Вина по российскому гражданскому праву

Положения дореволюционного российского гражданского законодательства об ответственности должника за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства критиковались российскими цивилистами в связи с их неопределенностью и излишней краткостью, что не позволяло в полной мере учитывать степень виновности должника в нарушении обязательства. Так, Анненков отмечал, что действовавшее в тот период законодательство содержало положения о том, что всякий договор и обязательство, правильно составленные, налагают на договаривающихся обязанность их исполнить. Причем «договоры должны быть исполняемы по точному оных разуму, не уважая побочных обстоятельств»; «всякий договор и всякое обязательство в случае неисполнения производят право требовать от лица обязавшегося удовлетворения во всем том, что поставлено в них»; «всякий ущерб в имуществе и причиненные кому‑либо вред и убытки налагают обязанность доставлять вознаграждение»[946].

По поводу указанных положений российского законодательства тот же Анненков писал: «Они слишком безусловны, так как в них не только не упоминается о зависимости ответственности должника за неисполнение обязательства от его вины или небрежности, как в праве римском… но по отношению исполнения обязательств договорных указывается, что договоры должны быть исполняемы в точности, не уважая побочных обстоятельств, т. е. как бы обстоятельств внешних, посторонних, в наступлении их от воли должника не зависящих. На самом деле, однако же, возложение на должника безусловной ответственности за неисполнение обязательства, последовавшего даже не по его вине или небрежности, а от случая или непреодолимой силы, представляется до такой степени несправедливым, что нет ничего удивительного в том, что едва ли не все наши цивилисты, несмотря на существование в нашем законе означенных постановлений, высказались за невозможность и у нас возложения на должника такой безусловной ответственности за неисполнение обязательства»[947].

Например, Мейер утверждал, что и в России ущерб, происшедший для верителя по обязательству, может подлежать возмещению лишь тогда, когда он произошел от действия другого лица, нарушившего его права, потому что только нарушение прав рождает для лица, в этом виновного, обязанность вознаградить его, но не тогда, когда ущерб произошел от несчастного случая и когда нести его должен уже веритель, за исключением обязательств о доставлении родовых вещей. Вопрос об ответственности за неисполнение обязательств двусторонних должен быть разрешаем, по мнению Мейера, исходя из того, что действие должника, составляющее предмет обязательства, должно считаться за эквивалент обязательства верителя, вследствие чего следует полагать, что в тех случаях, когда исполнение должником действия, составляющего предмет обязательства, стало невозможным и им не исполняется, и веритель не обязан исполнять действие, составляющее предмет его обязательства по отношению к должнику[948].

Цивилисты той поры сходились во мнении, что необходимым условием ответственности за неисполнение обязательства является наличие вины должника в неисполнении. Вместе с тем в юридической литературе того времени велась дискуссия относительно необходимости учета вины должника в случае, когда обязательство не исполнялось в связи с невозможностью его исполнения в силу внешних причин, а также неисполнения должником двухстороннего обязательства при неисполнении своего обязательства его контрагентом.

К примеру, Кавелиным была высказана точка зрения, согласно которой, если та или иная сторона не может выполнить обязательства по причинам, не зависящим от ее доброй воли, оно прекращается, а когда одна из сторон, участвующих в обязательстве, не захочет его исполнить, то от другой зависит или также отказаться от его исполнения, или же потребовать от нее исполнения принудительными средствами[949].

По мнению Победоносцева, если сторона, обязанная к исполнению, когда наступило время исполнения, уклоняется от исполнения, она виновна в неисполнении и может быть принуждена как к исполнению, так и к платежу штрафа. Наличность вины и ответственности за неисполнение обязательства устраняется, когда причиной неисполнения было обстоятельство внешнее, не зависевшее от личной воли и сделавшее исполнение физически или юридически невозможным. Сама справедливость требует, чтобы должник освобождался от исполнения обязательства в тех случаях, когда внешние обстоятельства делают исполнение его безусловно невозможным. Так же точно и при обязательствах двусторонних договор подлежал прекращению в случаях невозможности его исполнения одной из сторон по причине наступления указанных обстоятельств, а стороны должны быть возвращены в то положение, в котором они находились до заключения договора. Победоносцев полагал, что при двусторонних обязательствах неисполнение обязательства одной стороной должно давать и другой стороне право отказаться от его исполнения в тех случаях, когда она имеет равносильное право требования к первой, которому наступил срок исполнения[950].

