ЗАКРОМА МЕРТВОЙ РОДИНЫ

 

С самого утра началось. Сначала Димка Слепой пришел, передал, что к обеду общее собрание намечается и быть строго обязательно. Данил пожал плечами — надо, так надо. Потом Сашка заглянул — был он накрепко перебинтован, словно мумия, но выглядел живее некуда. Выложил новости — и когда только узнать успел? Оказывается, Родионыч вызывал всех — не только мужиков, но и женщин. И это уж вообще было из ряда вон — на памяти Данила такие общие собрания случались от силы два-три раза, и все по чрезвычайным событиям. Подумали, поговорили — плюнули, так ни к чему и не придя. Потом, едва Сашка ушел, — нате вам, Иринка с Ольгой с фермы вернулись. Растерянные, не понимают ничего. Говорят — всех распустили, велено на собрание явиться. Да где это видано, чтоб с ферм рабочих убирали посреди дня?! Такое вообще в первый раз! Ну и, в конце концов, перед самым обедом, Герман заскочил. Поделился:

— Я полковника нашего ни разу таким еще не видал. Говорит, говорит — и умолкнет на полуслове. Или на вопросы невпопад отвечает, видно — думает о чем-то своем, и крепко думает. Глаза словно внутрь повернуты. И какая-то прямо даже тоска во взгляде порой проскальзывает — прямо жуть берет! По всему видать — новости сегодня будут горячие…

— К чему готовиться-то? — спросила Ирина.

Герман пожал плечами:

— А кто знает? Что-то будет… Поглядим…

В половине двенадцатого Данил выглянул за дверь — мимо по коридору мелкими группками тянулись люди.

— Э, Добрыня, ты дома еще?! — Данил оглянулся — Михалыч с женой. — Давай быстрее, а то все места займут!

Пожалуй, действительно следовало поторопиться.

Зал Совета был полон — яблоку негде упасть. Даже в проходах народ стоял. Данил кое-как устроил Иринку с Ольгой на сидячие места, сам встал тут же рядом, в проходе.

Председательствовал полковник. Слева от него, за столом, накрытым красной материей, сидел Плюшкин. Справа — Коробочка. Оба выглядели взволнованными, переглядывались, о чем-то переговаривались за спиной Родионыча. Тот молчал, смотрел в одну точку, думал. Народ потихоньку шептался, шуршал, стучал креслами, возился, шаркал ногами — словом, создавал весь тот легкий шумовой фон, который всегда бывает при большом скоплении людей, терпеливо ожидающих начала чего-то интересного. Все знали, что торопить Родионыча бесполезно.

Пока начальство собиралось с мыслями, Данил огляделся, ища напарника. Сашка с семейством обосновался в стороне, в нескольких рядах от него, ближе к выходу. Помахал рукой, склонился к сидящему рядом сынишке, указал пальцем на товарища. Тошка, бойкий четырехлетний пацаненок, расплылся во все двадцать зубов, замахал дядьке Данилу, своему крестному. Данил махнул в ответ. Хотел было найти Германа, да поздно — полковник поднялся, обошел столы, встал на пятачке, у передних рядов кресел, оглядел собрание. Народ примолк.

Родионыч начал как всегда без предисловий, по-военному:

— Итак, во-первых, здравия желаю всем собравшимся.

— Здорово, Петрович… Здравия желаем, товарищ полковник… И вам не хворать… — полетело по рядам.

— Во-вторых, чтобы не затягивать, перейду сразу к делу. Как вы все знаете, не далее как вчера противник, с которым мы вели довольно успешные боевые действия, запросил перемирия и прислал переговорщиков. Результат нашего общения — отмена военного положения.

Народ хранил безмолвное молчание, ожидая более волнующих известий. Полковник, не дождавшись реакции, кашлянул и продолжил:

— Кроме того — и это, как вы понимаете, действительно более важное в нашем положении известие — нам предложили долю в деле, которое сулит если и не огромные барыши, то уж наполнение наших пустеющих складов — точно.

Вот теперь люди зашумели — новость и впрямь была важная. Припасов на складах оставалось все меньше и меньше, а взять новые негде. На одних грибах не просидишь, чайку со сгущенкой и каши с тушенкой тоже хочется.

— Это где ж такие богатства-то сохранились? — крикнули из зала.

Полковник обернулся на голос и уронил одно-единственное слово:

— Росрезерв.

Народ примолк на секунду, переваривая услышанное, а потом загомонил с удвоенной силой. Еще бы! Росрезерв! Слово-то какое!

О Росрезерве в Убежище знали все от мала до велика. О Росрезерве рассказывали сказки маленьким детям, и если взрослые имели об этом ведомстве хоть какое-то представление, то для детей это понятие было чем-то вроде пещеры Али-Бабы и сказочной, полной богатств земли Эльдорадо в одном флаконе.

— Надеюсь, все знают, что такое склады Росрезерва? — продолжал меж тем полковник. — Или объяснить?

— Объясните Сергей Петрович, — Данил увидел, как со своего места поднялся михалычев Тимоха. — Вы-то знаете, причем, видимо, довольно конкретно, а мы — те, кто родился и вырос после Начала, о Росрезерве имеем лишь то представление, которое слышали из сказок на ночь. Я, например, аж до семнадцати лет верил, что это такой остров, где текут молочные реки в кисельных берегах, вся земля сплошь из шоколада, на деревьях растут булки и батоны, а на лугах с чистой изумрудной травкой пасутся жирные овечки и коровки. Уже жареные, притом… Так что никаких четких сведений, одни слухи. Надо бы прояснить…

По рядам прошел шум, зал расцвел улыбками. Полковник тоже усмехнулся.

— При Союзе об этом ведомстве, тогда еще Госрезерве, тоже ходило немало слухов и домыслов. Что ж, расскажу вам немного из того, что я знаю по роду своей деятельности. Хм… бывшей деятельности, — поправился он. — Итак. Федеральное агентство по государственным резервам — одна из самых закрытых структур, работавшая под грифом «строго секретно». Расположение его объектов, все данные о том, что, где, как и сколько хранят, — все это когда-то было государственной тайной. И не думаю, что эта тайна раскрыта теперь, — людей, знающих координаты объектов, наверняка практически не осталось. И такая закрытость была характерна не только для нашей страны — информация о закромах родины засекречивалась в любой стране мира. Многие склады, на которых хранится продовольствие, залегают глубоко под землёй — в шахтах, соляных выработках. И это не только для того, чтобы коварный враг не догадался, но также с целью приближения условия хранения продуктовой закладки к идеальным — в таких пещерах температура и влажность всегда держатся на одном уровне. Дополнительного оборудования нужно гораздо меньше, чем если бы такой склад строился на поверхности.

Эти хранилища Росрезерва — комбинаты — создавались в период холодной войны и задумывались как неуязвимые объекты, способные выдержать не только природный катаклизм, но и прямое попадание атомной бомбы. Основные условия — отдаленность от населенных пунктов и наличие подходящей железнодорожной ветки. Что, скажу, забегая вперед, дает нам серьезные надежды на захват такого вот хранилища — бронепоезд-то вон он, под парами стоит…

Данил не успел среагировать — Иринка вытянула руку и вскочила со стула.

— Сергей Петрович, я не ослышалась? Захват?

Родионыч развел руками:

— А что ж ты хотела, дорогая моя? Такое богатство просто так на дороге не валяется. В Тот день комбинат, как и всегда, охраняла рота спецназа внутренних войск. Предполагается, что в шахте, где находятся склады, спаслись не только они, но и большинство работников комбината, девяносто процентов которых составляли женщины. Так что представляешь, какая мощная община там со временем образовалась? Да, придется немного повоевать. Но ведь для вас же воюем, для жен и детей! Этот поход — вопрос не обогащения , но выживания Убежища! Ты понимаешь вообще, сколько там добра?! Одна такая шахта, по задумкам, должна была обеспечивать несколько соседних областей — а это десятки миллионов человек — в течение целых трех месяцев! Ты можешь себе представить такую прорву еды?!

Ирина, кусая губу, уселась на место.

«Ну, жди теперь небольшой домашний скандалец, — подумал Данил. — Закушенная губа — это серьезно… Интересно, что ей не понравилось? То, что все это надо будет у других отбирать, или то, что мужа придется на войну провожать?..»

