Всадник

 

Арранты любили хвастаться, будто самую первую карту начертили именно они. Может, так оно и было в действительности. Во всяком случае, родной материк Волкодава на всех картах именовался Восточным – по той единственной причине, что лежал к востоку от Аррантиады. Землю же, разделенную Заоблачным кряжем на Шо‑Ситайн и Озерный Край, всюду обозначали как Западный материк. Волкодава это, собственно, не удивляло: как ни крути, а надо же было мореходам разных стран сговориться о каких– то общих названиях, чтобы сразу понимать, о чем речь. Иначе выйдет, как с Железными горами, они же Ограждающие, они же Замковые, Замковые и неведомо какие еще. Гораздо более странным казалось венну другое. Морские пространства к востоку и западу от Аррантиады гордо именовались Восточным и Западным океанами. Волкодав был согласен, что водную ширь, которую самый быстрый корабль пересекал несколько дней, следовало именовать отнюдь не лужей. Но и на океаны оба эти весьма обширные моря уж никак не тянули.

Он спросил об этом Эвриха. Эврих смутился:

– Видишь ли… Когда‑то мы, арранты, не умели строить морских кораблей и не посещали других стран, известных нам ныне. В те времена у нас полагали, будто весь земной мир состоит из одной Аррантиады, окруженной водами вечного Океана. Мы давно оставили свое старинное заблуждение, но названия сохранились. Не знаю, достаточно ли понятно я…

– Вполне, – проворчал Волкодав. Все же совместное плавание что‑то делает с человеком, и он в кои веки раз не обиделся. Даже больше того. Кажется, на него ни разу еще не нападало желания по своей воле, без долгих уговоров, рассказывать Эвриху что‑либо о своем племени. А вот теперь захотелось. Волкодав даже спросил себя: уж не потому ли, что это некоторым образом уравнивало его маленький народ с уроженцами великой страны?.. Он сказал: – В древности у нас тоже считали, что одни мы, венны, настоящие люди, а кто за лесом живет, уже непонятно чьи выкормыши… Ну и что Светынь прямо на тот свет течет, тоже… Я даже слышал, когда род кого‑нибудь изгонял за злодейства, человека сажали в лодку и отправляли вниз по реке, закляв не приставать к берегу трижды три дня. Старики думали, что после этого он причалит уже в Исподнем Мире, у мертвецов…

Он сам слегка испугался собственной откровенности и наполовину ждал, чтобы аррант, по своему обыкновению, уколол его язвительным замечанием. Однако Эврих, сидевший на скамье, лишь согласно кивнул.

– Вот и Тилорн говорил мне о том же, – проговорил он погодя. – Много столетий назад у него на родине бытовали воззрения, схожие с вашими… и с нашими тоже… Люди от века очерчивали для себя границы населенного мира, а за его пределами усматривали чудовищ. Там тоже сперва предпочитали не доверять чужеплеменникам. Потом считали свой мир неповторимым творением Богов, избранным и единственным. И наконец поняли, что мир этот – всего лишь пылинка, летящая во Вселенной…

«Косатка» снова резво бежала под парусом, растянутым вдоль корабля. Позади осталась короткая стоянка в порту Кдври, расположенном на северной оконечности Аррантиады. Несколько дней в городе прошли тихо и мирно. Горячие нравом сегваны умудрились не натворить ничего, способного привлечь внимание стражников, даже не ввязались в какую следует драку: несколько разбитых носов да покрытая ссадинами физиономия Левзика, спьяну поцеловавшего мостовую, – разве это урон, о котором следовало бы говорить?..

– Может, поэтому они там так и держатся друг за дружку, – сказал Волкодав. – Когда поняли, что пылинка.

– Совсем как мы здесь, на корабле, – подхватил Эврих. Он вертел в руках красивую походную чернильницу, купленную в одной из лавочек Каври. – Помнишь, сперва Иарре чуть уши не оборвали, когда он плюнул за борт? А теперь! Смотри‑ка, Астамер его сам на нос позвал, что‑то показывает…

Чернильница у Эвриха уже была, и весьма неплохая. Эту он купил больше затем, чтобы напоминала об очередном посещении «нижней» Аррантиады. И предвкушал, как откупорит ее в какой‑нибудь грязной дикарской лачуге, дабы составить очередное дополнение к Салегринову «Описанию», и заново ощутит себя посланцем страны божественных мудрецов.

Он задумчиво проговорил:

– Вот за это я и люблю долгие морские путешествия. Такие разные люди собираются на корабле, а пройдет несколько дней, и все как одна семья. Из Кондара отплывали, я и то озирался: ох, думаю, рожи, с такими добра наживешь!.. А вот пожил с ними бок о бок и вижу: ничего порочного в них нет, мужественные, красивые люди. Верно ведь, друг мой?..

Волкодав попробовал вспомнить, называл ли кто‑нибудь красивым его самого, но так и не вспомнил. Вот висельником и головорезом – это сколько угодно. Красивым же…

– А отношения! – рассуждал Эврих. – Поначалу ведь только и делали, что косились: на тебя – за то, что ты венн и выглядишь опасным, на меня – за то. что аррант. Да и мы с тобой на них тоже, наверное. Помнишь, как с я Левзиком цапался? А сейчас упади кто‑нибудь за борт, первый вслед прыгну. И тот же Левзик, я уверен, меня выручать бросится… А, Волкодав?

Волкодав опять промолчал. Он и Эвриху‑то доверял не сказать чтобы совсем безоглядно, уж какое там ораве прожженных сегванов с выговором родичей Людоеда!..

Йарра стоял на носу корабля. И обшаривал взглядом горизонт, изо всех сил стараясь не жмуриться от ветра. Там, впереди, клубились высокие белые облака. Мальчик пытался хотя бы мысленно придать им очертания исполинских снежных хребтов, еще незримых вдали. Прибытие в Тин– Вилену ожидалось к вечеру следующего дня.

Тин‑Вилена располагалась на крайней оконечности обширного полуострова, далеко вдававшегося в Западный океан. Полуостров являл собою не что иное, как отрог исполинского Заоблачного кряжа, не уместившегося на материке и частью сползшего в море. У берега бухты – единственной на много дней пути окрест пригодной для корабельной стоянки – с незапамятных пор существовал городок; вглубь страны от него тянулась дорога. Дорога эта вилась удобными долинами, прорезавшими горный край не иначе как по манию очень могущественных Богов. Потом однажды с острова Толми прибыли воинствующие приверженцы Близнецов и выстроили себе крепость. Последователи этой веры часто превращали в крепость всякий свой храм. Как говорили они сами, делалось это в память об эпохе гонений, когда беспощадно травили и самих божественных Братьев, и любого Их ученика. Преследований на Западном материке ждать было вроде не от кого, но замок получился неприступным и очень красивым. Под сенью его стен люди почувствовали себя в безопасности, так что город начал быстро богатеть и расти.

Тин‑Вилена, чье имя порой толковалось как «Младшая Сестра», была расположена по морским меркам совсем недалеко от острова Толми и своего старшего брата – стольного Тар‑Айвана, и корабли сновали в обе стороны почти беспрерывно. Шедшие издалека – из Галирада или того же Кондара, – останавливались по пути либо в ТарАйване, либо в аррантском Каври. Выбор зависел только От самих мореходов, поскольку никаких выгод ни северный, ни южный путь не сулил. Астамер выбрал Каври. «А не люблю я этот Тарский залив! – ответствовал он на расспросы любопытного Эвриха, удивленного, почему ватажники, вроде ехавшие послужить Близнецам, не предприняли поклонения в великом храме острова Толми. – Земля там сплошь желтая, по берегу как потопчешься, на сапоги тошно смотреть: точно в дерьмо вляпался…» На самом деле решение Астамера объяснялось, конечно, причинами более вескими. После долгого морского перехода хотелось как следует повеселиться, а нравы в порту Каври были куда как попроще, чем на острове Возлюбленного Ученика. Вот и весь сказ.

