МАНЕРЫ И ВНЕШНИЙ ВИД САМУРАЯ

Воины тринадцатого столетия, эпохи регентства Ходзё, были в глазах двора грубыми, нецивилизованными «восточными варварами». Но, что интересно, они хотели оставаться такими, ибо презирали утонченную придворную благопристойность и блага дворцовой жизни, желая сохранить в неприкосновенности свои суровые ценности. Но пять столетий спустя ситуация кардинально изменилась. Дайдодзи говорит в «Будосёсинсю»: «Раз самурай находится во главе трех сословий общества и призван управлять, он должен быть хорошо образован и глубоко понимать причины вещей».

Далее он отмечает, что прежде, во времена войн, молодые самураи начинали постигать премудрости боевого искусства уже в возрасте двенадцати-тринадцати лет, а в пятнадцать-шестнадцать лет они шли в свою первую битву. «У них не было времени сидеть за книгами или брать в руки кисть для письма, поэтому в те времена многие самураи не могли написать ни одного иероглифа... И с этим ничего нельзя было поделать, ибо вся их жизнь была полностью отдана Пути воина (бусидо)».

Теперь же, продолжает он, когда империя покоится в мире, ситуация другая. Дайдодзи рекомендует: «В семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его нужно познакомить с Четверокнижием, Пятиканонием и Семикнижием (классические конфуцианские сочинения), а также обучить каллиграфии, чтобы он научился писать китайские иероглифы... Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим боевым искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время». И тогда молодой самурай сможет с гордостью носить имя буси, он будет высокообразованным и культурным человеком, но с сердцем, подобным кремню: он не согнется ни перед какими трудностями.

Насколько уровень образования самурая должен выходить за пределы базового — на этот счет существовали разные взгляды. Его необходимыми составляющими часто называли умение слагать стихи (традиция, уходящая вглубь веков к воинам «Хэйкэ моногатари», которые, даже умирая в сражении, оставляли прощальное стихотворение) и искусство чайной церемонии (чему в немалой степени поспособствовал Хидэёси), отличающееся суровой простотой и достоинством. Автор «Будосёсинсю» считает, что самураю надлежит «постоянно читать древние хроники, дабы укреплять свой дух и характер». «Описания сражений с подробным перечислением имен тех, кто совершил великие подвиги и пал в бою», — полагает он, — «возвысят помыслы молодого воина». Пестовать свой боевой дух следует даже во время отдыха!

Другой же автор, Цунэтомо, уверен, что самураю достаточно изучать историю и генеалогию клана своего господина, дабы, исполнившись сознания ее величия и славы, продолжать и приумножать ее своими деяниями:

«Вассал должен уделять большое внимание Коку-гаку (здесь — история клана Набэсима). Очень важно не только знать о происхождении клана господина, но и постичь основы неизбывной гуманности и горьких трудов его предков... Независимо от занимаемого положения, мы должны почитать своих предков и в мирное время, и в периоды войн, и постигать оставленное ими нам завещание... Знание же, пришедшее из других земель, бесполезно... Когда же познал Ко-кугаку, можно послушать и другие (нечужеземные) учения для своего удовольствия».

Цунэтомо убежден, что его господин владеет тайными посланиями, завещанными клану великим предком, благодаря блистательной мудрости которого клан сохраняет единство и процветает. Несомненно, верит он, что нынешний господин познакомился с ними.

Однако как и можно было ожидать, среди самураев оставались и стойкие приверженцы древних воинских диктумов и идеалов, считавшие, что Путь самурая — это путь если и культуры, то культуры меча и копья. Особенно это касалось тех, кто был воспитан в данной традиции и следовал ей. Одним из них был уже упоминавшийся Като Киёмаса (1562-1611), сын кузнеца, ставший одним из лучших полководцев Хидэёси. Впрочем, отчасти его сугубо «радикальный» подход к бусидо можно объяснить тем, что он не дожил до того времени, когда Токутава Иэясу железной рукой установил порядок во всей стране. Киёмаса был убежден, что перед человеком, рожденным в доме воина, стоит только одна цель — взять в руки меч и умереть. По его мнению, изящные искусства, поэзия и чтение ослабляют воинский дух, а тех, кто занимается танцами Но, он вообще советовал приговаривать к сэппуку.

Но даже не все его современники соглашались с ним. Воин (буси) должен полностью соответствовать древнему смыслу своего имени, он должен быть человеком меча и учености и никогда не пренебрегать последней. Конечно, небоевые искусства не являются первым делом самурая, и учение ради самого учения — не его цель. Но это не значит, что он должен уподобляться необразованным простолюдинам. (Здесь можно провести, хотя и с оговорками, параллель с англичанами периода колониализма. Многие отважные исследователи, военачальники и губернаторы новых земель были аристократами по рождению и воспитанию, а некоторые из них — еще и известными писателями и учеными.) Особенно ценным в практическо-функциональном плане они считали знание китайских нравственно-философских канонов, видевшихся средоточием непостигаемой мудрости, и умение хорошо писать, что также порой было просто необходимо.

Такэда Сингэн (1521-1573), великий полководец и могущественный даймё, полагал, что обучение самурая должно быть тесно связано с его повседневными обязанностями и жизнью. А Курода Нагамаса (1568-1623), лишь недолго проживший при новом порядке Токугава, был убежден, что образованность и высокая культура — это не столько чтение книг, сколько познание Пути Истины. А для управляющего знать Путь Истины — значит быть проницательным и прямым человеком, который и в жизни, и на службе пользуется собственной властью лишь во благо другим, проявляет гуманность по отношению ко всем людям, разбирается в них и умеет четко отличать добро от зла.

