Главный прием литературы
Большинство известных нам литературных приемов: метафора, сравнение, метонимия, гипербола и т.д. — прямо отсылают нас к магическим операциям с объективной реальностью. Например, уже само допущение переноса свойств означающей части на означаемое целое, оклик “Эй, борода!” дает нам первое представление о том, что можно, оперируя с частью, в данном случае, с бородой, волосами, подвергнуть некой трансформации (“позвать”) и того, кого эти волосы, эта борода, означает. Если одна вещь или явление выступают в языке в качестве аналога и представителя другой вещи, то воздействуя на аналога мы вступаем в контакт с этим, недоступным нам сейчас объектом, к которому стремимся. Такова природа художественной знаковости.
Морфологические и композиционные приемы строительства текста повторяют элементарные приемы герметических практик вплоть до стихотворных форм, целые жанры классической поэзии в упрощенном, обмирщвленном, редуцированном виде повторяют заклинания, вызывающие “гениев места”, “хозяев стихий“, “посмертный облик” и т.д., не говоря уже о поэзии авангардной, начинавшейся просто как попытка нового, социального экзорцизма.
Все это довольно банально. Хотелось бы обратить внимание на прием, который можно выделить как самый важный и главнейший в тексте, из тех, что адресуют нас к сакральному. Прием, воплощающий в себе общий смысл всех остальных приемов. Этот прием — умолчание, пропуск, эллипсис.
Собственно, литература и отличается от пропаганды тем, что о главном она умалчивает. Любой мастер, будь он заклинатель, экзорцист или просто автор текста, знает, что изящная система доказательств, которую он строит, может иметь как минимум два (обычно больше) одинаково неопровержимых результата, и выстроенной системой символов всегда может воспользоваться в противоположных целях другой, не менее искусный, мастер или конкурирующий коллектив. Поэтому все процессы, спровоцированные автором, должны содержать в себе логически непреодолимый парадокс, этот парадокс делает удачный текст вечно непредсказуемым, всегда “не прочитанным до конца”, не сводимым к строгой морали. Этот парадокс отличает творчество от агитации. Этот парадокс, собственно, и является, настоящим “посланием”, главным “мессиджем” текста. Такой парадокс может быть выражен исключительно невербально т.е. через умолчание. Автор умалчивает о самом главном, виртуозно исполняя все остальное, то, что указывает, ведет к самому главному. Мастер оставляет на месте самого важного зияние, притягивающую вас пустоту, которую вы, попав в плен текста, уже не можете не восполнить. Но чем вы ее восполняете ? Возможны варианты. В нахождении этих вариантов и состоит работа читателя, ибо чтение это не развлечение, но восполнение зияющей пустоты, поиск отсутствующего центра. Читатель создает свой набросок главного, свой знаковый портрет первичного смысла высказываний.
Не проще ли спросить о смысле у самого автора? Дело в том, что автор текста не имеет в отношении своего текста никакого патента на истину. Комментируя свой собственный текст, объясняя, что собственно, он хотел сказать, автор предстает перед нами уже не в роли автора, но в роли не более чем осведомленного читателя, а значит, как комментатор своего творчества, автор мало чем отличается от нас, посторонних, так же воспринимает умолчание о главном как неразрешимый, но обязательный вопрос. Такова судьба любого светского искусства.
Эта ситуация изложена в остроумной легенде о строительстве Кельнского собора. Совет знаменитых архитекторов, планировавших строительство, обратился к одному, известному им, демону, “искуснейшему зодчему в Европе” с просьбой помочь им создать такое здание, равного которому еще не было. На каждом новом этапе постройки послушный демон являлся и демонстрировал архитекторам подробный инженерный план. Однако, когда собор был уже почти готов, самый богобоязненный из архитекторов по имени Герард, опасаясь, что демон всех похоронит, обрушив своды во время первой же литургии, на очередной встрече с демоном выхватил чертеж у него из рук и бежал, чтобы продолжить строительство исключительно человеческими силами. Самая главная часть чертежа Кельнского собора осталась в когтях у демона. Поэтому собор считался недостроенным, с отсутствующей главной частью. Но именно благодаря этой отсутствующей главной части собор все-таки считался богоугодным сооружением, памятником духовной бдительности, а не воплощенным демоническим проектом.
То же происходит и с провоцирующим зиянием, замещающем истинное содержание, со знаком требовательного отсутствия в центре всякого литературного текста. Этот знак как нельзя нагляднее обнажает положение наших слов между первым и вторым пришествием Спасителя. Ожидание нечеловеческого Логоса.
Сверхсознательное, надиндивидуальное зияние, которое каждый из нас должен пытаться восполнять в течение всей своей земной жизни, как бы отвечая на бесконечный тест, спрятанный в тексте. Этот принципиальный пропуск, на котором держится вся словесная архитектура, великий отказ от главного высказывания, потому что претензия на такое высказывание была бы прямым богоборчеством. Эта недостающая часть, оставшаяся там, где ее место, по ту сторону всех описываемых событий и литературных форм, место, где скрыт до поры огонь, призванный всех нас очистить в конце мировой истории.
Именно это и позволяет нам, предлагает нам, заставляет нас услышать нездешний гул последнего огня. Именно этот — главный прием литературы переделывает “потребителя информации” в читателя, отвечающего на вопрос.