— Помимо колоссальных объемов разнообразного продовольствия и топлива, — продолжал рассказ Родионыч, — склады Росрезерва грузили запасами ценностей, которые хранились на случай возникновения чрезвычайных ситуаций, военных действий, экстренной экономической необходимости. Но, как видите, государству уже не понадобилось. Зато — нужно нам. Имеем полное право воспользоваться. В таких хранилищах есть абсолютно все: автомобили, запчасти, станки, сырье, металлы, стройматериалы, медикаменты, одежда… Всё, вы представляете? Всё! Всё это там есть, и всё это необходимо нам как воздух!..

Собрание завороженно внимало. Полковник только что набросал перед людьми ближайшее будущее и раскрасил его не в черные и красные цвета голода, лишений и смерти, а в ярко-голубые, желтые и зеленые цвета жизни, сытости, довольства. Кто же откажется от возможности жить без забот и хлопот, растить детей, радоваться каждому новому дню и проживать его легко и безмятежно? Если Родионычу требовалась поддержка людей — можно считать, что он ее уже получил, вне всяких сомнений. И Данил его поддерживал так же, как, наверняка, и большинство здесь сидящих, — Убежищу жизненно необходимо было пополнить запасы продовольствия, медикаментов, инструментов и прочего оборудования, столь необходимого для выживания.

— Понятно, что хранится все это давно, и многие продукты по нормативам Росрезерва давно уже просрочены. Но нормативы — это одно, а голод — не тетка, — выдал военный перл полковник. — Вы это отлично знаете — армейская тушенка при относительно низкой температуре может лежать и десять, и двадцать лет.

Данил припомнил, как когда-то в детстве дед рассказывал ему про два интересных случая — он тогда, маленький балбесик, только научился читать и, прочитав на банке тушенки, что срок годности ее давно истек, втемяшил себе в голову, что есть эти консервы нельзя. Вот тогда-то дед ему и рассказал, как в пятидесятых годах прошлого века сотрудники Главсевморпути обнаружили на острове Диксон в подполе ремонтировавшегося продовольственного склада банку консервов. На чудом сохранившейся этикетке было написано: «Щи с мясом и кашей, фабрика пищевых консервов Азибера в С.-Петербурге, 1900 год». Анализ содержимого показал, что банка сохранила герметичность, консистенция мяса удовлетворительная, запах нормальный, но при этом повышенное содержание олова и на вкус ощущается легкий металлический привкус. И еще один подобный случай произошел на Таймыре в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Там обнаружили «клад Толля» — продуктовый резерв, заложенный в вечную мерзлоту знаменитым ученым и полярным исследователей Эдуардом Толлем. Часть раритетных банок оставили на месте до следующих экспедиций, а часть привезли в Москву. На них значилось: «Пищевые консервы для войск. Щи с мясом и кашей. Порция на обед. Вес 1 фунт 70 золотников. Разбавляется водою в количестве 2/3 той жестянки, в которой находится консерв. Нагревается до кипения и кипятится не более 10 минут. Производство 1900 года». И те, у кого хватило решимости попробовать, — не пожалели. Было очень вкусно.

Данил тряхнул головой, отгоняя воспоминания. «Эх, дед, дед, как тебя не хватает…»

— …короче говоря, — Родионыч, оказывается, по-прежнему рассказывал, — все, что поступало в систему Росрезерва, проходило жесточайший отбор и контроль качества. За это отвечал целый научно-исследовательский институт. Словом, за качество хранящегося на складах провианта можно быть спокойным. И если мы упустим этот шанс — другого такого уже не будет. Всем известно, что положение с продуктами питания с каждым годом все хуже. Уже почти нет консервов, заканчивается крупа, сухари. Остатков — на год, не более. Доскребаем шоколад и сухое молоко. Да что там продукты — скоро исчезнет самое необходимое: фильтр-патроны для систем чистки и обеззараживания воздуха, машинное масло для дизелей и кислород для обогатительной системы! И если на грибах мы, возможно, еще протянем, то без воздуха и электричества — нет! И купить это у караванов в нужных нам количествах невозможно! Этот комбинат — наша последняя надежда! Решайте.

Собрание зашумело, загудело, обсуждая новость. С мест раздались единичные выкрики. Родионыч поднял руку, утихомиривая народ.

— Голосуем! Кто за?

Лес рук. Данил приподнялся на носки, глядя поверх голов и пытаясь сосчитать. Бесполезно. Абсолютное большинство.

— Кто против?

Вверх поднялось едва ли больше десятка ладоней. Данил скосил глаза на жен — Ирина тоже тянула руку вверх. Беря пример с нее, подняла руку и Ольга.

«…Вот дуры бабы…»

— Абсолютное меньшинство! — подвел итого полковник. — Тогда и говорить больше не о чем. Собрание закончено, прошу разойтись. Командиры групп быстрого реагирования — остаться. Сталкерам приказать не могу, но тем, кто желает принять участие в экспедиции, — добро пожаловать. Обещаю, что по окончании операции не обидим.

Данил дернулся было, намереваясь идти к столу, — и наткнулся на горящие яростной зеленью глаза старшей жены.

— Ты никуда не идешь, — твердо сказала Иринка, ухватив мужа за руку.

— Не дури.

— Не пущу!

— Сказал — не дури! — Данил тоже чуть повысил голос. — Ну-ка домой с Ольгой, быстро! Вернусь — поговорим.

Иринка, прищурив глаза, вскочила, хватая Ольгу за руку. Взметнулись черные волосы, стриженные под каре.

— Поговорим…

Данил вздохнул, провожая женщин взглядом. Усмехнулся. Ну что за человек! Теперь еще дома скандал разруливать. Ольга — та спокойнее, покладистее. А эта — как вулкан иногда. Как дед покойный: в голову втемяшит — не выбьешь.

У стола Родионыча и на креслах в первых рядах собралось уже человек сорок. Данил подошел, огляделся. Ага, Сашка тут, поглядывает на него через головы — ну понятно, уж ему ли не знать, что товарищ уже все решил. Куда один — туда и второй. Герман тут, Михалыч. Тимоха, Тарас и Артем Шалтай, лазающие по поверхности тройкой, — и они здесь. Вон Лёха Шрек над толпой возвышается — у Лёхи родители старенькие уже и три сестры на выданье. Лёха — партизан. После того, первого выхода, когда его чуть миксер не отоварил, отходить далеко от жилища он не решался, но тут, видимо, нужда заставила. Данил не раз приглашал его на поверхность, третьим в их с Сашкой пару, но Шрек только мычал и отрицательно мотал головой — боялся. А жаль, Лёхина сила была бы кстати. Так, кто тут еще… Вон Тандемы. Кроме братьев Данил разглядел также Локатора, Арийца, Бармаглота и Дуремара с Сундуком.

— Не толпимся, рассаживаемся! — голос полковника перекрыл легкий шум, производимый толпой. — Давайте-ка поближе, в первые ряды, чтоб я не орал.

Народ зашевелился, расходясь по местам. Данил присел на кресло, помахал рукой Сашке — подходи. Друг не заставил себя ждать, пробрался сквозь толпу, плюхнулся на занятое для него место.

— Ну чё, идем?

— А то… Твои-то как отреагировали?

— Да как… Расстроились, в общем… Но деваться-то некуда, понимают. Только вот Антохе надо растолковать.

— С моими поговорили б, что ли…

— Ирка?

— Ага. Глазищами сверкает.

— Хы… Это она может, когда что не по нраву, — Сашка ухмыльнулся — Иринку он знал прекрасно, все вместе ведь в одном Убежище росли. — Помнишь, как она против Ольги-то сначала была? А теперь?

— Неразлейвода, — Данил поморщился — вспоминать жуткое время не хотелось.

— Вот и теперь так же будет, — уверенно сказал Сашка. — Поймет. Обстоятельства так складываются, деваться некуда.

Данил вздохнул — хорошо говорить, когда жены смирные и покладистые. У Сашки Маринка — не его старшей чета, все указания и желания мужа выполняет. А Светка, младшая, со старшей пример берет. Так что в доме всегда тишь да гладь.

И все же Иришку он любил. Как не любить: как посмотрит зелеными своими глазищами — так и растворяешься весь…

Почувствовав толчок в бок, Данил вернулся к реальности. Оказывается, пока он тут растворялся, Родионыч уже начал что-то говорить и теперь неодобрительно поглядывал на него.

