Петя стаял перед приоткрытыми заплесневевшими воротами, ведущими в замок Змея Горыныча. Массивные, изрядно подгнившие брёвна, из которых они были сложены, перехватывали заржавевшие от времени железные скобы.
Видно было, что воротами давно уже никто не пользуется.
— Оно и понятно, — подумал Петя, протискиваясь промеж створок. — Летучий же...
Казалось, что мрачный замок Горыныча сложен из камня, наспех подобранного где ни попадя, — был он весь какой-то бугристый и неровный.
— Видать, построил Змей замок из камней, в его огород брошенных, — озадаченно бормотал Петя, бродя по двору взад-вперёд и пытаясь найти вход.
Двор, как и сам замок, выглядел заброшенным и безлюдным. Потыкавшись вокруг, нашёл-таки Петя лесенку узкую, стал по ней подыматься.
Дошёл до двери невысокой, дух перевёл и, глянув к себе внутрь — неподвижно озеро спокойствия было, зеркально, — толкнул дверь.
В высокой зальной комнате с огромным, как ворота, окном на груде подушек почивал Змей Горыныч, похрапывая в три голоса, каждой головой на свой лад.
Петя постоял, осматриваясь, и негромко позвал:
— Эй... — сказал он. И после паузы громче: — Эй!.. говорю!.. На один храп стало меньше. Средняя голова, приоткрыв веко, невнятно пробормотала:
— Я же тебе сказал: «Приходи завтра!» А ты всё сегодня приходишь да сегодня...
Голова гулко потянула носом и вдруг резко вскинулась:
— Дух... — сказала она, вращая глазами, — человеческий дух... Нашарила взором Петю и будто насквозь пронзила злющим взором. У Пети что-то екнуло внутри, почти на автомате он включил в себе смех.
— ... Человек... — проговорил Горыныч средней головой. — Человек — это звучит гордо... вот только выглядит отвратительно...
— Я тоже хочу звучать гордо... — не открывая глаз, пробормотала левая голова.
— А ты — рот закрой, — оборвала её средняя, — сквозит ведь...
— Ты кто? — спросила у Пети.
—Я — Петя, — ответил тот. Закончив внутренний смех, он был вновь спокоен. — А ты? Значит, ты и есть Змей Горыныч?..
— Я?.. — Горыныч хохотнул средней головой. — А что, не похож? Ну считай тогда, что я помесь акулы с Золотой Рыбкой. Исполняю любое желание... Последнее.
— Что нужно здесь?.. — добавил уже угрожающе, с рыком, из его открытой пасти потянулась слабая струйка дыма.
Колыхнулась на длинной шее и поднялась, с ощутимым трудом отворяя глаза, правая голова. Выражение её морды было откровенно нецензурным. Глянув на Петю, она икнула. Потянуло перегаром.
— Старуху ищу, — сказал твёрдо Петя. — Кощей сказал — у тебя она.
— Старуху?.. — удивилась средняя голова. — Постой, постой... Так ты тот самый Петя?.. — что-то новое мелькнуло в её взоре.
— Наслышан я о тебе, Петя, а как же... Говорят, растёшь ты на глазах прямо...
— Как бельмо!.. — хихикнула правая голова и вновь икнула.
— Старуху, значит,… — не обращая на неё внимания, продолжал Горыныч головой средней. — Кощей, говоришь, сказал?.. Не иначе, как вновь приступ честности у него... Мается, бедолага...
— Старуха где?.. — напомнил о себе Петя. Он глядел на своё «внутреннее озеро покоя», с ужасом наблюдая за поднявшимся там штормом. Из недр его родовых неспешно подымался дикий ужас перед нечистью, поедающей его взглядом.
Петя сделал внутреннее усилие, пытаясь включить смех, да не тут-то было — мысли, плененные страхом, судорожно метались в голове его, улыбка на лице превратилась в гримасу, и вместо смеха он ощутил в себе лишь дребезжание странное и натужное.
Совсем у ж было растерялся бывший старик, как неожиданно фыркнул в нём кто-то и урчащий голос Мява спокойно и насмешливо сказал: «Слушай себя, Петя, слушай внимательно, загляни под мысли свои испуганные, услышь наконец-то, что давно уже живёт в тебе».
