Преемник Медведев должен победить путинский гламур

Политическая биография третьего президента России Дмитрия Медведева еще короче, чем у его предшественника Владимира Путина в 1999 году.

Приход Медведева к власти состоялся в ситуации дворцовой, а не элитной и не электоральной конкуренции и при отсутствии серьезных системных вызовов, тогда как Путин стал президентом в ситуации острой элитной конкуренции, при наличии весомого противника в лице Евгения Примакова и системного мобилизационного вызова в виде серии терактов и начавшейся вслед за тем второй чеченской войны.Согласованность кандидатуры Медведева с представителями мировой элиты и убедительная победа на президентских выборах 2 марта 2008 года, которую в принципе невозможно поставить под сомнение, снимает вопрос о легитимности нового президента.Благодаря «незасвеченности» в политической борьбе, идеологической индифферентности и отсутствию публичных обязательств перед финансово-промышленными группами, а также благодаря молодости, энергичности и имиджевой привлекательности, негативный рейтинг Медведева незначителен, а связанные с ним надежды и ожидания со стороны и элиты, и электората велики - как фактически при любом новом правителе.Большинство интерпретаторов курса нового президента и будущего вектора развития страны сознательно или неосознанно пытаются навязывать свои «идеальные модели» - отсюда рассуждения, что при Медведеве «будет, как при дедушке» (Ельцине), - то есть начнется «оттепель», возобладают либеральный курс и прозападная политика. Или что Медведев займется реализацией «Плана Путина» и они «будут править вдвоем». Для одних Медведев - патриот-государственник, для других - либерал-западник, для третьих - русский националист, для четвертых - русский интеллигент, для пятых - топ-менеджер «Газпрома».В любом случае Дмитрий Медведев является еще более загадочной фигурой, чем Путин в 1999 году. Если будущее России хотя бы в общих чертах тогда можно было просчитать и предугадать по прошлому Путина, то теперь вариативность и непредсказуемость будущего значительно увеличиваются. Курс нового президента, условный «План Медведева», остается уравнением с как минимум тремя неизвестными: механизмом власти, циклическими закономерностями российской истории и универсальными смыслами развития страны.Риски двоевластия, или Дмитрий Медведев и Симеон Бекбулатович против законов российской политической культурыВ российской политической культуре и политической истории России в относительно стабильные периоды двоевластию нет места - ни как институту, ни как допустимой модели построения властных отношений, ни как реальной политике: это аксиома.В России двоевластие (многовластие) понимается как искривление, болезнь, мутация политической системы. Двоевластие рассматривается иногда как причина, иногда как следствие Смуты - Смутного времени в начале XVII века, Гражданской войны после революций 1917 года, ельцинской эпохи 1990-х годов.В условиях российской политической культуры единовластное правление традиционно имеет сакральную легитимацию - в качестве источника власти могут рассматриваться и Провидение, и «воля партии», и консенсус элит, и «общественный договор» правящей элиты и народа, но в любом случае вершина у властной пирамиды может быть лишь одна.»Русская Система» как специфически российская форма социального порядка предполагает неделимость и моносубъектность власти, а также максимальный контроль власти над всем разнообразием жизни[1]. Можно считать, что именно подобная моносубъектная природа власти, лежащая в основе самодержавия, приводит к подавлению ею всех иных субъектов социальной активности - гражданского общества, политических партий, независимых СМИ, лидеров общественного мнения. И что именно она отобрала в XVI-XVIII веках социальную субъектность у Церкви, разрушив православную «симфонию» царя и патриарха - сложную систему соправления светской и духовной властей. Следствием подобного социального устройства, в котором государство выступает монопольным субъектом правления, можно считать отсутствие открытой политической конкуренции и, по мнению некоторых исследователей, отсутствие политики как таковой и замену политического управления административным[2]. Поэтому неумение верховного правителя и его окружения работать в конкурентной политической среде - не специфическая черта путинской элиты, как это нередко интерпретируется, а закономерность российской политической культуры. Когда эта элита окончательно утвердилась и подавила потенциальные очаги политического протеста и конкуренции, изменился и механизм передачи верховной власти, в связи с чем некоторые аналитики предлагают именовать третьего президента России не «преемником», а «наследником»[3].