— Рассказывать о местоположении и конструкции шахты Росрезерва я сейчас не буду. По той простой причине, что сам ничего об этом не знаю. Однако сегодня вечером к нам прибудет майор Аббас, старший каравана. Для особо языкастых скажу отдельно: услышу хотя бы одну насмешливую реплику с места — язык вырву с корнем. Вы меня знаете, мое слово твердо. Да, схлестнулись, да, повоевали, попробовали друг друга на прочность. Но теперь этот майор — наш последний шанс на выживание, на нормальное будущее. А потому — максимум уважения. Ожидаем его в районе девяти. Так что всем, кто будет в составе экспедиции, — прибыть к этому времени в «Тавэрну». Пиво уже оповещен, так что лишнего народа там не предвидится. Майор и доведет более точные сведения — куда мы суемся, что нас ожидает и на что можно рассчитывать в результате победы. Пока же я хочу уточнить только количество. Записываться — по одному.

 

* * *

 

Домой Данил вернулся в начале седьмого. Пока шел по коридору — прикинул: время есть, сейчас пожевать — и можно в чайную отправляться. Наверняка народ загодя соберется новости-то обсудить!

Предвкушал вкусный и сытный ужин, который наверняка уже наварила младшая, — и совсем забыл о намечающемся скандале. Вспомнил только перед дверью, чертыхнулся про себя. Вздохнул, задерживая дыхание — и как в омут.

Вошел — тишина. Кашей пшенной пахнет, тушняком, грибами… Повозился в тесной прихожей, снимая ботинки, заглянул в жилую часть отсека — вот они, нате вам. Полный набор. На кровати — Ирина с Ольгой сидят, насупленные обе, на диванчике напротив — отец Кирилл. Данил вздохнул — разговора не избежать. Прошел в комнату, сел на свое место во главе накрытого уже стола, стоящего у задней стенки шкафа, отгораживающего малый тамбурчик.

— Здравствуйте, отец Кирилл. Какими судьбами? — в отличие от матушки Галины, Санькиного отца на «ты» он никогда не называл. Так уж с детства повелось — не мог и все тут…

Отец Кирилл внимательно смотрел на Данила, молчал. Иринка с Ольгой тоже помалкивали. Пауза затягивалась.

— Мент, что ли, сдох? Чего молчим? — Данил разозлился, но вида не подал. — Присаживайтесь к столу, батюшка, отужинайте, чем бог послал.

Спокойно положил себе в тарелку каши с тушняком, грибков. Происходящее злило его все больше и больше. Ну, Ирка, ну выдала… Ладно бы просто скандалила — склоки внутри семьи он давно уже научился гасить, — но посторонних зачем впутывать? Выносить сор из избы — последнее дело.

Отец Кирилл кашлянул.

— Спасибо за предложение, Даня, — глубоким, густым голосом, какой, по мнению Данила, и должен быть у батюшки, ответил он, — но некогда мне. Вот, зашел проведать вас — а тут, смотрю, раздор. Содом и Гоморра…

— Никакого Содома, — поморщился Данил, откладывая ложку в сторону. Какая уж тут еда… — Имеет место обычная женская глупость и нежелание отпускать мужа от юбки. Ирина начала, Ольга присоединилась. И вас, как вижу, втянули. В курсе вы, батюшка, из-за чего раздор-то?

Отец Кирилл степенно наклонил голову.

— Не богоугодное это дело, дети мои, — у других людей пищу отнимать. На смерть их обрекаете… Сказано же: не вступай на стезю нечестивых и не ходи по пути злых; оставь его, не ходи по нему, уклонись от него и пройди мимо…[51]

Данил вздохнул — ох и любил же отец Кирилл вот эдак цитатку привести — и смотреть после, как человек отреагирует.

— А самим-то жить и кашу кушать хочется? Или лучше сгнить побыстрее?

— На все воля Божья…

Данил кивнул:

— Возможно. Только я с этой волей категорически не согласен. Вы понимаете, отец Кирилл? Ка-те-го-ри-че-ски! И если воля Божья на то, чтобы сложить лапки и пухнуть с голодухи, — извините. Мы ведь с вами не раз спорили по этому поводу. Не собираюсь я смиренно ждать, пока он на нас манну небесную прольет, и вы это знаете.

Отец Кирилл склонил голову.

— Ты всегда был слаб в вере, Даня. Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя. Никогда не даст Он поколебаться праведнику. Православие учит смирению и стойкости. Только так мы сможем противостоять лишениям, обрушившимся на род людской. Страшный Суд — вот он, уже наступил, само Чистилище поднялось к нам из глубин земных, а ты и тебе подобные все не уйметесь. Помнишь ведь, что гордыня — один из грехов смертных?

— Какая еще гордыня, батюшка? Инстинкт самосохранения, и только. Пройдет полгода-год — и склады опустеют полностью. Уже сейчас в стандартный паек входят только грибы и сахар — лишь те продукты, которых у нас или много, или они хоть как-то восполнимы. Чем детей тогда кормить? Одними грибками сыт не будешь. И потом — детишкам мяско нужно, сгущеночка, молоко сухое и прочие деликатесы. А где взять? Так что не говорите мне про смирение и терпение. Православие учит не только этому. Православие учит также защищать Родину свою, свой дом, своих близких. Помните, батюшка, в Евангелии от Марка: если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот![52]Родину мы уже просрали, остались дом и семья. Так не мешайте сохранить хотя бы то, что осталось!

— Как же ты защищать дом свой и семью собрался? Грабя других людей по праву сильного? Сказано: лучше кусок сухого хлеба, и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором.[53]

— Не грабя, отец Кирилл, нет. Забирая то, что мне положено. Росрезерв — система государственная, хоть государства того давно и нет. А я, получается, — гражданин этого государства. И мне по всем законам положена часть всего того, что находится в том хранилище.

Однако довод этот, прозвучавший, надо сказать, несколько фальшиво даже для его автора, не произвел никакого эффекта на отца Кирилла. Он усмехнулся, покачал головой и сказал:

— Лукавишь ты, Даня, ой лукавишь… Вот послушай. В девяностые годы прошлого века — а был я тогда уже в достаточно сознательном возрасте, чтоб понимать, что вокруг неладное творится, — расплодилось в нашей стране разваливающейся бандитов немерено. И были средь них такие, кто называл себя рэкетирами. Так вот, действовали они теми же методами, что и ты мне сейчас излагаешь. Приходили к тому, у кого много, и говорили: «Делись. А нет — посмотришь, что с тобой будет». И если человек отказывался — творили свои черные дела. Убивали, жгли, резали…

— Ну да! Наверное, у них проблема так же остро стояла, как и у нас! — непочтительно перебил Данил батюшку, возмутившись этим несправедливым, на его взгляд, речам. — Знаю я про рэкет, дед рассказывал! Да только они к своим богатствам богатства добавляли! А мы — мы сейчас как нищий, у которого автомат есть и которому подыхать под забором не хочется!

— И то, и то — одинаково называется. Беру что хочу — по праву сильного. Но кто тебе сказал, что имеешь ты это право, право на применение силы, моральное право?

— Имею, — ни секунды не сомневаясь, твердо ответил Данил. — За мной — Убежище, дом, семья. Вот мое право.

— Тварь я дрожащая — или право имею… — тихо пробормотал отец Кирилл и печально покачал головой. — Но тот хотя бы сомневался, а ты — нет. Вот что печально…

Данил скривился. Достоевского он читал — книга в библиотеке имелась — и Раскольникова, откровенно говоря, не понимал и даже презирал. Мерзкий поступок, что и говорить… Убить старого человека, того, кто заведомо слабее тебя, — поступок, на мужской похожий мало. Уж лучше бы пистолет взял и на большую дорогу вышел. Или банк ограбил. Все достойнее, чем старуху убивать. И потом… Ну ладно, убил ты. Решился. Так будь хоть в том мужиком, что сопли до колен не распускай!

Да и вообще — сравнения подобные, если честно, сомнительно выглядят! Там — удар в спину, подлый, мерзкий! А здесь — ярость на ярость, сила на силу! Если правда, что полковник сказал, то схватиться насмерть с ротой спецназа и победить — поступок, достойный мужчины и воина!

— Ну и сравнили ж вы, батюшка! — фыркнул Данил. — Не старуху, чай, убивать идем! Что тут философии разводить?! Там — жизнь, и она нам нужна! Отдадут добром — хорошо. Да только ерунда все это, пустые рассуждения, и вы это сами прекрасно понимаете. Никто добром не отдаст того, на чем сидит, того, чем богат.