Гольмстен утверждал, что для возникновения ответственности должника за неисполнение обязательства необходима наличность или его умышленной вины (dolus) или, по крайней мере, его небрежности или неосторожности (culpa). Однако за неисполнение обязательства, последовавшее от случая (casus) или непреодолимой силы (vis major), должник ни в каком случае не может быть привлечен к ответственности, за исключением только тех случаев, когда сам закон возложил на него ответственность и за случайное неисполнение обязательства или же когда должник допустил просрочку в исполнении[951].

По мнению Пирвица, необходимо различать условия ответственности должника за неисполнение самого обязательства и за последствия, происшедшие от его неисполнения, т. е. за тот вред или убытки, которые мог потерпеть веритель от неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства. Именно ответственность должника за неисполнение самого обязательства, т. е. за недоставление верителю самого предмета обязательства (невозвращение займа, вещей, взятых на хранение; неуплата вознаграждения за выполненные работы и т. п.), не должна быть поставлена в зависимость от его вины в неисполнении обязательства, вследствие чего верителю всегда должно принадлежать право требовать от должника возврата его денег или вещей или же уплаты следуемого ему вознаграждения. Между тем ответственность за убытки, происшедшие от неисполнения обязательства, напротив, может быть возлагаема на должника только при наличии его вины, за исключением только того случая, когда бы должник прямо при заключении договора принял на себя ответственность и за случай. При обязательствах двусторонних каждая из сторон может быть признаваема обязанной к исполнению обязательства под условием исполнения обязательства другой стороной в ее пользу, поэтому должник, не исполнивший обязательство вследствие наступления каких‑либо случайных обстоятельств и потому подлежащий освобождению от обязанности его исполнения, должен вместе с тем лишаться и права на требование исполнения обязательства от другой стороны в силу того общего начала, что страх за случай должен нести собственник вещи. По этим положениям, по мнению Пирвица, ответственность должника за неисполнение обязательства может подлежать определению, однако лишь только до момента допущения им просрочки в исполнении, по наступлении которого должник, напротив, должен быть признан обязанным отвечать за неисполнение обязательства, происшедшее и от случая[952].

С мнением названных авторов о том, что наступление одних только внешних обстоятельств, делающих исполнение обязательства невозможным, может считаться основанием освобождения должника от ответственности за его неисполнение, не соглашался Шершеневич, по мнению которого невозможность исполнения обязательства может быть как объективной, т. е. такой, которая может освобождать от ответственности каждого, так и субъективной, или такой, которая может освобождать от этой ответственности данного должника. Эту позицию разделял и Анненков[953].

Естественно, научные дискуссии вокруг понятия вины должника в неисполнении обязательства и влияния факторов, связанных с наличием или отсутствием вины, на ответственность по обязательствам были в центре внимания российских правоведов при подготовке проекта Гражданского Уложения. В результате в проекте появилась ст. 1650, предусматривающая, что должник отвечает за убытки, причиненные верителю неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, если не докажет, что исполнение обязательства вполне или в части сделалось невозможным вследствие такого события, которого он, должник, не мог ни предвидеть, ни предотвратить при той осмотрительности, какая требовалась от него по исполнению обязательства (случайное событие).

В материалах Редакционной комиссии говорится, что по вопросу ответственности должника за неисполнение обязательства, или, что то же, о вине его, наличием которой обусловливается ответственность, следует прежде всего заметить, что вина должника явствует сама собою, если он не исполняет обязательства, несмотря на то что имеет возможность исполнить его. «Вопрос же о том, не исполнил ли должник обязательство с умыслом причинить верителю убытки или без умысла, а лишь относясь безразлично к сознаваемому или невыгодному положению верителя, не получающего удовлетворения, не имеет никакого значения для имущественной ответственности»[954].

Таким образом, вопрос о том, ответствует ли должник за неисполнение или, напротив, освобождается от обязательства, возникает лишь тогда, когда должник не имеет возможности его исполнить. В этом именно случае необходимо определить, является ли эта невозможность следствием вины должника или независящих от него обстоятельств.

