своему предмету,[151] в котором, сохраняя прежнюю форму, утвержденную советами Духовных Академий в 1895 г., постарался привлечь весь доступный в его время действительно археологический материал. Схема труда прежняя: три части: индивидуально-общественный быт древних евреев, общественный быт, религиозный быт. Часть, посвященная индивидуально-общественному быту разделена на четыре главы: первая глава посвящена Палестине и ее природе, в ней описываются границы Палестины, ее географическое положение, рельеф, воды, климат, флора и фауна. Вторая глава повествует об украшениях, пище, одежде, древних евреев. Третья глава отведена рассказу о занятиях древних евреев: скотоводству, птицеводству, пчеловодству, рыбной ловле, хлебопашеству, виноделию, огородничеству, торговле и различным ремеслам - обработке металла и стекла, древоделию и выделке камня, гончарному и кожевенному делу, прядению и ткачеству, белильному и пекарному ремеслам. Четвертая глава повествует о научных занятиях и искусствах древних евреев. В главе описывается измерение времени, пространства, веса, обозначение ценности, знания космографические, географические, медицинские и исторические, литературное и музыкальное творчество, зодчество и связанные с ним изобразительные искусства. Часть, посвященная общественному быту, разделена на три главы. В главе первой, посвященной семье и ее устройству, описывается общий характер законодательства о семейной жизни: браки дозволенные, недозволенные и левиратные, многоженство, развод, рождение и воспитание детей. Глава вторая, рассказывая об обществе Израиля и его устройстве, говорит о различных его особенностях: положении пришельцев, рабов и наложниц, кровной мести, ограждении прав личной безопасности и собственности, осуществлении прав первородства и наследования, ограждении чистоты нравов общества и устроении общественных отношений по началам справедливости и милосердия, соблюдении санитарных условий и правил общественного приличия, погребении умерших и содержании кладбищ. Глава четвертая повествует об устройстве государственных образований древних евреев - державы Давида и Соломона, Израиля, Иудеи, государства Хасмонеев и царства Ирода. В главе описывается государственное устройство, суд и наказания за различные преступления, государственные повинности и организация военного дела. Часть, посвященная религиозному быту, состоит из семи глав. Глава первая, посвященная местам богослужений, рассказывает о скинии Моисеевой, храмах Соломона, Зоровавеля и Ирода, и синагогах. Глава вторая повествует о лицах совершавших богослужения, а третья - о составных частях богослужения - жертвах, священническом благословении, каждении, пении псалмов и чтении молитв. Глава четвертая, носящая название "посвящение людей" говорит об обрезании, выкупе первенцев, помазании, обетах священства и назорейства. Схоже называется и пятая глава: "посвящение животных, произведений земли и драгоценностей", повествует она о перворожденных и начатках плодов, о десятинах и податях на храм, о дарах по обету и их выкупе, о хереме - посвящении военной добычи. Глава шестая говорит о священных временах - времени ежедневных богослужений и субботе, праздниках допленных и послепленных, годах субботних и юбилейных. Седьмая глава говорит о смысле и различных видах ритуальных очищений - от осквернения мертвым телом и после проказы, родильниц и кровоточивых, о пепле рыжей телицы, жертве ревнования и воде обличения.

Подобная схема учебного пособия является данью прежнего понимания термина библейская археология, новое же понимание нашло свое отражение в том факте, что кроме материальных источников, упомянутых в лекциях 1894 - 96 гг., проф. И.Г. Троицкий привлек более обширный археологический материал, известный к началу XX века, тем самым проложив путь к современной библейской археологии.

Последними представителями подобной синтетической школы можно считать эмигрантов - доктора богословия П.В. Смирнова, доцента Харбинского института св. Владимира, до переворота 1917 года бывшего сотрудником Смоленского археологического института, а в 30-х годах преподававшего слушателям богословского факультета Харбинского института, а также профессора библейской археологии Б.А. Марковского, издававшего свои труды в Софии на болгарском языке. П.В. Смирнов, считавший "что предметом своего изучения библейская археология имеет изучение быта еврейского народа на основании того материала, который дают библейские книги Ветхого Завета",[152] упоминал в своих лекциях находки современных ему корифеев подлинной библейской археологии - Вильяма Олбрайта и Нельсона Глюка.

Роль отечественной археологической науки и востоковедения в становлении библейской археологии как самостоятельной науки.

Зарождение подлинной отечественной библейской археологии в значительной мере было инициировано успехами отечественной же археологии и востоковедения. В XVIII в. были сделаны попытки поставить охрану памятников и сбор археологических материалов в государственном масштабе. В 1718 году, после приобретения сибирской коллекции археологических предметов Петр I издал указ, в котором говорилось: "Ежели кто найдет в земле, или в воде какие старые вещи...такоже бы приносили". Во втором указе предписывалось не только собирать древние вещи, но и "где найдутся, такие всему делать чертежи, как что найдут". Следует подчеркнуть, что указы Петра I были первыми в мире правительственными распоряжениями, имевшими целью охрану памятников.

С 30-х годов XIX в. начались систематические научные раскопки на юге России. Начало этих исследований было положено офицером русской армии А. П. Стемпковским. Попав в 1915 г. в Париж, он изучил там археологию, после чего обследовал археологические памятники Черноморского побережья.