Санькин отец вздохнул:

— Что верно — то верно. Жадность людская этот мир в пучину ввергла, жадность людская его и погубит. Окончательно погубит. Вот и вас жадность обуяла. Что ни говори — а грабительство это, алчность… Смертный грех!

— Я жить хочу, — просто ответил Данил. Кивнул на притулившихся на кровати жён. — И чтоб вот они жили — тоже. И вы. И Санька с Маринкой, Светкой и Антохой. И Герман, и Михалыч, и Родионыч. Хочу, чтоб Убежище жило нормальной жизнью, а не цеплялось за последний кусок каши, банку тушенки, глоток воздуха. Таков закон жизни, батюшка. Не поймем мы друг друга никогда — на разных языках говорим.

— Да любят они тебя, пойми ты это! Потому и отпускать не хотят! — отец Кирилл, видя, что с позиций веры уговорить не получается, решил зайти с другой стороны. — А ну как погибнешь ты — на какую жизнь их обречешь?

Данил вздохнул:

— А я разве не люблю? Вот потому и иду. А не любил бы — оно мне надо? Ушел бы на поверхность и не появлялся здесь неделями — своя берлога у нас с Санькой имеется, и вы это знаете. Так нет, для них же стараюсь, как вы не поймете? Ладно — продукты! Разве нам не нужны лекарства? А одежда? А ремкомплект для дизелей, запасные части? А фильтры для вентиляционной системы? Трубы, взамен проржавевших, электрика, цемент, строительные материалы, инструмент? Да, на складах что-то есть — но не все, далеко не все! Как прожить без этого — подскажите! И если есть такая возможность — я никуда не пойду, обещаю!

Отец Кирилл вздохнул:

— Те же речи я и от своего отпрыска слышал. Думал, в меня он пойдет, к Богу повернется… Ан нет. Не смог я его в вере воспитать, ой не смог… Вот и теперь хотел отговорить — ранен, весь в бинтах — так нет, не хочет от тебя отставать. Пришел я, если честно, просить тебя, чтоб ты дома его оставил, — да, вижу теперь, зря понадеялся. Куда же вы лезете-то вечно, молодые… Что доказать пытаетесь? И, главное, — кому?

— И не отговорите, бесполезно, — пожал плечами Данил. — Не вините себя, правильно он воспитан. Настоящий мужик, понимает, что к чему. Он — даже со своим ранением — идет! Это его желание, и я ему не указ! Да, молодежь всегда лезет вперед, пытается быть первой, что-то доказать, найти смысл жизни, помочь кому-то. Знаете, батюшка, есть одна очень хорошая максима — жаль, не помню, кто сказал: если ты в молодости не был революционером — у тебя нет сердца; если к старости ты не стал консерватором — ты не нажил ума.[54]Так дайте нам наживать ума самим, не пытайтесь учить своим опытом, дайте учиться на своих ошибках!

Отец Кирилл только печально посмотрел на Данила — и махнул рукой, признавая бесполезность своих речей. Поднялся. Обернулся к так, похоже, и не двинувшимся за все время разговора Иринке и Ольге.

— Ну что ж, дорогие мои… Хоть и знал я наперед, что ни к чему не приведут уговоры мои, — а все ж попытался. Крепка вера мужа вашего в то, что за правое дело он стоит, лжи в душе его не чувствую. А раз так — Бог простит. Вам же могу посоветовать только одно — молитесь и повинуйтесь, ибо сказано: жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Для такого случая есть в католической вере святой, покровительствующий женам, чьи мужья ушли на войну, — Даниил Пандуанский. У нас не католицизм, православие, но и у нас свой святой найдется. Георгию Победоносцу молитесь, покровителю воинов. Коли горяча будет молитва ваша — вернется, даст Бог. Да и не привыкать вам — сталкер он, всегда по лезвию ходит. Ничего больше не могу сделать. Вот разве благословить, — он повернулся к Данилу, трижды перекрестил его щепотью, наклонил голову, прощаясь, и шагнул было через порог, да задержался…

Данил вопросительно посмотрел на него.

— И вот еще что, Даня… — с порога, глядя прямо ему в глаза, сказал отец Кирилл. — Запомни напоследок: право сильного — это палка о двух концах. И если ты поступаешь по праву сильного с другими, то будь готов, что однажды так же поступят и с тобой.

И дверь за ним захлопнулась.

— Не пущу! — взвизгнула Иринка, вскакивая. — Куда ты в герои вечно лезешь?! Все нервы мне измотал своими вылазками, по ночам спокойно не сплю! Как в рейде — так все из рук валится!

Ольга, сидя на кровати, тихо захлюпала.

— А тушенку ты хочешь кушать? — спокойно спросил Данил, глядя на жену. — А сахар? Кашку? А Ольга, вон, шоколадки любит… А у Сашки Тоха недавно заболел — по всему Убежищу лекарства искали и не нашли. Так и пришлось в ЦРБ опять лезть, на другой край города! Рассказать тебе, с какими приключениями туда добирались?! Да только и оттуда уже последнее вынесли! В следующий раз что прикажешь делать — подыхать?!

— Да пропади оно все пропадом! И тушенка твоя, и пшенка! И сахар! И ЦРБ… Лишь бы муж живой был, а там уж протянем!

— Мы-то протянем, а остальные? А детей ты на голодный паек посадишь?

— А будут ли они, дети-то… — Иринка безнадежно махнула рукой, устало присела на край кровати рядом с Ольгой, отвернулась.

— У нас нет — так другим достанется! — отрезал Данил.

Затрагивать больную тему не хотелось.

— И шоколодки мне не нужны-ы-ы… — с подвыванием вставила младшая. — Дань, че мы делать-то будем, если не вернешься-я-я…

— Тот, кто любит, должен разделять судьбу того, кого он любит,[55]— тихо ответил Данил. — Ждите, родные мои, и ничего не бойтесь. Я вернусь.

 

* * *

 

На вечернее собрание он все-таки успел. Пока утешал девчонок, да пока ужинали — часа три прошло, так что к чайной он подошел, опоздав всего минут на десять. Зашел — внутри полно народу. Сел на ближайшую скамью, обменялся с ближайшими соседями рукопожатием.

— Давно началось?

— Да нет, пару минут всего, — ответил сосед справа, длинный сухой мужик с погонялой Оглобля. — Еще и не сказали ничего, ждем…

«Тавэрна» представляла собой большой отсек, некогда переделанный из хранилища медикаментов. Площадь помещения позволяла без проблем разместить человек семьдесят одновременно, причем еще и оставалось место для свободного перемещения между стоящими по всему залу столиками. Сейчас столики эти всей гурьбой были сдвинуты к дальней стене, и народ сидел на скамьях, развернутых в сторону барной стойки.

Председательствовал как всегда Родионыч. Сидел за столиком, поставленным вдоль дальней стены, одним боком к стойке, другим — к переговаривающимся вполголоса мужикам. Рядом с ним, с правой стороны, сидел неизменный Плюшкин. А за стойкой, у стены, на которой у Пива всегда висели полочки с выставленной продукцией, стоял, опираясь кулаками о стол и внимательно разглядывая собрание, незнакомый Данилу мужик. Лет сорока примерно, среднего роста, плотный, широкоплечий, перепоясанный ремнями поверх песочного цвета камуфляжа. Глаза внимательные, цепкие, нос с горбинкой, прорезанный упрямой складкой лоб, аккуратная восточная бородка — и абсолютно лысый. Видимо, это и был тот самый старшой каравана, которого все с таким нетерпением ждали.

Едва Данил умостился, поднялся Родионыч. Аудитория притихла. Полковник, бормоча что-то себе под нос, оглядел собравшихся, повернулся к мужику за стойкой и кивнул. Тот кивнул в ответ, откашлялся.

— Итак — здравствуйте, уважаемые, — голос у незнакомца оказался зычным, поставленным. Командным. И — словно приправленным легким восточным акцентом. — Во-первых — представлюсь. Меня зовут Хасан аль-Фаттих ибн Аббас, и я начальник Первой Ударной бригады группировки Береговое Братство. Звание — майор. Возможно, вы слышали о нас?

Собрание тихо загудело, раздались выкрики с мест:

— Нет!..

— Не слыхали!

— Просвети!