Невозможность исполнения обязательства признавалась российскими правоведами, когда предмет исполнения уже после возникновения обязательства погиб, изъят из обращения, утрачен или на законном основании поступил в собственность третьего лица или когда должник был не в состоянии исполнить то чисто личное действие, к которому он обязался. Недостаточность имущества должника для удовлетворения верителя, даже если она имела место вследствие не зависящих от него случайностей, не считалась невозможностью исполнения обязательства, т. к. то обстоятельство, что должник сделался неоплатным не по собственной вине, не может служить основанием к освобождению его от исполнения по обязательству из имущества, какое впоследствии может у него оказаться, что привело бы к обогащению должника за счет верителя. В связи с этим вопрос о невозможности исполнения совсем не возникает в тех обязательствах, исполнение которых зависит единственно от достаточности имущества должника. Таковы все обязательства, имеющие предметом деньги и вообще вещи заменимые, а также такие чисто личные действия, при совершении которых личность должника не имеет значения, т. к. первые находятся всегда в обращении, а последние могут быть совершены кем‑либо другим по поручению должника или на его средства.

Исходной точкой для правила, по которому в каждом отдельном случае должно быть определяемо свойство невозможности исполнить обязательство, произошла ли она по вине должника или случайно, служит сущность обязательства: лицо, обязанное к определенному действию, обязано вместе с тем, с одной стороны, не совершать какого‑либо действия, могущего воспрепятствовать исполнению того, что составляет предмет обязательства, и с другой стороны, принять меры к тому, чтобы обязательство было исполнено.

В тех случаях, когда должник совершает какое‑либо действие, лишающее его возможности исполнить свое обязательство (например, уничтожает или передает третьему лицу вещь, которую он обязан передать верителю), умышленная вина (dolus) с его стороны явствует сама собою. Причем вопрос о том, поставил ли себя должник в невозможность исполнения умышленно или без умысла, и здесь не имеет правового значения.

Если же непосредственной причиной невозможности исполнения явились действия третьих лиц или силы природы, т. е. обстоятельства внешние, возникает вопрос, не было ли совершено со стороны должника какое‑либо неосторожное действие, способствующее наступлению этих обстоятельств, и было ли им сделано все зависящее от него, чтобы предотвратить их наступление. Ответственность должника в этом случае вытекает из наличия вменяемой ему в вину неосторожности, состоящей в недостаточной внимательности его к своему обязательству, в совершении того, чего ему совершать не следовало, в нерадении о том, о чем заботиться он был обязан[955].

Российские цивилисты особо обращали внимание на то, что для наличия вины требуется, чтобы должник предвидел, что его действие или упущение может иметь более или менее отдаленным последствием невозможность исполнения обязательства. Но так как должник обязан внимательно относиться к своей деятельности, то одно непредвидение им того, что он мог предвидеть, составляет само по себе упущение с его стороны, и, следовательно, «для вменения ему в вину обстоятельств, о коих идет речь, нечего останавливаться на том, в самом ли деле он сознавал причинную связь этих обстоятельств с совершаемым им действием или упущением, т. е. предвидел наступление их; достаточно, если он мог сознавать эту связь, имея возможность предвидеть наступление означенных обстоятельств»[956].

Вместе с тем подчеркивалось, что личные качества ума и воли должника не могут служить основанием для разрешения вопроса о том, мог ли он предвидеть наступление известных обстоятельств или нет, так как постановление ответственности должника в зависимость от его личных качеств внесло бы шаткость и неопределенность в обязательственные отношения, юридическая сила которых выражается в ответственности. Отсюда очевидна необходимость установления общей мерки возможности предвидения, обязательной для всякого должника, независимо от качеств, свойственных данному должнику лично. То, что, согласно мерке, может быть предвидено, должно быть предвидено. Сказанное в равной степени относилось российскими цивилистами и к возможности изыскания должником мер для предотвращения обстоятельств, могущих воспрепятствовать исполнению обязательства.

В качестве мерки возможности предвидения и предотвращения предвиденного признавалась соответствующая степень внимательности, радения, старания. «Всякое обстоятельство, которое, при применении должником обязательной для него внимательности, могло быть им предвидено и предотвращено, подлежит вменению должнику в вину, ибо он должен был его предвидеть и предовратить. Напротив того, обстоятельство непредвидимое и непредотвратимое при применении обязательной для должника внимательности, хотя бы оно могло быть предвидено и предотвращено, если бы должник отнесся к своему обязательству с большею внимательностью, нежели та, к которой он был обязан, следует признать случайным»[957].

