Анаксимандр. Идея нейтральной материи

Анаксимандр. Идея нейтральной материи. Фалес стал для греков великим перво­проходцем в области мысли. Но современные ученые скорее выберут своим героем его преемника, более по­этичного и пылкого Анаксимандра.

Анаксимандр пошел дальше блестящего, но про­стого утверждения, что все вещи сделаны из од­ной и той же материи, и показал, как глубоко должно проникать средствами объективного анализа в реальный мир. Он сделал четыре четко опреде­ляемых крупных вклада в понимание людьми мира: 1. Он понял, что ни вода и никакое другое обычное, как она, вещество не может быть базовой формой материи. Эту базовую форму он представлял себе — правда, довольно смутно — в виде более сложного органичного нечто (которое назвал «апейрон»). Его теория прослужила науке двадцать пять веков. 2. Он перенес понятие закона из человеческого общества в физический мир, и это было полным разрывом с прежними представлениями о капризной анархической природе. 3. Он первым догадался применять механические модели, чтобы облегчить понимание сложных при­родных явлений. 4. Он сделал в зачаточной форме вывод о том, что Земля изменяется с течением времени и что высшие формы жизни могли развиться из низших.

Каждый из этих вкладов Анаксимандра — откры­тие первой величины.

Мы можем получить представ­ление о том, насколько они важны, если мысленно убе­рем из нашего современного метода мышления все, что связано с понятиями, что такое нейтральная материя, законы природы, вычислительный аппарат масштабов и моделей и что есть эволюция. Мало что осталось бы в этом случае от науки и даже от нашего здравого смысла.

Анаксимандр был младшим земляком Фалеса, осознал и высоко оценил новизну его идей и развил их — как именно, уже было ска­зано. Анаксимандр был философом в том смысле, что занимался в числе интересовавших его вещей и фи­лософскими вопросами. Он был первым греческим геогра­фом, который составил карту; то, что он видел высоко в горах окаменевших рыб, говорит о том, что он, веро­ятно, поднимался в горы Малой Азии и внимательно всматривался в то, что видел вокруг. Добавляя к этому традиции Милета, родины инженеров, и то, что Анак­симандр применял технологические приемы, когда кон­струировал инструменты, карты и модели, мы также можем предположить, что он, как и Фалес, был по меньшей мере знатоком инженерного дела, а возмож­но, и профессиональным инженером.

Первым крупным вкладом Анаксимандра в науку были его новый метод анализа и понятие «материя». Он соглашался с Фалесом в том, что все в мире со­стоит из какого-то одного вещества, но считал, что это не могло быть ни одно привычное для человека ве­щество вроде воды, скорее это было «безграничное нечто» (апейрон), в котором изначально содержались все формы и свойства вещей, но которое само не имело никаких характерных для него конкретных признаков.

В этом месте Анаксимандр сделал в своих рассуж­дениях интересный ход: если все существующее в дей­ствительности — материя с определенными свойства­ми, эта материя должна иметь возможность быть в одних случаях горячей, в других холодной, иногда мок­рой, а иногда сухой.

Анаксимандр считал, что все свой­ства материй группируются в пары противоположно­стей. Если отождествить материю с одним свойством из такой пары, как сделал Фалес, сказав «все вещи — вода», то из этого последует вывод: «быть — значит быть мокрым. А что же тогда происходит, когда вещи становятся сухими? Если материя, из которой они состоят, всегда мокрая (так Анаксимандр определил Фалесово слово гидор), высыхание уничтожило бы материю в вещах, они стали бы нематериальными и перестали существовать.

Точно так же материю нельзя отождествить ни с каким одним качеством и тем самым исключить его противоположность. Отсю­да следует, что материя есть нечто безграничное, ней­тральное и неопределимое. Из этого «резервуара» вычленяются противоположные качества: все конкрет­ные вещи возникают из безграничного и в него воз­вращаются, когда перестают существовать. Это движение философской мысли от примитивно­го определения материи, как гидор (вода), к понима­нию материи как бесконечной субстанции — огром­ный шаг вперед.