— Что за «братство» еще на нашу голову…

— Хасан, ишь ты, — хрюкнул рядом с Данилом Оглобля. — Это откуда ж такая птица к нам залетела? Да еще и группировка какая-то…

На Оглоблю зашикали. Майор, между тем, продолжал:

— Расскажу, но кратенько. Группировка специализируется на охране караванов, ползающих по нашему необъятному континенту. Сфера интересов Братства простирается от Тихого до Атлантического океанов, и от Северного полюса до Индонезии. Организация у нас серьезная, включает в себя несколько тысяч человек одного только рядового состава. Есть перевалочные и центральная база, но о них, как вы понимаете, я распространяться не стану — информация секретная.

Он умолк, оглядывая публику и, вероятно, ожидая вопросов. Аудитория хранила настороженное молчание.

— Насколько я понимаю, все вы уже знаете, для чего мы здесь собрались. Тогда в общих чертах расскажу о том, куда нам предстоит сунуться.

Он взял мел и быстрыми движениями принялся чертить схему, сопровождая ее четкими комментариями.

— Территория комбината на поверхности представляет собой прямоугольник со сторонами порядка пятисот и семисот метров. Огорожена бетонным забором. По углам и через каждые пятьдесят метров вдоль забора — вышки.

Майор быстренько набросал мелом схематичный прямоугольник, обозначая кружочками искомые вышки.

— На поверхности из хозпостроек находятся только погрузочно-разгрузочные терминалы, складов нет. Все склады — под землей, на глубине сто двадцать — сто тридцать метров.

Народ, услышав такую цифру, загудел, зашушукался. Еще бы, сотня с гаком метром вниз — не шутки!

— А как там с воздухом? Задыхаются, поди-кась, на такой глубине? — послышалось откуда-то справа.

Данил приподнялся, поискал глазами интересующегося. Как его… Лютый, вроде, — небольшой мужичонка за сорок с чрезвычайно злобным выражением лица.

— С воздухом там отлично, — оторвавшись от схемы, ответил майор. — Воздух чистейший, горный, с содержанием кислорода в двадцать один процент. Это бывшие соляные копи, в таких до Начала оборудовали кабинеты для лечения астматиков. Температура и зимой и летом стабильно держится в пределах от восьми до десяти градусов.

— Да при такой температуре тама и жить-то холодно!

— А они там и не живут. Под землей находится только дежурная смена, а люди живут на поверхности, на территории комбината.

Собрание опять зашумело, обсуждая услышанное.

— А радиация?! — несколько человек, в один голос.

Хасан ибн Аббас усмехнулся:

— Излучение там практически отсутствует. Комбинат находится в глухих лесных дебрях, за сотни километров от ближайшего крупного города. При бомбардировке в тот район не упало ни единой бомбы. Радиация, притом в достаточно малых количествах, попала туда вместе с выпавшими осадками, и за последующие десять лет произошел ее полный распад, так что окрестности комбината на десятки километров вокруг чисты. Регистрируемый фон — треть рентгена, что достаточно безопасно для организма.

Хотя существование таких мест и не было откровением, в чайной повисла тишина, словно пропитанная напряженным ожиданием и надеждой. Через караванщиков до жителей Убежища доходили разрозненные слухи о том, что чистые земли сохранились, но никто из них не указывал точных координат — то ли сами не знали, то ли скрывали… Пройдет один караван — одни слухи: да, там-то и там-то — чистая земля, озера с незараженной водой и свежий воздух. Пройдет другой — и слухи совсем иные, зачастую совершенно противоположные. Кому верить?

Среди жителей Убежища постоянно велись споры, есть ли и впрямь на планете хотя бы один, хотя бы маленький клочочек чистой земли. Спорщиками как с той, так и с другой стороны приводились довольно убедительные аргументы в защиту своей теории, но аргументы — это одно, а факты — совершенно другое. И вот теперь приходит человек, который утверждает, что знает, где находится такое место! Что он знает совершенно точные координаты чистой земли, на которой можно жить без защитного костюма и противогаза! Да если это правда — десятки людей, и старики и молодежь, пойдут за ним на край света только для того, чтоб хотя бы одним глазком взглянуть, сделать хотя бы один глоток свежего, чистого воздуха, хотя бы один шаг без до смерти надоевшего защитного костюма и проклятущего намордника!

— Где ж такая местность сохранилась, просветите?! — заорал сидящий рядом Оглобля.

Майор Аббас, услышав выкрик и уловив настрой аудитории, отложил мел, оперся локтями о барную стойку, переходя на доверительный тон.

— Я знаю, в это трудно поверить, но, тем не менее, это правда. Доказательств я представить не могу, но хочу сказать, что таких кусочков по всей стране разбросано не так уж и мало. Где я только не бывал по роду своей деятельности, какие только караваны не сопровождала моя бригада. Несколько раз мы спускались на юг, до Астрахани и Каспийского моря, поднимались к северу, аж до Ухты, три раза переваливали Уральские горы… Так вот: чистые куски земли, где вокруг на несколько десятков, а то и сотни километров нет и намека на радиацию, сохранились преимущественно в самых дебрях, вдали от крупных городов и войсковых объектов. И чем дальше углубляешься на восток — тем больше их попадается. По ту сторону Уральских гор таких земель вообще не счесть. Там все обстоит с точностью до наоборот: чистой местности гораздо больше, чем зараженной, фонят только те области, где когда-то стояли крупные города, типа Новосибирска, Омска, Екатеринбурга, или местность вокруг крупных военных объектов. Вот и получается, что огромные города с миллионным населением превратились в могильники, а люди в мелких деревеньках, до которых никому нет дела, — выжили. Никто не станет кидать бомбу на деревушку, которая со всеми своими потрохами стоит хорошо если раз в пять, а то и в десять, дешевле этой бомбы.

— А западная часть? — спросили из аудитории.

Майор вздохнул, покачал головой:

— Москва, Питер, Новгород, Тверь — всех этих городов больше не существует. Пройти на запад очень трудно из-за высокого радиационного фона. Последний раз мы пробовали прорваться в ту сторону года три назад, по федеральной трассе М-5 «Урал». До Рязанской области — еще нормально, ехать сравнительно безопасно. Трасса, конечно, уже никакая, я бы сказал, что как таковой ее больше нет, только общие контуры, но на тяжелой технике, типа БТР или «Уралов», продвигаться можно, и довольно быстро. Только вот даже к Рязани по трассе уже не пройти, начинает зашкаливать. Семьсот — восемьсот рентген — такое излучение там норма. Боюсь даже и думать, что представляет собой местность на территории Москвы или Питера. Хотя ходят слухи — именно там люди и выжили, вроде бы, укрывшись в метро. Строилось-то оно как противорадиационное убежище, так что шансы есть.

— А по М-6 не пробовали пробиться? — спросил Оглобля. — Я с батькой, когда малой еще был, на Москву ездил через Тамбов. Там как?

Майор кивнул:

— И там бывали. Если я не ошибаюсь, после Тамбова трассы сближаются и идут параллельно на расстоянии пары сотен километров, так что в плане зараженности местности большого отличия нет. Уже на подъезде к Ряжску — девятьсот рентген.

— А если не по трассе, а по полям?

— Не пробовали. Не везде ведь чисто поле, леса кругом, а в лес — я имею в виду серьезный лес, не осинник какой-нибудь — даже на тяжелой технике не сунешься. Пешком — глупо, да и просто-напросто бесполезно. Куда идти? В неизвестность? Хотя есть слухи, что некоторые караванщики на свой страх и риск доходили даже до Москвы. Но они конечно же держат такие тропы в тайне.

Внезапно полковник, слушавший так же внимательно, как и остальные, кашлянул. Поднялся, оглядел собрание.

— Мужики, давайте-ка ближе к делу. Как-то мы в сторону ушли от разговора. Вот проведет Хасан инструктаж — тогда и говорите с ним о чем хотите. Закончим, Пиво вернется, угостите чем-нибудь, — он подмигнул ухмыляющемуся гостю, — тогда и пытайте. А пока, возвращаемся к комбинату. Самый главный вопрос: как у них с вооружением?

Майор сразу посерьезнел, нахмурился.

— С оружием у них полный порядок. Где-то в тех местах раньше находились войсковые склады, так что и стволов и боезапаса у охраны хватает. Пулеметы от седьмого до четырнадцатого калибра, несколько АГСов, огнеметы «Шмель», автоматические пушки 2А72. Есть несколько зенитных вариантов пулемета «Корд» и четыре миномета «Поднос». Я уж не говорю, конечно, о ручном стрелковом оружии. Так что вооружены они серьезно.

