Религия

Голое насилие не может действовать бесконечно. Господство предпо­лагает наличие определенной идеологической системы, неписаные посту­латы которой принимаются как господами, так и подданными. По этой причине трудно не согласиться с мнением Петера Скальника (Скальник 1991; Skalnik 1996), который полагает, что выработка в людях примире­ния с существующим политическим порядком играла не меньшую роль, чем возможность элиты использовать силу напрямую. С этой точки зре­ния сакрализация была важным механизмом консолидации общества, выработки идеологии примирения антагонизмов между правящей элитой и непосредственными производителями.

Центральным компонентом данной идеологической системы был правитель. Во многих архаических и традиционных обществах люди считали, что он наделен определенными сверхъестественными способ­ностями или же является представителем мира богов на земле, и вслед­ствие этого течение природной и социальной жизни в немалой степени подчинено его влиянию. Правитель может вызывать дождь, останавли­вать бурю, делать животных более плодовитыми, а урожаи более обильными, он может вызывать страх у врагов и приносить военные победы. Выполнение этих обязанностей считается главной (а нередко и единственной) его задачей, и от того, насколько успешно он будет с ней справляться, зависит продолжительность его царствования и даже жизнь.

Вера в связь вождей с потусторонними силами являлась также мощ­ным средством укрепления личной власти над старейшинами и простыми общинниками. Пользуясь своими «связями» с богами, вождь мог наслать

Глава 3

Власть и традиционное господство

на неугодных или не подчиняющихся ему лиц болезни или иные напасти.

Особенно много для изучения генезиса подобных представлений сде­лал английский антрополог Джеймс Фрэзер (1854—1941). Он занимался исследованием магии и религиозных обычаев у архаических народов и изучал в этой связи многочисленные обряды, связанные с сакрализаци­ей власти в обществе. В своем главном произведении «Золотая ветвь» Фрэзер показал, что существует четкая связь между благоприятствова­нием архаического общества и авторитетом его прави­теля.

У народов латука, бари и лалуба, обитавших в засушливых райо­нах верховьев Нила, власть предводителей-знахарей основывалась на умении вызывать дожди. Для этого они использовали различные ма­гические ритуалы. Своими способностями они приобретали значитель­ный авторитет и влияние над обществом. Однако в периоды засух раз­гневанные соплеменники легко могли убить своего предводителя, мо­тивируя это тем, что он не справляется с возложенными на него обя­занностями. Его должность в этом случае часто переходила к его сыну или какому-либо иному близкому родственнику. Последнее обуслав­ливалось тем, что соплеменники полагали, что подобные чудесные ка­чества могли передаваться, по всей видимости, по наследству (Фрэзер 1986: 87).

Другой пример, описываемый Дж. Фрэзером, показывает, что арха­ические идеологические представления о связи между авторитетом пра­вителя и внешними силами затрагивали не только внешние, непосредст­венно наблюдаемые события (дождь — засуха, удачная — неудачная охо­та, урожай — неурожай и проч.). Шиллуки Судана считали, что не толь­ко реальные поступки, но и здоровье вождя, а также его потенция ока­зывают влияние на благосостояние всего общества. В случае заболева­ния правителя или признаках его недееспособности земледелие и живот­новодство придут в упадок, а народ начнут преследовать хвори и прочие напасти. По этой причине многочисленные жены и старейшины внима­тельно наблюдали, насколько регулярно вождь выполняет свои супру­жеские обязанности. При появлении тревожных симптомов вождю.вру-чалась «белая метка» — во время ежедневного полуденного отдыха его лицо накрывалось куском белой материи. Через некоторое время после этого приводился в исполнение жестокий приговор — вождя замуровы­вали в специально построенной хижине с девственницей, достигшей со­вершеннолетия.

Как же это соотносится с культом раболепного почитания вождей, существующим у шиллуков, задается вопросом Фрэзер и сам дает на него аргументированный ответ. Как это ни парадоксально, обычай убий­ства правителя коренится именно в глубоком преклонении перед его персоной (не перед конкретным правителем, а именно перед персоной!), в вере в его сверхъестественные магические способности, в его умении обеспечить процветание своим подданным.