Все исторически существовавшие в российской истории случаи двоевластия заканчивались болезненным, часто трагическим устранением одного из носителей верховной власти (или претендентов на нее). Наиболее известен опыт двоевластия во время опричнины Ивана Грозного, когда почти год (в 1575-1576 годах) формальным правителем большей части Московского царства (земщины) был крещеный касимовский хан Симеон Бекбулатович, однако ему не передавались ни атрибуты государственной власти, ни казна, ни право принятия стратегически значимых решений[4].В истории постсоветской России ситуация двоевластия возникала дважды и оба раза порождала крупные политические кризисы: в 1991 году двоевластие президентов СССР и России - Горбачева и Ельцина - привело к уничтожению одного из государств, в 1993 году двоевластие президента России и парламента - к институциональному уничтожению последнего и расстрелу самого его здания. Примечательно, что после событий октября 1993 года был упразднен и пост вице-президента, просуществовавший два года. Помимо того, в первом случае был ликвидирован «контур власти» КПСС, во втором - «контур власти» Советов народных депутатов и Исполнительных комитетов. Так что в 1990-е годы Россия вошла с харизматичным и волюнтаристичным президентом, но без эффективной системы исполнительной власти.Любые разговоры и предложения о создании альтернативных центров или институтов верховной власти, о превращении России в парламентскую республику, даже о введении поста вице-президента в условиях российской политической культуры рассматриваются как изначально подрывающие устойчивость политической системы. Все сценарии по превращению Путина в «национального лидера», лишенного номинальной власти, но обладающего реальными властными полномочиями на основе элитной договоренности и легитимирующего свой специфический статус собственным политическим авторитетом и прошлыми заслугами, были изначально неактуальны: в российских условиях двоевластие носителей номинальной и реальной властей невозможно.В «большой» политике никакой дружбы и эксклюзивных личных отношений не бывает по определению. Тем не менее Владимир Путин и Дмитрий Медведев заявляют о возможности эксклюзивного соправления - двоевластия, «дуумвирата», «тандемократии», технологии «двух ключей» в принятии стратегических решений, основанной на факторах разумности и взаимной лояльности. Речь может идти, скажем, о модели взаимодополнения двух верховных правителей, предусматривающей разделение сфер компетенции, когда один соправитель ответствен за «мягкую власть» (soft power) - за механизм целеполагания и стратегию развития страны, за гуманитарную и идеологическую сферы, за международные отношения, за пропаганду и систему управления информационным пространством; другой же возглавляет систему «жесткой власти» (hard power) - силовые ведомства, общее руководство исполнительной ветвью власти, экономический и социальный блоки.Непродолжительное время возможна и ситуация «регентства» или «политической страховки», когда Путин сохранит за собою премьерский пост без перераспределения власти в пользу премьера, но в любой критический для страны либо для элиты момент сможет перетянуть на себя властные полномочия, мобилизовать силовые структуры и вернуться путем досрочных выборов в президентское кресло (при самом Путине в течение его первого президентского срока роль «регента» от ельцинской «семьи» исполнял Александр Волошин).Но менее всего в России возможна ситуация «технического» президента, не обладающего всей полнотой власти, равно как и «нетехнического» премьер-министра, перетянувшего на себя максимум ключевых властных полномочий.Извечная иллюзия высшего круга российской политической элиты о возможности «технического» верховного правителя - мол, мы его поставим и будем править от его имени. Слабый правитель с ущербной легитимностью первым делом избавляется именно от своих более успешных соратников, приведших его к власти, причем скорость избавления прямо пропорциональна политическому весу той или иной политической фигуры. По крайней мере именно попытки поставить во главе государства «технического» верховного правителя, выбранного путем дворцового консенсуса как «меньшее зло», привели к власти Сталина и Анну Иоанновну.Если учесть тот факт, что и Путин, и Медведев - политики без ярко выраженной воли к власти, поднявшиеся к властным вершинам не в ходе многолетней жесткой политической борьбы, а благодаря стечению ряда обстоятельств, их возможное соправление следует рассматривать как уникальный политический эксперимент. Но эксперимент, противоречащий законам российской политической культуры, российским политическим традициям и проходящий в условиях повышенного риска.Карма неудачи, или Дмитрий Медведев перед Роком историиУже давно политическим анекдотом стало чередование во главе Российского государства волосатых и лысых правителей, «молчунов» и «говорунов» (примечательно, что волосатые почти всегда оказывались «молчунами» - Николай II, Сталин, Брежнев, Черненко, Ельцин, Медведев)[5].