И Петя услышал вдруг... Будто целый хор голосков детских смеётся в нём взахлеб, заполняя его едва ощутимым, но несмолкаемым смехом с головы до самых пяток. Всего лишь мгновенье слышал он это, но тут же свободу внутреннюю ощутил — ужаса, леденящего душу, как не бывало, а кудахтанье внутреннее вновь в привычный смех превратилось.
Изумился Петя, не понимая, что же такое приключилось в нём, но раздумывать о том сейчас было некогда.
Будто разбуженная его смехом, вскинулась и левая голова. Она расплылась в оскале улыбки, словно и не спала. Потянулась всем Горынычевым телом, сладко крякнув.
— Баба с возу, — сказала, — потехе час. А ты, лапоть, всё по сказкам шляешься, ушами хлопаешь...
— Да, да, — осклабилась ей вслед и правая, — оставил бы ты старуху свою в покое... Что тебе до неё сейчас? Ничто так не украшает, понимаешь ли, женщину, как временное отсутствие мужа...
— Вот-вот, была здесь как-то одна... — вклинилась в разговор и средняя. — До чего изысканно сложена была... Помню, я всё никак не мог оторвать от неё глаз. Пришлось начинать с уха...
Как ни странно, но именно в этот момент, пропуская все насмешки мимо ушей, Петя и достиг состояния Хозяйского. Пережитый в течение нескольких мгновений сильный, по роду переданный ужас перед тварью летучей словно придал нынешнему его состоянию особую глубину, будто маятник внутренний в другую сторону качнуло...
Такого с ним ещё не было — вроде как двое его стало. Один, смеющийся, будто со стороны на Петю смотрит, а другой и есть Петя, что и первого собой так же ощущает. Первый — спокойный, со смехом лёгким за всем наблюдает, а второй Петя такой же, как всегда, — бывший нестарый старик, с бурчащим сейчас животом. И всё ж не двое их, а один... такая вот петрушка... Странное, но занятное ощущение...
Забавно очень Пете стало. А главное, глядел он, как Змей его окручивает, запугивает всячески, и не окручивался, не запугивался, а напротив даже — весёлость в себе ощущал.
Горыныч же, отчего-то утратив интерес к Пете и будто даже забыв о нём, болтал одновременно в три головы.
— ...Приходят разные, хамят, — говорила одна, — на бой вызывают, а что?.. Я и не против. Каждый рыцарь — это 70-80 килограммов хороших мясных консервов. Латы аккуратненько так отогнёшь...
— ...И всю оставшуюся жизнь он видел летящий в него кирпич... -вспоминала о чём-то своём, приятном, другая голова.
— ...Ничего не понимаю!.. — говорила третья, ковыряя в носу когтистым толстым пальцем. -Впрочем, какая разница?..
Неожиданно Горыныч замолчал весь и в шесть глаз уставился на Петю.
— .. .А было у царя три сына... — неожиданно начал он говорить головою левою. — И послал их отец во двор. Наступил на грабли старший сын. И шандарахнула его рукоять промеж глаз ясных... Наступи на грабли средний сын. И туда же шандарахнула его рукоять та же... Пригорюнился тут младший сын... Да делать нечего...
Петя слушал Змея вполуха, так как вновь ощутил странное — словно тысячи звонких голосков засмеялись в нём, то ли отзываясь на внутренний смех, то ли напротив — призывая и поддерживая его. Будто каждая клеточка стариковская превратилась в маленькую самозабвенно хохочущую рожицу.
Длилось такое состояние совсем, недолго, вспыхнув лишь на мгновенье
смеющимся светлым пламенем.
— Глупая сказка, — сказал Петя, возвращаясь к действительности и обрывая Змея на полуслове, — не про меня.
— А вот это мы как раз и проверим, — прошипела средняя голова Горыныча. — Старуху тебе...
— Слушай сюда, Петя, — сказала она вдруг пронзительно. — Диктую большими буквами...
— Три желания моих выполнишь — твоя старуха. А нет если — то и ты моим станешь...
Змей загоготал в три глотки, наполнив воздух смрадом перегарным, и добавил, глядя на Петю уже откровенно кровожадно:
— Одна голова хорошо, конешно, но без неё смешнее как-то...
