Русский коммунизм и революция

Русский коммунизм и революция.

Я пережил русскую революцию  как момент своей собственной судьбы, а не как что-то извне мне навязанное.

Н. А. Бердяев  Русский коммунизм  трудно  понять  вследствие  д войного  его характера.

С одной стороны он есть явление мировое и интернациональное, с другой  стороны  -  явление   русское    и национальное. Особенно важно для западных людей  понять национальные корни русского коммунизма,  его  детерминированность русской историей.  Русская революция универсалистична по своим принципам, как и всякая  большая  революция,  она   совер шалась   под   символикой интернационала,  но  она же и глубоко национальна и национализуется все более и более по своим  результатам.  Трудность суждений о коммунизме определяется именно его двойственным характером, русским и международным.

Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский  коммунизм  должен пр едставляться людям Запада  коммунизмом азиатским.  И  вряд   ли такого   рода   коммунистическая  револю ция  возможна  в  странах Западной  Европы,  там,  конечно,  все   будет  по  иному.   Самый интернационализм   русской  коммунистиче ской  революции  -  чисто русский,  национальный. Н. А. Бердяев писал,  что  даже  активное участие евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского народа.  Революции в  христианской  истории  всегда  были судом над историческим  христианством,  над  христ ианами,  над  их  изменой христианским заветам,  над их искажением христианства. Именно для христиан революция  имеет  смысл  и  им  более  в сего  нужно  его постигнуть, она есть вызов и напоминание  христианам  о неосуществленной ими правде.  Принятие истории  есть  принятие  и революции, принятие ее смысла, как катастрофической прерывности в судьбах греховного  мира. Отвержение  всякого  с мысла  революции неизбежно  должно  повести  за  собой  и   отвержение истории.  Но революция ужасна и  жутка,  она  уродлива  и насильственн а,  как уродливо   и   насильственно   рождение  ребенка, уродливы и насильственны муки рождающей матери,  уродлив и подвержен насилию рождающийся  ребенок.  Таково  проклятие   греховного  мира.  И на русской революции, быть может больше, чем на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса.

Смешны и жалки суждения о ней с точки зрения нормативной,  с  точки  зрения   нормати вной религии и морали, нормативного понимания права и хозяйства.  Озлобленность деятелей революции не  может  не  отталкивать,  но  судить   о  ней  нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали.  Бесспорно, в  русской  революции  есть  родовая  че рта  всякой революции.   Но  есть  также  единичная,   однажды  совершившаяся, оригинальная  революция,  она порождена   своеобразием русского исторического  процесса  и единственностью русской интеллигенции.

Нигде больше такой революции не будет.

Для   народного  сознания   большевизм был русской  народной революцией, разливом буйной, народной стихии, коммунизм же пришел от инородцев, он   западный,  не  русский  и  он налож ил  на революционную народную  стихию  гнет  деспотической  о рганизации, выражаясь  по ученому,  он рационализировал  иррациональное.   Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через коммунистическую идею, через коммунистическую символику.

В этом бесспорная заслуга коммунизма перед  русским  государством.

России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен   коммунистической диктатурой, которая  нашла  лозунги,  ко торым  народ  согласился подчиниться.  Церковь потеряла руководящую роль в народной жизни. Подчиненное положение церкви в отношении к   монархическому государству,  утеря  соборного  духа,  н изкий  культурный уровень духовенства  -  все  это  имело   роково е   значение.   Не   было организующей,  духовной  силы.  Христиан ство  в России переживало глубокий кризис.

В  коммунизме  есть  здоровое,  верное   и  вполне согласное  с христианством понимание жизни каждого человека,  как служения сверхличной цели,  как служения  не  себе,  а  великому целому.  Но эта верная идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности,  ее духовной свободы.

В коммунизме есть также верная идея, что человек призван в соединении с  другими  людьми  регулиров ать  и  организовывать социальную и космическую жизнь. Но в русском коммунизме эта идея, нашедшая  себе  самое  радикальное выраж ение у христианского мыслителя Н. Федорова,   приняла почти   маниакальные   формы  и превращает человека  в  орудие  и  средство  револю ции.  Движение к  социализму  -  к  социализму понимаемому  в  широком,  не  доктринерс ком смысле - есть мировое явление.  Этот мировой перелом к новому обществу, образ которого еще   не   ясен,   совершается  через  п ереходные  стадии.  Такой переходной  стадией  является то, что называют связанным, регулированным,  государственным капитализмом.