Актуальной задачей прогнозирования политических рисков в России является выявление циклической и волновой динамики развития политической системы и политической элиты. Для понимания логики реформ и контрреформ, модернизации и стагнации, политической дифференциации и интеграции представляется продуктивным трехчастный персональный цикл российских правителей. В каждом из циклов существует достаточно жесткая модель последовательной смены трех правителей с тремя разными ролевыми функциями: сначала появляется правитель-инноватор, проводящий относительно успешные реформы и привносящий социальные инновации, затем приходит правитель-консерватор, желающий стабилизировать и «подморозить» режим, а также провести контрреформы, и, наконец, возникает правитель-деструктор, чьи реформы оказываются неэффективными, в результате чего страна срывается либо в Смуту, либо в революцию, либо в серьезный кризис[6]. Затем начинается новый цикл - появляются очередные инноватор, консерватор-стабилизатор и деструктор и т.д.Практически каждый новый субъектный и немарионеточный правитель открывает собственную политическую эпоху, которая не является продолжением эпохи его предшественника, поскольку для собственного политического утверждения ему необходима опора в виде нового политического стиля, новой элиты, новой (обновленной) идеологии, новых государственных проектов, новых реформ (контрреформ).После неудач николаевской эпохи и проигранной Крымской войны воцаряется Александр II - царь-реформатор. Затем консерватор Александр III пытается провести контрреформы и «подморозить» политическую систему[7]. В результате «обморожения» политическая система стагнировала, и Николай II был вынужден пойти на экстренные либеральные реформы и созыв Государственной Думы. Тем не менее устойчивость развития оказалась подорванной - Первая мировая война предъявила российскому политическому режиму и Российской империи в целом такие вызовы, на которые они не смогли ответить.Трехчастный цикл действовал и при советской власти: «инноваторы» Ленин, Троцкий и целая когорта «пламенных революционеров» создали новое государство, новую квазирелигию, новый формат существования, новый большой архитектурный стиль (конструктивизм) и искусство авангарда. Затем «стабилизатор» Сталин на рубеже 1920-1930-х произвел радикальное переформатирование коммунистической доктрины, ценностей, стиля жизни, создал архитектурный стиль «сталинского ампира» и метод социалистического реализма в искусстве, развязал массовые репрессии против потенциально «ненадежных» представителей населения и элиты, провел гигантские мобилизации перед войной и во время войны. «Деструктор» и неудачный реформатор Хрущев начал политику «оттепели» - либерализации режима, существенно подкосившей устои коммунистической идеологии, а также запустил ряд удачных (освоение космоса) и значительно большее количество неудачных проектов, предопределивших его достаточно раннюю отставку в ходе дворцового переворота.Самого Брежнева сложно назвать реформатором, однако именно при нем проводились эффективные экономические реформы Косыгина. Андропов пытался «подморозить» стагнировавшую систему, Горбачев же стал ее спешно реформировать, запустил «перестройку» и объявил «ускорение», но поздно - все ресурсы для самосохранения были уже исчерпаны.После краха Советского Союза работает все та же трехчленная закономерность: Ельцин, Путин и «преемник» Путина. При Ельцине появляются инновации - рыночная экономика, свобода, анархия, новые политические, экономические и социальные отношения. При Путине - стабилизация, часто даже неадекватно жесткая: «порядок», «стабильность», «вертикаль власти», «борьба с олигархами», «восстановление внешнеполитической субъектности», «противостояние цветным революциям», создание позитивного образа Сталина и позднебрежневского застоя и т.д. В этом смысле Путин похож на Александра III, Сталина и Андропова. А вот над пришедшим на смену Путину Дмитрием Медведевым нависает угроза оказаться в амплуа Николая II, Хрущева или Горбачева, то есть людей, которые фактически разбазарили «наследие» своих предшественников - как реформаторов, так и контрреформаторов. Правление двух из них окончилось Смутами и гибелью возглавляемых ими государств.Смена идеологического и политического мейнстрима при новом правителе обусловлена самыми разными причинами: сменой господствующего стиля эпохи, имиджевыми соображениями, политическим расчетом, закономерностями элитных ротаций.Рано или поздно контрэлиты, не имевшие возможности реализоваться при предшественнике, попытаются «взять в оборот» нового правителя: именно это можно было наблюдать сразу после провозглашения Дмитрия Медведева «преемником» 10 декабря 2007 года, когда представители идеологической «фронды» фактически начали ему навязывать позиционирование в качестве либерала, западника, наследника Ельцина и ельцинской политики.Путин и Медведев могут быть самыми близкими друзьями, полными единомышленниками и иметь одного «политического отца» (Анатолия Собчака), они могут быть даже братьями-близнецами, подобно польским политикам Льву и Ярославу Качиньским, однако и в этом случае переход верховной власти от одного к другому тоже влечет с неизбежностью многочисленные и достаточно серьезные перемены.