…Простояв на носовой палубе добрую половину утра, Йарра неожиданно вернулся к своим спутникам, и вид у мальчика был несколько настороженный.

– Выгнали все‑таки? – посочувствовал Эврих. Йарра мотнул головой:

– Нет, я сам ушел… Земли все равно пока не видно, а Астамер что‑то тревожится… Я решил, не буду мешать…

– Астамер, по‑моему, еще у кондарских причалов начал тревожиться, – сказал Эврих. – Тогда ему попутный ветер не нравился, а теперь что?

Ему самому шутка показалась натянутой. Все же сидит где‑то в человеке безошибочное чувство беды, и сколько ни пытайся заглушить его голос, не получается.

– Астамеру не нравятся волны, – честно пояснил Йарра. – Он смотрит на юг и ждет шторма.

Ветер между тем тянул как раз с юга, то есть в направлении, вполне пригодном для плавания под парусом, но неровные, гаснущие порывы уже не могли наполнить пестрое полотнище, и кормщик снова посадил мореходов на весла. Волкодав, недавно сменивший Эвриха на скамье, счел, что уже достаточно освоился с новой для себя работой, и впервые отважился оглянуться. Астамер в самом деле пристально созерцал волны, и лицо у него было раздосадованное и мрачное. Волкодав тоже посмотрел за борт. Волны как волны. Круглые водяные горбы, кое‑где взъерошенные вздохами ветра. Сухопутному жителю не вообразить, будто Астамер или кто‑то другой может по ним прочесть, как по книге, замыслы моря. Волкодав и сам сперва не верил россказням двоих сегванов, своих сотоварищей по колодкам. Но те так спорили между собой, припоминая малейшие оттенки цвета воды и формы гребней, что молодой венн скоро убедился – не врут. Он, к сожалению, мало запомнил из их объяснений, поскольку искусства сражаться это никоим образом не касалось. Зато не сомневался, что Астамер имел все основания для тревоги. Он‑то, Астамер, уж точно с одного взгляда за борт мог понять, где какое течение и в которой стороне берег. Может, и вот эта едва заметная зыбь, докатывавшаяся проливами с полудня, внятно говорила ему о чем‑то, грозно зарождавшемся вдали и еще не явившем себя над горизонтом?..

Эврих развернул у себя на коленях карту и принялся водить по ней пальцем:

– Так… мы примерно… ага, Золотой Шар уже скрылся, а Старик еще не… примерно вот тут… и если с юга…

Он неожиданно замолчал. Волкодав снова скосил глаза – теперь уже в сторону карты. Чуть южнее пальца Эвриха виднелась редкая цепь островов, протянувшаяся поперек моря, и при ней – маленький рисунок с надписью аррантскими буквами. Волкодаву недосуг было особо присматриваться. Было ли там написано что‑нибудь нехорошее или Эврих встревожился, сопоставив расположение островной гряды с движением корабля?.. Но если задует с юга, тогда почему?.. Он не стал спрашивать. Что толку разузнавать, если все равно ничего нельзя изменить. Поживем – увидим…

Когда Астамер вдруг принял решение и заорал сперва на рулевого, потом на гребцов, приказывая повернуть корабль к северу и грести что есть сил, Волкодав понял:

шторма действительно не миновать. Причем бороться с ним предстояло в таких водах, которые лучше пересекать при тихой погоде. Венн опять ничего не стал говорить. Сказали – греби, значит, нужно грести. А не рассуждать попусту о том, в чем все равно не особенно смыслишь.

– А. почему здесь всадник нарисован? – услышал он голос Иарры. – Там что, лошадей разводят? На таких маленьких островках?..

Эврих ответил почему‑то с явной неохотой:

– Дело не в лошадях… Видишь ли, с этими островами связана одна морская легенда. Рассказывают, будто…

Они беседовали на языке Шо‑Ситайна, бытовавшем у итигулов. До сих пор никто на корабле не проявлял знания этого наречия; во всяком случае, с Йаррой на языке его племени не заговаривали. Но тут…

– Заткнись!.. – прозвучало разом несколько голосов. – Заткнись, аррант, накличешь! И ты помалкивай, недоносок!..

Настал вечер. Едва различимые волны, с трудом подмеченные многоопытным зрением Астамера, превратились в исполинскую мертвую зыбь, медленно, с глухим гулом катившуюся прямо на север. «Косатка» тяжело взбиралась на вершины, потом устремлялась вниз, и тогда у форштевня вырастали два белых крыла. Астамер все чаще поглядывал за борт. И с каждым разом заметно мрачнел. Эврих тоже нет‑нет да и смотрел на воду.

– Что там? – негромко спросил наконец Волкодав.

– Течение, – так же тихо ответил Эврих. – Сильное течение. Нас быстро относит на юг, и на веслах не выгрести.

Теперь они говорили на языке, которому научил их Тилорн, так что знатоков не нашлось. А на злобные взгляды Волкодав давно уже внимания не обращал. Он в очередной раз занес весло и спросил:

– Ну и что такого на юге? Непроходимые скалы?

– Хуже, – ответил Эврих. – Там Всадник. Все стало ясно. И таинственная отметка на карте, и явный страх далеко не трусливого Астамера. Волкодав вздохнул и подумал о том, как глупо порою кончаются путешествия. И жизни.

– Он, наверное, взял южнее, чем следовало, и угодил прямо в течение, – пояснил Эврих. – Карта не случайно советует его избегать. А тут еще зыбь с той самой гряды… По Салегрину, как раз о таком и рассказывают немногие спасшиеся с кораблей, погубленных Всадником…

– Хватит болтовни! – свирепо рявкнул Астамер, шагавший на корму по проходу между скамьями. – Греби как следует, венн!

Йарра тише мыши сидел возле борта, обхватив руками колени. Он дотянулся к уху Эвриха и еле слышно шепнул:

– Мы все погибнем, да? Корабль разобьется?.. Молодой аррант притянул мальчишку к себе:

– Ну что ты, нет, конечно. Зачем ему разбиваться? Потом Волкодав увидел, как, нацарапав прочными чернилами на клочке пергамента некую записку, Эврих уложил ее в непроницаемый мешок со своими рукописями и насмерть затянул все узлы. У него был вид человека, завершившего земные дела и готового к смерти. Волкодав подумал: когда придет пора уступать арранту весло, надо будет так же запаковать книжку Зелхата. Действительно, вдруг кто со временем выловит…

Закат был безветренным и зловеще‑малиновым, и там, где садилось солнце, по‑прежнему не возникало никаких признаков суши. Эврих из этого заключил, что их отнесло на юг даже дальше, чем он предполагал поначалу, и снова распотрошил мешок с рукописями, торопясь изложить последние наблюдения, отпущенные ему судьбой. Строчки получались прыгающими и неровными: Эврих целый день греб наравне со всеми, а после такой работы руки с трудом переходят к тонкому делу. Поразмыслив, ученый не стал сразу прятать перо и пергамент, решившись делать записи до последнего, пока это будет возможно. Мохнатые тучи висели низко над головами, солнце подсвечивало их снизу прощальным, холодноватым огнем. Только у самого горизонта еще видна была полоска чистого неба. Очень скоро заволочет и ее.