Несколько позднее, в сер. XIX в., граф А. С. Уваров произвел огромные по своим масштабам раскопки курганов Владимиро-Суздальской земли. За 4 года было раскопано 7729 курганов. По своему размаху раскопки не имели себе равных, однако научная ценность их невелика, так как методика раскопок курганов только зарождалась. Все же в целом деятельность графа А. С. Уварова имела большое значение - он был инициатором создания Археолого-нумизматического общества в Петербурге (1846), преобразованного в 1851 г. в Русское Археологическое общество,[153] а также основателем Императорского Московского археологического общества (1864).[154] Последнее организовало крупные раскопки археологических памятников и провело 15 археологических съездов. По его примеру были созданы и многие другие археологические общества.[155] Деятельность этих обществ, а также созданной в 1859 г. Императорской Археологической комиссии,[156] привели к осознанию того, чем в принципе данная наука и является - не историческим краеведением, но изучением истории по материальным памятникам древности.[157] Открытый в 1877 г. Санкт-Петербургский Археологический институт, в отличие от своего Московского близнеца, как раз и занимался археологией в современном понимании этого слова.[158]

Вышеупомянутые Санкт-Петербургское и Московское археологические общества сыграли важную роль в становлении отечественного востоковедения и в становлении библейской археологии. В Санкт-Петербургском археологическом обществе уже с 1851 г. наряду с отделениями русской, славянской, классической западноевропейской археологии, а также отделением нумизматики действовало отделение восточной археологии, рано обратившееся к памятникам древнего Востока.[159] В Московском Археологическом обществе, имевшем ряд комиссий - славянскую, археографическую, по изучению старой Москвы и по составлению археологического словаря - вопрос об учреждении особой восточной комиссии был поднят в 1887 г. известным востоковедом-ассириологом М.В. Никольским.[160] В том же году комиссия была создана, а через два года, в 1889 г., тали выходить сборники ее трудов.

Организация Восточной комиссии отнюдь не была началом отечественного востоковедения. Так, первый труд по египтологии вышел уже в 1818 г. - это была диссертация Уланова П.В. "Рассуждение об отличительных свойствах памятников египетских".[161]

Отечественные востоковеды дооктябрьского периода вообще очень активно разрабатывали темы, входящие в область интересов библейской археологии.[162] Кроме египтологов, в рассматриваемом контексте необходимо сказать о Георгии Яковлевиче Кере (1692-1740), немецком арабисте, прибывшем в 1732 г. в Санкт-Петербург, и наряду со своей переводческой работой в Коллегии иностранных дел, занимавшемся изучением письменности Востока. В первую очередь Г. Я. Кер стал известен как первый отечественный исследователь самарянского языка и текстов, ставших с тех пор доступными для библеистов.[163] Получила развитие и отечественная ассириология, изучавшаяся в Европе XIX века на богословских факультетах.

Первые ассириологические работы в России принадлежали египтологу В.С. Голенищеву.[164] Особенно важна была осуществленная им в 1891 году публикация документов из Каниша в Малой Азии. В то время староассирийская разновидность аккадской клинописи еще не была расшифрована, но Голенищев правильно указал, что под ней скрывается диалект аккадского языка. Большое значение имело издание М.В. Никольским шумерских хозяйственных документов из уникальной коллекции истории письма акад. Н.П. Лихачева. В данном издании впервые была сделана попытка самостоятельного перевода этих текстов.[165] Как ассириолог известен также академик П.К. Коковцев, преподававший "ассиро-вавилонский" язык в Петроградском университете и внесший много нового в формирование библейской археологии, начав создавать для нее прочную источниковедческую базу.

Однако из светских востоковедов дооктябрьского периода наибольший вклад в развитие библейской археологии внес, безусловно, проф. Б.А. Тураев (1868-1920), выступавший как представитель библейско-исторической школы. Он известен как исследователь древних культур Сиро-Палестинского региона,[166] особенно их религиозной составляющей,[167] египетской цивилизации,[168] а также общих проблем востоковедения.[169] Определенным итогом трудов проф. Б.А. Тураева стали его лекции по истории Востока, печатный вариант которых в советское время являлся одним из немногих источников по библейской археологии.[170]

Начало XX века ознаменовалось появлением трудов отечественных хеттологов Я.И. Смирнова и Н.Я. Марра, также разрабатывавших темы, касающиеся библейской археологии. В целом развитие отечественного востоковедения, не уступавшего европейскому, имевшего солидную учебную базу, собственные периодические издания и базировавшегося на результатах археологических исследований - как зарубежных, а после раскопок нач. XX века в Закавказье, и отечественных, стимулировало возникновение отечественной библейской археологии.

 

 

Зарождение современной библейской археологии в КДА и разработка археологической проблематики в трудах библеистов дооктябрьского периода.

В Киевской Духовной Академии, где ранее, как и в иных Духовных Академиях сведения по библейской археологии черпали из западных авторов - Вельгаузена, Блингмана, Новака, Бенцингера, либо из отечественных работ по истории и искусству Древнего мира,[171] интерес к подлинной библейской археологии был разбужен как успехами отечественных археологов и востоковедов, так и разнообразными описаниями путешествий преподавателей КДА во Святую Землю.[172]

Первым систематизатором накопившихся сведений стал профессор КДА Аким Олесницкий. Начало его трудам по библейской археологии, которую он по традиции называл Палестиноведением, стала двухлетняя командировка во Святую Землю, где им были осмотрены и описаны древнейшие памятники библейских времен: это были иерусалимские пруды, цистерны, гробницы; надписи в Силоамском туннеле и на камне Меши, клинописные таблички из Таанаха и остатки запретительной надписи храма Ирода; развалины крепости в Мегиддо и святилище в Гезере, где в подтверждение пророческих инвектив находилось множество младенческих скелетов.

В ходе этой поездки профессором Олесницким были сделаны многочисленные зарисовки археологических памятников Иерусалима, раскопанных к 1875 году, а также остатков городских стен и иерусалимского некрополя на Масличной горе.

Им было сделано и подробное топографическое описание Иерусалима, основывавшееся на работах Уоррена и Блисса. Кроме того, проф. Олесницкий кратко описал практически все известные к тому времени памятники Святой Земли и его окрестностей: гробницы патриархов в Хевроне, лабиринт Хорейтун, отождествленный немецкими археологами с пещерой Одоллам, развалины самарянского храма на горе Гаризим, гробницу царя Хирама, тирскую лестницу и грот Астарты на финикийском побережье.

