После августа 1991 года наши отношения изменились качественно. Я утратил остатки осторожности в отношении “советской” фигуры. Проханов, видимо, решил идти навстречу тем идеям и концепциям, которые не укладывались ранее в вялотекущие взгляды “официальных государственников”. Я думаю, что сам он испытал глубочайший шок.
Проханов верил в Советское Государство, был предан Советскому Государству, служил Советскому Государству и ... его Системе. Но он продолжил эту веру и это служение дальше особой запретной черты, за тот предел, где остальные чиновники-государственники выходят из игры, печально или бесстыдно (в зависимости от темперамента), сдают высоты, мандаты и позиции, угрюмо вытаскивая из внутренних карманов аккуратненький белый платок поражения. Проханов доказал, что принимает все серьезнее и глубже, чем это делали те, которых он искренне считал своими вождями, своими авторитетами, своими полководцами. Так и Аввакум когда-то страстотерпно доказал, что абсолютная покорность Царю и предельное уважение к церковной дисциплине в определенной ситуации не останавливают русского христианина от восстания и утверждения Истины вопреки всему.
Этот же столь внятный дух Консервативной Революции заиграл в Проханове. Истинно русская природа “духовного христианина”, способного к утверждению покорности через бунт, верности большинству через отрицание его правоты. Своего рода советское, государственническое исповедничество.
Проханов, певец Системы, остался верен Системе даже тогда, когда она рухнула. На это не способен ни один конформист, это противоречит самой логике Системы, основанной на абсолютизации сиюминутного, на полной покорности социальному року, на шкурности и имитации, которую мы имели случай созерцать последние годы в небывалом объеме. Но тем фактом, что нашелся кто-то один, кто сказал “нет”, было доказано, что в защищаемом уходящем строе было иное содержание и иной смысл, нежели банальности бесхребетной массы жадных аппаратчиков, готовых служить кому угодно.
Поступок Проханова в августе имел важнейшее историософское содержание, поскольку его отсутствие или наличие имеет прямое отношение к постижению логики идеологической истории.
Но после августа он оказался в роли паладина пустоты.
Советский Дон Кихот в окружение свиней, отставших от обоза и притворяющихся “пострадавшими”. Проханов стал моральным и психическим хребтом патриотической оппозиции после августа 1991. Осью нашего сопротивления, полюсом всего того, что было в эти годы окрашено в тона реального героизма и несимулированного достоинства.
Газета “День” под его руководством стало отражением его души, и та композицию, которую он создал из идей, личностей, тем, персонажей, взглядов, текстов, позиций, не имела никакого аналога. Каждый номер отвечал пульсу истинной истории. Каждая строчка ожидалась с жадностью теми, кто стал прозревать, пробуждаться, распрямляться вместе с ритмом этой газеты.
Прохановский “День” стал настоящим “кораблем” в океане бесстыдства и гиперконформизма.