КАРИБСКИЙ, ИЛИ КУБИНСКИЙ, ИЛИ РАКЕТНЫЙ КРИЗИС

 

В 1962 году усугубились трудности СССР и на международной арене. Разоблачение ракетного блефа поставило страну в тяжелое положение. Теперь, когда американцы знали, что у СССР нет возможности нанести сокрушительный ядерный удар по Америке и военным базам США в Европе и Азии, они могли развернуть наступление на позиции СССР в мире, прибегнув к таким же угрозам, к каким недавно прибегал Хрущев. Поэтому с осени 1961 года Хрущев стал прилагать усилия для поддержания своего контакта с Кеннеди, установленного во время берлинского кризиса. В ходе обмена письменными и устными посланиями Хрущев, с одной стороны, стремился продемонстрировать уверенность СССР в своих силах и готовность возобновить борьбу за Западный Берлин. С другой стороны, Хрущев рассчитывал узнавать, какие шаги Кеннеди отражают подлинные намерения правительства США, а какие являются лишь громогласными политиканскими заявлениями. Этим целям служили беседы Пьера Сэлинджера с Харламовым и Большаковым.

В ходе этих бесед особые усилия направлялись на то, чтобы укрепить доверие между главами двух стран. Обсуждалось предложение о телепередаче, в ходе которой Хрущев и Кеннеди могли бы высказаться на тему «В каком мире я хотел бы жить?». Говорилось и об установлении «горячей линии» между Москвой и Вашингтоном. Тема возможности развязывания случайной войны вследствие сбоя в системе электроники стала особенно популярной на Западе после выхода в свет политического романа Ю. Бёрдика и X. Уилера «Система предохранения», в котором действующими лицами были Хрущев и президент США. В последнем легко узнавали Кеннеди. В романе рассказывалось о том, как американские самолеты, получив неверный сигнал, летят бомбить Москву. Чтобы убедить Хрущева в том, что это – следствие ошибки и ему не стоит отдавать приказ о начале ядерной войны, президент США приказывает сбросить ядерную бомбу на Нью‑Йорк.

Активную роль в беседах с Кеннеди играл и Аджубей. Вместе со своей супругой Радой Никитичной он в конце января 1962 года посетил Белый дом, где их принял Кеннеди. Президент США передал Аджубею, что американцы удовлетворены решением Хрущева отложить подписание мирного договора с ГДР. В то же время он подчеркнул, что в любом случае американцы не уйдут из Западного Берлина. Одновременно Кеннеди выразил озабоченность продолжавшимся наступлением Патет‑Лао в Лаосе. Кеннеди выразил также недовольство продолжавшимися в СССР ядерными испытаниями в атмосфере и заявил, что США также могут возобновить подобные испытания. Не вдаваясь в содержание бесед, Пьер Сэлинджер сообщил на пресс‑конференции, что, «разговаривая с господином Аджубеем, президент отдавал себе отчет в том, что тот находится в положении, позволяющем ему непосредственно передать его взгляды своему тестю».

Решение США возобновить ядерные испытания в атмосфере привело к отказу от теледебатов между Кеннеди и Хрущевым, но контакты между президентами не были прерваны. 11 мая 1962 года Пьер Сэлинджер прибыл в Москву, где его принял на даче Хрущев. В ходе переговоров, которые проходили за обеденным столом и во время прогулок по парку, Хрущев положительно оценил примирительные заявления Кеннеди по берлинскому вопросу. Однако он выразил свое негодование по поводу заявления Кеннеди в своем интервью известному журналисту Стюарту Олсопу. По словам Олсопа, говоря о возможностях применения ядерного оружия в Европе, Кеннеди заявил: «Хрущев не должен быть уверен в том, что, защищая наши интересы, Соединенные Штаты никогда не нанесут первый удар». Хрущев возмущался: «Этот поджигатель войны Олсоп – он что, – ваш государственный секретарь? Даже Эйзенхауэр и Даллес не делали таких заявлений, какое сделал ваш президент. Он вынуждает нас пересмотреть нашу политику». В ответ Сэлинджер заверил Хрущева, что «политика США остается неизменной. Мы не применим ядерное оружие, если мы и наши союзники не станем целью массированного коммунистического нападения».

В ходе последовавшей беседы Хрущев вновь подчеркнул, что СССР никогда не примирится с присутствием войск западных союзников в Западном Берлине. (Сэлинджер утверждал, что «Берлин стал такой же идеей фикс для Хрущева, как и сельское хозяйство СССР».) Хрущев говорил: «Неразумно грозить нам войной, неразумно пытаться помешать нам подписывать мирный договор с ГДР угрозами войны… А вы что, на самом деле начнете войну из‑за Западного Берлина с его населением в два с половиной миллиона человек? Сам Аденауэр заявил, что не найдется дураков, которые были бы готовы сражаться за Западный Берлин. Но если сами немцы говорят так, то, конечно, США не будут воевать за Западный Берлин, который им нужен, как собаке пятая нога». «Мы не можем предвидеть, – говорил Хрущев, – какие шаги будут предприняты американским правительством. Но мы хотим, чтобы нас верно поняли в США. Было бы глупо с нашей стороны запугать вас, точно так же, как было бы глупо с вашей стороны запугать нас».

Хрущев отмел объяснения Сэлинджера по поводу статьи Олсопа. Он сказал: «Я не знаю, как будут дальше развиваться наши отношения с США при президенте Кеннеди. Это зависит от него. Для нас важным испытанием является Западный Берлин. Для нас – это Рубикон. Если мы пересечем его без войны, то все пойдет хорошо. Если нет, то плохо. Ключ – в руках у Кеннеди, потому что он собирается стрелять первым. Ведь он заявил, что может создаться положение, когда США первым нанесет атомный удар… Мы готовы встретить этот удар. Но я предупреждаю вас, что мы не будем медлить в нанесении ответного удара». Хрущев прекрасно понимал, что первый ядерный удар по СССР американцы могут нанести с многочисленных военных баз, расположенных в Турции, Италии, ФРГ и других странах НАТО. В этом случае они могли бы поразить многие установки межконтинентальных советских ракет и лишить СССР возможности для ответного удара. Поэтому возникла идея резко усилить военные позиции СССР, разместив советские ракеты в непосредственной близости от американской земли.