В отчете о командировке проф. Олесницким было впервые в отечественной науке сделано подробное описание всех раскопок во Святой Земле, проводившихся западными археологами, что не могло не возбудить интереса к библейской археологии.

Отчет, легший в основу докторской диссертации проф. А.А. Олесницкого,[173] стал прологом ко многолетнему исследованию им различных археологических памятников библейских времен, хотя опять таки, большей частью через вторичное использование результатов западных исследований. Так, довольно подробное описание моавитских надписей на глиняных статуях, бюстах, урнах и каменных памятниках, является добросовестным пересказом немецких первоисточников.[174] Подобный характер имели и некоторые другие работы проф. Олесницкого.[175] Серия монографий проф. Олесницкого, в которой он рассматривал все известные к его времени археологические памятники Сирии - Палестины стала надежным источниковедческим фундаментом для зарождавшейся отечественной библейской археологии.[176] Венцом его работы должна была стать многотомная "Библейская археология", однако свет увидел лишь только 1-й том, вышедший в 1920 году в Петрограде, под редакцией ученика и сотрудника проф. Олесницкого - профессора СПбДА В.П. Рыбинского.

Кроме всего прочего проф. Олесницким была заложено прочное основание библейской археологии как науки в КДА - в первую очередь, путем создания при КДА особого центра современной археологической науки. Первоначально, по инициативе проф. Олесницкого в 1872 году был образован особый Церковно-археологический музей, в который были переданы различные предметы древности, скопившиеся в библиотеке КДА к тому времени в большом количестве. Для разработки и исследования этих древностей была также создана особая комиссия из 32 членов, считавшаяся служебным учреждением при музее. Священный Синод, куда был представлен Устав музея и комиссии, разрешил учредить и то и другое, при чем вместо комиссии было решено учредить постоянное общество, под председательством ректора КДА и под покровительством киевского митрополита.

Целью общества первоначально было заявлено издание различных исторических материалов, и исследование древностей, переданных в Церковный Археологический Музей. Примечательно, что по инициативе проф. Олесницкого, к первоначальной формулировке целей Общества: "в видах сохранения для науки церковных древностей" было добавлено: "а также таких, которые состоят в связи с церковными и служат к уяснению религиозного быта древних".[177] Подобное уточнение целей Общества, а также участие в его работе киевского археолога Завитневича, раскапывавшего курганы в южноукраинских степях, привело к тому, что одним из направлений его работы стала библейская археология в нашем понимании этого термина.

В дальнейшем, в виду разнонаправленности Общества, оно было переименовано в Церковно-историческое и археологическое общество.[178] Это нашло отражение и в составе экспонатов Музея при КДА, где среди более тысячи экспонатов нашлось место для различных археологических находок, вывезенных из библейских стран, а также копий известных памятников. Так, среди прочих экспонатов выделялась копия известного "камня Меши" в натуральную величину.[179]

Многочисленные отчеты, рефераты и известия общества, документы посвященные его юбилеям раскрывают картину широких интересов исследователей Киевской школы.[180] В первую очередь, это решение столь злободневного для конца XIX - начала XX веков вопроса, как соотнесение данных библейской истории с открытиями археологов на Ближнем Востоке.[181] С. Песоцким была составлена сравнительная хронологическая таблица ветхозаветных персонажей и современных им событий в странах Междуречья. Эпос о Гильгамеше, где упоминался Всемирный потоп, объяснялся как красноречивое доказательство общечеловеческой памяти об этом событии. Таким же доказательством С. Песоцкий считал и клинописные документы, сообщавшие о допотопных династиях. Хотя С. Песоцкий и ссылается часто на поздних авторов - Страбона, Геродота, Иосифа Флавия и персидских летописцев, выводы его весьма разумны, и часто соответствуют представлениям современных библейских археологов об интересующем предмете.

Привлекались археологические данные и для освещения таких тем, как установление точной хронологии Священной истории,[182] углубление понимания духовной жизни иудейской диаспоры послепленного периода,[183] уточнение топографии библейского Иерусалима.[184] Для решения последней из названных задач привлекались не только сведения о топографических исследованиях Иерусалима американскими энтузиастами, но и новейшие к тому времени сообщения о раскопках доминиканцев перед Гефсиманскими воротами.

Среди ученых Киевской школы библейской археологии следует, безусловно, отметить ранее упомянутого ученика проф. А.А. Олесницкого - проф. Рыбинского, постоянно следившего за новейшими открытиями в библейских странах и ведшего научно аргументированную полемику с "панвавилонистами", чьи научные изыскания пришлись по душе обезверившейся элите того времени.[185] Особо следует отметить вклад проф. Рыбинского в изучение самарян - их религии и истории. В этом разделе библейской археологии наработки киевского ученого важны и по сей день.[186]

По примеру исследователей из КДА, многие иные отечественные библеисты и просто публицисты церковные стали не только привлекать археологические данные для решения давно обозначенных вопросов библеистики, но и сами стали разрабатывать археологическую проблематику в своих трудах. Солидную базу для исследований создавал накопленный источниковедческий материала, в основном западного происхождения. Так проф. С.А. Троицкий подробно описывал результаты многих западных исследований: раскопок венского профессора Мюзиля, определившего местонахождение библейских городов и рудников; американского ученого Фредерика Райта, искавшего развалины Содома и Гоморры, а потом объявившего о нахождении пещеры Лотовой; немецкого проф. Зеллина, раскапывавшего Иерихон и посчитавшего найденные им развалины дворцом Ахиила, восстановившего Иерихон вопреки заклятию Иисуса Навина; французского консула Поньона, нашедшего надпись Вендада III. Отдельно проф. Троицкий упомянул о найденном венским профессором Карлом Вессели египетском папирусе, проливающем свет на некоторые особенности новозаветной истории, ранее опровергавшейся библейскими критиками: в папирусе сообщалось, что император Август, желая упорядочить поступление податей, повелел провести народную перепись не по месту жительства, а по происхождению.[187]

Кроме обычного накопления источниковедческого материала работа отечественных исследователей шла по общепринятым направлениям: соотношение Библии и археологических памятников,[188] топография библейского Иерусалима,[189] а также молоизвестная в то время Новозаветная археология.[190]

Отдельно необходимо сказать о многочисленных работах профессора Казанской Духовной Академии П. Юнгерова, привлекавшего обильный археологический материал для объяснения повествований Священного Писания, и предварившего тем самым уникальную систематизаторскую деятельность проф. А.П. Лопухина.[191]

Удивительно, однако, однако, отечественная школа библейской археологии имела некоторые особенности, сильно отличавшие ее от различных школ европейских, но при этом сближавшие с американской школой библейской археологии.