Общим правилом для признания должника соответственно виновным или невиновным в неисполнении обязательства проект российского Гражданского Уложения признавал отвлеченное понятие о степени осмотрительности рачительного, заботливого хозяина. Для отдельных видов договорных обязательств в проекте предусматривалась та степень осмотрительности, какая требовалась от должника по исполнению соответствующего обязательства, его простоты или сложности, а также большей или меньшей опасности и важности последствий неосмотрительности, притом что по общему правилу должник отвечает за всякую вину и только в некоторых, точно определенных, случаях признавалось справедливым оказать должнику снисхождение, ограничив его ответственность лишь упущением заботливости, обыкновенно прилагаемой им к собственному имуществу, т. е. конкретной виною, или только грубой неосторожностью, грубой виною, или даже только умышленной виною.

Примером конкретной вины должника могла бы служить норма, содержащаяся в ст. 1903 проекта, согласно которой применительно к договору хранения предусматривалось, что принявший вещь на хранение безвозмездно обязан заботиться о ее целости и сохранности с осмотрительностью, какую он прилагает к собственным вещам.

В качестве иллюстрации использования в проекте ГУ конструкции грубой неосторожности, грубой вины можно привести следующие положения: со временем просрочки со стороны верителя должник лишь тогда отвечает за невозможность исполнить обязательство, когда исполнение сделалось невозможным вследствие умысла или грубой неосторожности (ст. 1677); поверенный, исполняющий поручение безвозмездно, отвечает за убытки, причиненные лишь по грубой неосторожности (ст. 2054).

Случаи ответственности должника лишь за умышленную вину предусматривались, например, в ст. 1794 проекта, согласно которой даритель, который, зная о скрытых недостатках даримого имущества или о правах третьего лица на это имущество, умышленно не предупредил о том одаренного, обязан вознаградить его за убытки, понесенные вследствие недостатков или отсуждения подаренного имущества; в ст. 1882, в соответствии с которой ссудодатель, умышленно скрывший недостатки переданной в ссуду вещи, отвечает за убытки, понесенные ссудопринимателем вследствие этих недостатков.

Еще раз подчеркнем, что названные формы вины: конкретная вина, грубая неосторожность, умышленная вина – использовались российскими цивилистами лишь применительно к отдельным видам обязательств. В общей же части обязательственного права общим правилом признавалось то, что должник не подлежит ответственности за убытки, если обязательство не исполнено не по его вине (т. е. умысла и неосторожности) или, что то же самое, вследствие случайного события.

При подготовке проекта Гражданского Уложения предметом обсуждения был и вопрос о бремени доказывания наличия (или отсутствия) вины должника в неисполнении обязательства, который формулировался российскими цивилистами следующим образом: «Обязан ли должник доказать, что неисполнение им обязательства произошло без вины с его стороны, или, напротив того, веритель должен доказать, что неисполнение подлежит вменению в вину должнику»? Специально подчеркивалось, что «этот вопрос разрешается в пользу верителя и против должника… Должник обязан доказать как невозможность исполнения, так и то, что она произошла не по его вине»[958].

Веритель – истец лишь тогда обязан доказать вину должника – ответчика, когда вина является элементом того события, из которого произошло обязательство, а именно в случае возникновения обязательства из недозволенного деяния (деликтные обязательства).

Что же касается психических аспектов вины, преобладающих в юридической литературе советского периода, то российские цивилисты говорили лишь о психическом состоянии нарушителя, имея в виду его вменяемость (или невменяемость). Например, у Шершеневича находим: «Вина предполагает такое психическое состояние действовавшего, в котором он имел представление о неизбежности или возможном вредном последствии своего поведения, уклоняющегося от юридически нормального. Возложение на него ответственности за причиненный им вред стоит в зависимости от способности представлять себе последствия своих действий. Где этого условия нет, там, по принципу вины, нет и гражданской вменяемости. Поэтому законодательства не возлагают гражданской ответственности, по невменяемости, на детей, на страдающих душевной болезнью, на пораженных временно потерей вменяемости, например… в состоянии горячечного бреда»[959].