Измотанные гребцы все чаще менялись на веслах. «Косатка» сопротивлялась, точно гибнущее животное, которое продолжает ползти даже тогда, когда его уже раздирают на части. Гладкие стеклянные волны по‑прежнему катились из‑за кормы. Когда корабль спускался в ложбины, сквозь вершины волн просвечивало солнце. Потом полоску заката окончательно затянуло и стало быстро темнеть. Эврих низко наклонился над рукописью, поставил последнюю точку и убрал все в мешок. Однако передумал, вновь вынул перо, приписал что‑то еще и только тогда закупорил и завязал горловину. Он справедливо рассудил, что воспользоваться светильничком ему вряд ли позволят.

И почти сразу, как только он это сделал, из морской глубины раздался стон. В полном безветрии он был отчетливо слышен – невероятно низкий, нечеловеческий звук, словно там, внизу, мучилось и страдало нечто непередаваемо громадное. Волкодав чуть не выронил весло – сначала от неожиданности, потом от удара о соседнее, брошенное гребцом. Кто‑то сполз со скамьи и начал громко молиться, иные плакали. Так, словно подводный стон прозвучал смертным приговором и кораблю, и всем людям на нем.

Эврих тихо объяснял прижавшемуся к нему Йарре:

– Салегрин Достопочтенный называет то, чему мы сейчас внимали. Зовом Глубин. Его немногие слышали, и никому доподлинно не известно, что именно производит столь удивительный гул: то ли течение, то ли морские животные, то ли что‑то на дне. К сожалению, я уже спрятал письменные принадлежности, чтобы сохранить их от брызг и дождя, и посему лишен возможности составить достойное описание услышанного…

– Ты завтра напишешь, – прошептал Йарра. – Когда рассветет…

Чувствовалось, что ему самому очень хотелось верить в собственные слова.

– Обязательно, – подтвердил Эврих. – Обязательно напишу. А ты поправишь меня, если что позабуду, так что смотри внимательно и запоминай. Договорились?

Волкодав давно знал арранта и видел, что парню было жутко. Еще как жутко. Но разве мужчина может позволить себе бояться в открытую, когда рядом мальчишка?.. Венн поискал взглядом Астамера и увидел его на носу. Сгустившаяся темнота мешала Волкодаву гораздо меньше, чем остальным, и он разглядел, что сегван пристально смотрел за корму. То есть смотрел – не то слово. Его глаза лезли из орбит, волосы, кажется, порывались встать дыбом. Волкодав только собрался выяснить, что именно привел? его в такой ужас, но тут темень прорезала вспышка молнии, мелькнувшая на юге.

– Всадник!.. – не своим голосом закричал Астамер.

Весь корабль одновременно повернулся в ту сторону. Волкодав стал ждать, когда же долетит отзвук громового раската, чтобы должным образом приветствовать Бога Грозы, и начал даже считать про себя (Тилорн научил его определять, далеко ли ударила молния). Однако вспышка так и осталась безгласной. Зато из‑под воды снова донесся низкий рокочущий стон, и южный горизонт на мгновение охватило лиловое пламя.

И Волкодав увидел.

На фоне мгновенного зарева одиноким силуэтом вырисовывалась скала. Она была громадна – это ощущалось даже на расстоянии – и в самом деле похожа на всадника в просторном плаще, разметавшемся по крупу коня. Так вот ты какой, подумалось Волкодаву. А ведь родился человеком. «Была любимая, горел очаг»… Сам любил, и тебя любили…

Венн так и не бросил весла и держал его на весу, дожидаясь, чтобы на противоположном борту опамятовался и сел грести еще хоть один человек. Он услышал полный ужаса всхлип юного итигула и торжественный голос Эвриха:

– Приветствуй его как родича, Йарра. Когда он жил на земле, в нем текла та же кровь, что и в тебе.

Всадник между тем приближался со сверхъестественной быстротой. Волкодав невольно подумал, что никакое течение не могло столь стремительно мчать корабль к неподвижной скале и вдобавок безошибочно нацеливать его прямо под каменные копыта. И еще. Он мог бы поклясться, что всякая новая вспышка заставала Всадника в ином положении. Так бывает, когда молния выхватывает из темноты движущиеся тела…

– Приветствую тебя, родич… – судорожно шептал Йарра. – Преломи со мной хлеба и обогрейся у моего очага…

Венн снова посмотрел на корму и неожиданно понял, что должны были чувствовать Луга и остальные, когда он, Волкодав, прямо у них на глазах обернулся большой и очень грозной собакой. Небось долго потом не могли заново признать в нем подобного себе. А если Боги вправду судили мне участь, как вот этому Всаднику? И буду я так же скакать по родным веннским лесам, храня их от злых перехожих людей, и свой же народ станет говорить обо мне шепотом, суеверно оглядываясь через плечо?..

Был же человек в крашеных полотняных портах, умерший от страха. Волкодав отчетливо вспомнил его перекошенное лицо и безумные, выпученные глаза.

Точь‑в‑точь как у Астамера, вцепившегося в носовой штаг…

В трюме корабля жалобно и протяжно замычала корова.

И Астамер, надо отдать ему должное, все‑таки сумел совладать с обессиливающим испугом. Он встрепенулся и заорал так, что Мыш, устроившийся наверху мачты, на всякий случай снялся с облюбованного насеста:

– На весла, Хегтово семя! Вы кто, мужики или собачье дерьмо?..

Нашлись и те и другие, но мужиков оказалось больше. Весла «косатки» заработали снова, хотя и не так стройно, как раньше. Кто‑то даже запел. Спасти корабль могло теперь только чудо Богов, но пусть помнит Всадник, что ненавистные ему чужаки сражаются до последнего…

Их отделяло от каменного исполина не больше двух верст, и теперь Волкодав неплохо видел его даже в промежутках между беззвучными молниями, все так же осенявшими горизонт. Венну случалось дивиться совершенству иных творений ветра, дождя и морских волн. Вроде бы случайное нагромождение камня, а чуть отступишь в сторонку, и дух перехватывает: это что же за скульптор сумел бы подобное изваять!.. У подножия черной громады неистово клокотало широкое кольцо бурунов: тяжелые волны с разбегу обрушивались на подводные рифы, вздымаясь косматыми облаками пены и брызг. Могучий конь вырастал из скалы, занося в бешеном беге чудовищные копыта. Седок не трогал поводьев – одна рука простерлась вперед, другая тянулась к мечу… Снова ударила мертвенная вспышка зарницы, и резкие тени вычертили лицо. Такой лик мог бы быть у Бога Отмщения. Горе и ярость, обретшие человеческие черты…

Смерть неотвратимо догоняла корабль, и не было никакой возможности ни уйти от нее, ни отвернуть в сторону. Гребля потеряла всякий смысл, поскольку зыбь и течение, направляемое не иначе как могущественной злой волей, просто не замечали жалких усилий гребцов. Однако люди сидели по двое на весло и работали как сумасшедшие. Эврих тоже забрался на скамью к Волкодаву и сказал ему, устраивая ладони на рукояти:

– А ты знаешь, друг варвар, я ведь прочитал книгу Зелхата, лежащую в твоей сумке. И должен тебе сообщить, что все, написанное в ней о веннах, есть досаднейшее заблуждение, поистине «превеликой жалости достойное».

Волкодав в который раз пожалел, что не выучился складно и красиво излагать свои мысли и не способен подыскать для арранта ответных слов, достойных только что услышанного. По его мнению, Эврих уходил из этой жизни с большим мужеством. И если уж на то пошло, перед лицом нешуточной опасности он неизменно оказывался очень хорош. Настолько же, насколько невыносим бывал в обычные дни… И почему мы с ним все время ругаемся? – запоздало спросил себя Волкодав. Вернее, ругались…

– Приветствую тебя, родич… – прижимаясь к их ногам, шепотом, точно заклинание, повторял Иарра. – Преломи со мной хлеба и обогрейся у моего очага…

Судя по всему, заклинание было столь же бесполезно, как и усилия рвавших жилы гребцов, однако остановиться мальчик не мог. Пока человек жив, он борется. И питает надежду. Даже если это надежда на невозможное чудо.

