Фалес. Первооткрыватель психики и философии

Фалес. Первооткрыватель психики и философии. Греки считали Фалеса великим изобретателем за его успехи инженера. Насколько они недооценивали его, видно по тому, что Фалес мог бы не без основа­ний назвать своими изобретениями понятия «мате­рия», «физика», «наука» и «философия». Как ни странно это звучит, все эти понятия надо было открыть.

И чтобы открыть их, надо было рас­статься с мифологией. Утверждение Фалеса, что «все вещи — вода», может показаться малообещаю­щим началом для тех науки и философии, которые мы знаем сегодня. Но по сравнению с мифологией, внут­ри которой оно родилось, это была революция. Раз­рыв с мифологией не был, да и не мог быть полным. Фалес еще не мог представить себе материю как нечто абстрактное и отделить понятие о ней от мысленного образа морской воды: одно было неотъем­лемо от другого.

А его представление об изменении еще основывалось на чувстве, что «все полно богов». Но Фалес задал вопрос нового типа, и этот вопрос придал четкую форму западной мысли. В одной старинной китайской книге сказано: «Все, что существует, находится в пространстве; и все, что находится в пространстве, имеет звук». Сегодня мы вряд ли согласимся со вторым из этих высказываний, но первое более правдоподобно.

В число тем, кото­рыми сейчас занимаются наши ученые-исследователи, входят вопросы о природе пространства и материи, о способах превращения массы в энергию, новые конст­рукции циклотронов и т. д Мы считаем все это «на­укой», и порой мы — или, по крайней мере, научные обозреватели наших газет — пишем, что сегодняшняя наука занята поисками глубочайшей природной осно­вы нашей действительности. Так ли это на самом деле, зависит от того, истинно ли утверждение, что все су­ществующее в мире расположено в пространстве и состоит из вещества, а это скорее общефилософский вопрос, чем узко научный.

Именно Фалеса из Милета мы должны благодарить за возникновение на Западе и философии, и науки. Как бывает в большинстве случаев при рождении чего-то нового, появление философии на свет выглядело достаточно скромно; и как во многих случаях бывает с тем, что старо, ее историю трудно выделить из потока ин­формации и восстановить. Фактически наш главный источник сведений о Фалесе — это короткая цитата из Аристотеля, которая начинается словами: «Фалес из Милета учил, что все вещи — вода». До Фалеса никто в Древней Греции и на Ближнем Востоке не пытался ответить, «что такое все вещи». Ранние греки на примитивном уровне своей культуры считали, что мир природы населен обожествленными существами, похожими на людей, толь­ко живущими далеко и большими по размеру, кото­рые «делают то, что происходит». А Фалес, наоборот, пытался формулировать объяс­нения в терминах причинно-следственных связей меж­ду существующими в пространстве и времени предме­тами, а не в терминах субъективных ассоциаций между идеями.

Давайте рассмотрим ближе тот фундаментальный вопрос, на который ответил Фалес. Поиск ответа на вопрос «Что такое все вещи?» требовал огромной проницательности и огромной силы воображения, по­скольку этот вопрос подразумевает, что все в мире — это части единого мира «бытия» и что все вещи име­ют какое-то общее свойство.

Он влечет за собой воп­рос о том, что такое «бытие», в отличие от менее обоб­щенных вопросов о том, что такое те или иные конкретные живые существа.

И прежде чем ответить на этот вопрос, Фалес предположил, что бесконечное разнообразие того, что существует в мире, структури­ровано настолько, что позволяет дать какой-то один ответ. С этого допущения и началась философия. Философия в том смысле, в котором мы будем при­менять этот термин, кроме всего прочего — попытка найти единственное интуитивное определение бытия, единственную систему реального мира, которая могла бы синтетически объединить и скрепить многочислен­ные специализированные компоненты наших знаний и нашей общественной структуры. Нет никаких указа­ний на то, что кто-либо до Фалеса занимался этим вопросом или ожидал, что если бы кто-то заинтере­совался им, то наблюдения над физическим миром и их обобщение могли бы дать на него ответ.

Ближне­восточные легенды, в которых описано, как мир под­нимается из воды после Всемирного потопа, отвечают на другой вопрос: как возник мир? Они не задаются вопросом о том, что он такое.