Во-первых, главный акцент археологических изысканий отечественных исследователей ставился на буквальном доказательстве библейских повествований, во-вторых, проводимые исследования сопровождались неподдельным интересом общественности. Последним обстоятельством обусловлено множество публикаций на археологические темы в церковной прессе конца XIX - начала XX вв., что делает ее похожей на американскую церковную прессу 30-60-х годов.[192] В-третьих, сходство дополняется изданием в нач. XX в. различных справочных пособий и Библейских энциклопедий.[193] Еще одной, четвертой чертой отечественной библейской археологии, опять-таки сближающей ее с библейской археологией американской, является участие в дискуссиях о происхождении человека - ученые европейской школы давно отдали все события, происходившие в дописьменную эпоху на откуп светской науке. В дискуссиях этих приняли участие многие церковные деятели. Теория Ч. Дарвина, так же как первые находки "доисторических" людей и их орудий, встретила широкий отклик в кругах отечественных естествоиспытателей и историков. Конечно, наивность и вульгарный биологизм ранних специалистов по первобытному обществу нашел критиков как среди светских ученых (М. Н. Погодин, Ф. И. Буслаев, В. В. Докучаев), так и в церковных кругах. Особые сомнения вызвал не сам метод реконструкции жизни других людей по их орудиям, но новая хронология, раздвигавшая рамки человеческой истории до сотен тысяч лет. Церковь, относясь к первобытной археологии с известным подозрением, призвала деятелей науки внимательнее отнестись к вопросам периодизации. Однако она не отказалась от дискуссии и в лице своих ученых представителей на первых археологических съездах (1869 - 1874) вступила в диалог с натуралистами и археологами. Можно сказать, что в 60-70-х годах XIX века обозначилась возможность молчаливой договоренности между наукой и богословием по вопросам антропогенеза, что открывало возможность сотрудничества, имевшего немало примеров. Так, труд графа А. С. Уварова "Археология России. Каменный век" был напечатан в Синодальной типографии в 1881 г. Когда в 1879 г. над знаменитой антропологической выставкой в Москве, организованной А. П. Богдановым, нависла угроза закрытия, за нее вступился митр. Макарий (Булгаков), подтвердивший, что не видит в доисторическом отделе ничего противоречащего религии, а епископ Ростовский Амвросий (Ключарев) произнес на ее открытии вступительную речь. Однако в ряде работ церковные ученые вступали в весьма резкую полемику с натуралистами. Например, в трудах профессора догматического богословия МДА А. Д. Беляева "Значение Книги Бытия для археологии" (доклад на съезде в Ярославле, 1887) признавалось значение отдельных находок, но отрицалось относительная археологическая периодизация, и абсолютные даты, предлагаемые геологами: Беляеву удалось указать на ряд действительно слабых мест в концепциях археологов, их терминологии и т.п. При этом А. Д. Беляев настаивал на введении специальных кафедр археологии при университетах (которых не было тогда и заграницей, первая появилась только в 1893 г. в Вене) и спраедливо видел в этой науке историческую, а не биологическую дисциплину. В конце XIX в. найти общее решение проблемы соотношения эволюционной теории с Библией оказалось невозможным, проблема сохранила свою остроту и по сей день.

Систематизаторские труды проф. А.П. Лопухина.

Вершиной трудов отечественных "кабинетных археологов" являются, безусловно, работы проф. А.П. Лопухина, человека наделенного недюжинными, в том числе административными, талантами, памятником которым является общеизвестная двенадцатитомная Толковая Библия.[194] Для развития же библейской археологии куда большую важность представляли его двухтомная "Библейская история Ветхого Завета" и однотомная "Библейская история Нового Завета". Представляющий собой компилятивное произведение, этот трехтомный, в своем роде фундаментальный труд был написан с привлечением всего доступного к концу XIX в. археологического материала.[195] Более того, автор поднялся над простым изложением фактов и теорий, и попытался сформулировать осмысленное понимание причин возникновения библейской археологии как отдельной науки.

Причины эти виделись проф. Лопухину в реакции церковной науки на крайности библейского рационализма, больше доверявшего научным сведениям, и тем более выводам собственного разума, чем Священному Писанию. Подлинным гимном библейской археологии звучат следующие слова проф. Лопухина, написанные им в предисловии к трехтомной «Библейской истории»: "Библейскую историю теперь уже нельзя трактовать...как это было возможно несколько лет назад. За Библию выступили каменные памятники с надписями, которые Промысл сохранил под мусором развалин в течении тысячелетий до нашего времени, чтобы чудесным открытием их сразу поразить ... врагов Библии и истины".[196]

Проф. Лопухиным были сразу отмечены три различных ареала работ библейских археологов: Междуречье, откуда вышел Авраам, и где жили многие библейские персонажи; затем - Египет, бывшим местом возрастания народа Израилева, и страной, почти всю свою историю владевшей Палестиной, и, наконец, сама Святая Земля. Примечательно, что если в повествовании об открытиях в Междуречье и Египте проф. Лопухин ссылается на современные ему раскопки, а также приводит историю дешифровки их письменности, в главах посвященных Палестине, он, предвосхищая методологическую революцию "новой археологии" 1960 - 1970-х годов, часто привлекает этнографические данные, исходя из предпосылок, свойственных современной этноархеологии. Этнографические данные были привлечены проф. Лопухиным и для доказательства библейских событий, относящихся к дописьменной эпохе в жизни человечества, и потому фиксируемой в глубинных пластах народных преданий: райского блаженства и древа познания добра и зла, единства прародителей и их грехопадения, всемирного потопа и построения Вавилонской башни, а также прамонотеизма.