Вскоре после встречи Хрущева с Сэлинджером советника посольства СССР на Кубе А. Алексеева в мае 1962 года вызвали в Москву и пригласили на беседу к Хрущеву. Тот сообщил Алексееву о его назначении послом на Кубе. Алексеев вспоминал: «Беседа один на один продолжалась в его (Хрущева) кремлевском кабинете более часа. Я рассказывал Хрущеву о проблемах Кубы, о Фиделе, Эрнесте Че Геваре, Рауле Кастро, других руководителях страны. Он задавал мне немало вопросов». По словам Алексеева, «в конце беседы Хрущев пожелал мне успехов в работе». Возможно, Алексеев рассказал Хрущеву и о современном международном положении Кубы. Разгром кубинских эмигрантов, вооруженных Соединенными Штатами в апреле 1961 года, не заставил их отказаться от попыток восстановить дореволюционные порядки. Для правительства же Кеннеди свержение правительства Кастро означало бы реванш за постыдное поражение на Плайя‑Хирон. Кеннеди не раз выражал свою готовность помочь эмигрантам в их усилиях. Одновременно различные политические деятели США постоянно говорили о необходимости «устранить рассадник коммунизма», возникший вблизи берегов Флориды. Некоторые из них упрекали Кеннеди в нерешительности. 12 апреля 1962 года член палаты представителей США Хосмер требовал установить блокаду на ввоз оружия на Кубу и для этого обыскивать суда, следующие на остров. Ширились призывы к прямой интервенции против Кубы. Революционная Куба жила в условиях постоянной угрозы новой агрессии. После целого ряда советских заявлений о готовности защитить Кубу разгром кубинской революции означал бы для Хрущева гораздо более серьезное политическое поражение, чем переворот в Конго, приведший к аресту Лумумбы.

Как вспоминал Алексев, «через четыре дня в Кремле состоялась новая беседа». В ней помимо Н.С. Хрущева участвовали Ф.Р. Козлов, А.И. Микоян, Ш.Р. Рашидов, Р.Я. Малиновский, А.А. Громыко, командующий Ракетными войсками С.С. Бирюзов. Алексеев снова стал рассказывать о Кубе, а Хрущев снова задавал ему вопросы. «И вдруг, – вспоминал Алексеев, – прозвучал вопрос, неожиданность которого повергла меня в оцепенение: Хрущев спросил, как, по‑моему, прореагирует Фидель на предложение установить на Кубе наши ракеты. С трудом преодолев замешательство, я все же высказал сомнение в том, что Фидель с таким предложением согласится, поскольку кубинские руководители строят свою стратегию на боеготовности всего народа и на солидарности мирового общественного мнения, народов Латинской Америки с кубинской революцией».

«Тогда, – писал Алексеев, – Хрущев в обстоятельном выступлении сказал, что если Фидель сочтет наше предложение неприемлемым, то мы окажем Кубе помощь любыми другими средствами, которые, впрочем, вряд ли остановят агрессора… Он сказал далее о своей абсолютной уверенности в том, что в отместку за поражение на Плайя‑Хирон американцы предпримут вторжение на Кубу уже не с помощью наемников, а собственными вооруженными силами: на этот счет у нас есть достоверные данные. Мы, продолжал он, должны найти столь эффективное средство устрашения, которое удержало бы американцев от этого рискованного шага, ибо наших выступлений в ООН в защиту Кубы уже явно недостаточно. Надо дать им понять, что, напав на Кубу, они будут иметь дело не только с одной непокорной страной, но и с ядерной мощью Советского Союза. Надо максимально повысить плату за военную авантюру против Кубы, в какой‑то мере уравнять угрозу Кубе угрозой самим Соединенным Штатам. Логика подсказывает, говорил Хрущев, что таким средством может быть только размещение наших ракет с ядерными боеголовками на территории Кубы».

Одновременно Хрущев связал задачу защиты Кубы с общими задачами противостояния СССР и США. Алексеев так излагал речь Хрущева: «Поскольку американцы уже окружили Советский Союз кольцом своих военных баз и ракетных установок различного назначения, мы должны заплатить им их же монетой, дать им попробовать собственное лекарство, чтобы на себе почувствовать, каково живется под прицелом ядерного оружия. Говоря об этом, Хрущев подчеркнул необходимость проведения этой операции в условиях строгой секретности, чтобы американцы не обнаружили ракет до того, как они будут приведены в полную боевую готовность. Особенно важно избежать огласки в период накала в США политических страстей – кампании по выборам в конгресс, назначенной на 6 ноября 1962 года. А после этого, считал Хрущев, можно будет обнародовать соглашение о ракетах, если оно будет одобрено кубинским правительством. Тогда Куба окажется в фокусе мировой политики и американцам будет уже поздно что‑либо предпринимать против нее. Мы же будем разговаривать с Америкой на равных».

Судя по черновым записям заседания Президиума ЦК 21 мая Хрущев собирался огласить военный договор о размещении ракет на Кубе во время своего визита туда между 25 и 27 ноября. До этого «расположить ракетно‑ядерное оружие. Закрыто провести. Потом объявить. Ракеты под нашим командованием. Это будет наступательная политика». Таким образом, Хрущев получил бы возможность уравновесить силы с США и вновь вернуться к угрозам вытеснить американцев и их союзников из Западного Берлина. «Конечно, – подчеркивал Хрущев, – необходимо избрать такой способ противодействия американской угрозе в отношении Кубы, который не привел бы к началу термоядерной войны. Он высказал уверенность, что прагматичные американцы не отважатся на безрассудный риск – точно так же, как мы сейчас не можем ничего предпринять против нацеленных из Турции, Италии, ФРГ на Советский Союз американских ракет. Должны же здравомыслящие политики в США рассуждать так же, как сегодня рассуждаем мы, заключил Хрущев». Очевидно, что переписка с Кеннеди и переговоры с ним через доверенных лиц убедили Хрущева в том, что, несмотря на грозные заявления, президент США не доведет дело до мировой войны.

Называя решение Хрущева разместить ракеты на Кубе «чистой авантюрой», Микоян уверят, что он «много спорил, говорил, что американцы обязательно обнаружат завозимые ракеты в момент строительства стартовых площадок». Однако Алексеев не упоминал о чьих‑либо возражениях предложенному Хрущевым плану.

На этом совещании было принято решение направить на Кубу делегацию во главе с Рашидовым, в которую входили также маршал Бирюзов и Алексеев. Тем временем Хрущев съездил в Болгарию, а вернувшись оттуда, созвал Совет обороны, в состав которого входили Козлов, Брежнев, Микоян, Косыгин, Малиновский. На заседании было принято решение о размещении ракет на Кубе. В условиях секретности план был разработан в Генштабе. Затем состоялось совместное заседание президиума ЦК и Совета обороны. 24 мая Малиновский представил план, который был одобрен. На этом заседании было принято решение «согласиться с предложениями Н.С. Хрущева по вопросам Кубы.

Алексеев вспоминал, что перед самым отлетом на Кубу, 27 мая, члены делегации были приглашены на дачу Хрущева, где «присутствовали все члены Президиума ЦК КПСС, находившиеся в то время в Москве». Алексеев подчеркивал, что «на этом совещании царило полное единодушие, и поэтому распространенная впоследствии западной прессой версия, будто в советском руководстве была оппозиция этим планам Хрущева, не соответствует действительности».