Шиллуки уверены, что жизнь и душа царя симпатическими узами связаны с благосостоянием всей страны, что в случае его заболева­ния или старения заболеет и перестанет размножаться скот, урожай сгниет в полях, а эпидемия унесет людские жизни. Предотвратить эти стихийные бедствия можно, по мнению шиллуков, только предав царя смерти, пока тот еще крепок и бодр, чтобы божественный дух, унаследованный им от предков, мог в свою очередь перейти к преем­нику молодым и здоровым. Весьма симптоматичен в этой связи тот признак одряхления, который решает участь правителя, а именно его неспособность сексуально удовлетворять своих многочисленных жен, другими словами — продолжить род. По мнению шиллуков, это озна­чает, что царю пришло время умереть и уступить место преемнику. Эта и другие причины, по которым правителя предают смерти, ука­зывают на то, что плодородие людей, скота и посевов считалось нахо­дящимся в симпатической связи со способностью правителя произ­водить на свет потомство. Упадок этой способности... в непродолжи­тельный период может привести к полному исчезновению людей, а также животных и растительной жизни. Поэтому не приходится удивляться, что шиллуки делают все от них зависящее для того, что­бы вождь не умер естественной смертью — от старости или болезни (Фрэзер 1986: 256-257).

Подобные представления о связи между здоровьем правителя и его магической силой существовали и у других народов. Правда, необходимо заметить, что в раннегосударственных обществах ритуальное убийство правителя чаще встречалось в теории, чем на практике. Антропологи пола­гают, что там, где данный обычай существовал, скорее он использовался как повод для разрешения внутренних политических конфликтов (Анкол, Куба, Иоруба, Руанда). В других обществах возникает тенденция к подме­не правителя двойником. В Буганде для этих целей выбирался сьш одного из высших жрецов, которого забивали без пролития крови. В Дагомее существовал еще более жестокий ритуал — ежегодно захоранивали живо­го мальчика, одетого в царские одежды. Это была часть ритуала периоди­ческого восстановления магических сил правителя.

Вера в сверхъестественные способности царей была широко распрост­ранена не только в архаических, но и в традиционных обществах. Возмож­но, наиболее известным примером этого является широко популярное в средние века поверье, что французские короли обладают чудодействен­ной способностью исцелять больных золотухой путем возложения на них своих рук. Вера в это чудо просуществовала вплоть до рубежа Нового времени. Считалось также, что подобным да|ром обладали и английские короли. Когда в 1649 г. низверженный английский король Карл I был казнен, появились слухи, что платки, смоченные в крови убиенного монар­ха, обладают тем же целительным свойством, что и его руки.

Этот сюжет был подробно рассмотрен М. Блоком в 1924 г. в кни­ге «Короли-чудотворцы» (Блок 1998). Отталкиваясь от сюжета о вра-

Глава 3

Власть и традиционное господство

чевательных способностях королей лечить золотуху, Блок перешел на более широкий круг вопросов изучения сакральных функций монархической власти и, исходя из этого, на проблематику идеологи­ческих воззрений широких масс, ментальности средневекового общества.

В целом сакральный характер власти — типичная черта правителя предгосударственного и раннегосударственного общества. Нидерланд­ский антрополог X. Классен проделал кросскультурный анализ структу­ры 21 раннего государства и выявил, что в 18 из 19 случаев правитель обладал сверхъестественным статусом; в 17 из 19 случаев генеалогиче­ски был связан с богами; в 14 из 16 случаев выступал посредником между миром людей и миром богов; в 5 из 18 случаев правитель ран­него государства имел статус верховного жреца (Claessen, Skalnik 1978: 556).