Методологическая интуиция проф. Лопухина, позволявшая на основании отдельных археологических находок делать далеко идущие выводы, приводила к тому, что многие позднейшие открытия библейских археологов, были заявлены еще в рассматриваемом труде. Так, силоамская надпись, высеченная рабочими, дала проф. Лопухину основания для вывода о том, что иудеи допленного времени были народом грамотным. Следовательно, невозможно отвергать аутентичность библейских текстов допленного периода, мотивируя это тем, что в то время библейские повествования существовали лишь в виде устного предания, зафиксированного лишь после вавилонского плена.

К негативным особенностям методов проф. Лопухина следует отнести взятую им из практики библейской археологии Америки, где он прожил часть своей жизни, традицию некритического привлечения археологического материала для подтверждения библейских текстов. Так, вслед за американскими авторами, проф. Лопухин считал памятники финикийских колонистов в Испании свидетельством о массах хананеев, бежавших от Иисуса Навина; Харам-аш-Шариф в Хевроне - подлинными могилами ветхозаветных патриархов; городской колодец в Наблусе - Колодцем Иакова; египетскую "Сказку о двух братьях" - пересказом истории Иосифа Прекрасного; межплеменного бога гиксосов, которого египтяне отождествляли с Сетом - Единым Богом Израилевым; изображение на стенах Фиванского храма предводителя похода на эфиопов - портретом самого Моисея; отсутствие в XIX в. гробницы Тутмоса IV - свидетельством его гибели в водах Красного моря; древнейшее погребение с кладом каменных ножей - могилой самого Иисуса Навина.

Еще одна черта в труде проф. Лопухина свидетельствует о безусловном американском влиянии - это манера представлять древние культуры через призму собственного цивилизационного опыта. Так, придерживаясь ранней датировки Исхода (ок. 1450 г. до Р.Х.), он не просто считает воспитательницей Моисея царицу Хатшепсут, но и описывает молодость пророка-боговидца в терминах и представлениях XIX века: Моисей учится в Илиопольском университете, где есть множество иностранных студентов и разные факультеты. По окончании образования, Моисей стоит перед выбором карьеры либо придворного, либо чиновника, либо литератора, либо офицера. Избрав последнее, служит 20 лет, участвуя в различных походах.

Подобно многим американским теологам конца XIX - начала XX вв., соглашаясь с историчностью повествования Пятикнижия, А.П.Лопухин дает им совершенно рационалистическое объяснение: это и все казни египетские, и манна в пустыне, и переход, как через Красное море, так и через Иордан.

Новозаветная археология проф. Лопухиным излагается по работам аббата Вигуру. Во-первых, на основании библейских свидетельств, археологических памятников и сообщений античных историков доказывается, что разговорным языком Христа был арамейский, а не греческий, как считал Исаак Фоссий, и уж тем более не латынь, как писал Верндорф. Во-вторых, на основании свидетельств античных авторов, а также двух эпиграфических памятников - бронзовых табличек из Лиона (античныйЛугдун) и камня с надписью, найденного в 1764 г. в Тиволи (античный Тибур), доказывается истинность евангельского свидетельства о Квириниевой переписи. В-третьих, вопреки мнению Давида Штрауса о том, что Лисаний Четвертовластник умер за 60 лет до событий, в контексте которых он упомянут в Новом Завете, доказывается, что кроме Лисания, упоминаемого Иосифом Флавием, существовал и иной, современник кесарей Тиверия и Ливия, как о том свидетельствует его надпись, найденная на развалинах Авилы английским путешественником Ричардом Пококком. В-четвертых, историческая достоверность книги Деяний Апостольских, подвергавшаяся многочисленным нападкам критики XIX века подтверждается такими фактами, как находка монеты о. Кипра, подтверждающая именование начальников острова проконсулами; а кроме того находки надписей, подтверждающие наименование начальников г. Фессалоники политархами, ранее встречавшееся лишь в книге Деяний, а начальника о. Мальты - "первым на Мальте". Собран был проф. А.П. Лопухиным и иной материал, уточняющий представления людей его времени о новозаветной эпохе.

 

 

Деятельность на ниве полевой библейской археологии сотрудников Императорского Православного Палестинского Общества и Русской

Кроме "кабинетной" библейской археологии, привлекавшей результаты чужих исследований, в последней четверти XIX в. начинаются первые полевые исследования отечественных ученых. Основная роль в их проведении принадлежала основанному в 1882 г. Императорскому Православному Палестинскому Обществу,[197] а также основанной еще в 1849 г. Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Эти учреждения в результате целенаправленных и энергичных действий своих руководителей стали владельцами земельных участков, как в Иерусалиме, так и в других частях Палестины, и притом как раз в местах, насыщенных в археологическом отношении, где были найдены исторические памятники первостепенной возможности.

Согласно первому параграфу своего устава, Императорское Православное Палестинское общество, созданное исключительно с ученой и благотворительной целями, поставило одной из самых главных своих задач «собрать, разрабатывать и распространять в России сведения о святых местах Востока». Соответственно этой задаче, в обществе был учрежден специальный отдел ученых исследований и изданий, сотрудники которого предприняли первые опыты русских раскопок в Палестине и восполнили существенный пробел в отечественной археологической деятельности на Ближнем Востоке, взяв на себя дело исследования и изучения палестинских древностей.