— И как же их штурмовать, с таким-то арсеналом? — скептически поинтересовался Родионыч. — Кровушкой умоемся.

— Общего плана пока нет, — развел руками майор. — Будем думать. У нас тоже не луки со стрелами. На бронепоезде и КПВ есть, и «Сани», и те же 2А72 стоят. И даже три танковые пушки калибра сто двадцать пять миллиметров. 2А46М1, если кто не в курсе… И потом, что ж вы хотите, Сергей Петрович? Чтоб вам задарма все досталось? Так не бывает. И попотеть придется, и крови пролить.

Полковник молчал, барабанил пальцами по столу. Потом махнул рукой, откинулся на спинку стула:

— Ладно, дальше давай.

— Про ту часть комбината, что на поверхности, я более-менее рассказал, — майор вновь отошел к чертежу на стене, стер его мокрой тряпкой, начал опять что-то набрасывать. — Теперь про внутреннюю часть. Как уже говорилось, склады располагаются на глубине свыше ста метров под землей. С поверхностью соединяются двумя изолированными друг от друга стволами. Стволы находятся на некотором расстоянии друг от друга, вход — из здания, стоящего посреди территории комбината. Внутри каждого ствола — шахта грузового лифта и опоясывающая эту шахту винтовая лестница. Внизу от шахт расходятся широкие коридоры. Входы перекрывают трехтонные железные двери с электроприводами, способные выдержать ударную волну от взрыва практически любой мощности. Так что наша первостепенная задача после проникновения внутрь — не дать противнику запереться за этими дверьми. Закроются — употеем выковыривать.

— Может, электричество им отрубить? Тогда уж точно не закроют! — по голосу Данил узнал Бармаглота. — Откуда они, кстати, напругу берут? С поверхности? Или дизеля?

— Двери запираются не только электроприводом, но и обычной рукояткой, так что обесточиванием электропривода проблему не решить. Да и не получится их без электричества оставить. Для дизелей нужно топливо, в случае окончания которого вся электросеть комбината, а с ней и все его системы встанут. Да, там есть дизельная, но только для аварийных случаев. А повседневное энергопитание оборудовано гораздо умнее. Над хранилищами проходят пять водоносных слоев. Оттуда, во-первых, — берется вода, а во-вторых — в каждом таком слое располагается своя гидроэлектростанция, так что вырабатываемого электричества хватает с избытком. По конструкции эти электростанции довольно просты, что позволяет ремонтировать и заменять износившиеся детали минимальными силами и средствами. Так что лишить их электроэнергии не стоит и надеяться — они полностью автономны от поверхности. Запертые внутри защитники — это самая большая проблема, какую только можно представить. Сидеть там они могут практически вечно, с их-то запасами. Воды тоже улейся. А уж пространства — хоть отбавляй! Площадь подземного хранилища — около ста квадратных километров. Не думайте, что я преувеличиваю, — цифра вполне реальна, если учесть, что большинство комбинатов Росрезерва располагаются в подземных пещерах, протяженность которых порой достигает рекордных величин.

Аудитория пораженно зашумела, даже полковник озадаченно крякнул.

— Откуда такие данные вообще? — подал голос сидящий рядом с Родионычем Плюшкин. — Я, конечно, слыхал про Росрезерв, но такие точные сведения — это уже слишком…

— Как вы понимаете, этого я вам сказать не могу, — усмехнулся Хасан ибн Аббас. — Отмечу только, что разведка у нас работает на уровне, так что сведения доверия заслуживают. Продолжаю?

Плюшкин благосклонно кивнул, сложил пухленькие ручки на животе, завертел большими пальцами.

— Основные коридоры, самые широкие и высокие, расходятся от лифтов в четыре стороны. Ширина — порядка пяти метров, высота — три. Просторно, как видите. Из коридоров через каждые двести метров в обе стороны открываются двери в хранилища. В них-то и находится собственно то, зачем мы туда идем. Кроме хранилищ в подземной части комбината есть и мастерские, и несколько залов для отдыха, и даже транспортный и ремонтные цеха. Кроме того, есть запасной выход на поверхность, но находится он на территории комбината или в окружающем лесу — неизвестно. Попробуем его найти и зайти с черного входа, а не стучаться в парадную дверь. Как видите, организация там серьезная. Потому брать комбинат надо с первого раза, второй попытки нам не дадут.

Майор умолк, оглядел притихшее собрание.

— Я закончил. Вопросы?

Данил тут же поднял руку, привстал.

— Почему именно мы? Почему вы пришли именно к нам? Разве вам не хватает своих людей?

Майор назидательно поднял палец вверх.

— Хороший вопрос. Чтоб не было непоняток и недоговоренностей, из которых происходит недоверие, — поясню. Первое — своих людей у меня очень мало: пятьдесят человек на машинах и примерно столько же на бронепоезде. Два дня назад было больше. Но… — он замолчал и развел руками. — Этого для задуманного, увы, недостаточно. А времени, чтобы добраться до базы и забрать людей оттуда, нет. Завершить операцию нужно за две-три недели. Второе — кто вам сказал, что только и именно вы? Изначально мы договаривались с Прапором — для успешного выполнения задачи нам нужны не только его люди, но и боеприпасы с его складов. Ну а потом уж… с вами решено было сотрудничать. Сразу оговорюсь — не знал я, что у вас настолько мощное поселение и такие бойцы. Тут меня товарищ Овчаренко неверно проинформировал, но этот вопрос мы с ним уже решили, — Хасан усмехнулся чему-то, что было известно только ему. — Вот и получился у нас… небольшой локальный конфликт. Однако — что было, то прошло. Потери есть и с нашей, и с вашей стороны, но тем не менее я предлагаю забыть о взаимных претензиях ради того серьезного куша, что ждет нас впереди. Этот куш позволит вашей общине забить склады под завязку и не нуждаться ни в чем еще по крайней мере лет двадцать! Итак — здесь, при полном зале, я спрашиваю: ради своего будущего, будущего ваших детей готовы ли вы забыть о произошедшем и войти в долю третьим равноправным партнером?

Люди зашумели, переговариваясь, а потом из зала послышались сначала неуверенные, а затем все более громкие выкрики:

— Готовы!..

— Давай, чего там…

— Ошибочка вышла!

— И вашим и нашим досталось!

Майор кивнул и, приложив руку к груди, поклонился.

— Ну что ж… Вы — в доле. Все честно: я дал информацию, Прапор дал боеприпасы, вы даете основное количество бойцов и соляру. Ваше Убежище, как сказал уважаемый товарищ полковник, может выставить порядка семидесяти человек, что вместе с людьми Овчаренко и моими составит примерно двести двадцать бойцов. Но этого недостаточно. В этой местности я знаю не так много мест, где сохранилась какая-то жизнь, и ваше Убежище среди них — самое крупное. Однако бронепоезд по пути следования навестит еще три поселения, в которых его ждет еще сотня. Итого — триста двадцать. Маловато, конечно, но больше взять неоткуда и некогда. Будем обходиться тем, что есть.

— А что за спешка, Хасан? — послышался озадаченный голос полковника. — Куда торопимся? Почему именно две-три недели? Может, и впрямь стоит мотануть до базы?

— Сергей Петрович, — Хасан ибн Аббас, прижав руку к груди, сделал что-то вроде полупоклона в сторону Родионыча. — Во-первых, если б я успевал до базы, то ваши люди мне были бы не нужны и, соответственно, меня бы сейчас здесь не было. Но случилось так, что кроме нас о комбинате узнали наши конкуренты. И сейчас, когда я с вами разговариваю, вполне возможно, они уже движутся туда. Нам придется принимать во внимание, что сведения к ним поступили дней на пять раньше, чем ко мне, а также и то, что от их базы до комбината — месяц пути. Будем исходить из того, что, пока мы тут пускали друг другу кровь, они прошли уже четверть расстояния, а вполне возможно, и больше. И у нас, по моим расчетам, есть пятнадцать, максимум — двадцать дней, чтоб добраться, захватить комбинат и выстроить грамотную оборону. Брать его необходимо как можно скорее — время работает против нас.

— Так еще и в обороне потом сидеть?

Майор развел руками:

— Придется. Но нам главное — отбить объект и закрепиться. А уж там… с бронепоездом и людьми за бетонным забором у нас есть все шансы его удержать. К тому же я уже отправил людей на базу с сообщением о комбинате и точными координатами. И через полтора месяца там будет столько народа, что нашим конкурентам ничего не светит.