Во-первых, новому правителю необходимо концептуально обосновать смысл и содержание собственного правления и идеологически «отстроиться» от своего предшественника. В условиях российской политической культуры «отстройка» от предшественника, как правило, не ограничивается лишь простым дистанцированием, но часто приобретает черты поругания и глумления над ним. Хрущев не только разоблачил культ личности Сталина, но и вынес его из Мавзолея. Тот же Путин в начале своего президентского срока позиционировал себя как последовательный продолжатель «дела Ельцина», но ближе к его окончанию официальная идеология стала строиться на антитезе к «проклятым девяностым» и ельцинской эпохе «хаоса и разрухи».Во-вторых, новому правителю необходимо сформировать прослойку или хотя бы группу людей, обязанных повышением своего социального статуса или увеличением своего политического веса лично ему. Путин мог опираться и на разнообразные команды силовиков, и на олигархов ельцинской эпохи, которые были обязаны новому режиму, разумеется, не получением, но сохранением своего статуса и активов. Поэтому Медведев ради укрепления собственного политического режима просто вынужден осуществить не только серьезную ротацию политической, административной и экспертной элиты, но и пойти на передел крупной собственности и крупных рынков или хотя бы создать реальную угрозу подобного передела.Можно сказать, что при Борисе Ельцине произошла «приватизация государства» - ведущим политическим классом стала олигархическая буржуазия, получившая в условную частную собственность колоссальные активы и присвоившая ренту от природных ресурсов. Политическим мейнстримом эпохи Путина явилась борьба с олигархами, причем не только с неугодными, как это часто интерпретируется (с Ходорковским, Березовским, Гусинским), но с олигархией как классом. Да, олигархи сохранили и даже приумножили свои состояния, но как класс они были вытеснены бюрократией и из политической, и даже частично из экономической ниш и перестали заниматься целеполаганием для государства и кардинально влиять на принятие политических решений. Хотя, разумеется, их лояльность режиму Путина лишь возросла. На смену ельцинскому олигархическому капитализму пришел путинский госкапитализм, при котором бюрократия вернула себе монопольное право на распоряжение ресурсами и присвоение ренты от природных ресурсов. Новому президенту для укрепления собственной власти и создания политической системы «под себя» необходимо произвести хотя бы частичный передел ресурсов и активов крупных финансово-промышленных субъектов - от этого зависит его будущее. Новый президент сможет опираться лишь на ту элиту, которая будет обязана ему своим статусом.Физиология гламура, или Дмитрий Медведев в эпоху Ксюши Собчак и Оксаны РобскиТак сложилось, что время президентства Владимира Путина совпало с фундаментальными изменениями социально-культурной реальности, которая развивается по своим собственным законам и никак не зависит от политического процесса.Начало 2000-х ознаменовалось тотальной «оцифровкой» всех жизненных сфер и всех повседневных и профессиональных практик. Появление компьютера, мобильного телефона, Интернета, доступной цифровой фото- и видеотехники изменило облик повседневности и структуру человеческой жизни.Дело не столько в появлении цифровых форматов записи и воспроизведения музыки, текстов, изображений, видеозаписей, различных систем учета и баз данных и т.д. Дело в возможности создания посредством цифровой техники новой реальности, способной претендовать на приоритетный статус по отношению к реальности онтологической. Оказалось, что бытие как таковое утратило свою холистскую, органическую природу и что его можно выразить при помощи дискретных формул и двоичного кода. Оказалось, что любые данные могут быть оцифрованы, попасть в компьютер и подвергнуться какой угодно обработке и редактированию.Наряду с цифровыми технологиями в начале 2000-х широкое распространение получили и иные новации. Новые биотехнологии привели к появлению клонированных организмов и генетически модифицированных сельскохозяйственных культур, не боящихся ни паразитов, ни тяжелых климатических условий. Новые пищевые технологии позволили создать «заменители» натуральных продуктов и имитировать практически любой естественный вкус. Новые медицинские технологии позволили моделировать человеческую внешность и бороться с видимыми проявлениями старости. Новые строительные технологии и материалы позволили реализовывать практически любые, самые невероятные задумки и фантазии архитекторов.Определенным образом это коснулось и социально-политической реальности: новые гуманитарные, информационные и политические технологии позволили более эффективно управлять массами и моделировать общественную и политическую жизнь примерно с той же легкостью, с какой теперь накачивают женские бюсты силиконом или строят небоскребы при помощи технологии скользящей опалубки.