В религиозной сфере евразийская теория неизбежно приводит к утверждению того, что подлинным Православием, наследующим непрерывную традицию “Московской Руси” является русское старообрядчество, Древле-Православная Церковь. Ровно в такой степени, в какой антинациональная монархия Романовых привела Россию к катастрофе ХХ века, никонианство, подчиненное, обмирщвленное, послушное, синодальное, казенное “православие” привело русских к атеизму и сектантству, обескровив истинную Веру, бросило народ в объятия агностицизма, бытового материализма и ересей. Западническая сущность псевдо-монархического послепетровского Государства точно отражалась в синодальном никонианском “православии”. Европеизированные, озападненные, русофобские по сути верхи Империи трансформировали официальную Церковь в некий аналог государственного департамента. Это не могло не сказаться на самой природе Русской Церкви. Истинный православный дух ушел в народ, в низы, в раскол.
Именно к старообрядчеству, как к подлинному аутентичному русскому Православию логично было обратиться и евразийцам. Так оно и было: Н.С.Трубецкой (вместе с другими евразийцами и вообще лучшими политическими и религиозными деятелями своей эпохи, такими как еп.Андрей Ухтомский) полностью признавал правоту Аввакума, традиционность двуперстия, незаконность “разбойничего собора 1666 года”, никонианской справы, неоправданность и ошибочность перехода к малороссийской редакции Священных и богослужебных текстов от редакции великоросской, московской. Но возможно “барское”, аристократическое, ”кадровое” происхождение вождей исторического евразийства препятствовало тому, чтобы однозначно и полностью признать не только историческую (это как раз было), но и экклесеологическую, церковную правоту староверов. Староверие воспринималось дворянством как “религия черни”, и элитаристы (а евразийцы были именно таковы) испытывали “классово” предопределенную сдержанность в отношении “простонародной веры”. Народники и эсеры шли в этом вопросе намного дальше, но им, увы, в свою очередь не доставало традиционалистского концептуального аппарата, а также они недостаточно люто ненавидели Запад, либерализм и рационализм, чтобы отвергать некоторые вторичные рационалистические напластования в старообрядчестве. Кроме того, эсеры вслед за Толстым не делали особого различия между импортированными протестантскими, баптистскими ересями и собственно русской Православной Верой, какой является старообрядчество.
Возрождение евразийства в наше время, новое обращение к вечному, надвременному, сакральному идеалу “Московской Руси”, Святой Руси, требует от нас мужественного столкновения с этой проблемой. Евразийство сегодня не может не сопровождаться религиозным обращением к Старой Вере, к Древлему Православию.
Благодаря такой позиции русские могли бы найти не противоречивый ответ на то радикальное недовольство современной Церковью, которое все яснее дает о себе знать. Но отрицание ханжеского, слабосильного, лицемерного, конформистского, обескровленного и вяло распадающегося “православия” никонианского типа не должно отбрасывать русских в лживые объятия ересей и темных атлантистских сект. Истинная русская Вера — Вера Христова и Церковь Христова. Предать ее означает предать самое ценное национальное зерно. И в этом смысле спасением является обращение к Древлеправославной Традиции или по меньшей мере к Единоверию, предполагающему признание полной доктринальной, ритуальной и исторической правоты старообрядчества, но при терпимости и лояльности к РПЦ.