С поднятой рукой поднялся Шалтай-Болтай.

— А можно про бронепоезд подробнее?

Собрание зашумело — узнать про бронированное чудовище было интересно всем.

Майор пожал плечами:

— Секретов тут нет. Бронепоезд был построен Братством, все сделано своими руками и использовалось зачастую все, что под руку попадется. В состав бронепоезда входит бронетепловоз, командирский вагон управления, цистерна с солярой, три броневагона со стрелковым, артиллерийским и ракетным вооружением, бронеплощадка с зенитными пулеметами, две контрольные платформы, три грузовые платформы с двумя Т-80УД и одной БМПТ, три бронетеплушки и одна инженерная платформа с краном. Вооружение броневагонов — «Корды», несколько спаренных «Утесов-М»,[56]КПВ, «Сани», автоматические пушки 2А72, три танковых пушки калибра 125 мм. Вот, собственно, и все.

Майор Аббас замолчал.

— Ни хрена себе! Думается мне, что с таким вооружением вам никакой противник не страшен! — сделал попытку неуклюжего комплимента полковник.

Хасан ибн Аббас пожал плечами:

— Всякое случается, и произошедшие события тому доказательства.

— Откуда ж такое богатство?

Майор засмеялся:

— Вам ведь знакомо понятие «военная тайна», товарищ полковник? К тому же, наша… э-э-э… организация… существует уже достаточно долгое время и успела накопить некоторые, так сказать, материальные ресурсы. Ими и пользуемся.

— По бронепоезду — спасибо, все вполне доходчиво. А вот не скажете ли численность боеспособного населения комбината? — этот вопрос задал Герман, Данил услышал его голос откуда-то из середины аудитории.

— В случае боя — не сомневайтесь — оружие возьмут все от мала до велика, а это порядка трех сотен человек. Половина из них — женщины и дети, но, учитывая, что защитники находятся за толстыми стенами, знают окружающую местность наизусть и — нисколько не сомневаюсь — хорошо пристрелялись по квадратам, силы наши примерно равны.

Со своей скамейки встал Плюшкин, начал мяться, теребя пуговицу на форменном кителе. Наконец проблеял:

— Хотелось бы… э-э-э… узнать, так сказать, в общих чертах… э-э-э… в каких пропорциях и на сколько, так сказать… э-э-э… частей, будет поделено доб… э-э-э… экспроприированное…

— Делить будем на каждого человека.

— Хм… — Плюшкин нахмурился. — Не по справедливости получается. Нас-то меньше, а войсковых — тем более! Надо бы на три равные части!

— Но информация — моя, — отрезал майор Аббас. — Так что извините. Да вы и не переживайте, все равно всего забрать не сможете. А если каким-то чудом и увезете — в склады Убежища не запихнуть даже десятой части вашей доли. У меня, кстати, была задумка зачистить ту местность и организовать что-то вроде совместной охраны комбината из ваших и моих людей. Мне-то тоже хранить негде, даже на базе вся эта прорва не уместится.

— Вот, кстати, и по доставке вопрос. Как мы все это добро перевезем?

Хасан ибн Аббас развел руками:

— Ну это уж… Хорошо, для первого раза доставим часть вашей доли на бронепоезде. А потом уж сами думайте…

Руку поднял полковник.

— Да, Сергей Петрович?

— Меня более интересует, как будет организована операция, — Родионыч пожевал губами. — Хоть какие-то задумки есть?

— Задумки всегда имеются, но оглашать их сейчас не имеет смысла: четкого и скоординированного плана пока нет. Есть задумка найти вентиляционные выходы на поверхность и использовать какой-нибудь газ. Но газ этот надо еще найти. Есть задумка разыскать запасной вход и попытаться его вскрыть. Также есть задумка как-то использовать фактор неожиданности, но точного плана, повторюсь, мы не имеем.

— И когда же он появится?

— Это уж когда осмотримся на местности.

— Я к чему это так настойчиво спрашиваю, — Родионыч оглядел собрание. — Я, как вы понимаете, идти с вами не могу. На мне остаются женщины, дети и головоломка: как организовать оборону в отсутствие основного контингента защитников. Но за своих людей я, понятное дело, болею, потому и хотелось бы услышать какой-никакой план, оценить, так сказать, вероятность победы.

Люди загомонили, соглашаясь с этим разумным, в общем-то, утверждением. Майор Аббас вздохнул, в который раз развел руками:

— Извините, товарищ полковник, в этом я вам помочь не смогу. Но уж не думаете ли вы, что я не болею так же за своих людей? Все находятся в равном положении, и ваши — и мои. Конечно, при разработке операции будем ориентироваться на минимальные потери, но в бою нельзя предусмотреть все, нельзя сыграть, как по нотам, уж вам ли этого не знать. И то, что операцию без сведений об окружающей местности и прочих разведданных заранее на пальцах не разработать, вы, товарищ полковник, тоже прекрасно понимаете. Прибудем на место, осмотримся, а там уж и воевать начнем.

Родионыч сел, задумчиво кивая.

— И все же я бы попросил сначала попытаться взять комбинат по-тихому! Тем более, что мы с тобой уже говорили об этом!

— Говорили, — майор внезапно с большим интересом оглядел чайную. — Кстати, вы упомянули о ваших лучших группах сталкеров. Могу я на них взглянуть?

Полковник гордо улыбнулся.

— Почему бы не показать молодцов? Добрыня, Ариец, Дума, Порох, Тандемы — подъем. Вместе с напарниками.

Данил оторвал затекшую задницу от скамьи, выпрямился, оглядываясь. Сзади встал Сашка. Чуть в стороне синхронно поднялись Тандемы, встали Ариец, Бармаглот, Локатор, Порох и Шалтай с Думой, сидящие у стены.

— Вот, — полковник удовлетворенно смотрел на них. — Один к одному, отборные. Сам воспитывал, сам тренировал. Весь спецкурс разведки ГРУ проходили под моим личным контролем, так что на них можно положиться, как на меня. Хотелось бы и мне с вами — старый конь борозды не испортит, — да людей не на кого оставить.

— А вы не переживайте, товарищ полковник, — как-то странно усмехнулся Хасан ибн Аббас, внимательно и цепко, оценивающе осматривая поднявшихся. — С такими орлами провалить операцию невозможно. Спасибо, прошу всех садиться. Еще вопросы?

Аудитория молчала — сказано было достаточно, теперь информацию требовалось переварить.

 

* * *

 

Домой Данил возвращался в глубокой задумчивости. Думалось в основном о вооружении бронепоезда — серьезный, надо сказать, арсенал. Вот бы Убежищу все это… Взять хоть АГСы — противопехотный автоматический гранатометный комплекс, или «Сани» с «Подносом» — минометы. Иногда бывает, что противника — как ни бейся! — настильным огнем не возьмешь. И тогда один выход — стрельба по навесным траекториям. И АГСы с минометами такую траекторию обеспечивают в лучшем виде. Саданул — и можно дальше двигаться. А уж 2А72 — 30-мм автоматическая пушка — это вообще вещь! Поставил по углам вокзала — и ни одного самого крупного куропата можно не бояться. Пара выстрелов — и конец птенчику. Она, пушка эта, на расстоянии в полтора километра любую слабобронированную цель берет, а уж до километра — можно и на танк замахнуться. Конечно, если не в лоб. Или, например, 2А46М1 — танковая пушка, калибра 125-мм. Работает в самых сложных климатических условиях, предназначена для борьбы с танками, САУ и другими бронированными целями. Ее, конечно, на крышу рискованно ставить, провалить может, но вот вкопать такую перед Убежищем — и можно вообще ничего не бояться. Как дал — и ваших нет. А то ведь давеча вон как забегали, когда бронепоезд подошел…

И тяжелая техника не помешала бы, тем более соляры — улейся. Тот же Т-80УД — это уже целый арсенал. Самодостаточная боевая единица, настоящая передвижная крепость. Основная пушка — 125-мм, гладкоствольная, стабилизированная в двух плоскостях со спаренным ПКТ 7,62-мм. Зенитный пулемет «Утес» 12,7-мм на командирской башенке, комплекс защиты от управляемого вооружения и система пуска дымовых гранат «Туча». Да этой хреновиной можно таких дел наворотить!.. А БМПТ — боевая машина поддержки танков?! Многоканальный комплекс вооружения, который позволяет вести одновременный огонь по трем различным целям! И интенсивность огня за минуту при этом может достигать девятисот 30-мм снарядов, шестисот 30-мм гранат и 600–800 7,62-мм пуль. Шквал, ливень свинца! Очень серьезная штуковина. С таким арсеналом можно самыми крутыми ребятами во всей округе заделаться. А то сидишь на крыше, когда караван приходит, и дрожишь — а ну как штурмануть решат? Неизвестно тогда, кто кого…

До своего отсека он добрался только в полночь. Вошел осторожненько — темнота. Только Иришкино сопение слышно, да Ольга иногда сквозь сон подхрюкивает. Спят — это хорошо, а то как увидят — опять ручьи потекут, устал уже утешать.