Нитобэ, писавший уже в двадцатом столетии, в самом конце самурайской эпохи и, как мы уже отмечали, несколько романтизировавший и идеализировавший самураев, так суммаризирует взгляды Такэда и Курода: «Настоящий самурай считает ученым читающего книги и стремящегося к истине человека... Бусидо следуют не ради него самого, а ради обретения мудрости... Знать и действовать — это одно и то же».

Стоит сказать несколько слов и о еще одном аспекте «мирной» жизни самураев: как они выглядели, как они вели себя? В военное время все это уходило на второй план; воину, который в любой момент должен быть готов ринуться в бой, простительны и грубые манеры, и неопрятность. Но когда воин превратился в управляющего, инспектора, сборщика налогов, чиновника, его внешний вид приобрел большое значение. Ведь именно по внешнему виду люди судили о его внутренних качествах — по крайней мере, так говорят наши авторы. Хотя, несомненно, если знатный вассал-администратор или даймё славились честностью и заботой о подчиненных, эти качества с избытком перевешивали возможное несоответствие принятым в обществе манерам и моде.

В случае же с вассалом низкого ранга дело обстояло иначе. Он обязан был внимательно следить за своим поведением и одеждой — они должны полностью соответствовать его статусу. Ему следовало вести себя почтительно с вышестоящими и не допускать пренебрежительности и надменности по отношению к нижестоящим. Лучше всего, если он всегда оставался сдержанным и немногословным, ибо слова часто приводят к ссорам. Цунэтомо говорит, что, например, на званом обеде человек все время на виду, и неумеренное винопитие (и вызывающее поведение) опозорит в первую очередь его господина.

По внешнему виду и поведению самурая, пусть даже низкого ранга — а может, низкого ранга особенно — можно судить о его достоинстве. «Достоинство проявляется в скромных и спокойных действиях, изысканной вежливости, сдержанности, проникновенном взгляде и сжатых зубах» (Цунэтомо). Существует одна история, связанная со знаменитым фехтовальщиком Мусаси, которая произошла в самом начале Токугава. Как-то он направлялся на аудиенцию к даймё и, проходя через приемную, в которой находилось множество вассалов, с одного взгляда распознал среди них настоящего воина, и рекомендовал его даймё. Этот самурай был предельно собран. Далее «Хагакурэ» говорит: «Самурай не должен ослаблять внимания ни на минуту. Он обязан всегда быть настороже, как если бы стоял перед господином или находился во дворце. Есть уровень сознания, на котором человек всегда сохраняет бдительность». Влияние дзэн в данном случае очевидно.

Самурай проявляет обеспокоенность делами господина не только в его присутствии или в обществе.

«Даже если господин не видит его, или он находится у себя дома, не может быть никакого расслабления, ничто не должно затмевать верности и сыновнего долга воина. Когда бы, он ни ложился спать, ноги его ни на мгновение не должны быть обращены в сторону господина. Где бы он ни устанавливал соломенную мишень для упражнений в стрельбе из лука, стрелы никогда не должны лететь в сторону господина... Если самурай кладет на землю копье или алебарду, острие их также не должно быть направлено в сторону господина. А если он услышит, как говорят о его господине, или же сам заговорит о нем, он должен немедленно вскочить, если он лежал, или выпрямиться, если он сидел, ибо в этом и состоит Путь самурая» (Дайдодзи).

Кроме того, самурай даже в мирное время обязан содержать в полном порядке свое оружие, а особенно — меч:

«Кто-то сказал: "Гордость существует внутри и вовне". Тот, кто не имеет ее, бесполезен. Все оружие, и меч в первую очередь, должно быть заточено и лежать в ножнах... Время от времени его следует доставать из ножен и проверять его остроту. После чего оружие надлежит протирать и убирать обратно в ножны. На тех, кто хранит меч незачехленным и часто размахивает им, лучше не полагаться и вообще не приближаться к ним. Тех же, кто не достает меч из ножен, отчего он затупливается и ржавеет, считают скупцами» (Цунэтомо).

Настоящий самурай должен заботиться не только о своем оружии, но и о своей внешности:

«Еще пятьдесят-шестьдесят лет назад самураи тщательно следили за своим внешним видом; каждое утро они принимали ванну, посыпали макушку головы и волосы, пудрой, подрезали ногти на руках и ногах, терли их пемзой и полировали коганэгуса. Они содержали оружие в идеальном состоянии, смахивая с него пыль и предотвращая появление ржавчины... Они не желали показаться неподготовленными и тем самым заслужить насмешки и презрение врагов во время боя».

И совсем уж удивительный, казалось бы, совет: «Неплохо было бы всегда иметь при себе румяна, на тот случай, если у тебя бледное лицо, когда ты слишком много выпил или не выспался» (Цунэтомо).

Автор «Хагакурэ» признает, что тщательная забота об оружии и своей внешности требует немало времени. Но, с сожалением отмечает он:

«За последние тридцать лет манеры и поведение людей сильно изменились. Когда молодые самураи встречаются друг с другом, они рассуждают о деньгах, о том, что выгодно, а что нет, о домашнем хозяйстве, о моде. Они ведут пустые разговоры о женщинах. Кроме этого, им не о чем поговорить друг с другом. Какими же постыдными стали обычаи и манеры».