Ввод Анаксимандром моделей в астрономические и географические исследования был не менее важным переломным шагом в развитии науки. Очень мало людей понимают, как велико значение моделей, хотя мы все их используем и не можем обойтись без них. Анаксимандр пытался конструировать предметы, вос­производя присущие им линейные соотношения, но в меньшем масштабе. Одним из результатов этого ста­ла пара карт: карта земли и карта звезд. Карта пока­зывает расстояния до различных мест и направления, в которых надо к ним двигаться.

Если бы людям приходилось узнавать, где находятся другие города и страны, по дневникам путешественников и собствен­ным впечатлениям, то путешествия, торговля и геогра­фические исследования были бы очень тяжелыми занятиями. Анаксимандр построил также модель, вос­производившую движения звезд и планет; она состо­яла из колес, вращавшихся с разными скоростями. Подобно проекциям в наших современных планетари­ях, эта модель позволяла ускорять видимое движение планет по их траекториям и находить в нем законо­мерности и определенные соотношения скоростей.

Чтобы коротко объяснить, сколь многим мы обязаны применению моделей, достаточно напомнить, что атом­ная модель Бора сыграла ключевую роль в физике и что даже химический эксперимент в пробирке или опыт над крысами в биологии — это применение тех­ники моделирования. Первая астрономическая модель была довольно простой и безыскусной, но при всей своей примитив­ности она была прародительницей современного пла­нетария, механических часов и множества других родственных им изобретений.

Анаксимандр предпо­ложил, что земля имеет форму диска, расположена в центре мира и окружена полыми трубчатыми кольца­ми (современный дымоход — хорошее подобие того, что он имел в виду) разного размера, которые враща­ются с разными скоростями. Каждое трубчатое коль­цо полно огня, но само состоит из твердой оболочки вроде скорлупы или коры (эту оболочку Анаксимандр называет флойон), которая позволяет огню вырывать­ся наружу только из нескольких отверстий (дыр для дыхания, из которых огонь вырывается, словно его раз­дувают кузнечные мехи); эти отверстия — то, что мы видим как солнце, луну и планеты; они движутся по небу, когда вращаются круги.

Между круглыми коле­сами и землей расположены темные облака, которые вызывают затмения: затмение происходит, когда они закрывают отверстия в трубах от наших глаз. Вся эта система в целом вращается, делая оборот за один день, и, кроме того, каждое колесо движется само по себе. Было ли в этой модели такое толкование и для не­подвижных звезд, не вполне ясно. Похоже, что Анак­симандр сконструировал глобус неба, но нам неизвестно, как это расширение области применения техники карт и моделей было связано с движущимся механиз­мом из колец и огня. Великим вкладом Анаксимандра в науку была об­щая концепция моделей, которые он применял таким же образом, как мы применяем ее теперь.

В состав­лении первой карты известного ему мира он проявил то же самое сочетание технической изобретательнос­ти и научной интуиции.

Точно так же, как движуща­яся модель может показать соотношения длительных астрономических периодов в меньшем масштабе, в котором их легко наблюдать и контролировать, карта представляет собой модель расстояний между объек­тами и их взаимного расположения в меньшем масш­табе, так что человек может охватить все это одним взглядом; карта избавляет его от необходимости пу­тешествовать долгие месяцы или пытаться разобраться в разрозненных заметках, где путешественники описы­вали свои маршруты, чтобы определить расположение мест, расстояния и направление движения.

Мир у Анаксимандра имел форму круга с центром в Дельфах (где священный камень, как считали греки, отмечал точный центр Вселенной) и был окружен океаном. Как и колеса-«дымоходы», эта карта стала примитивным предком огромного потомства: она прародительница карт и чертежей, которые сделали возможным существова­ние современной навигации, изыскательских работ в географии и геологии. «Карта звезд», возможно, еще более яркий пример того, как работал этот оригиналь­ный научный по своей природе древний ум: мысль нанести небо на карту вместо того, чтобы смотреть на узоры, в которые складываются звезды, как на пред­знаменования или украшения, подразумевает, что земные и небесные явления имеют одинаковую природу, и означает попытку понять мир не путем эстетической фантазии и не безответственным путем религиозно­го суеверия.

Но это применение моделей для дублирования изу­чаемых закономерностей природы, какой бы огромной ни оказалась их роль за прошедшие с тех пор века, всего лишь побочное дополнение к более общей идее о том, что природа регулярна и предсказуема.