Едва разделся, стараясь не переронять, как всегда, вешалки и шкафчики в тесном закутке, — стук в дверь. Тихий такой, вежливый. Данил удивился — это кто ж еще, в час ночи, да еще такой деликатный? Наши-то всегда как к себе бунят, да и ночью, как правило, никто не приходят, нет такого обыкновения. Ночью — только если тревога, но тогда уж лупят, как на пожар. Накинул опять домашний х/б, открыл — майор Аббас. Стоит, с круглым каким-то тубусом, висящим на ремне на шее, руку к груди прижимает, кланяется. Данил вопросительно посмотрел на него.

— Прошу меня простить Даниил, — Хасан ибн Аббас еще раз сделал полупоклон, выпрямился. — Есть разговор. Вы позволите?

Данил отворил пошире дверь, сделал приглашающий жест. Сам прошел в комнату, выдвинул ширмочку, ограждающую кровать от посторонних взглядов, включил маленький ночной светильник над обеденным столом.

Ночной гость вошел, остановился, не зная, куда приткнуться.

— Присаживайтесь, — Данил кивнул на стул, сам уселся напротив. — Чем могу? Только прошу — потише, мои спят.

Майор опустился на стул, сдвигая тубус на бок.

— У меня к вам, Даниил, есть небольшое, но интересное и выгодное предложение. Однако перед этим предлагаю, — он достал из бокового кармана небольшую фляжку, отвинтил пробку, — выпить за более близкое знакомство и перейти на «ты». Нам ведь еще работать вместе. Это — вино сорокалетней выдержки. Такого, пожалуй, уже и нет нигде, а если и есть — не продадут. Только с боем. Ну как?

Данил пожал плечами, приподнялся, достал из шкафчика над столом два маленьких стаканчика, поставил на стол. Майор разлил. Пригубили.

— А это — с боем?

Аббас крякнул от удовольствия, настороженно покосился на ширму, заговорил, понизив голос:

— Прошу простить, забылся. С боем, а то как же. Мы тогда караван вели. Ну и пришлось от бандитов отбиваться. И в командирской машине я этого винца целый бочонок обнаружил. Небольшой, литров на десять. С тех пор попиваю помаленьку. Исключительно в лечебных целях, для вывода радионуклидов. Мои-то водку хлещут, остолопы, а то, что она для этих целей бесполезная, — не докажешь.

Данил внимательно слушал, ожидая, когда же гость повернет к делу. Манера его разговора настраивала на неторопливый, солидный лад, а долгий разговор по душам не входил в его планы — завтра вставать ранехонько, к выходу готовиться, а тут беседы ночные.

— Но — не будем отвлекаться, — словно поняв желание хозяина, гость заговорил чуть быстрее. — Я сам с востока, а восток, как тебе, наверное, известно, богат традициями. И среди них существует такая: раз уж пришел говорить о важном деле или, тем более, просить помощи — то уж будь добр, выкажи уважение! А лучше, чем богатым подарком, это не продемонстрируешь!

Данил кивнул, не понимая еще, к чему клонит гость.

— Поэтому я и принес тебе, Даниил, этот подарок, — Хасан локтем подпихнул висящий на боку тубус.

— В чем же заключается предложение? — поинтересовался Данил, соображая, уж не покупают ли его.

— Все просто. Я рассчитываю, что ты станешь командиром диверсионной группы, в который войдут все сталкеры твоей общины. Кроме того, ты конечно же можешь выбрать из остальных бойцов Убежища всех, кто тебе понадобится для выполнения операции.

— Почему именно я? — удивился Данил.

— Родионыч посоветовал, — просто ответил майор. — В этом вопросе я вынужден ему доверять, хотя мне и доложили, каков ты в деле… Элеватор — твоя работа?

Данил самодовольно усмехнулся.

— А танк?

— Тоже, — опять кивнул Данил.

— Вот кстати, — майор улыбнулся. — Танк вы вернули, но есть еще один должок. Ты тогда моего бойца без оружия и большей части снаряги оставил. Да еще по голове обидел… Война, понятное дело, но — не мог бы ты все это вернуть? Для демонстрации, так сказать, доброй воли и во имя назревающего сотрудничества…

Данил еще раз самодовольно усмехнулся.

— Завтра все отдам, конечно.

— Ну и хорошо, — Хасан удовлетворенно кивнул. — Я ответил на вопрос — почему именно ты?

— Пожалуй, да.

— Ну а кроме того мы с вашим полковником перед собранием часа четыре сидели, детали обсуждали. Он мне и рекомендовал тебя, как одного из лучших. Так ты согласен возглавить диверсионную группу?

Данил скептически покачал головой:

— И план операции для нас уже продуман?

Покупкой тут и не пахло, но майор слишком плохо представлял себе быт Убежища и нравы его сталкеров, поэтому предложение это просто-напросто не имело смысла.

— Пока нет, но обязательно продумаем. Ударом в лоб комбинат не взять, это понимает каждый. Нужна какая-то диверсия… Что-то, что заставит противника распылить свои силы на два фронта. Иначе мы с ними не справимся. Так как?

— Понимаешь, Хасан… — Данил задумчиво почесал подбородок. — Тут вот какое дело… Одного моего согласия мало. Я бы, может быть, и согласился, но дело в том, что под меня не пойдет ни один из сталкеров. Так же как и я не пошел бы ни под кого…

— Даже если полковник прикажет?

Данил откровенно расхохотался, но тут же испуганно зажал себе рот — за занавеской завозились и недовольно забубнили.

— Родионыч тут не указ, — продолжил он полушепотом, все еще улыбаясь. — Я понимаю, это у вас организация почти военная, приказы старшего не обсуждаются. А у нас каждый сталкер — это вольный стрелок. Куда хочу — туда иду и никому не подчиняюсь. Хотя покомандовать любит каждый… Да к тому же, между нами говоря, группы частенько друг с другом соперничают. Так уж повелось и к этому все привыкли. А тут вдруг — извини, майор, — приходит какой-то хрен с бугра, которому недавно холку слегка намылили, и предлагает объединиться и подчиниться… Такое не пройдет, поверь.

Хасан кивнул, принимая извинения.

— Хорошо. А если опасность угрожает всему Убежищу?

— В таком случае объявляется военное положение, и тут уж все обязаны подчиняться Верховному главнокомандующему.

— Полковнику? — уточнил майор.

— Ему, кому ж еще.

Хасан ибн Аббас помолчал пару минут, переваривая услышанное. Посидел, пощипывая бородку, думая о чем-то своем. Что-то решил, наконец.

— Хорошо, каждая группа сама по себе, никто ей не указ… Но внутри такой группы субординация имеется?

— Конечно! Это обязательно. Вот, к примеру, возьми нас с Сашкой. У нас издавна, с самого детства, повелось: я — старший, он — младший. И по положению, да и по возрасту тоже. И он, и я с таким положением вещей согласны, иначе просто разбежались бы и ходили поодиночке. Вот и у других так же. Люди сами выбирают, кто, по их мнению, достоин руководить, за кем они пойдут — и будут его слушаться, как самого себя. И не обязательно тот, кто физически сильнее остальных. У вожака должны еще иметься неплохие мозги, чутье на опасность и — удача.

Майор скептически улыбнулся:

— И как же измеряется степень удачливости?

— А вот если группа из рейда в рейд возвращается в полном составе и с хорошим хабаром — вот это и есть тот самый показатель…

— Ну… Это, скорее, умение планировать и понимание основ тактики…

— Не всегда. Ты же знаешь, что жизнь не распланируешь. Всегда бывают косяки…

— Это да… Значит, говоришь, внутри группы дисциплина железная? — еще раз уточнил Хасан.

— Без этого никуда.

Гость откинулся на спинку стула, развел руками в своем фирменно