Прибыв в Гавану, Алексеев сразу же встретился с министром вооруженных сил Кубы Раулем Кастро, братом Фиделя. По его словам, он «ничего не сказал Раулю о конкретных целях нашей делегации, но, поскольку в ее составе был маршал Бирюзов, прибывший в Гавану под другой фамилией, Рауль, как мне думается, понял, о чем пойдет речь. Через несколько часов вечером состоялась наша встреча с Фиделем, на которой присутствовал и Рауль». Узнав о советском предложении, «Фидель на минуту задумался, а затем сказал, что ему эта идея представляется очень интересной, поскольку она, кроме защиты кубинской революции, послужит интересам мирового социализма и угнетенных народов в их противоборстве с обнаглевшим американским империализмом, который повсюду в мире пытается диктовать свою волю. Таким образом, Куба могла бы внести свой вклад в общее дело антиимпериалистической борьбы. Но он пообещал обсудить этот вопрос с ближайшими соратниками и лишь потом дать нам окончательный ответ… На следующий день состоялась новая беседа, на которой с кубинской стороны кроме Фиделя присутствовали Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Освальдо Дортикос и Рамиро Вальдес. Ответ их был однозначен: да».

Микоян вспоминал: «Все решила поездка маршала Бирюзова в Гавану. Во‑первых, Фидель Кастро, вопреки моим ожиданиям, согласился. Во‑вторых, чтобы угодить Хрущеву, Бирюзов, видимо не очень умный человек, сказал, что «местность позволяет скрыть все работы», под пальмами, мол, их не будет видно. Я‑то видел эти пальмы – под ними ракетную площадку никак не укроешь».

В июне 1962 года в Москву прибыл Рауль Кастро, и в обстановке строжайшей секретности прошли его переговоры с Малиновским и Бирюзовым. Их переводчиком был сам Алексеев. В результате этих переговоров Р. Малиновским и Р. Кастро было парафировано соглашение, в котором говорилось, что ракеты и их обслуживание будут полностью находиться в ведении советского военного командования.

Уже в июле началась подготовка к отправке на Кубу материальной части и воинского персонала численностью около 50 тысяч человек. 6 июля командующим войск, размещаемых на Кубе, был назначен И. Плиев. На Кубу предполагалось направить 24 баллистические ракеты типа Р‑12 и 16 ракет Р‑14 с ядерными боеголовками, эскадрилью истребителей МиГ‑21, 42 легких бомбардировщика Ил‑28, батареи зенитных орудий, 12 подразделений ракет СА‑2 со 144 пусковыми установками, 80 крылатых ракет с ядерными боеголовками, 2 крейсера, 4 эсминца, 12 катеров. 12 подводных лодок с ядерным оружием направлялись для патрулирования восточного побережья США. Всего на Кубу направлялось 50 874 военнослужащих.

Операция по транспортировке оружия получила название «Анадырь». Таким образом пытались создать впечатление, что речь идет об усилении наших воинских частей в районе Чукотки. Так как переправка грузов и личного состава осуществлялась на морских судах, которые могли с воздуха просматриваться американскими разведывательными самолетами, то солдаты были снабжены зимним обмундированием, лыжами и прочим. Стартовали из разных портов – от Севастополя до Североморска. Для того чтобы усилить конспирацию, солдаты изображали из себя советников по сельскому хозяйству и были одеты в ковбойки. В середине августа ЦРУ представило Кеннеди фотографии советских кораблей с огромными грузами, направляющимися на Кубу.

В это время Хрущев не делал никаких острых заявлений по международным вопросам. В своем выступлении 17 августа с трибуны Мавзолея по случаю торжественной встречи космонавтов Н.А. Николаева и П.П. Поповича, совершивших первый в мире «групповой полет» двух космических кораблей, Н.С. Хрущев лишь высмеял престарелого экс‑президента США Гарри Трумэна, который отрицал факт такого полета. Хрущев вновь призвал покончить «с остатками второй мировой войны». Но вместо угроз указал на возможность мирного решения сложных международных проблем на примере урегулирования конфликта в Лаосе, а также спора между Индонезией и Голландией по поводу Западного Ириана. Судя по тому, как долго Хрущев декламировал слова из песни «Я верю, друзья, караваны ракет…», он был в хорошем настроении.

А в это время караваны наших судов двигались к Кубе. В конце августа американцы получили от западногерманской разведки сведения о том, что число наших судов в Балтийском море и в Атлантическом океане возросло почти в 10 раз. Одновременно в США стали поступать сообщения от кубинских эмигрантов, родственники которых остались на Кубе. Из них следовало, что разгрузка советских судов в кубинских портах резко возросла. Алексеев писал: «Хотя вся выгрузка ракет в портах и перевозка их к местам назначения осуществлялась по ночам и только советским персоналом, скрыть факт движения по дорогам даже надежно закамуфлированных 20‑метровых ракет было трудно».

Пока советские суда с военным грузом и солдатами в ковбойках перемещались по водам Атлантического океана, в США набирала обороты предвыборная кампания, в ходе которой переизбиралась полностью палата представителей США, треть сената США и часть губернаторов штатов. Для Кеннеди эта кампания означала референдум, в ходе которого население могло одобрить или осудить первую половину его президентства. К тому же в штате Массачусетс на место сенатора баллотировался его младший брат – Эдуард. Оппозиционная республиканская партия стремилась использовать все неудачи правительства Кеннеди, все его слабости. Обращалось внимание на то, что Кеннеди сделал своего среднего брата министром юстиции, а его младший брат тоже рвется к власти. Наиболее злые критики утверждали, что семейство Кеннеди может монополизовать власть в США. По стране ходил анекдот: «С 1961 по 1969 год у власти два срока будет править Джон Кеннеди. С 1969 по 1977 год у власти будет Роберт Кеннеди. С 1977 года президентом станет Эдуард. А потом наступит 1984‑й год». (Имелся в виду антиутопический роман Джорджа Оруэлла «1984» о тоталитарной державе – Океании, владевшей Великобританией и странами Западного полушария.)

На совещании республиканцев было принято решение считать кубинский вопрос наиболее выигрышным для республиканской партии. С конца августа 1962 года в американской печати все чаще раздаются призывы к «решительным действиям» против Кубы. Очевидно, что некоторые разведывательные данные о передвижении советских судов стали известны республиканцам. 28 августа республиканский сенатор К. Кейпхарт объявил, что на Кубе находятся советские войска. 31 августа сенатор Китинг сделал заявление о наличии на Кубе советского военного оборудования и вооруженных сил. Отвечая на эту критику, Кеннеди 4 сентября 1962 года объявил на пресс‑конференции, что «если появятся свидетельства организованных вооруженных сил советского блока на территории Кубы… или ракет земля‑земля, или иных существенных оборонительных средств в руках Кубы или под советским руководством… то возникнут острейшие вопросы». Кеннеди пообещал применить «любые средства, которые необходимы» в борьбе против Кубы. 8 сентября Кеннеди отдал приказ о призыве резервистов.