У многих архаических народов существовали представления, что правитель наделен особыми сверхъестественными, харизматическими способностями, передаваемыми по наследству. В стране Луба в Аф­рике считалось, цари имеют булопве — особую субстанцию, содержа­щуюся в крови и дающую право на власть. В Полинезии общинники верили в особую ману вождей. У монголов подобные качества ханов назывались сулъдэ. Согласно скандинавскому эпосу, тело одного из наиболее удачливых норвежских конунгов после смерти было расчле­нено на четыре части и погребено в четырех главных областях страны. Это, по мнению жителей, должно было дать им обильные урожаи.

Нередко наследуемая волшебная власть связывалась с какими-либо магическими предметами (священными жезлами, одеждой, украшени­ями; кстати, именно отсюда развились представления о таких элемен­тах монархической власти, как корона, мантия, скипетр, держава), переселением души, культом неземных духов (богов) или умерших ранее предков. У некоторых народов даже существует представление, что в момент смерти душа удаляется изо рта умирающего и наследник обязательно должен принять ее в свой рот. Только так магическая власть и способности покойного могут перейти к новому правителю.

Особенное значение имели обряды инаугурации (коронации). С магической точки зрения они также были предназначены для переда­чи правителю сакрального статуса. В редких случаях этот статус насле­довался претендентом до инаугурации (например, на Гавайях или на Таити).

Как правило, пышно обставленная церемония сопровождалась про­ведением предварительных ритуалов очищения, в момент возведения в царское достоинство вручались символы верховной власти (корона, жезл, копье и проч.), коронованный властитель нередко принимал рос­кошный, подобающий его статусу титул или новое имя, осуществлял

массовые раздачи подарков подданным. Нередко церемония коронации сопровождалась человеческими жертвоприношениями (в Древнем Китае, Египте, у ацтеков и инков, у йоруба, скифов, монголов, в Бутан-де, на Таити, Гавайях и т. д.).

Во многих кочевых империях Евразии обряд инаугурации прохо­дил следующим образом. В Тюркском каганате вожди поднимали претендента на войлоке и девять раз обносили по солнцу вокруг хан­ской юрты. После этого его сажали на оседланную лошадь и стяги­вали горло шелковой тканью, спрашивая при этом, сколько лет он со­бирается править ханством. Схожие элементы были зафиксированы в хазарском обряде коронации. «Когда хотят назначить этого хака-на, его приводят и душат куском шелка, пока чуть не обрывается его дыхание, и говорят ему: сколько [лет] хочешь царствовать? Он отве­чает: столько-то и столько-то лет». Систематизация этих данных по­казывает, что очередность данной процедуры включала следующие этапы: 1) шаманы назначали благоприятный для инаугурации день; 2) все присутствующие на церемонии снимали шапки и развязывали пояса — это открывало границы для проникновения сверхъестествен­ных сил; 3—4) будущего хана просили занять место на престоле, он символически отказывался в пользу более старших родственников, но его «силой» усаживали на трон; 5) все допущенные на курултай приносили ему присягу; 6) правителя поднимали на войлоке и 7) за­ставляли поклясться небу царствовать справедливо; 8) правителю совершали девятикратное поклонение; 9) по выходе из шатра все совершали трехкратное поклонение Солнцу (Трепавлов 1993; Скрын-никова 1997).

Таким образом, обеспечение религиозного благополучия имело важное значение для нормального функционирования архаического общества, создавало психологически устойчивые, комфортные усло­вия для существования непосредственных производителей. За выпол­нение сакральных обязанностей подданные брали на себя расходы по содержанию правителя и его окружения — снабжали продуктами пита­ния, одеждой, изделиями ремесленников, строили дворцы и храмы, в которых предводитель мог бы заботиться о своих подданных и про­сить поддержки у богов и сверхъестественных сил. Постепенно скла­дывалась система взаимного обмена услугами: одни обеспечивают по­кровительство богов, другие — трудятся на процветание общества, третьи — воюют и защищают сложившийся порядок. С появлением раз­витых форм религии возникли представления, обосновывающие не­зыблемость сложившегося разделения функций между социальными группами.