— Вот тебе моё первое желание, — сказал Горыныч. — Подарок хочу. Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Во как...
Он злорадно глянул на бывшего старика в шесть налившихся кровью глаз... да вдруг жалобно охнул и осторожно ухватился когтистыми лапами за свой огромный живот.
Внутри живота у него что-то квакало и оглушительно урчало, словно стараясь вырваться наружу. Ругаясь и постанывая одновременно, Горыныч шумно ринулся из комнаты, оставляя Петю наедине с собой,
© © ©
— Да уж... — бормотал приунывший Петя, нагуливая круг за кругом по громадной горнице Горыныча. — Куда идти? Чего искать? Подарок ему принеси... Меч бы кладенец тебе в подарок...
Совсем уж он буйну голову повесил, глазами потускнел да мыслями невесёлыми, как каменьями, придавил себя. ...Как что-то рядом с Петей муркнуло, вздохнуло мелко, по-кошачьи, и повисла в воздухе перед ним улыбка рыжая.
— ...Место клизмы, Петя, — насмешливый голосок Мява в голове его заурчал, — ну никак изменить нельзя. Видно вновь тебе её в ухо впихивать придётся, мысли чтоб сполоснуть, настроения глупые почистить, а не то далеко заведут они тебя...
— Будто потеряю я оттого что-то... — вздохнул Петя в ответ. — Мне и надлежит-то идти — «туда, не знаю куда»...
— А если не знаешь, куда идти, то и направляйся куда захочешь — любой путь тебя туда и приведёт, -урчал Мяв дальше в голове его. — Стараясь куда-то добраться, в себе только заблудишься... И Яга тебе о том же речь вела — дело не в том, куда идёшь, а в том, что идёшь...
— Эх, не хватает ума моего разобраться во всём, — засокрушался старик бывший. — И ведь чуется, что есть в речах твоих кошачьих что-то толковое, да вот наружу всё никак не вылезет...
— Главный недостаток ума, — ласково урчал Мяв прямо в ухе Петином, — это как раз его присутствие и есть. Вечно он лезет туда, где и без него неплохо... Чуется что-то, говоришь? Вот за это одно и держись, этому только и следуй. Всё другое в тебе — враки чужие, с детства привитые.
— ...Главное тебе уже ведомо, — продолжал урчать Мяв теперь уже в другом ухе, — с проблемой никогда не борись. Сначала успокойся в её объятиях, а затем и сам её обними — пусть теперь она в тебе успокоится.
— ...И не расстраивайся ты так, Петя, — с подозрительным участием продолжал Мяв свои увещевания. — Никогда не бывает плохо настолько, чтобы не могло стать ещё хуже.
— Ну спасибо тебе. Мяв, утешил... — язвительно сказал Петя. — Что ж мне теперь, каждому камню спотычному в дороге своей радоваться, что ли?
— А ты просто вложи камень преткновения с пути своего в фундамент удачи грядущей — и всего делов-то, — говорил кот, но всё тише уже. -И цени врагов своих — они первыми замечают все места твои слабые. Туда и жмут, там и болеть будет, а что тебе дальше с той болью делать -ты уже и сам знаешь. Смейся, Петя, да смотри не упусти того смеха, что в тебе самом пробуждаться уже начал.
— А подарок Горынычу, — шепнула улыбка, растаяв почти, — в себе же и поищи, пошарь там рукой Хозяйскою... Визит Мява лишь пуще Петю расстроил.
— Пришёл, понимаешь, поурчал, помявкал, а ясней от того не стало,— бурчал он себе под нос, из угла в угол вышагивая. — Идя — не ищи... а ища — не придёшь... Аферист какой-то, а не кот, дзэн кошку его так...
— Охо-хо... — вздохнул. — Не выполню воли Горыныча, так себя ведь и не жалко, а чего дурака жалеть-то? Вот за старуху обидно: едва старухой она быть перестала да вредность свою растеряла, так новая напасть -поди сюда, полезай в полон...
И такая печаль вновь Петю за сердце взяла, как давно уж того не было...
Да вдруг опомнился он, всколыхнулся весь.