Однако критики Кеннеди считали подобные заявления и действия недостаточными. 19 сентября комиссия по иностранным делам и комиссия по вооруженным силам сената США приняли резолюцию, в которой содержалось обязательство «использовать любые необходимые меры, включая оружие, чтобы помешать марксистско‑ленинскому режиму на Кубе распространить силой или угрозой силы свои агрессивные действия в любую часть этого полушария». 24 сентября эта резолюция была принята сенатом. 3 октября палата представителей США приняла новую антикубинскую резолюцию, в которой впервые шла речь о возможности применения вооруженной силы против Кубы. «Осенние дни сентября и октября, – вспоминал Роберт Кеннеди, – были заполнены обвинениями и контробвинениями. Республиканцы… утверждали, что правительство США не принимает необходимых шагов, чтобы защитить нашу безопасность».

4 октября на Кубу прибыли первые ядерные боеголовки, а строительство площадок для установки советских ракет на Кубе началось. Генерал Плиев замечал, что строительство отстает от графика. 10 октября сенатор Китинг заявил, что обладает информацией «стопроцентной надежности» о начале строительства на Кубе площадок для шести ракетных установок среднего радиуса действия. Эти заявления решительно опровергались демократами. Хотя появление советских ракет на Кубе резко меняло расстановку сил между США и СССР в пользу последнего, у США имелось немало средств, способных нанести ядерный удар по Советской стране. Помимо ракет, размещенных в Турции, Италии, ФРГ, о которых говорил Хрущев на совещаниях в Кремле, американские самолеты с ядерными бомбами постоянно неслись в направлении СССР и лишь незадолго до пересечения границы поворачивали назад. Воды Мирового океана постоянно бороздили подводные лодки США с ядерными ракетами на борту. В то же время Кеннеди отдавал себе отчет, что сообщения о том, что на Кубе появились ракеты, способные поразить любой из городов США в считанные минуты, означало бы его политическую гибель. Поэтому ему нужно было получить заверения от СССР в том, что на Кубе строятся лишь сооружения для обороны острова.

Еще 4 сентября посол СССР в США Добрынин заверил министра юстиции Роберта Кеннеди, что никаких ракет на Кубе нет и они никогда там не появятся. Вскоре Д.Ф. Кеннеди принял Большакова и заявил ему, что он отдал приказ прекратить облеты советских кораблей. Президент заверил его, что перспективы для развития советско‑американских отношений хорошие, что он надеется встретиться с Хрущевым в ближайшем будущем. 4 и 6 октября Роберт Кеннеди принял Большакова. Последний вновь передал министру заверения Хрущева о том, что оружие, направляемое на Кубу, является оборонительным. Даже, если братья Кеннеди не верили этим заверениям, они были им нужны для того, чтобы затем ссылаться на них. Выступая 15 октября в Национальном пресс‑клубе в Вашингтоне, помощник государственного секретаря Эдвин М. Мартин говорил: «Военное строительство на Кубе носит по сути оборонительный характер… Конечно, любое оружие – наступательное, если вы находитесь по другую сторону от спускового крючка; но в целом нынешний военный потенциал на Кубе не увеличит материально способность Кубы предпринять наступательные действия за пределами острова».

В то же время Кеннеди прекрасно понимал: если станет известно о том, что он имел сведения о размещении ракетных установок на Кубе, но не постарался их проверить, то он может не только поплатиться постом президента, но и оказаться на скамье подсудимых. В этих условиях 9 октября Кеннеди отдал приказ о полете разведывательного самолета над Кубой. Однако небо Кубы была закрыто облаками. Лишь 14 октября, когда ураган развеял облачность, приказ был выполнен. В тот же день были получены фотографии, на которых было запечатлено активное строительство площадок для ракетных установок.

Хотя сложилось мнение о том, что эти фотографии сразу же спровоцировали Карибский кризис, факты свидетельствуют о том, что сначала они не вызвали большого переполоха. Лишь на другой день, 15 октября, фотографии были переданы из ЦРУ в Пентагон.

Начальник разведывательного отдела Керрол передал их заместителю министра обороны Р. Гилпатрику, а тот передал их министру обороны Р. Макнамаре. Последний решил, что содержание фотографий не таково, чтобы беспокоить президента, и передал их помощнику Кеннеди Макджорджу Банди. Он также не спешил передать фотографии Кеннеди и сделал это лишь на следующий день, 16 октября. По словам М. Банди, Кеннеди сначала воспринял содержание фотографий спокойно.

Сравнительно спокойная реакция военных и гражданских чиновников США, а также самого президента страны объяснялась следующим: хотя обнаружение строительства площадок для ракет на Кубе существенно усиливало возможность СССР нанести ядерные удары по американским городам, такие возможности существовали и до размещения ракет на Кубе. Хотя число советских межконтинентальных ракет было преувеличено в свое время Хрущевым, их наличие позволяло нанести довольно ощутимый удар по США. Под водой в непосредственной близости от крупнейших городов США могли находиться советские подводные лодки с ядерным оружием. Однако поскольку появление советских ракет на Кубе существенно усиливало возможности СССР для нажима на США в ходе переговоров по берлинскому вопросу, то в Государственном департаменте размещение советских ракет на Кубе расценили как сигнал тревоги.

Государственный секретарь Дин Раск, его заместитель Д. Болл и его помощник Э. Мартин сочли, что содержание фотографий дает повод для решительных действий против Кубы. В этом они получили поддержку от помощника министра обороны по вопросам международной безопасности Р. Нитце. Уже вечером 15 октября Раск и Нитце приняли решение настаивать на приведении в действие планов Пентагона о вторжении на Кубу. Правда, они признавали, что отсутствие единства среди союзников США по вопросу о Кубе вынудит их действовать с осторожностью. Лишь узнав о реакции Государственного департамента на результаты аэрофотосъемки, Кеннеди принял решение обсудить этот вопрос на заседании ряда членов правительства. Теперь Кеннеди понимал, что, в случае, если он по‑прежнему будет говорить, что никакой угрозы для США нет, против него взбунтуются его собственные министры и в этом случае его ждет политическая катастрофа. 16 октября было созвано совещание ряда высших чиновников правительства, которое впоследствии получило название «Исполнительный комитет Национального совета безопасности», или «Экском», хотя существование такого органа не было предусмотрено ни одним правовым документом США.

На заседании «Экскома» сразу же выделились две группировки: «ястребы» – сторонники немедленного вторжения на Кубу, и «голуби» – сторонники объявления блокады Кубы и последующего поиска мирного решения кризиса. Хотя министр обороны Р. Макнамара не принадлежал к «ястребам», он объявил, что «необходимые военно‑воздушные силы, личный состав и материальная часть приведены в боевую готовность, и мы можем начать бомбардировку с воздуха во вторник 23 октября, если будет принято соответствующее решение».