Они дают ответ друго­го рода: «кто-то сделал мир». Нет, определенные вещи всегда действуют определенным образом. В греческом языке эпохи Фалеса слово hydor (вода) означало не только Н20, но применялось и для обозначения «любого жидкого вещества». Что привело Фалеса к его идее? Хотя мы этого не знаем, мы можем предположить, что к его теории имеют отношение четыре фактора. Во-первых, он был инженером. Милет был центром обучения инженеров персидской армии, а в рассказах о Фалесе говорится, что он был человеком этой профессии.

Во-вторых, он был из Милета. В Милете, где смешивались в одной толпе греческие, персидские, египетские и лидийские купцы и путешественники, отбросить принять в Гре­ции представления было легче, чем где - либо еще. В-третьих, он был путешественником и морякам: из бо­лее поздних рассказов мы узнаем о его путешествиях и созданных им новых правилах навигации.

Как и у других ионийских греков, центром его мира было Эгейское море. В-четвертых, вода в этой части мира не была чем-то, что дается даром. Ее огромное значение для всех живых существ и ее вкус здесь оценивали по достоинству: через сто лет после Фалеса поэт Пиндар написал: «Лучшая из всех вещей — вода». Как бы ни сочетались между собой эти стимули­рующие компоненты прошлого опыта, в любом слу­чае из них родилась новая идея — мысль, что различия между вещами каким-то образом обусловлены преобразованиями воды — ее переходами из жидко­го состояния в огненное, иначе говоря, газообразное, или твердое, а именно: что в основе этих различий лежит определенная закономерность, потому что все вещи, существующие в природе, — это материя в покое или в движении.

Если говорить коротко, то Фалес определил основ­ные сущностные свойства материи как такие, которые отвечают на его новый философский вопрос; поэтому он имеет право называться первооткрывателем не только философии, но и науки.

Второй отрывок мысли Фалеса — это снова корот­кая цитата из его высказываний, сохраненная Аристоте­лем: «магнит имеет душу («психе»), потому что двигает железо». Так же, как слово «гидор» в греческом язы­ке времен Фалеса не всегда означало только один вид жидкости, так и «психе» не имело того значения «созна­тельное «я», которое сразу же подсказывает нам перевод «душа». Для Фалеса «психе» могло означать всего лишь источник движения, внутреннюю силу. (Другую такую же силу-душу Фалес видел, когда наблюдал за электро­статической силой притяжения предметов к янтарю). Но эта информация все же показывает, что «жидкая мате­рия» Фалеса все-таки была в какой-то степени живой и что изменения и действия, происходящие в природе, ча­стично объяснялись тем, что материя живая.

Представ­ления о безличной природе, в которой нейтральная ма­терия автоматически передает импульсы движущих сил, не возникало у Фалеса. Поэтому мы не совсем правы, когда, говоря о его идеях, применяем термины «природа», «материя» или «автоматические причинно-следственные отношения». Полное разграничение представлений о природе как о чем-то механическом и представлений о природе как о чем-то живом произошло только через восемьдесят лет после него. То, что слова «жидкость» и «душа» были такими дву­смысленными в греческом языке во времена Фалеса, не случайно.

До него никто даже не вступал на путь фор­мирования ясного представления о материи, а без поня­тия «материя» никому не могли прийти на ум ни понятие «физика» (изучение движущейся материи), ни понятие «материализм» (философский взгляд, согласно которо­му все, что существует, материально). У греков тогда еще не было ясного представления о человеческом «я», оно же душа, оно же сознание; они склонялись к тому, что­бы отождествлять «я» человека с его телом.

Представ­ление о душе человека как внутреннем «я», отдельном от тела, появилось на сцене философии почти через два столетия после Фалеса. Некоторые философы будут спорить с этим, дока­зывая, что ясновидение и проведение четких границ несовместимы.

Они полагают, что философия неизбеж­но теряет дар ясновидения по мере того, как наука, жизнь и учеба создают эти четкие границы. Рассмат­ривая историю мысли, мы должны спросить себя, дей­ствительно ли факты показывают, что такое противо­положение обязательно, то есть существует всегда. 2.