Традиционное общество дифференцирует этику в зависимости от типа. Для жреческой касты рекомендуются воздержание, аскетизм, полная отвлеченность от мирских дел — как в их созидательной, так и в их разрушительной ипостаси. Убить человека, погрузиться в социально-политические процессы, пожелать женщину для жреца — ужасный грех и нравственное падение. Для воина все наоборот. Если он нерешителен, вял, равнодушен, безволен, безразличен, пассивен, нетемпераментен, дрябл, отвлечен от жаркой плоти бытия, он никуда не годится и лишь позорит свое сословие, свой архетип, свою касту. От хорошего кшатрия, конечно, требуется повышенного внимания к духовным советам жрецов, верность Традиции, смирение перед принципами, понять которые ему не дано и которые являются прерогативой созерцателей. Но он не должен копировать или подражать жрецам, не должен быть “слишком” созерцательным, это идет против его кастовой этики. Лучше для воина в начале сделать, а потом подумать. Даже в том случае, если он совершит что-то не то, кастовая этика полностью оправдает его. У древних кельтов архетипом воина был герой Кухулин. Во время боя он впадал в такое бешенство, — преображаясь в грозное божество, глаза вылезали из орбит, язык вываливался, волосы превращались во вздыбленную гриву, — что легко мог перебить, не разбираясь, и всех своих. Для того, чтобы охладить его, спутники часто выставляли отряды обнаженных девиц и серию бочек с ледяной водой. Только такое неожиданное шоковое зрелище и серия холодных бань приводили героя в чувство.
Показателен также сюжет из “Махабхараты”, где голова главного злодея, — предводителя Кауравов, — уже будучи отделенной от тела, провозглашает гимн верности воинской этике — “сражаться до конца и с максимальной храбростью, удалью и мощью даже за самое злое и неблаговидное дело”. Показательно, что после кончины этот отрицательный персонаж, но прекрасный воин, отправляется, по свидетельству индусского эпоса, на небо, в рай!
Эта этическая гибкость не исчезла и в христианском мире, где для признания святыми князей, василевсов и императоров, с одной стороны, и монахов и отшельников, с другой, применялись совершенно различные критерии. От императоров требовались выдающиеся заслуги по защите Православной Империи и Церкви, на личные же — подчас довольно дикие — проступки сплошь и рядом закрывались глаза. Не таково было отношение к представителям клира и монашества, здесь нормы личного поведения и верности аскетическому пути были неукоснительным требованием. В этом следует видеть отнюдь не цинизм или лицемерие, но именно духовный, кастовый реализм, свойственный любому полноценному традиционному обществу.