В тот день, когда начал работать «Экском», 16 октября Хрущев заявил новому послу США в СССР Флою Колеру о том, что он собирается посетить сессию Генеральной Ассамблеи ООН в ноябре и провести переговоры с Кеннеди по Западному Берлину. Еще 26 июля, провожая посла США Томпсона после завершения им пребывания в СССР, Хрущев сказал, что «он не может бесконечно ждать» договора с Германией, что он «глубоко обеспокоен». В сентябре 1962 года Хрущев говорил министру внутренних дел США Юдоллу, что ситуация вокруг Германии становится «непереносимой». Хрущев сказал, что у Кеннеди не хватает мужества принять решение. «Мы ему дадим выбор – пойти на войну или подписать мирный договор». Таким образом, становилось ясно, что Хрущев решил использовать ракеты на Кубе не столько для защиты Острова свободы, сколько для того, чтобы добиться решения берлинского и германского вопросов так, как он хотел. Возможно, то обстоятельство, что Кеннеди смирился с «берлинской стеной», убедило Хрущева в том, что президент США смирится и с появлением советских ракет на Кубе. Видимо, Хрущев рассчитывал, что в ближайшие дни установка ракет будет завершена, и он уже заранее предупреждал Кеннеди о том, что он готов предъявить США новый и на сей раз окончательный ультиматум по Западному Берлину.

18 октября, через два дня после беседы Хрущева с Колером Д.Ф. Кеннеди принял А.А. Громыко, который предложил американскому президенту встретиться в ноябре с Хрущевым. В своих мемуарах Громыко писал: «На всем протяжении беседы Кеннеди, вопреки имеющим хождение на Западе утверждениям, ни разу не поднял вопрос о наличии на Кубе советского ракетного оружия. Следовательно, мне и не надо было давать ответ, есть ли такое оружие на Кубе или нет». По его словам, Громыко заявил Кеннеди: «В течение длительного времени… американская сторона ведет безудержную антикубинскую кампанию, предпринимает попытки блокировать торговлю Кубой с другими государствами. В США раздаются призывы к агрессии против этой страны… В условиях, когда США предпринимают враждебные действия против Кубы, а заодно и против государств, которые поддерживают с ней добрые отношения, уважают ее независимость и оказывают ей в трудный для нее час помощь, Советский Союз не будет играть роль стороннего наблюдателя… СССР – великая держава, и он не будет просто зрителем, когда возникает угроза развязывания большой войны в связи ли с вопросом о Кубе или в связи с положением в каком‑либо другом районе мира».

В ответ Кеннеди, по словам Громыко, заявил: «Нынешний режим на Кубе не подходит США, и было бы лучше, если бы там существовало другое правительство». В то же время Кеннеди решительно заверил Громыко: «У моей администрации нет планов нападения на Кубу, и Советский Союз может исходить из того, что никакой угрозы Кубе не существует». Заметив, что «эта беседа с Кеннеди была, пожалуй, самой сложной из тех бесед, которые мне приходилось вести за 48 лет с каждым из всех девяти президентов США», Громыко писал: «Должен сказать, что беседа с Кеннеди по вопросу о Кубе изобиловала резкими поворотами, изломами. Президент нервничал, хотя внешне старался этого не показывать. Он делал противоречивые высказывания. За угрозами по адресу Кубы тут же следовали заверения, что никаких агрессивных замыслов против этой страны Вашингтон не имеет». В тот же день, по словам Громыко, аналогичное заявление сделал Дин Раск: «США не намерены осуществлять вооруженное вторжение на Кубу, хотя остров превратился в военный плацдарм для наступления на США. Внутренний режим на Кубе не соответствует безопасности Западного полушария».

Тем временем «Экском» продолжал дискуссию. 21 октября Кеннеди поставил вопрос: возможно ли полное уничтожение советских ракет в результате бомбардировки. Поскольку этого представители военно‑воздушных сил не могли гарантировать, «Экском» принял компромиссное решение: США объявят блокаду Кубы, но в то же время они будут готовы совершить нападение с воздуха.

22 октября 1962 года Д.Ф. Кеннеди выступил по телевидению. Он сообщил, что на Кубе размещены советские ракеты, способные доставить ядерные заряды на расстояние более 1000 миль и поразить Вашингтон, Панамский канал, мыс Канаверал, Мехико. Кеннеди заявил, что США будут рассматривать «любой запуск ракеты в направлении любой страны Западного полушария как нападение Советского Союза на Соединенные Штаты, которое потребует полного ответного удара по Советскому Союзу». Кеннеди потребовал немедленного вывода советских ракет и объявил, что США устанавливают военно‑морскую блокаду Кубы. Правда, поскольку «блокада» означала объявление войны, Кеннеди назвал ее «карантином». Кризис, который потом получил разные названия (Карибский, Кубинский, или ракетный), начался.

22 октября в Москве было срочно созвано заседание Президиума ЦК. Первым выступил Малиновский, заявив: «Не думаю, чтобы США сразу смогли предпринять молниеносные действия… Видимо, выступление по радио – это предвыборный трюк. Если будет декларировано вторжение на Кубу, то сутки еще пройдут, чтобы изготовиться. Думаю, что мы не находимся в таком положении, чтобы ставить ракеты в часовую готовность». Хрущев: «Согласен с выводами Малиновского… Дело в том, что мы не хотим развязывать войну, мы хотели припугнуть США в отношении Кубы. Трудность – мы не сосредоточили всего, что хотели и не обнародовали договора. Трагичное – они могут напасть, мы ответим. Может вылиться в большую войну. Один вариант: они начнут действовать против Кубы. Один вариант: объявить по радио, что есть соглашение по Кубе. Другой вариант: в. случае нападения все средства являются кубинскими, и кубинцы заявляют, что они ответят; и другое: не применять пока стратегического оружия, а применить тактическое. Плиеву дать указание – привести в боевую готовность. Всеми силами, но на первых порах не применять атомное оружие. Если десант – тактическое атомное оружие, а стратегическое – до указания, исключая средства "хозяйства Стаценко" (то есть баллистических ракет среднего радиуса действия с ядерными боеголовками)».

Хрущев продолжал: «Об информации Кубе – наполовину вышло, наполовину нет… Дать команду на возвращение кораблей, тех кораблей, которые еще не дошли. О договоре – не объявлять. Письмо Кеннеди – США встают на путь подготовки и развязывания третьей мировой войны. Американский империализм взял на себя диктовать свою волю – протестуем. СССР также обладает оружием, мы протестуем против пиратских действий. Все спорные вопросы – путем переговоров. Ставим вопрос в Совете безопасности».

23 октября 1962 года советское правительство опубликовало заявление, в котором говорилось: «Наглые действия американских империалистов могут привести к катастрофическим последствиям для всего человечества, чего не желает ни один народ, в том числе и народ США». «Народы всех стран, – говорилось в заявлении, – должны ясно представлять себе, что, идя на такую авантюру, Соединенные Штаты Америки делают шаг на пути к развязыванию мировой термоядерной войны. Нагло попирая международные нормы поведения государств и принципы Устава Организации Объединенных Наций, США присвоили себе право, и объявили об этом, нападать на суда других государств в открытом море, т. е. заниматься пиратством». Заявление подчеркивало, что «если агрессоры развяжут войну, то Советский Союз нанесет самый мощный ответный удар». Одновременно СССР внес в ООН предложение о созыве Совета безопасности для рассмотрения вопроса «О нарушении Устава ООН и угрозе мира со стороны Соединенных Штатов Америки».