Если историю человечества рассматривать как последовательные вызовы человека высшим силам, как ретроспективу снятия табу и ограничений - от похищения огня и до изобретения атомной бомбы, - то именно в 2000-х мы стали свидетелями очередного титанического вызова - оцифровки повседневной жизни, оцифровки бытия как такового, создания симуляционной реальности. То есть на первый взгляд человек стал практически полным хозяином мира и демиургом реальности. Однако на самом деле эта реальность иллюзорна, гламурна и неонтологична.Так получилось, что в постсоветском обществе почти одновременно появились три явления, которые на Западе вызревали десятилетиями и несинхронно: это эстетика Постмодернизма, идеология общества потребления и дискурс гламура.Гламур, ставший феноменом цифровой эпохи, шире, чем стиль глянцевых журналов с картинками для «среднего класса». Это новая модель бытия. Дискурс гламура, то есть последовательное развертывание смыслов, выраженных словами, знаками и значащими действиями[8], - это моделирование квазиидеальной, квазирайской реальности, в которой нет места многим вещам и явлениям, имевшимся в онтологической, догламурной, реальности. Там нет ни боли, ни конфликта, ни идеала, ни Абсолюта, ни мобилизации, ни сверхусилия, ни страсти, ни страдания, ни греха, ни смерти, ни катарсиса, ни преображения, ни откровения, ни выхода за пределы данности, ни трансценденции. В гламурно-глянцевой реальности раннеинформационного общества любая подлинность, онтологичность, мобилизационные ценности неуместны в принципе. В ней есть имитационность, всеобщее безразличие, абсолютизация порока, культ наслаждения, богатства и роскоши и всеобщий формат попсы.Именно тотальное господство гламура во всех сферах жизни современной России и следует рассматривать как основной вызов новому политическому режиму. Поэтому главной проблемой, стоящей перед президентом Медведевым, является необходимость формулировки нового идеологического мейнстрима, нового смыслополагания, новой стратегии развития, нового (или обновленного) образа будущего России. Комплекс идей и текстов, известных под условным названием «План Путина», является прежде всего социально-экономической программой развития на краткосрочную и среднесрочную перспективы, поэтому подобные вопросы освещаются лишь в общем виде. Тем не менее новый идеологический бренд новому президенту сформулирован - это идея развития и входящие в данное смысловое поле концепты «инновационного развития», «экономики знаний», «человеческого капитала» и т.д.Логика этого бренда исходит из того, что идеологическим мейнстримом предшественника Медведева была идея стабильности, предполагавшая (почти по князю Горчакову!) сосредоточение - спасение и восстановление государства, возрождение внешнеполитической субъектности, стабилизацию общества. Однако и на вербальном, и на невербальном уровнях концепт стабилизации часто подменялся концептом застоя: видимо, не случайно в последние годы президентства Путина стал насаждаться если не культ, то почтение к личности Брежнева и позднебрежневскому периоду[9]. Как нам уже приходилось отмечать, идеология нынешней власти формируется на консервативно-революционном понятийном и концептуальном языке людьми с консервативно-охранительным мировоззрением, многие из которых в эпоху Ельцина считались либералами-западниками[10]. В наследство от Ельцина Путин получил хаос, распад государства, однополюсное мироустройство, разъедание общественной ткани и уничтоженную систему ценностей. Со многими вызовами путинскому режиму удалось справиться. Однако в наследство Медведеву переходят новые, не менее сложные вызовы и проблемы, имеющие как российское, так и общемировое происхождение. Это созданная при помощи симулякров общественно-политическая реальность, в которой нет движения, нет политики, нет ротации элит, в которой нет и быть не может большого мобилизационного проекта. Это государство-корпорация, в котором смыслы и ценности развития заменены цифрами и экономической рентабельностью. Это стагнирующее общество с подорванной верой в идеальное. Это культура, в которой главным жанром стали жлоб-шоу, а ведущими русскими писателями - Ксюша Собчак и Оксана Робски.Поэтому задачи и вызовы, стоящие перед президентом Дмитрием Медведевым, ничуть не меньше, чем перед президентом Владимиром Путиным в 1999 году. Как поделить власть и избавить страну от всех угроз двоевластия? Как осуществить системную модернизацию и удержать политическую систему от «схлопывания»? Как ресурсозависимую экономику сделать инновационной?И главная задача: как из царства политического гламура, иллюзий и мнимых ценностей произвести прорыв в новую реальность? Как создать новую онтологию, новую систему смыслов и ценностей на том месте, на котором в предыдущую эпоху торжествовала сплошная симуляция?Видимо, именно об этом и должен быть написан «План Медведева». Но настоящий, а не гламурный.