— Это что же такое я делаю? — себя спросил удивлённо. — Не годится так... Это из какой же гадости внутренней я сейчас мир творю? День завтрашний? И старуху свою я вот из такой боли сердешной и печали драной строю? Да не бывать тому!..
Распахнул он руки в стороны, будто белый свет обнять решил, смеяться начал. Вверх смех пустил по телу, вниз... во всём теле смех включил. А затем и теплом своим наружным засмеялся, тоже вроде как телом, но тонким каким-то, невидимым...
И вновь случилось: Петя уж и смеяться перестал, а внутри себя слышит — смех детский звучит несмолкаемо, всё его тело улыбкой наполняя...
© © ©
С лязгом распахнулись огромные как ворота двери, впуская в горницу Змея Горыныча. Он шёл слегка пошатываясь и осторожно придерживая брюхо чешуйчатыми лапами, а головы его громко бранились меж собою.
— ...А ты вообще молчи, — говорила левая голова правой, — кто вчера, как последний дурак, снотворного на ночь наглотался?
— Ну и что?
.- Как это что?!. Это после того, как я столько же слабительного выпил?..
— Подумаешь... отмылись ведь уже... Не надо только размахивать бревном, которое из своего же глаза вынул... Брюхо сейчас из-за кого болит?.. Говорил же, что питание раздельным должно быть — мухи отдельно, варенье отдельно...
Петя, желая обратить внимание на себя, негромко прокашлялся, вежливо улыбаясь. Все три морды Змея тотчас же повернулись к нему, недоуменно уставившись на его широкую улыбку.
— Так ты ещё здесь, человек? — скривился Горыныч сразу двумя своими физиономиями и плюнул третьей. — Сказано же было: туда — не знаю куда... Левая его голова хищно оскалилась и сказала:
— Если бы мы хоть иногда знали о своём будущем...
— ...Тоне так бы смеялись, расставаясь со своим прошлым, — закончила за неё голова правая, и Петя ощутил, как на нём плотно сомкнулись лапы Змея.
— Люди делятся на хороших и плохих, а также — на головы и туловища... Ты сам-то что выбираешь? — издевательски спросила его голова средняя...
И тут Горыныча вновь скрутило...
Он жалобно в три глотки заохал, опять ухватился за живот и беспомощно скорчился на полу.
— Да, видать, сильно у него брюхо-то болит, — негромко пробормотал старик, внимательно наблюдая за ним. -Вишь как мается, бедолага...
Немного поколебавшись, Петя всё же решился и, приблизившись к Горынычу, похлопал его по лапе.
— А ну-ка, пусти, — сказал он, деловито лапы Змея расталкивая, и добавил: — Подарок искал? «Не знаю что» хотел? Ну вот и получай теперь...
Раскинутыми в стороны руками он обхватил огромный живот Змея и включил в них смех... Удивлённый Горыныч, не смея мешать ему, лишь тихо постанывал и прислушивался к себе.
Петя смеялся как всегда до «не хочу», а затем неожиданно сделал странное — он будто вынул из себя шар невидимый и смеющийся, меж ладоней его поместив, да прямо в брюхо к Змею и вставил — пусть теперь он там поживёт, посмеётся...
— ...А ведь не болит, — чуть погодя сказал удивлённо Горыныч головой левой и осторожно пощупал живот.
— ...Совсем не болит, — расплылся он в недоверчивой улыбке головой правой.
— Ай да Петя, — сказал головой средней. — Значит, вот это и есть «не знаю что»?.. Да ведь это просто чёрт — те што какое-то...
— Зато от всего помогает, — сказал Петя, радостно улыбаясь. Стремительно обретая прежнюю наглость, Горыныч покосился на улыбающегося старика.
— Рано веселишься, — сказал, — это всего лишь первое задание было. Примерочное... Посмотрим, как дальше справляться будешь.
Он ещё раз внимательно осмотрел Петю. — Чем ближе кого узнаёшь, — поделился с ним опытом, — тем подальше потом пошлёшь...
Так что ступай, Петя, в Царство Тридесятое... или Тридевятое?.. Запамятовал... И принеси мне блюдечко волшебное и яблочко наливное, что по нему бегает, да всё, что хошь, показывает...
— А как не принесёшь... ну, про то ты уже и сам ведаешь...