По приказу министра обороны в ракетных войсках стратегического назначения в войсках противовоздушной обороны и на подводном флоте СССР было задержано увольнение старших возрастов и отменены отпуска всему личному составу. Командование объединенных Вооруженных сил стран Варшавского договора провело ряд мер по повышению боеготовности войск и флотов. В тот же день Хрущев направил Кеннеди личное послание. Он отвергал обвинения Кеннеди в том, что СССР разместил наступательное оружие на Кубе, и протестовал против введения блокады Острова Свободы. Хрущев призывал Кеннеди к благоразумию.

Пока заявление советского правительства и послание Хрущева передавались по дипломатическим каналам, расшифровывались и переводились, шло время. Сэлинджер писал: «Связь между Белым домом и Кремлем была угрожающе медлительна в ядерный век. Послание от президента США послу в СССР Колеру для передачи Хрущеву шло четыре часа по обычным дипломатическим каналам».

Тем временем во Флориду было переброшено свыше 100 тысяч американских военнослужащих. К району действия «карантина» двигалось 90 американских военных судов. На борту 8 авианосцев находилось 86 самолетов. Все единицы боевой техники стратегической авиации США, все американские ракеты дальнего радиуса действия и все подводные лодки «Полярис» с атомными ракетами были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Десятки самолетов с ядерным оружием летали над Гренландией и северной Канадой в ожидании сигнала следовать далее к СССР. Мир оказался на грани термоядерной войны.

К руководителям СССР и США обратился исполнявший обязанности Генерального секретаря ООН У Тан с призывом воздержаться от военных действий. Он предложил СССР остановить продвижение своих судов к Кубе. С посланиями к Кеннеди и Хрущеву обратился английский философ и пацифист Бертран Рассел. Ответы Хрущева У Тану и Расселу публиковались во всех газетах страны. Хрущев заявлял о готовности к мирным переговорам.

23 октября Кеннеди заявил, что в случае, если хотя бы один американский самолет будет сбит, по Кубе будет нанесен «удар возмездия». Тем временем данные аэрофотосъемок, произведенных американскими самолетами У‑2, свидетельствовали о том, что работы по сооружению ракетных площадок на Кубе ведутся круглосуточно, а на кубинских аэродромах появилось много советских бомбардировщиков Ил‑28. В этот же день Кеннеди подписал «Прокламацию о перехвате направляемого на Кубу наступательного вооружения», которая вступала в действие на следующий день, 24 октября, с 10 часов утра. Теперь советские суда, двигавшиеся на Кубу, могли быть остановлены американскими. Алексеев признавал: «К сожалению, как это нередко случается в столь сложных ситуациях, ни мы, ни кубинцы не продумали заранее всех альтернативных вариантов, связанных с конкретным развитием обстановки после размещения на острове наших ракет. Такие варианты пришлось потом вырабатывать буквально на ходу». Как писал Алексеев, «чтобы не обострять конфликта, ряду наших кораблей, следовавших на Кубу, было дано указание изменить курс, но несколько судов, не обращая внимание на предупреждение американских военных кораблей, все же прорвались к острову. Американцами было остановлено и проверено только одно зафрахтованное Советским Союзом канадское судно, доставившее на Кубу сельскохозяйственные машины».

Однако Кеннеди и его помощники с недоверием отнеслись к сообщениям о замедлении движения или перемене курса ряда советских судов, направлявшихся на Кубу. 24 октября Кеннеди направил Хрущеву ответное послание, в которой подтверждал свое намерение добиваться вывода советских ракет с Кубы. Правда, 25 октября Кеннеди принял решение пропустить через «карантин» танкер «Бухарест», направлявшийся к Кубе, так как воздушная разведка США установила, что на борту танкера не было ракет. Тем временем объединенный комитет начальников штабов США потребовал нанести авиаудары по строившимся на Кубе пусковым установкам. Концентрация вооруженных сил США на юге страны продолжалась. Угроза нападения на Кубу, а стало быть и мировой войны, возрастала с каждым часом.

25 октября на Президиуме обсуждался ответ на послание Кеннеди. Записи так отразили высказанные Хрущевым мысли: «Оглядеться… Демонтировать ракетные установки. Кубу сделали страной мирового фокуса. Дайте обязательство не трогать Кубу, и мы дадим согласие на демонтаж, потом разрешим инспекторам ООН проверить». Комментируя принятое решение, Хрущев, как обычно, делал хорошую мину при плохой игре: «Дальнейший ход событий идет таким образом. Американцы говорят, что надо демонтировать ракетные установки на Кубе. Может быть, следует это делать. Это не капитуляция с нашей стороны. Так как выстрелим мы, то и они выстрелят. То, что американцы перетрусили, нет сомнения. Видимо, Кеннеди спал с деревянным ножом». На вопрос Микояна: «Почему с деревянным?» – Хрущев ответил: «Когда человек первый раз идет на охоту на медведя, он берет с собой деревянный нож, чтобы очищать штаны было легче».

Хрущев продолжал: «Мы сейчас сделали Кубу страной мирового фокуса. Столкнули лбами две системы. Кеннеди говорит нам, уберите свои ракеты. Мы отвечаем: "Давайте твердые гарантии, обещание, что американцы не нападут на Кубу". Это не плохо. Мы бы могли вывезти Р‑12, а оставить там другие ракеты. Это не трусость. Это резервная позиция, возможно, придется встретиться с ними в ООН. (Видимо, тогда Хрущев еще не исключал своего визита на Генеральную Ассамблею ООН. – Прим. авт.) Надо дать противнику успокоение и получить заверение в отношении Кубы. Кроме того, доводить до точки кипения не следует. Мы можем разбить США и с территории СССР. Сейчас Куба будет не та, чем раньше. Они, американцы, угрожают экономической блокадой, но США не будут нападать на Кубу. Нам не надо обострять положение, а вести разумную политику. Этим самым мы укрепим Кубу и спасем ее на 2‑3 года. А через несколько лет еще труднее с ней справиться. Надо играть, но не отыгрываться, не терять головы. Инициатива в наших руках, не надо бояться. Начали и струсили. (Не ясно, что Хрущев имел в виду. – Прим. авт.) Нам воевать не выгодно. Не от Кубы зависит будущее, а от нашей страны».

В протоколе записано: «Все члены Президиума подтверждают и поддерживают Хрущева. Тов. Хрущев предлагает подумать об информации Фиделю Кастро. Нам надо изложить такой документ, где сказать, куда мы держим курс. Кое‑что вышло, кое‑что нет. То, что мы имеем сейчас, является политическим моментом. В чем положительная сторона? В том, что весь мир прикован к Кубе. Ракеты сыграли свою положительную роль. Пройдет время, если нужно, ракеты могут появиться там снова». 26 октября Хрущев направил личное послание Кеннеди, в котором объявлял о решении демонтировать ракеты в обмен на обязательство не нападать на Кубу.

