Евразийцы недвусмысленно выделяли тот этап русской истории и русского государства, который был для них образцом. Это — “Московская Русь”, наследница одновременно и Византии и империи Чингисхана, торжество великорусской стихии, “бытового исповедничества” чистейшего Православия, колыбель и матрица великого евразийского государства.
Именно на отрицании основных принципов “Московской Руси” строилась, по мнению евразийцев, “романовщина”, “антинациональная монархия”, двухсотлетнее “романо-германское” иго. Почти все в этом послераскольном периоде российской истории было порочно, пародийно, антинационально. Только разрозненные фрагменты и смутные пространственные импульсы светлого “Московского периода” сохранились в народных массах и в инерции геополитических начинаний. Но сущность, тонкий дух Святой Руси, чистота национальной доктрины, тайна священного национального и государственного бытия были безнадежно утрачены.
Евразийцы утверждали: в Октябрьской революции виноват только царизм, только “романовщина”, “романо-германское иго”. Большевизм был неизбежен. Его положительные стороны — в отрицании Запада, в обращении к Азии, в выведении на поверхность новой элиты из низших (а поэтому наиболее национальных и ценных) слоев русского общества. Его отрицательные стороны — в использовании доктрин, заимствованных с Запада, в отказе от Православия и от учета национальных традиций.
Евразийцы предлагали третий путь, новое авангардное решение. Оно состояло в возврате к “Московской Руси” через использование некоторых наиболее эффективных сторон большевистской практики. Сочетание крайнего национального архаизма с новейшими социально-политическими технологиями. Синтез противоположностей.