Это тяжелый процесс, сопровождающийся абсолютизацией государства. В советской России   этой  стадии,  которая  не  ест ь  еще социализм,  очень благоприятствуют старые традиции абсолютного государства.  В  том, что  происходит  в  советской  России,   есть много элементарного, элементарного цивилизирования рабоче-крестьянских масс, выходящих из  состояния  безграмотности.  В  этом   нет  ничего специфически коммунистического.  Но процесс цивилизирования совершается  через замену  для  масс  символики религиозно-христианской,  символикой марксистски-коммунистической.  Ненормаль ным, болезненным является то,  что приобщение масс к цивилизации происходит при совершенном разгроме  старой  русской  интеллигенции .  Революция,  о  которой интеллигенция  всегда мечтала,  оказалас ь  для  нее концом.  Это определилось древним расколом русской истории,  вековым  расколом интеллигенции  и народа,  а также бессовестной демагогией,  через которую победили русские коммунисты.  Но это привело к тому,  что оказался   страшный   недостаток   интел лигентских  сил.  Русский коммунизм, если  взглянуть  на  него  гл убже,  в  свете  русской исторической  судьбы,  есть  деформация   русской  идеи,  русского мессианизма и универсализма,  русского  искания царств а  правды, русской идеи,  принявшей в атмосфере войны и разложения уродливые формы.     Россия – клубок противоречий.

Я горячо люблю Россию, хотя и странной любовью,  и верую в великую, универсальную миссию русского народа.

Я не националист,  но русский патриот.

Н. А. Бердяев    Российская империя заключает в себе очень сложный национальный состав, она объединяет множество народностей.  Но она не может быть рассматриваема, как механическая смесь народностей - она русская по своей основе и задаче в мире.  В основу русской идеи легло создание русского человека,  как всечелове­ка. И  если русский  империализм  не  будет   выражением этого русского народного духа, то он начнет разлагаться и приведет к распадению России.  Главная беда России - в слабости русской воли, в недостатке общественного самовоспитания  и  самодисциплины.  Русс кому обществу недостает характера, способности определяться изнутри. Русского человека слишком легко заедает "среда",  и он слишком подвержен эмоциональным реакциям на все внешнее.  Наша православная идеология самодержавия такое же явление беpгосударственного духа,  отказ народа и  общества  создавать государственную жизнь.

Русская душа хочет священной обществен­ности, богоизбранной власти.  Природа русского  народа  созна­ется, как  аскетическая,  отрекающаяся  от земных дел и земных благ. Русский народ не хочет быть мужественным строителем,  его природа определяется  как женственная,  пассивная и покорная в делах государственных,  он всегда ждет жениха, мужа, властели­на. Россия -земля покорная, женственная.

Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти так  харак­терна для русского  народа и для русской истории.  Это вполне подтверждается и русской революцией,  в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости.

Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива,  в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери.  Русский народ хочет быть землей,  которая  не­вестится, ждет мужа. Личность была придавлена огромными разме­рами государства, предъявлявшего непосильные требования.  Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере.

Та же антиномичность проходит через все русское бытие.  Россия - самая  не шовинистическая страна  в  мире.   Русские почти стыдятся того, что они русские,  им чужда национальная гордость и  часто  да­же - увы! -чуждо национальное достоинство.

Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм,  наклонности насильст­венной русификации.  Русский не выдвигается,  не выставляется, не презирает других.  В русской стихии поистине есть  какое-то национальное бескорыстие, жертвенность.  Таков один тезис о России,  который с правом  можно  было высказать. Но есть  и  антитезис,  который  не менее обоснован. Россия - самая националистическая страна в мире, страна невидан­ных эксцессов  национализма,  угнетения подвластных националь­ностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой  все национализировано  вплоть до вселенской церкви Христовой, страна,  почитающая себя единственной призванной  и отвергающая всю Европу,  как гниль и исчадие дьявола, обречен­ное на гибель.  Обратной стороной русского  смирения  является необычайное русское  самомнение.  Самый смиренный и есть самый великий, самый  могущественный,   единственный     призванный. "Русское" и есть праведное,  доброе,  истинное,  божестве нное. Церковный национализм - характерное русское явление.