В марте 1859 г. первый русский консул в Иерусалиме В.И. Дорогобужинов купил участок в 140 кв. сажен и террасу вдоль развалин церкви Санта Мария Латина. Эта земля, принадлежавшая ранее коптскому монастырю, была куплена для возведения здесь дома консула. В 1860 г. для консульского дома выбрали другое место – Мейданскую площадь. Таким образом, участок оставался свободным и представлял собой замусоренный пустырь с остатками каких-то развалин. В 1859 г., по распоряжению Дорогобужинова начата его расчистка и были произведены пробные раскопки всего приобретенного участка. В июле того же года была приобретена дополнительная территория, и русский участок расширился. В 1859-1861 гг. очистка этого места велась постоянно, при этом были открыты руины древних стен и византийской арки. Открытие этих интересных памятников древности побудили Дорогобужинова в феврале 1861 г. представить правительству подробную записку с ходатайством о необходимости приобретения дополнительных земельных участков, примыкающих к русскому владению, причем указывалось на важное археологическое значение этого места и на возможность открытия остатков атриума, портика и пропилеев построенной по приказу императора Константина базилики. Это ходатайство было удовлетворено, и в 1863 г. часть указанных территорий была приобретена Россией.

Археологические исследования на русском участке в Иерусалиме производил в феврале 1864 г. французский ученый М. Вогюэ; 1865 г. - английский палестиновед и археолог К. Вильсон; летом 1874 г. - француз К. Клермон-Ганно. Важнейшие же открытия были сделаны начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным). Архимандрит Антонин прибыл в Иерусалим 11 сентября 1865 г. и с первых дней своего пребывания в Святой Земле уделял большое внимание научным исследованиям, связанным с библейской археологией. К раскопкам на русском участке он мог приступить лишь в марте 1883 г., когда был получен на это фирман от турецкого правительства.

Одним из важных открытий, сделанных архимандритом Антонином, было обнаружение остатков древней стены, что помогло по-новому и более правильно понять евангельское повествование о распятии и погребении Спасителя. Дело в том, что величайшая христианская святыня – гроб Господень – находится в настоящее время внутри стен Иерусалима, между тем как, согласно Священному Писанию, тело Богочеловека было положено «вне стен» (Ин 19:20; Евр 13:12), поскольку по иудейскому обычаю, кладбища находились за чертой города.

Ранее некоторые западные палестиноведы считали, что стена проходила севернее храма Воскресения, вследствие чего уже во времена земной жизни Спасителя нынешние гроб и Голгофа должны были находится внутри тогдашнего Иерусалима и, следовательно, не могли считаться подлинными. Раскопки, проведенные архимандритом Антонином, опровергли это мнение. Открытие и исследования истинного направления второй стены вскоре подтвердились изысканиями архитектора К. Гика, более 40 лет изучавшего топографию Иерусалима. Результаты раскопок на русском участке в Иерусалиме были подробно описаны архимандритом Антонином и Шиком и составили 7-й выпуск сборника Православного Палестинского Общества за 1884 г.

Но и этим не ограничились плоды археологической деятельности архимандрита Антонина (Капустина) в Иерусалиме. Археологическая ценность русского участка была настолько велика, что помимо отыскания остатков древнееврейской эпохи, архимандриту Антонину удалось обнаружить сооружения, принадлежавшие к более позднему времени: колонны, арки и остовы столбов, а также остатки нескольких поперечных стен.

Произведенные на русском участке раскопки и найденные здесь остатки древнееврейской стены, порога Судных врат, арки базилики Константина и пристроек византийской эпохи, естественно, потребовали со стороны ИППО сооружения зданий для защиты от непогоды. Для этого Палестинское общество нашло возможным всю северную часть, где были сосредоточены главные реликвии, связанные с евангельскими событиями, реконструировать так, чтобы к ним был свободный доступ паломников, здесь же предполагалось устроить археологический музей.

13 сентября 1887 г. трудами Палестинского общества был заложен первый камень нового здания. К 1891 г. было закончено строительство сооружений, которые должны были охранять древние святыни. Порог Судных врат, открытый при раскопках, был огражден решеткой, и по обеим стенам были помещены иконы, а сверху на арке повешены лампады.

Некоторый вклад в археологические исследования Святой Земли внесли сотрудники основанного в 1894 г. Русского археологического института в Константинополе.[198] Хотя основной областью интересов РАИК была византология, однако его ученые предприняли несколько археологических разведок по всему Ближнему Востоку, и даже провели раскопки на участках Русской Духовной Миссии, доставив богатый археологический материал работникам ИППО.[199]

Археологическая экспедиция 1891 - 1892 гг., проводившаяся по инициативе ИППО и при участии Я. И. Смирнова,[200] а также экспедиции ИППО в 1898 г. в Заиорданье,[201] в 1908 г. на Синай, а в 1913 г. - в Тивериаду,[202] привели к тому, что отечественная библейская археология поднялась к 1914 г. на уровень, в некоторых отношениях превышавший европейские, и уж тем более американские достижения в этой области.

Исследователями из ИППО была начата публикация научно-просветительских изданий ("Православный Палестинский сборник", "Сообщения ИППО" и др.). В них публиковалась оперативная и полная информация о новейших открытиях эпиграфического и этнографического характера, сделанных в экспедициях или музейных хранилищах, переводы важнейших источников, обзоры работ иностранных коллег. Издания были открыты для светских ученых (востоковедов, историков искусства и др.), участие которых определило высокий уровень публикаций. В 1901 - 1902 гг. по инициативе П. К. Коковцева ИППО уже обсуждало со специалистами по археологии Палестины возможность расширения полевых исследований, особенно археологических раскопок, вскоре был поднят вопрос о создании специального Палестинского института, аналогичного Русскому Археологическому институту в Константинополе (РАИК).

Начало Первой Мировой войны, в которой владевшая Палестиной Турция оказалась нашим противником, привело к эвакуации РАИК, и сворачиванию деятельности ИППО. Последовавшие же после 1917 года события и вовсе положили предел полевым исследованиям отечественных археологов во Святой Земле.