Утром 27 октября Кеннеди вместе с членами «Экскома» стал готовить ответ Хрущеву. В это время пришло новое послание Хрущева. В нем говорилось: «Мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые Вы считаете наступательными». В то же время там содержалось принципиально новое предложение: «Ваши представители сделают заявление о том, что США, со своей стороны, учитывая беспокойство и озабоченность Советского государства, вывезут аналогичные средства из Турции». Письмо завершалось словами: «Весь мир сейчас волнуется и ждет от нас разумных действий». Это послание было полной неожиданностью для Кеннеди и его министров. Они понимали, что последнее послание Хрущева полностью перечеркивает предыдущее. Пытаясь найти выход из кризиса, Кеннеди решил отвечать на более раннее послание и игнорировать последнее.

В это время произошло событие, которое могло стать началом глобальной войны. Советская ракета, размещенная на Кубе, сбила американский самолет У‑2. Поскольку четыре дня назад Кеннеди заявил, что в подобном случае по Кубе будет нанесен удар, объединенный комитет начальников штабов США стал настаивать на таком ударе, который бы предшествовал вторжению.

Скопление вооруженных сил двух супердержав возле Кубы создавало опасную ситуацию, которая в любой момент могла выйти из‑под контроля. На конференции, состоявшейся в 2002 году и посвященной 40‑летию Карибского кризиса, был рассказан один из характерных эпизодов этой конфронтации. Эскадренный миноносец «Бил», находившийся вблизи побережья Кубы, стал сбрасывать глубинные бомбы на советскую подводную лодку Б‑59. Три офицера этого подводного судна могли принять решение применить ядерное оружие, находившееся на борту лодки. Хотя двое склонялись к этому решению, один из офицеров не согласился с ними. Комментируя эту историю, бывший министр обороны США Р. Макнамара заявил, что ядерное нападение на американский корабль могло бы вылиться в полномасштабный обмен ядерными ударами между двумя супердержавами. Другой участник конференции, бывший сотрудник ЦРУ Д. Бругиони, утверждал: «27 октября – день, который я никогда не забуду. Наша планета могла бы быть уничтожена».

Алексеев писал: «Почувствовав, что США находятся в преддверии войны, он (Джон Кеннеди) поручил своему брату Роберту срочно встретиться с советским послом в Вашингтоне Добрыниным. В обмен на вывод ракет Дж. Кеннеди принимал на себя джентльменское обязательство не только не нападать на Кубу, но и удерживать своих союзников от этого шага».

Тем временем Хрущев направил телеграмму Плиеву с требованием запретить применять ракеты и посадить все советские истребители. 27 октября на заседании Президиума ЦК Хрущев говорил: «Могут ли они напасть на нас сейчас? Думаю, что не решатся. Конечно, поручиться нельзя.

Драматическое выступление Кеннеди по радио и телевидению (имелось в виду выступление 22 октября. – Прим. авт.), не от храбрости оно. Они на нас взваливают вину, они решили расправиться с Кубой, но сейчас они, по‑моему, пересмотрели это решение. Шаги, которые мы предприняли до этого, правильны. Дальнейшие шаги. Не сможем ликвидировать конфликта, если не дадим удовлетворения американцам… Думаю, что упорствовать не надо. Допустили ли мы ошибку или нет? Это можно оценить позже. Надо принять во внимание – США не напали на Кубу. А если мы получим в придачу базы в Турции, Пакистане, то мы окажемся в выигрыше. Согласны на проверку, когда вывезем ракеты». Запись гласит: «Все товарищи высказываются за предложение Хрущева».

«В ночь на 28 октября, – вспоминал Алексеев, – Советским правительством без консультации с Фиделем Кастро было решено принять условия Кеннеди». В своем послании президенту США от 28 октября Хрущев упоминал о том, что американские самолеты в последнее время дважды вторгались в советское пространство. Последнее нарушение произошло в районе Чукотки 28 октября. Однако советское правительство решило не реагировать на это нарушение, чтобы не усугублять и без того напряженную обстановку. Хрущев писал: «Мы сейчас должны быть очень осторожны и не делать таких шагов, которые не принесут пользы обороне государств, вовлеченных в конфликт». В послании говорилось: «Чтобы скорее завершить ликвидацию опасного конфликта для дела мира, чтобы дать уверенность всем народам, жаждущим мира, чтобы успокоить народ Америки, который, я уверен, так же хочет мира, как этого хотят народы Советского Союза, Советское правительство в дополнение к уже ранее данным указаниям о прекращении дальнейших работ на строительстве площадок для размещения оружия, отдало новое распоряжение о демонтаже вооружений, которые вы называете наступательным, упаковке его и возвращении его в Советский Союз».

Алексеев вспоминал: «Последнее письмо Председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева президенту США Дж. Кеннеди было передано открытым текстом по Московскому радио. Позднее, во время визита Ф. Кастро в СССР в мае 1963 года, Хрущев рассказывал, что такая поспешность была вызвана полученными из США достоверными данными о принятом американским военным командованием решении начать 29 или 30 октября бомбардировку советских ракетных установок и кубинских военных объектов с последующим вторжением на остров».

28 октября в Президиуме ЦК было подготовлено конфиденциальное письмо Хрущева для Кеннеди. Еще раз подтверждая намерение демонтировать ракеты на Кубе, он напоминал о предложении убрать американские ракеты из Турции, ссылался на позитивное отношение к этому предложению Р. Кеннеди и просил президента США не затягивать с выводом этих ракет. 28 октября Р. Кеннеди вновь подтвердил Добрынину намерение США убрать ракеты из Турции.

На Президиуме ЦК было высказано намерение написать письмо и для Кастро, но оно так и не было выполнено. Позже, по словам Алексеева, «Хрущев сказал, что ночь на 28 октября все члены Президиума ЦК КПСС провели в Кремле, готовя последнее письмо американскому президенту. Поэтому, говорил Хрущев, у советского руководства не оставалось времени, чтобы согласовать свое решение с Гаваной: мир висел на волоске». Однако эти аргументы не убедили Алексеева. Через 25 лет после этих событий он писал: «Я до сих пор не нахожу объяснений, почему из Москвы не была послана телеграмма Фиделю, хотя бы с уведомлением о готовящемся решении относительно вывода ракет. Впрочем, могу предположить, что Н.С. Хрущев, зная непреклонный характер кубинского руководителя, сознательно пошел на такой шаг. Думаю, он понимал, что Фидель сразу не согласится с нашим решением и время будет упущено. А промедление, как, очевидно, представлялось Хрущеву, было смерти подобно. Усмотрев в заверениях Кеннеди выход из тупиковой ситуации и поняв, что в результате такого шага кубинская революция не только получит передышку, но и будет спасена, Хрущев, как мне кажется, решился даже на временную утрату своего авторитета у кубинцев». Очевидно, что, запутавшись в сложной международной игре, Хрущев старался спасти то, что можно было спасти и был готов пожертвовать если не самой Кубой, то ее международным престижем.