Им насквозь пропитано наше старообрядчество.  Но тот же национализм царит и в господствующей церкви.

Тот же национализм проникает и в сла­вянофильскую идеологию,  которая  всегда  подменяла вселенское русским.  Как понять эту загадочную  противоречивость  России,  э ту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов?  И здесь, как и везде,  в вопросе о свободе и рабстве души России,  о ее странничестве и ее неподвижности,  мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного.

Корень этих глубоких противоречий - в несоединенности  мужественного и женственного в русском духе и русском характере.  Безграничная свобода обора­чивается безграничным  рабством, вечное  страннич ество - вечным застоем, потому  что  мужественная   свобода   не    овладевает женственной национальной стихией в России изнутри.

Отсюда веч­ная зависимость от иногороднего.  В терминах  философских  это значит, что  Россия  всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне.  Славянофилы хотели оста­вить русскому народу свободу религиозной совести,  свободу ду­мы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Тут мы с новой сто­роны подходим  к основным противоречиям России.  Это все та же разобщенность мужественного и женственного  начала  в  недрах русской стихии  и русского духа.  Русский дух,  устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественной сферой относи­тельного и серединного,  он отдается во власть внешних сил.  Недостаток мужественного  характера  и  того  закал а лич­ности, который  на  Западе   вырабатывался   ры царством самый опасный недостаток русских, и русского народа и русской интел­лигенции.

Сама любовь русского человека к родной земле  прини­мала форму,  препятствующую развитию мужественного личного ду­ха. Во имя этой любви,  во имя припадания к лону матери отвер­галось в России рыцарское начало.

Русский дух был окутан плот­ным покровом национальной матери,  он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связа­на с этой теплотой и влажностью,  в ней много еще плоти и  не­достатка духа.  Но плоть и кровь не наследуют вечности, и веч­ной может быть только Россия  духа.  Россия  духа  может  быть раскрыта путем  мужественной  жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.  Возрождение России к новой  жизни может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа,  с раскрытием Христа внутри человека и народа,  а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и пора­бощающей.

Это - победа огня духа над влагой  и  теплом  душевной плоти.  Русская нелюбовь к идеям и равнодушие к идеям нередко пе­реходят в равнодушие к истине.  Русский человек не очень  ищет истины, он ищет правды,  которую мыслит то религиозно,  то мо­рально, то социально,  ищет спасения.  Русский народ, быть мо­жет, самый духовный народ в мире.  Но духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности.

В этой безб­режной духовности  мужественное начало не овладевает женствен­ным началом,  не оформляет его. А это значит, что дух не овла­дел душевным.  На этой почве рождается недоверие, равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве рожда­ется и давно известная слабость русской воли,  русского харак­тера.  Николай Александрович писал: “Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые.

Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб”. В последние годы жизни Россия представлялась ему освободительницей мира от гитлеровского фашизма. Сходство двух тоталитарных режимов забывалось. Жила вера, ни на чем не основанная, в близость больших перемен во внутренней политике большевистской партии.

Тогда-то Бердяев написал книгу, одну из последних своих книг “Русская идея”, где выразил неожиданную для него славянофильскую веру в особое религиозно-историческое призвание России. “Русский народ принадлежит к религиозному типу” “Этические идеи русского человека очень отличны от этических идей западных народов, и это более христианские идеи”. И русская идея более “общинна”, чем западная. Вот почему для “нового Иерусалима” “путь уготовляется в России”. Социальная революция в России есть этап на этом пути.  Многие друзья и ученики Бердяева были глубоко и тяжело поражены этим последним уклоном учителя. Особенно странно было, что Бердяев, который всю жизнь шел против течений, господствующих вокруг него, оказался вторящим толпе и властителям текущего дня. Впрочем, чем дальше развертывались события, тем более разочаровывался Бердяев в своих ожиданиях от Советского Союза. Уже он поднимал голос в защиту свободы слова, попираемой в России.

Друзья передают, что под конец от его первоначального энтузиазма ничего не осталось