– А славно они тут, в Шо‑Ситайне, встречают добрых гостей, – насмешливо проворчал Волкодав. Его народ провожал умерших Песнью Смерти. Эту же Песнь пели веннские воины, идя в бой на верную гибель. Если по совести, правильнее было бы называть ее Песнью Жизни, ибо смерть предавалась в ней всяческому осмеянию и хуле. Волкодав сейчас запел бы ее, но было нельзя: она уже отзвучала по нему три года назад, и повторять не годилось. Зато высказать вслух то, что он думал о Всаднике, вознамерившемся погубить собственную родню и других людей, никакого зла его племени не причинивших…

Левзик, чья скамья была как раз перед ними, вдруг обернулся, и Волкодав увидел на лице молодого сегвана почти ту же ярость, что и на лице неотвратимо приближавшегося Всадника. Но если черты каменного исполина дышали жутким величием, то Левзика можно было скорее сравнить с ополоумевшим животным, ищущим крови. Гарахар тоже косился через плечо, и лицо у него было не лучше.

– Мальчишка!.. – завопил Левзик, тыча пальцем в сторону Йарры. – Это все из‑за мальчишки! Он оттуда!.. Это он накликал!.. Всадник не пускает его!..

– Заткнулся бы ты, приятель, – сказал Волкодав. – Греби давай.

Он произнес это со спокойным презрением, зная, что испуганного и озлобленного человека иногда отрезвляет такой разговор. Однако на сей раз не получилось.

– Ублюдок во всем виноват!.. – раздались еще чьи‑то голоса. – За борт его!..

Иарра вскочил на ноги, затравленно озираясь. Палуба вздымалась неровными, непредсказуемыми толчками: чем ближе к страшной скале, тем беспорядочней делались волны. Со всех сторон на юного итигула пялились безумные бельма людей, наконец‑то распознавших причину всех своих бед. Кто‑то уже лез через скамьи и тянулся к нему скрюченными пальцами, чтобы принести Всаднику запоздалую жертву и тем, быть может, спастись. Йарра тонко закричал, незряче метнулся, но палуба ринулась из‑под ног, и он упал бы, не подхвати его Эврих. Ошалевший от страха мальчишка укусил его и принялся отчаянно вырываться, но аррант удержал.

– Тихо, глупый, – шепнул он ему на ухо. – Никому мы тебя не отдадим.

– За борт! За борт!!!.. – звучало со всех сторон. Если бы не качка, угрозу давно бы привели в исполнение. Но «косатку» так кренило и швыряло, что добраться до обреченного оказалось непросто.

Волкодав покосился на хозяина корабля. Астамер в общем сумасшествии участия не принимал. Но и останавливать расправу явно не собирался. Вдруг она и в самом деле поможет…

– Эй, сегваны!.. – звонко и насмешливо выкрикнул Эврих. – Как там звали того древнего кунса, что не хотел умирать от старости и купался в детской крови? Не Астамером?..

И расхохотался. Бесстрашно, оскорбительно и нахально. Точно таким Волкодав когда‑то увидел его на помосте, сооруженном для проповедников Близнецов. Венн и аррант одновременно поняли, что им следовало сделать. Волкодав вскочил и ударом ноги своротил челюсть Левзику, который крепко оседлал пляшущую скамью и вознамерился сцапать Иарру за курточку. Левзик взмахнул руками, заваливаясь навзничь, и очередная судорога «косатки» унесла его к противоположному борту. Волкодаву ни разу еще не приходилось драться на мокрой, ходящей ходуном палубе, но ко всему привыкшее тело приспособилось с радостной быстротой. Венн подумал о Солнечном Пламени, лежавшем где‑то в трюме, в запертом сундуке. Славный меч, выкованный лучшим кузнецом Серых Псов, уже не раз возвращался к нему поистине чудом. Но среди моря, когда корабль вот– вот разобьет о ненасытные скалы… в сутках с гаком пути от ближнего берега… не к кому будет возвращаться, хотя бы и чудом. Венн молча крутанулся направо и ребром ладони, как он очень хорошо умел, размозжил руку Гарахара, замахнувшегося ножом. Пусть спасибо скажет, что не по шее. Мыш с визгом пронесся мимо плеча, вцепился в оскаленную бородатую рожу следующего противника и тут же свечой взвился вверх.

За спиной Волкодава Эврих нагнулся и выудил из‑под скамьи все три котомки. Послушные узлы, удерживавшие пожитки на месте, развязались в один миг.

– Ты как хочешь, малыш, а мне тут, с этими, надоело, – услышал Волкодав задорный голос арранта. – Ну, давай руку, вот так! Раз, два, три…

Венн улучил мгновение обернуться и увидел, как они прыгнули. Он не помнил, чтобы Йарра говорил им, умеет ли плавать. Может, и не умеет… Ладно, Эврих пловец каких поискать, да и сумки с книгами, наглухо закупоренные от сырости… Хотя нет! Парень вырос в Озерном Краю, а стало быть, с младенчества не вылезал из воды…

Оставалось только дать им время отплыть подальше от корабля, чтобы озверевшие сегваны не дотянулись баграми или веслом. Ну добро: чему хорошему, а искусству отвлекать на себя как можно больше врагов Волкодава не надо было учить. Он просто пошел вдоль борта, изредка поглядывая на быстро придвигавшегося Всадника и расшвыривая всех, кто пробовал нападать. Сонморовым молодцам, приходившим выкуривать венна из «Зубатки», точно так же не удавалось ни схватить его, ни ударить.

Забытые весла вываливались из гребных люков наружу и плавали рядом с кораблем, ударяясь в борта. Исполинская зыбь временами вздымала обреченную «косатку» на такую высоту, что лодья оказывалась едва не вровень с лицом Всадника, и тогда казалось, будто простертая длань вот‑вот коснется ее и выхватит из воды, как легкую щепку, чтобы тотчас зашвырнуть в кромешное небытие по ту сторону смерти… Потом корабль падал в пропасть между двумя черными стенами, и Всадник представал уже сущей горой, парившей под облаками и готовой обратить в прах и лодью, и все живое на ней…

Эврих что‑то кричал Волкодаву и махал рукой из воды. Тот не мог разобрать слов, да не особенно и пытался. Он все выгадывал удобный момент, когда корабельщики уже точно не смогут настичь Эвриха и мальчишку, даже если все дружно сядут грести, зато у него, Волкодава, еще будет возможность доплыть к друзьям, чтобы встретить уготованную судьбу хотя бы не порознь. Он доподлинно знал: когда роковая волна шарахнет его об отвесные камни и переломает все кости, он откроет глаза на пустынной галечной осыпи, простирающейся высоко, высоко вверх. Волкодаву уже несколько раз доводилось ощущать ее под ногами, когда лекари сомневались, будет ли жить. Если присмотреться, внизу станет виден земной мир, покинутый его отлетевшей душой. А наверху призывно зазеленеют святые луга Острова Жизни, и он попробует взобраться туда по осыпи, уходящей из‑под пяток, как эта палуба, на каждом шагу. И любой булыжник, на который случится ступить, будет поступком, добрым или дурным. Посмертная дорога, предстающая из мира живых Звездным Мостом, протянутым через все небо. И если прегрешения прожитой жизни не слишком отяготят, не заставят свалиться в холод и мрак Исподнего Мира…

Волкодав взлетел на борт одним звериным прыжком, прямо из срединного прохода между скамьями. Расчет был верен: корабль как раз валило на противоположную сторону, так что Левзика и остальных, устремившихся вдогон, швырнуло назад. Венн же сделал еще целый шаг по обнажившимся бортовым доскам, оттолкнулся и далеко улетел в темную воду. После гребли и драки она вначале показалась ему не слишком холодной.