Алексеев вспоминал: «В воскресенье 28 октября, около 7 часов утра, мне в посольство позвонил президент республики Освальдо Дортикос и сказал, что радио сообщает о принятом в СССР решении вывести ракеты с Кубы. Помню, я ответил ему, что американское радио способно запустить любую «утку» и что из Москвы у меня нет никаких сведений на этот счет. Но когда Дортикос сказал, что речь идет о передаче Московского радио, я почувствовал себя самым несчастным человеком на Земле, представив к тому же и реакцию Фиделя. Да, Дортикос подтвердил, что Фидель был страшно разгневан этим сообщением и уехал совещаться с кубинскими военными начальниками. Меня же президент попросил немедленно проинформировать его, когда будет получено первое сообщение из Москвы. Через час или два я получил шифровку. На одной страничке текста сообщались мотивы этого срочного и не согласованного с кубинцами решения; конечно же столь скупо изложенные доводы не могли удовлетворить руководителей республики. Я сам отвез телеграмму Дортикосу, втайне надеясь встретиться у него с Фиделем. Но встреча не состоялась ни тогда, ни в последующие три‑четыре дня». Когда Хрущеву требовалось разместить ракеты на Кубе, он упрашивал Кастро разрешить ему эту опасную для кубинцев акцию, но, когда Хрущев решил убрать ракеты, Кастро не был даже поставлен в известность об этом решении.

Узнав, что советское правительство приняло решение, не позаботившись уведомить об этом Кубу, правительство США стало подчеркнуто игнорировать Кубу в ходе последовавших переговоров об условиях вывода советских ракет. Алексеев вспоминал: «Делая явный расчет на унижение Кубы, Вашингтон хотел решать все вопросы только с Советским Союзом, без ее участия, даже те, которые прямо затрагивали ее интересы. И хотя Фидель как бы негласно участвовал и в переговорах Н.С. Хрущева с Дж. Кеннеди, и позднее – через А.И. Микояна – в переговорах В.В. Кузнецова с представителями президента США, так как без его согласия невозможно было достичь каких‑либо результатов, все же формально, как того и добивались американцы, Республика Куба была отстранена от прямого участия в этих делах. И это обстоятельство, конечно, более всего удручало кубинских руководителей, затрудняя и наши беседы с ними».

«Главная попытка американцев унизить Кубу, – подчеркивал Алексеев, – заключалась в том, чтобы добиться нашего согласия на инспектирование их военными непосредственно на кубинской территории демонтажа и вывоза ракет. Разумеется, мы предложили американцам решать этот вопрос с правительством Кубы, и, конечно же, они от этого отказались. А Фидель сразу сказал Микояну, что Куба никогда не допустит на свою территорию никаких инспекторских групп– ни из США, ни из ООН… И даже когда в поисках выхода из создавшегося тупика мы высказали идею допуска инспекторов на советские суда, Фидель сказал, что это дело СССР, но что в своих территориальных водах Куба такого не позволит. Это не каприз, а защита наших суверенных прав, твердо сказал кубинский руководитель. США еще долго продолжали настаивать на своих требованиях, но, убедившись в непреклонности Кубы, вынуждены были согласиться с планом погрузки не зачехленных ракет на палубы советских судов и фотографирования их со своих кораблей и самолетов в международных водах».

Алексеев писал: «Фидель неоднократно говорил тогда, что если мы уступим американцам в вопросах инспекции, то они пойдут дальше и потребуют новых уступок. И надо отдать ему должное: уже в первых беседах он почти точно предсказал, с какими новыми требованиями выступят американцы, если мы в чем‑то уступим: 1. Вывод бомбардировщиков «Ил‑28», хотя эти устаревшие бомбардировщики и не угрожают безопасности США; 2. Вывод быстроходных торпедных катеров типа «Комар»; 3. Вывод нашего воинского контингента; 4. Включение в состав кубинского правительства изгнанных революцией и окопавшихся в Майами буржуазных политиканов. Нам же казалось, что Фидель слишком преувеличивает опасность, ибо мы полагали, что США, напуганные кризисом, удовлетворятся разумным компромиссом и не будут обострять обстановку. В течение первых двух недель переговоров американцы действительно выставили одно за другим почти все предвиденные Фиделем требования. Лишь на домогательство включить в правительство республики эмигрантское отребье они не осмелились, поняв, что это может привести к срыву переговоров». «В итоге, – констатировал Алексеев, – несмотря на длительное сопротивление кубинских товарищей, нам все же пришлось согласиться с американцами на вывод самолетов «Ил‑28» и торпедных катеров. Была достигнута договоренность об оставлении на Кубе учебного центра, где наши специалисты могли оказывать кубинцам помощь в овладении оставшейся советской военной техникой».

Переговоры, которые в Гаване с Кастро и в Нью‑Йорке с У Таном и американскими дипломатами вели А.И. Микоян и В.В. Кузнецов, шли с трудом. Микоян писал: «Мне пришлось три недели потом уговаривать Фиделя не саботировать соглашение Хрущев – Кеннеди. А он вполне в силах был это сделать, и тогда нам было бы еще труднее вылезать из этой истории». Исход переговоров был неясен, и Микоян даже не вернулся из Гаваны в Москву, чтобы присутствовать на похоронах своей супруги. Хрущев злился на неуступчивость Кастро. На заседании Президиума ЦК 16 ноября он говорил: «О позиции Кастро. Неразумная, крикливая. Нам наука. Подошли к развязке, или будем сотрудничать, или уводим своих людей». Таким образом, Хрущев был готов пойти на разрыв с Кубой, хотя на словах он ради нее затеял мировой кризис. Наконец, 20 ноября 1962 года переговоры завершились. Кеннеди объявил о снятии «карантина». Советское правительство объявило об отмене повышенной боевой готовности советских вооруженных сил. Кризис закончился.

Хрущев изображал его исход как победу дела мира, но при этом умалчивал, что он в значительной степени причастен к тому, что несколько дней вероятность глобальной термоядерной войны была весьма реальной. Хрущев подчеркивал, что благодаря достигнутому компромиссу, угроза нападения на Кубу была устранена. Действительно, несмотря на то, что в последующем американцы не раз ставили под сомнение свои обязательства не нападать на Кубу, так как они не были зафиксированы в каком‑либо письменном соглашении, в последующие годы Куба не стала объектом вторжения со стороны США. Однако цена, которую заплатили СССР и Куба за Карибский кризис, была немалой. В Латинской Америке многие стали воспринимать Кубу не как символ борьбы за свободу от господства американцев, а страну, зависимую от СССР. В разгар кризиса ОАГ (Организация американских государств) полностью поддержала действия США.

Для многих в мире было очевидно политическое поражение СССР. Не только советские ракеты, но и самолеты, и торпедные катера были выведены из Кубы. Правда, требование Хрущева о выводе ракет из Турции было в последующем удовлетворено. Однако американское руководство знало, что попытки Хрущева добиться решения берлинского и германского вопросов на его условиях под давлением ракет, размещенных на Кубе, провалились. Ко всему прочему неуклюжие действия Хрущева в разгар кризиса привели к ухудшению отношений СССР со своим новым союзником – Кубой.