Работы церковных авторов после 1917 года в области библейской археологии.

Речь о работах церковных авторов послеоктябрьского периода в области библейской археологии следует, очевидно, начать словами одного из них, сказавшего, что "в силу печальных событий, происшедших в нашей стране ... русская библеистика, передовая в мировых масштабах в прошлом ... перестала существовать... Почти все из того, что мы сейчас изучаем в наших духовных школах, является наследием прошлого, которое просто не смогли уничтожить".[203] В свете вышеприведенного обстоятельства понятной становится основная направленность работ церковных авторов этого времени - систематизация дореволюционных наработок и тех жалких крох зарубежного археологического опыта, которые все-таки попадали в СССР. Ведь известно, что в послевоенное время отечественные светские востоковеды не имели доступа к зарубежной научной литературе даже в объемах, естественных для 30-х годов - свидетельством чему могут быть соответствующие жалобы на страницах Вестника Древней истории.

Одним из первых церковных систематизаторов был еп. Михаил (Чуб),[204] не только тщательно собиравший материалы по кумрановедению, но и использовавший их в апологетических целях.[205] Подобная направленность работ была крайне необходима в то время, когда та же кумранистика использовалась в целях атеистической пропаганды.[206] Апологетическую направленность имела также работа в области кумрановедения диакона А. Покладова, привлекшего все доступные в его время и в его положении западные источники - работы Аллегро, Бэрроуза и Жана Даниелу. Им же была отмечена главная причина терминологического единства ессейской и раннехристианской литературы - существование во времена Второго Храма общеупотребительной богословской терминологии, использовавшейся в апостольской проповеди для достижения всеобщего ее понимания. В работе также неоднократно и аргументировано объяснялись принципиальные отличия между ессейским и христианским вероучением. Подчеркнуто было также значение кумранских находок для решения многовекового спора о соотношении Септуагинты и масоретского текста.[207]

Особого внимания заслуживает работа о. Петра Русака, являющаяся первой отечественной попыткой изложить историю развития библейской археологии и обозреть ее открытия, сделанные до 1960-х годов, наиболее важные для доказательства истинности событий Священной Истории.[208] Некоторые работы того времени освещали подобным же образом отдельные периоды ветхозаветной истории - времена Иисуса Навина, Судей,[209] и плена Вавилонского.[210] Общей чертой этих работ было, во-первых, базирование на старом археологическом материале, а во-вторых, наивный триумфализм, вполне объяснимый противостоянием с атеистическим окружением. Первой современной научной работой в области библейской археологии, принадлежащей перу церковного автора послеоктябрьского периода является диссертация о. Николая Дивакова, посвященная археологическим сведениям о ветхозаветном Храме Иерусалимском. Прекрасный источниковедческий анализ и привлечение всей уже доступной к началу 90-х годов зарубежной литературы, научный подход к поставленной проблеме - все это делает работу о. Н. Дивакова знаковой. Знаковой в том плане, что и отечественная библейская археология все-таки может возродиться как самостоятельная наука.

Вторая половина 90-х годов ознаменовалась выходом в свет нескольких апологетических работ, посвященных важнейшему Новозаветному артефакту - Туринской плащанице,[211] и, кроме того, двух учебных пособий по археологии библейского мира[212]. Выход в свет этих изданий еще раз свидетельствует как о существовании интереса к библейской археологии, так и о возможности ее возрождения.

Отечественное востоковедение после 1917 года и его наработки, наиболее важные для библейской археологии.

Отечественные востоковеды после 1917 года в силу общеизвестных причин не могли заниматься непосредственно библейской археологией, однако будучи преемниками дореволюционной науки[213] они в силу своих професиональных интересов разрабатывали темы, входящие в область интересов библейской археологии. В 1920 году в Петербурге выходит книга известнейшего в дальнейшем советского востоковеда В.В. Струве "Израиль в Египте", продолжающая традиции библейской археологии.[214] Некоторые из более поздних работ В.В. Струве также освещают темы библейской археологии.[215] В фундаментальной работе "История древнего Востока", изданной в 1941 г., В. В. Струве продолжает, насколько это было возможно в те годы, традиции своего учителя Б. А. Тураева по историческому объяснению Ветхозаветной истории.[216] Это обстоятельство, а также то, что многие советские востоковеды более позднего времени были прямыми либо косвенными учениками В. В. Струве, обусловило историческую честность отечественных востоковедческих монографий и потому сделало их ценными пособиями для библейской археологии.[217]

В послереволюционное время продолжали развиваться отечественные школы египтологии,[218] изучения Древнего Междуречья, особенно усилившиеся после возобновления с 1933 года преподавания ассириологии в ЛГУ А. П. Рифтиным, учеником В. К. Шилейко, и изучения Передней Азии.[219] Большое влияние на изучение Передней Азии оказал созданный Н. Я. Марром Институт яфетидологических исследований (Яфетический институт). Центром древневосточных исследований оставался Эрмитаж, в Москве работали с материалами прекрасной коллекции В. С. Голенищева.[220] Новые научные издания охотно публиковали работы по истории Древнего Востока, в том числе имевшие прямое отношение к ветхозаветной тематике, историко-религиозным проблемам.[221]

К отрицательным чертам межвоенного периода в истории отечественного востоковедения безусловно следует отнести попытки поставить его на службу правившей идеократии. Попытки эти часто были успешными, достаточно вспомнить Н. М. Никольского, сына ранее упоминавшегося М. В. Никольского.[222] Начинавший в 1901 году как мало чем, кроме родства, известный востоковед, Н. М. Никольский был удостоен звания академика за вполне понятные заслуги.[223] Одни из первых работ Н. М. Никольского уже советского периода свидетельствуют о принятии автором идеологических установок новой власти.[224] Более поздние работы, для написания которых академик пользовался источниками из вторых рук, прямо соответствовали целям атеистической пропаганды и целям "новой" науки. Вот что писал он в одной из своих работ: "Марксистская историческая наука должна взять и разрушить... идеологический, реакционный бастион, должна разоблачить всю фальшь, научную несостоятельность и контрреволюционную сущность традиционных и подправленных под "науку" установок в области истории Израиля и Иудеи".[225] Не менее, а, скорее всего более печальным было принятие некоторых постулатов марксистской науки учеными той поры.