Он не стал тратить время, оглядываясь на «косатку», и сразу поплыл туда, где в последний раз видел исчезавшую за гребнем голову Эвриха. Волкодав плыл что было мочи, поскольку черная громада Всадника высилась уже в какой‑то полуверсте, и течение как будто все ускоряло свой бег. Венн, впрочем, не сомневался, что успеет. А уж в том, что выплывет прямо на Эвриха, – и подавно. Даже если бы ночное зрение вдруг изменило ему, Мыш, с криками вившийся над головой, обязательно указал бы верное направление. На счастье маленького летуна, ветра по‑прежнему не было.

Волкодав добрался к Эвриху с Йаррой и, отплевываясь, схватился за плававшие котомки. Он чувствовал ногами и телом холодные струи течения, и они казались ему живыми упругими щупальцами, оплетающими… тянущими…

– Нет, ты только посмотри на этот прибой! – как ни в чем не бывало сказал ему Эврих. И сокрушенно вздохнул: – Вот такова доля ученого! Ну почему Боги Небесной Горы все интересное и неповторимое посылают под самый конец, предварительно лишив возможности запечатлеть увиденное для потомков?..

За спиной Всадника бесшумно полыхнула очередная зарница, и Волкодав посмотрел на прибой. Ничего особенного он в нем не нашел. Волны и волны, с грохотом дробящиеся о неприступные скалы. А вот на «косатке» хотя и запоздало, но все‑таки вспомнили о достоинстве: разобрали уцелевшие весла и, кажется, добавили к ним запасные. Рев бурунов постепенно заглушал все прочие звуки, но еще можно было разобрать, как командовал Астамер. Он больше не пытался спорить с течением. Наоборот, развернул корабль и попытался увернуться от прямого столкновения с утесом. Волкодав прислушался к грому, исходившему из‑под копыт Всадника. В голосе прибоя звучала безжалостная насмешка. Море и камень вершили Свою Всевышнюю Волю. От ничтожных смертных тут ровным счетом ничего не зависело.

– Ну и чего добился!.. – прокричал Эврих. Теперь, чтобы быть услышанными, им приходилось кричать в ухо друг другу. – Подумаешь, разобьет сначала нас, а его потом, и вся‑то корысть!..

Волкодав невольно позавидовал веселому бесстрашию арранта. В немереной глубине под ногами опять зарождался и рос все тот же чудовищный стон, только теперь он воспринимался не одним слухом – всем телом. Словно внемля призыву, троих пловцов начала подхватывать и нести к облакам очередная волна, и Волкодав как‑то сразу понял, что эта волна – особенная. последняя. Сумеют ли Ниилит и Тилорн почувствовать их гибель? Или звездный странник будет тщетно ожидать возвращения друзей и лишь много времени спустя, когда выйдут уже все мыслимые сроки, догадается, что некого больше ждать?..

Мыш, пытавшийся сесть на мокрую голову хозяина, взвился и с жалобным писком ушел вверх. Венн смутно понадеялся, что маленький всеядный зверек, уж верно, отыщет себе пропитание на островах. Еще он подумал, что девочке из рода Пятнистых Оленей, наверное, нынче приснится большая собака, тонущая в воде…

– Отец!.. – раздался тонкий крик Йарры. – Отец!.. Сообразить, что имел в виду мальчик, Волкодав не успел. Гребень догнал их и неудержимо повлек, набирая скорость, истончаясь, вырастая отвесной стеной. Всадник летел прямо к ним, нависая над головами барахтавшихся людей. Еще какие‑то считанные сажени и… Гребень волны оделся косматой пеной и начал рушиться вниз. Волкодав почувствовал, как его отрывает от Эвриха и Йарры, и вцепился в обоих, пустив в ход всю свою силу. Их бешено закрутило, он потерял всякое ощущение верха и низа, клубящийся поток перемешал воду и пену в сплошное горько‑соленое нечто, которое смяло Волкодава в лепешку, ослепило и оглушило его, выдавило из легких последние крохи воздуха и неодолимо швырнуло вперед… полуживого, судорожно сжавшегося в ожидании удара о камни…

…И удар действительно состоялся, но совсем не такой, какой он готовился принять. Остатками сознания он уловил миг, когда все утратило вес, а потом вода словно выскочила из‑под него, довольно крепко приложив хребтом о неровную каменную поверхность. Волкодав заново обрел слух и услышал, как волна с грохочущим драконьим шипением скатывалась в трещины и расселины камня. Он рванулся, понимая, что следующий вал запросто унесет его в бездну, и тут до него дошло, что левой рукой он попрежнему мертвой хваткой держал Йарру за шиворот, а правой – Эвриха за вихры. Йарра корчился, плача, порываясь кричать и вовсю извергая проглоченную воду. Аррант лежал на боку, подогнув колени к груди и обнимая драгоценные сумки. Прихоть моря закинула их на широкий каменный уступ рядом со стременем Всадника. Волкодав поднял глаза и увидел, как растет и вздымается новый вихрящийся гребень. Он показался ему едва не больше того, который по странной случайности оставил им жизнь: не иначе, Хозяйка Судеб задевала куда‑то свои острые ножницы для обрезания спряденных нитей!.. Венн не стал дожидаться, пока Она их отыщет. Рыча сквозь зубы, он привстал на колени и волоком потащил обоих своих спутников к скальной стене. Он заметил изрядные трещины, черневшие в камне. Может быть, удастся впихнуть туда сразу двоих и как– нибудь выдержать удар волны, а потом, если повезет,

вскарабкаться выше?..

Волкодаву едва хватило времени, чтобы доползти до откоса. Облюбованная расселина начиналась на уровне его груди и тянулась вверх, словно дымоход. Сначала венн закинул туда легкого Иарру, потом поднял Эвриха. Аррант только начинал слабо шевелиться: похоже, его ударило головой. Йарру трясло, он по‑прежнему плакал и бормотал что‑то об отце, но разума не утратил – изо всех сил схватился за Эвриха и стал тянуть его в трещину. Наверное, понимал, что мгновенной гибели каким‑то образом удалось избежать, но до окончательного спасения еще далеко. Венн снова оглянулся и увидел стену воды, летевшую на утес. Ее венчала широкая полоса светящейся пены. Или это зарница отражалась во вздыбленном зеркале волны?.. Взбираться в расселину у Волкодава не было ни сил, ни времени, да и места ему там не нашлось бы. Он еле успел схватиться за каменный край, когда море наотмашь хлестнуло скалу, опрокинувшись неистовым водопадом. Волкодаву показалось, будто целый океан встал во весь рост, смахивая ничтожную вцепившуюся пылинку. Его захлестнуло с головой, ударило грудью и боком, вмиг оторвало ноги от камня и вскинуло вверх: сейчас затрещат сухожилия, не выдержат, соскользнут пальцы и…

Руки Эвриха цепко оплели его запястья и помогли продержаться лишнее мгновение, и вновь схлынула вода, и Волкодав опять понял, что Хозяйка Судеб свои ножницы еще не нашла.

– Держись, варвар!.. – стучался в уши настойчивый голос. – Держись!..

Голос принадлежал Эвриху. Волкодав озлился и хотел сказать ему: не смей называть меня варваром! – но сил не хватило даже открыть рот. Он осел на колени, глаза начали закрываться. Наверное, ему просто не хотелось смотреть, как торжествующе вздымается и растет за краем уступа третий, окончательный гребень. Эврих свесился из расселины, больно схватил венна за волосы, потом за шиворот и потянул вверх. При этом утонченный любитель книг матерился, точно последний надсмотрщик. Волкодав зашарил руками по камням и начал медленно подниматься. Жилистый, костлявый, он все же был крупнее и тяжелее арранта, однако вдвоем с Йаррой Эврих как‑то управился. Море тут же всунуло в расселину холодный язык, но больше для порядка. Ни одного из троих слизнуть уже не удастся.