Эту идею Анаксимандр выразил в своем определении при­родного закона: «Все вещи возникают из безгранич­ного они возмещают друг другу ущерб, и одна платит другой за свою вину перед ней, когда совершает неспра­ведливость, согласно счету времени». Хотя, кажется, что Анаксимандр повторяет идеи вы­сокой трагедии, в которой «гибрис» (избыток гордос­ти) неизбежно приводит к «немесис» (падению-воз­мездию), он говорит чисто юридическим языком, позаимствованным из судебной практики, где вред, ко­торый один человек причиняет другому, компенсиру­ется уплатой денег.

Здесь он использует в качестве модели для периодической смены природных явлений не часы, а маятник. «Все вещи», которые по очереди нарушают закон и расплачиваются за это, — это те противоположные друг другу качества, которые «вы­членяются» из безграничного.

События в природе и в самом деле часто имеют форму постоянного движения от одного крайнего состояния к другому, противопо­ложному, и обратно; наглядные примеры этого — прилив и отлив, зима и лето. Это движение и стало моделью для «законов природы» Анаксимандра: одно качество пытается развиться больше, чем следу­ет, вытесняя свою противоположность, и поэтому «справедливость» отбрасывает его назад, наказывая за вторжение на чужую территорию.

Но с течением вре­мени та из противоположностей, которая проигрывала вначале, становится сильнее, в свою очередь пересту­пает запретную черту и, «согласно счету времени», дол­жна быть возвращена в свои законные пределы. Это было огромным прогрессом по сравнению с миром Фалеса, где за изменения и движение отвеча­ли индивидуальные «псюхе» вещей, хотя склонность к наделению всего человеческими свойствами и мифо­логическому мышлению не угасла полностью.

С исто­рической точки зрения интересно, что определение закона природы возникло как перенос в другую об­ласть уже сложившегося в обществе представления о судебном праве: мы скорее стали бы ожидать проти­воположного, поскольку природа кажется нам гораздо более упорядоченной, чем человеческое общество. Однако Анаксимандру свод законов показался самой лучшей моделью, какую он мог найти, чтобы пояснить свою новую интуитивную идею точной периодичнос­ти и закономерности естественного порядка.

К идее эволюции Анаксимандра привели знакомство с окаменелыми останками ископаемых животных и на­блюдения за младенцами. Высоко в горах Малой Азии он видел в толще камня окаменевших морских живот­ных. Отсюда он сделал выводы, что эти горы когда-то находились в море, под водой, и что уровень океана по­степенно понижался. Мы видим, что это был частный случай его закона чередования противоположностей: разлив и высыхание разлившейся воды. Он совершен­но верно рассудил, что если когда-то вся земля была покрыта водой, то жизнь должна была зародиться в этом древнем океане.

Он говорил, что первыми и простейши­ми животными были «акулы». Мы не имеем объясне­ния, почему именно они, но, вероятно, потому, что, во-первых, акулы казались ему похожими на ископаемых рыб, которых он видел, и, во-вторых, очень жесткая кожа акул казалась ему признаком примитивности. Глядя на чело­веческих детей — у него был, по меньшей мере, один собственный сын, — он пришел к заключению, что ни одно такое беспомощное живое существо не могло вы­жить в природе без защищающего окружения.

Жизнь на суше произошла от морской жизни: по мере того как вода высыхала, животные приспосабливались к этому, от­ращивая колючие шкуры. Но людям из-за их долгой беспомощности в детстве был нужен еще какой- то до­полнительный процесс. Но перед этой задачей Анакси­мандр встал в тупик: он смог лишь предположить, что люди, может быть, развивались внутри акул и освобож­дались из них, когда акулы умирали, а сами к этому вре­мени становились более способны к самостоятельной жизни.

Анаксимандр, сочетавший в себе любознательность ученого, богатое воображение поэта и гениальную дерз­кую интуицию, несомненно, может разделить с Фалесом честь стоять у истоков греческой философии. После Анаксимандра греческие мыслители смогли увидеть, что новые вопросы, поставленные Фалесом, подразумевают нечто такое, что выходит далеко за пределы тех ответов, которые предлагали и Фалес, и сам Анаксимандр.

Мы словно видим, как наука и философия на миг замерли перед только что открывшимся для них новым миром — миром отвлеченной мысли, который ждал своих иссле­дователей. 3.