К серьезным последствиям привело объявление в 1933 г. В. В. Струве древнего Востока рабовладельческим обществом, а также проведение им своеобразной методологической революции в отечественном востоковедении. В результате ее изменилось не только отношение отечественных ученых к Древнему Востоку, но изменились и направления их работ, надолго превратив советское востоковедение в некое подобие палеосоциологии. Из разрабатывавшихся этим направлением тем для библейской археологии могут представлять интерес следующие: исследование социальной структуры ближневосточных обществ, предшествовавших сложению древнеизраильского этноса и повлиявших на его формирование,[226] исследование социально-экономических причин развития кочевничества во II-м тысячелетии до Р.Х., приведшее к массовому переселению за Евфрат ибрим, в том числе семейства Авраама,[227] работы о статусе "царских людей" Египта времени плена египетского[228] и Исхода,[229] обзоры особенностей социальной структуры разделенных царств,[230] и в особенности положения "пришельцев",[231] а также положения в соседних государствах.[232] Исследования положения иудеев послепленного периода как во Святой Земле,[233] так и в рассеянии.[234] Определенный интерес вызывают также работы, излагающие марксистский взгляд на такие известнейшие события, как например Иудейская война и разрушение Иерусалима римлянами,[235] а также на характер межгосударственных отношений в Библейском мире.[236]

Причиной того, что немало отечественных исследований 1960-х - 1970-х годов являются надежным фундаментом для современной библейской археологии, стало то обстоятельство, что эти годы стали для отечественного востоковедения временем восстановления интереса к общим проблемам Древнего мира, а также возобновления работ советских археологов в ряде библейских стран: в Египте, Сирии, Иране.[237]

Сейчас уже вполне можно очертить круг этих проблем: история, культура и религия до-израильских государств Ближнего Востока[238] и культур ему современных,[239] а также влияние их на общество ветхозаветного Израиля.

Особый интерес в этом плане вызывала древняя Финикия - давшая ему как хорошее (письменность), так и плохое (языческие культы).[240] Некоторые из авторов исследований подобного рода, развивая традиции Б. А. Тураева, систематизировали совершенно исключительный материал, дающий нам возможность не только лучше понять религию и культуру финикийцев и всех хананеев, но и в очередной раз убедиться в правильности и историчности ее оценки ветхозаветными авторами.[241] Интересны и важны исследования об устроении частной,[242] общественной[243] и религиозной жизни[244] обществ библейского мира.

Привлекали внимание отечественных востоковедов и такие проблемы как генезис древнееврейской письменности,[245] конкретизация условий эпохи поселения ветхозаветных патриархов в Египте,[246] история эллинизации Востока,[247] в особенности развитие религий того времени,[248] различные аспекты частной, общественной и религиозной жизни иудеев рассеяния.[249]

Из работ этого плана весьма интересно исследование проблемы историчности личности Ахикара, упоминаемого в книге Товит, и известного по многим внебиблейским древневосточным памятникам.[250]

Особый резонанс имела публикация в 1965 г. сведений о так называемой "Кесарийской надписи Пилата" - ведь в те же 60-е годы атеистическая пропаганда отвергала даже саму историчность личности Понтия Пилата.[251]

Смена в 1990-х годах идеологической направленности отечественной науки, а также более детальное ознакомление с методами зарубежной, междисциплинарной археологии, вызвала к жизни исследования по таким направлениям, как решение проблемы корреляции археологических и лингвистических данных в контексте этнолингвистических исследований,[252] этноархеологическая интерпретация ветхозаветного празднования субботы.[253]

Говоря об отечественных востоковедах советского периода нельзя не отметить их вклад в исследовании проблем кумрановедения. Само возникновение отечественного кумрановедения вполне можно считать весьма курьезным фактом - ведь ни один из советских ученых не принимал непосредственного участия в изучении рукописей Мертвого моря. Однако привлечение данных кумранистики исследователями истории раннего христианства, в том числе и в апологетических целях, обусловило соответствующий идеологический заказ на рецепцию этих данных советской наукой. После первых публикаций, часто носивших чисто описательный характер,[254] стала появляться масса научно-популярных изданий, спекулировавших на проблеме влияния кумранской общины на генезис христианства.[255] Не избежал определенной идеологической зашоренности и А. Д. Амусин, которого, тем не менее, мы можем назвать подлинным основателем и корифеем отечественного кумрановедения. Хотя первые работы Амусина носили научно-популярный характер,[256] в дальнейшем им было издано множество серьезных работ, находившихся на уровне западных первоисточников.[257] Анализ рукописей Мертвого моря стал для Амусина основанием для работ, освещающих вопросы, входящие в область интересов библейской археологии: религиозная теория и практика ессеев,[258] их взаимоотношения с другими известными сектами,[259] а также дисциплинарная практика,[260] проблема исторической достоверности книги пророка Даниила,[261] вопросы кодификации ветхозаветной традиции истолкования Священного Писания,[262] эволюция мессианских чаяний иудеев эпохи Второго Храма.[263] Издание в 1971 г. под редакцией И. Д. Амусина текстов Кумрана[264] стало отправной точкой для отечественных исследований ветхозаветных апокрифов, сохранившихся в пещерах Мертвого моря, и доносящих до нас малоизвестные детали религиозной жизни эпохи рубежа Двух Заветов.[265]

Венцом же отечественного кумрановедения следует, безусловно, считать работу И. Р. Тантлевского "История и идеология кумранской общины". Изданная в 1994 г. Институтом Востоковедения книга является наиболее полным исследованием всех проблем, поднятых находками у Мертвого моря.[266]