Из глубины расселины поддувало порывистым сквозняком. Йарра выпустил Волкодава и первым полез вперед.

– Корабль, корабль!.. – почти сразу донесся его крик. – Их сейчас разобьет!..

Двое мужчин поползли следом за мальчиком, обдираясь в узкой щели. Трещина оказалась открытой с обоих концов, но второе отверстие было прикрыто от волн коленом каменного коня, и его не захлестывало. Высунув голову, Волкодав чуть не отшатнулся. Исполинский курящийся вал величаво, медлительно нес прямо на него обреченный Астамеров корабль. На миг венну пометилось, будто «косатка» вот сейчас врежется как раз в то место, где они укрывались. Он совсем близко увидел знакомые лица сегванов, даже узнал Левзика и Астамера, и странное это было чувство: в этот миг они были живы точно так же, как он сам, а чувствовали себя, может, даже получше – их ведь не колотило о камни, – но зверь, сидевший внутри Волкодава, ЗНАЛ: все они были уже мертвы. Так смертельно раненный в битве бежит еще десять шагов, ловя собственные мозги и не понимая, что умер. Корова пыталась выбраться из трюма и наверняка ревела вовсю, сегваны кричали и выли, но Волкодав видел только раскрытые рты:

грохот моря все заглушал. Волна играючи швырнула «косатку» вперед и, ликуя, шарахнула ее в ноги каменному коню. Одновременно ударила яркая вспышка, заставившая на долю мгновения замереть и всклокоченный гребень, и вздыбленные обломки досок, и подброшенные страшным ударом тела, нелепо раскоряченные в полете. Перед глазами поплыли разноцветные пятна, а когда Волкодав проморгался, в вихрящейся, ревущей воде не было не то что людей – даже и щепок… Хозяйка Судеб наконец отыскала запропастившиеся ножницы и решительно взмахнула ими над пряжей, отмахнув разом целый пучок нитей.

Прощай, Солнечный Пламень, вздохнул про себя венн.

Он смотрел на каменные копыта, плывшие вперед сквозь гром и брызги прибоя, и не мог с уверенностью решить: выглядели они так же, как перед гибелью корабля, или их положение все‑таки изменилось? Только ли волны несли «косатку» на камни или сама скала двигалась ей навстречу?.. Зарницы, сиявшие вдоль горизонта, по‑прежнему не высвечивали никаких признаков суши: глазу не за что было зацепиться, а звездное небо прятали низкие облака. Волкодав снова посмотрел на прибой, и впечатление движения только усилилось. Ни дать ни взять, Всадник и его конь только что растоптали три с лишним десятка людей, проскакали над ними и устремились дальше, ища в Океане ведомое только им…

– Ну и дальше что, хотел бы я знать?.. – затягивая узел повязки, охватившей голову, проворчал Эврих.

Вскоре после крушения «косатки» прекратились и бесшумные молнии, и таинственный рокот из‑под воды. Зато поднялся свирепый ветер, а потом полил дождь. Колдовской шторм, спутник Всадника, точно удовольствовался добычей и утратил сверхъестественные свойства, превратившись в самую обычную бурю. Ветер, волны и дождь скоро выгнали троих уцелевших из сквозной расселины, заставив искать укрытия понадежней. Помогая Друг другу, они взобрались выше и обосновались с подветренной стороны, в неглубокой пещерке у левого колена Всадника. Сюда не достигал дождь: сухая каменная ниша казалась даже уютной.

– Я надеюсь, – продолжал молодой аррант, – эта скала по крайней мере не нырнет под воду и не рассеется в воздухе, оставив нас барахтаться среди волн!..

И Эврих стукнул кулаком по черному камню, словно испытывая, реален ли он. Волкодав еле удержался, чтобы не схватить его за руку. Сам он нипочем не стал бы откалывать или перекладывать камни, составлявшие Всадника. И другим не собирался этого позволять.

– Там, на карте, – сказал он, – была гряда островов. До них далеко?

Эврих безнадежно отмахнулся.

– Далеко. И по ним не выберешься на берег. Большей частью это обыкновенные рифы, затопляемые в прилив.

Йарра сидел между двоими мужчинами. Эврих уже распорол задубевшие от соли узлы промасленной сумки и силой заставил мальчика облачиться в сухую рубашку. Теперь они с Волкодавом грели его своими телами.

– Без толку сейчас впотьмах обсуждать, – проворчал венн. – Утром оглядимся, что тут к чему…

Оба, впрочем, догадывались, что навряд ли с рассветом им суждено было заметить что‑либо вселяющее надежду.

Лишь неприветливый Океан, простирающийся во все стороны до горизонта. Что же касается самого Всадника, на нем, скорее всего, не рос даже лишайник. Волкодав, давно приученный жизнью рассчитывать на самое худшее, понимал: видят Боги, все‑таки придется им думать не о спасении, а о том, как бы проявить перед смертью побольше достоинства. Некому будет оценить их последнее мужество, никто не прочтет даже записей, которые наверняка сделает Эврих. Но все равно не хотелось бы умереть так, как это вышло у несчастных сегванов.

Эврих, похоже, думал о том же.

– Во имя подола Прекраснейшей, подхваченного ветерком! – сказал он. – У нас не велят дурно отзываться о мертвых, но, право, как больно разочаровываться в людях! Все жаждут жизни, но не любой же пеной ее покупать!..

– Мужественные, красивые лица, – фыркнул Волкодав. – За борт ради кого‑то там кинутся…

Эврих расхохотался и тотчас жалобно сморщился, запоздало прижав ладонью повязку на голове. Каким‑то образом его смех внятно прозвучал сквозь шум ветра и волн и даже породил среди скал эхо, не сразу утихшее после того, как он испуганно замолчал. Мыш, прятавшийся за пазухой у Волкодава» встрепенулся и высунул ушастую голову, но потом успокоился. Молодой аррант выждал некоторое время и подал голос уже шепотом:

– УВЫ, ты верно судишь о людях, друг венн. Ты видел больше зла и всегда умеешь его распознать.

Хотел бы я почаще ошибаться в лучшую сторону, подумал Волкодав. Я дошел до того, что совсем людям не верю. Вслух он сказал:

– Здесь по крайней мере не качает, как на корабле. Рассветет, хоть дочитаю спокойно, что у Зелхата в книге написано.

– И грести, точно каторжного, не заставляют, – согласился Эврих, Потянулся, хрустнув онемевшими суставами, и добавил: – Я надеюсь, ты дашь мне выполнить мой долг ученого и не предложишь употребить в пищу листы рукописи, на которых я изложу наше удивительное приключение?..

Волкодав пожал плечами:

– Если ты их испакостишь чернилами, как и все предыдущие, кто же станет есть такую отраву?..

На этот раз они захохотали в три голоса, и эхо, пустившееся в путь по каменным трещинам, никого не смутило.

– Ты что‑то говорил об отце, – напомнил Йарре любопытный аррант. – По– моему, ты звал его, когда нас подхватило волной!

– Ну… – замялся юный итигул. – Всадник, он все время менялся… а я знай твердил, что мы родичи… как ты мне велел… вот со страху и померещилось… Я как будто увидел отца… он скакал ко мне на Саврасом и звал:

«Хватайся за стремя!..»

Волкодав покосился на Эвриха и увидел его глаза в темноте. Действительно, мало ли что могло причудиться в миг опасности насмерть перепуганному мальчишке. Если бы только… если бы уступ, на который их вышвырнула волна, не был расположен как раз возле стремени каменного исполина…

– Когда воины нашего племени теряли в бою коня, они уходили от погони, держась за стремя товарища, – сказал Йарра. И добавил с законной гордостью: – Я хорошо умею так бегать. Меня отец научил.

– Ну, значит, не пропала даром отцовская наука, – проворчал Волкодав. – Тебе не очень холодно, парень? Засни, если сумеешь.

Эврих помалкивал. Кажется, мрачная легенда оборачивалась совершенно неожиданной стороной и даже сулила некоторую надежду. Чудо Всадника непременно следовало обсудить, но сейчас уж точно было не время и не место для подобного разговора, и аррант это очень хорошо понимал.

Они умудрились уснуть в своей пещерке, забившись в самую глубину каменного гнезда и намотав на себя все вещи из сумок – и сухие, и мокрые. Волкодав порывался сторожить ночью, но Эврих сумел в кои веки раз убедить его, что сторожить было не от кого. Выбраться из чудовищного котла под копытами Всадника и тем более вскарабкаться оттуда наверх не смогла бы ни единая живая душа. Удивительно, но Волкодав не стал спорить с аррантом. Свернулся на жестком камне и задремал. Так он спал когда‑то в каменоломнях, где все было совсем по‑другому, за исключением одного: не умеющему приспособиться и перенести холодную сырость там тоже было не выжить.

Ему снились лошади. Вороные, чалые, рыжие, белые и гнедые подходили к нему, трогали теплыми губами, дышали в лицо. Он спал очень некрепко и понимал, что это всего лишь сон. По вере сегванов, белая лошадь во сне означала скорую гибель: верховный сегванский Бог, длиннобородый Храмн, ездил на белом коне и время от времени посылал Своего скакуна за теми, кого желал забрать на тот свет. У веннов не было ни единой дурной приметы, связанной с лошадью. Конь, любимец Солнца, Молнии и Огня, мог нести только добро. Плавая на грани бодрствования, Волкодав истолковал собственный еще длившийся сон как предвестие счастливого времени и исполнения желаний, а появление белой кобылицы – как знамение добродетельной и красивой жены, которую он когда‑нибудь обретет. Серый Пес вприпрыжку бегал по зеленому лугу, носился взапуски с лошадьми и делал вид, будто пугает их заливистым лаем. Ему было хорошо.

Когда венн проснулся, стояла невероятная тишина, В памяти еще звучал грохот волн и свист ветра, и он поймал себя на том, что напрягает слух, силясь уловить ставшие привычными голоса шторма. Но услышал только, как чихнул Мыш, умывавшийся на выступе камня. Волкодав открыл глаза. Всадника окутывало белое молоко густого тумана, оседавшего на скалах росой. Сквозь туман пробивались мутные солнечные лучи. Так бывает, когда где‑то там, наверху, сияет ясное небо. Эврих и Йарра еще спали, тесно прижавшись друг к дружке. Волосы у того и у другого казались седыми от унизавших их бисеринок влаги.

Волкодав не стал тревожить спящих друзей. Выбравшись из пещерки, он не спеша размял одеревеневшее тело, потом стянул сапоги и полез вверх по утесу. Камень был мокрым и скользким, но он не боялся сорваться. Мальчишки‑рабы в Самоцветных горах каждый день лазили на отвесные скалы, в пещерные колодцы и на стены подземных залов: протаскивали веревки, выжигали отравленный воздух, доставали сорвавшийся инструмент… Те, кто не погибал, обретали способность ползать, как мухи, чуть не по потолку. Волкодав не погиб.

Мыш кончил умываться и последовал за хозяином, перелетая с выступа на выступ. Волкодав искал опору для пальцев рук и ног, подтягивался, повисал, нашаривал другую опору и снова подтягивался. Тело постепенно обрело гибкость, ему стало тепло.

Чем выше он лез, тем светлее становилось в тумане. Потом донесся крик чайки. Волкодав вспомнил, что накануне никаких чаек не было видно. Моряк из него был попрежнему никудышный: он тщетно пытался сообразить, живут ли эти птицы только у берегов или все‑таки залетают далеко в открытое море. Он сказал себе, что птицы, верно, пожаловали с островной гряды, помеченной на карте у Эвриха. Ищут корм. Выклевывают глаза мертвым сегванам, качающимся на волнах…

Он одолел почти всю гриву каменного коня, когда внизу послышались испуганные голоса, потом истошный крик Эвриха:

– Волкодав!.. Волкодав!..

– Да здесь я, здесь, – отозвался венн. – Что орешь? Он как раз ощутил на лице дуновение ветерка, которого и в помине не было возле пещерки. Плотные пряди тумана медленно завивались, вытягивались и ползли, огибая черные камни. Спереди уши каменного скакуна казались совершенно живыми, стоячими, внимательными. Оттуда, где сидел Волкодав, было видно, что это всего лишь неровные обломки скалы. Он снова вспомнил горы и тяжелые тучи, стекавшие через перевалы. Когда он оказался на голове гранитного коня, ветер наконец разорвал туман и отодвинул его в сторону, словно серый клубящийся занавес. Волкодав увидел небо.

Оно было таково, что хотелось молиться. Высоко‑высоко в благословенной синеве раскинулись пронизанные утренним солнцем легкие серебристые перья, а чуть ниже замерли в неподвижности рослые кучевые облака, подернутые, как прозрачным шлейфом, еле заметной дымкой морских испарений. После полудня облака, может быть, начнут собираться и даже прольются дождем, но пока они просто высились в Небесах, словно недостроенные чертоги Богов, и манили душу, и были прекрасны.

– Что там, Волкодав? – спросил снизу Эврих. Венн завертел головой, дожидаясь, чтобы неторопливо ползущий туман развеялся окончательно и дал ему взглянуть, что же делается с другой стороны. Словно в насмешку, мгла, кутавшая Всадника, опять сомкнулась над головой. Волкодав снова оказался внутри холодного, сырого кокона, где не было ни намека на солнечное тепло и едва удавалось разглядеть пальцы вытянутой руки. Потом ветер дохнул сильнее. Солнце заблестело на влажной груди и гриве каменного коня. Туман разорвало до самой воды и…

– Берег!.. – не своим голосом завопил Эврих. – Иарра, ущипни меня, я сошел с ума!.. Берег!..

Нет, он с ума не сошел. Либо оставалось предположить, что безумие поразило всех троих одновременно. Берег, до которого накануне вечером оставались еще сутки с лишним быстрого плавания, высился в какой‑то полуверсте. Что такое полверсты для двоих крепких мужчин и шустрого мальчика?..

Ласковые, ленивые волны медленно набегали на чистый белый песок. За полосой песка виднелся довольно высокий обрыв, увенчанный травой и кустами. Ветер дул с берега и нес запахи суши, окончательно убеждая, что все это – не бесплотное видение, явившееся подразнить умирающих на голой скале посреди Океана.

А за широким языком степи высился величественный горный хребет. Он начинался зелеными складками и морщинами холмистых предгорий, и те, отступая от моря, делались все обрывистей и неприступней, чтобы наконец взметнуться белоснежными пиками, уходящими в тучи.

– Заоблачный кряж!.. – благоговейно прошептал Йарра. И протянул руки, называя горы по именам, словно почитаемых предков: – Два Шлема… Кормилица… Потерянное Седло… – И наконец выдохнул одними губами: – Харан Киир…

Волкодав чуть не кувырком скатился обратно к пещерке. Позже он пробовал вспомнить этот спуск, но мало что получалось. Кажется, он все– таки поскользнулся и две последние сажени преодолел вниз головой, чтобы упасть на руки и благополучно спружинить. Выучка, когда‑то вколоченная в его тело кнутами надсмотрщиков, помогла не сорваться. Он спросил Эвриха:

– Там действительно берег или нам всем мерещится?.. Аррант улыбнулся:

– У нас есть только один способ это проверить… Мыш решил не дожидаться, пока медлительные люди сползут вниз и преодолеют расстояние до берега. Пискнув, зверек снялся с камня и полетел над водой. К нему сейчас же устремился хищный поморник, но испугать Мыша было не так‑то легко. Без труда увернувшись, он сам бросился на птицу, яростно тявкая и щеря клыки. Другие чайки начали слетаться к месту сражения, и Волкодав, беспокоясь, Хотел уже свистнуть Мышу, чтобы тот возвращался, но закаленный драчун прорвался сквозь крикливое облако, достиг берега и скрылся в кустах.

Аррант, оказывается, уже увязал сумки, так что оставалось только навьючить их на спину. Эврих без промедления приладил свою и приготовился спускаться:

– Я склонен поверить Всаднику и тебе посоветовал бы то же. Зачем бы Ему губить нас теперь, когда Он легко мог сделать это еще вчера?..

Волкодав промолчал. Но не потому, что испытывал такое уж доверие к каменному губителю кораблей. Туман, скрывавший основание Всадника, разорвало ветерком, и Подозрительный венн убедился: никакой видимой опасности спуск не таил. Вода же внизу была яснее стекла, маленькие легкие волны позволяли рассмотреть дно и светлый песок, в который уходили черные скалы Всадника. Похоже, до берега удастся дойти вброд, не придется даже и плыть…

Йарра немного задержался в пещерке, так славно приютившей их ночью. Пошарив под рубашкой, он вытащил кожаный мешочек, который, сколько знал его Волкодав, всегда носил на груди. Венн, правда, никогда раньше не видел, чтобы мальчик его открывал. А вот теперь Иарра зубами распутал завязки и вытряс себе на ладонь несколько маленьких блестящих камешков, обточенных быстрой рекой.

– Возьми это в подарок, Всадник, – негромко сказал он, задрав голову и глядя туда, где высился над ними изборожденный ветрами лик, обращенный в сторону берега. – Спасибо, родич. Я буду помнить тебя…

Волкодав снял с плеч и раскупорил сумку, заботливо увязанную Эврихом. Порылся и вытащил сухарь, приготовленный Ниилит еще в Беловодье. Молча положил его на камень.

– Я буду молиться Богам Небесной Горы, – сказал молодой аррант. – Обрети успокоение, Всадник, если ты желаешь его и если это возможно…

Снизу, упруго завиваясь и дыша холодом, наполз язык тумана. Людям как будто советовали поторопиться. Когда ветерок пронес туман мимо, Эврих первым начал спускаться. Йарра двинулся за ним, Волкодав отправился в путь последним. Камни под его руками были мокрыми и холодными. Никакого тепла скрытой жизни в них не ощущалось. Если она все‑таки обитала здесь, эта самая жизнь, она, верно, была такой же холодной и темной. По крайней мере от шторма до шторма. Она даже и солнечного тепла принимать в себя не желала…

Он слышал, как Эврих, достигнув воды, с плеском спрыгнул в нее. И почти тотчас…

– Волкодав!.. – заорал Эврих так, что венну разом привиделись то ли зыбучие пески, готовые поглотить книгочея, то ли стаи хищных рыб, напавшие из подводных пещер. Действительно, Эврих, которому полагалось бы уйти в воду примерно по грудь, скрылся в ней весь, оставив на поверхности только сумку, всплывшую со спины. Волкодав думал недолго – что было силы оттолкнулся от скального уступа и бултыхнулся следом за Эврихом. Тут же оказалось, что аррант и не думал тонуть. Просто увидел нечто, торчавшее под водой из песка, и наклонился поднять.

Когда он выпрямился, в руках у него был Солнечный Пламень, вдетый в крепкие ножны работы мастера Вароха. За ножнами тянулся длинный ремень. И на ремне – все остальное оружие путешественников, еще в начале плавания уложенное под крышку корабельного сундука…

Волкодав так и шел до самого берега, держа меч двумя руками у груди, точно ребенка. Почему‑то все трое отчаянно торопились и старались идти настолько быстро, насколько это вообще было возможно в воде. Йарра местами плыл. Волкодав хотел предложить мальчишке взобраться ему на плечи, но потом передумал. Йарра, кажется, считал себя воином. Не стоило его обижать.

– А я вроде понял, чем мне не понравился прибой, когда нас несло разбивать, – разгребая воду грудью и животом, пропыхтел Эврих. Волкодав вопросительно обернулся к нему, и он пояснил: – Видишь ли, у берега волны всегда не такие, как в открытом море. Это потому, что дно делается выше и меняет их форму. Так вот там, если верить волнам, никакого дна не было.

Волкодав остановился. Потом все трое обернулись в сторону Всадника.

Громадная скала выглядела совершенно чужой рядом с веселым солнечным берегом. Глыба холодной тьмы, которой не место посреди ясного дня. Всадник был виден весь целиком, но у его подножия вновь клубился туман. Непроглядная пелена постепенно поднималась все выше, окутывая каменного исполина густым мглистым плащом…

– Прощай, Всадник, – прошептал Йарра.

По каменному лику стекала влага, осевшая из тумана, Она блестела в глазницах, и медленные капли показались Волкодаву подозрительно похожими на слезы. Теперь в гранитных чертах не было ярости, одна только скорбь. Венн вытянул из ножен Солнечный Пламень и приветствовал Всадника, как приветствуют воина, уходящего навсегда. Туман поднимался, размывая четкий силуэт утеса, словно врезанного в утреннее небо. Волкодаву казалось, будто Всадник тоже смотрел на них, пытаясь оттянуть мгновение нового одиночества. Когда туман укрыл его окончательно, венну померещилось внутри серого облака некое движение. Как будто кто‑то поднял руку прощаясь.

А потом береговой ветер задул сильнее и повлек плотный клубок тумана прочь от материка, за голубеющий морской горизонт. Все дальше и дальше отлетало серое облачко, то ли постепенно истаивая под солнцем, то ли растворяясь в легкой дымке, вьющейся над волнами…

Двое мужчин и мальчик следили за ним, стоя по пояс в воде, пока оно не скрылось из глаз.

 

Раскинув стынущие руки,

Не видя неба в серой мгле,

Уже на том краю разлуки ‑

Вбитый парень на земле.

 

Он, может, сам во всем виновен

И получил, что заслужил.

Но ток живой горячей крови

Не дрогнет больше в руслах жил.

 

Пусть оправдают, пусть осудят ‑

Ему едино. Он ушел.

Теперь угадывайте, люди,

Кому с ним было хорошо.

 

А он не сможет оглянуться

Из‑за последнего угла

И протрезветь, и ужаснуться

Своим же собственным делам.

 

Нам словно мало тех напастей,

Что посылают небеса.

С какой неодолимой страстью

Себя двуногий губит сам!..

 

Пока ты жив, еще не поздно

Начать с начала бренный путь.

Там, наверху, пылают звезды.

Там, дальше, – есть ли что‑нибудь!

 

Дано ли будет нам обратно

Сойти во славе новых тел

И смыть всю грязь, и выжечь пятна,

Коль в этой жизни не успел?..

 

Быть может, вправду наше семя

Бессмертным спит в кругу планет

И ждет, когда настанет время,

И прорастет… А если нет?

 

А вдруг в последний раз, не в первый

Вершится жизни кутерьма?

И впереди – лишь тьма и черви,

А рай и ад – игра ума?

 

А вдруг не будет ни возврата,

Ни похвалы, ни укоризн, ‑

Куда, зачем, на что потратил

Одну‑единственную жизнь?