Великая проблема бытия рано предстала перед его умом; его не удовлетворило решение ее Фалесом и Пифагором. Ни физические, ни математические объяснения не могли рассеять его сомнений и не давали ему ответа на вопросы, осаждавшие его со всех сторон. Аристотель метко определил одной фразой умственное состояние Ксенофана: "Подняв взоры к беспредельному небу, он объявил, что Единое есть Бог". Над ним возвышалась темная синева, бесконечный свод неба, недвижимый, неизменный, со всех сторон охватывавший его и все сущее; он назвал это небо Богом. Как представлялось Фалесу, когда он глядел на море, что он находится среди его бесконечной поверхности, так и Ксенофан, созерцая небо, чувствовал, что он объят им. В этом небе было что-то грандиозно-загадочное, подстрекающее пытливость, но не поддающееся ей. Солнце и Луна кружились по этому небу, звезды "мерцали в вышине, среди необозримого простора".
Земля, казалось, постоянно устремлялась в виде водяных паров, к этому небу, души людей возносились к нему со смутными желаниями. Оно - центр всякого бытия, оно - само бытие. Это - Единое, неподвижное, среди которго движется Многое.
Не здесь ли следует искать объяснения приписываемого ему всеми, но комментируемого на разные лады, изречения: "Бог есть сфера". Не это ли небо, со всех сторон окружавшее его и все сущее, было той сферой, которую он назвал Богом?
Правда, это объяснение не совсем совпадает с его взглядами на физический мир, в особенности с его представлением о Земле, как о плоской поверхности, нижняя часть которой бесконечна, чем и объясняется по Ксенофану неподвижность Земли. Для устранения этого противоречия предпринимались попытки придания вышеприведенному изречению метафорический смысл: "Эпитет сферический есть просто известный оборот речи, употреблявшийся греками и означавший в данном случае совершенное однообразие и абсолютное единство Божества; сфера служила выражением этих свойств. Это такое же метафорическое выражение, как", например, слово квадратный, употребляемое также в смысле "совершенный",- выражение, которое получило теперь свое обычное значение, но которое, при возникновении математических наук, означало нечто благородное и возвышенное и употреблялось в самых высоких поэтических произведениях. Симонид говорит о "человеке, у которого ноги, руки и ум квадратны", то есть о "человеке совершенном; такая же метафора встречается и у Аристотеля. Не удивительно, поэтому, что Ксенофан, поэт и философ, писавший стихами, не найдя подходящего к своим взглядам метафизического термина, обратился к образной речи и заимствовал выражение, наиболее соответствовавшее его идее".
Можно было бы охотно принять это объяснение, если бы была уверенность в том, что физические воззрения Ксенофана именно таковы, как их представляют, или что они были таковыми в то время, когда он утверждал, что Бог есть сфера. Но приобрести такую уверенность неимоверно трудно, и на это-то обстоятельство никто из исследователей не обратил внимания. У человека, прожившего сто лет, мнения его по таким вопросам безусловно должны были изменяться, а если мнения, эти так слабо обоснованы, как у философов того времени, то естественно предположить, что перемены во взглядах могли быть часты и резки. Достоверно известно о существовании весьма важных и непримиримых противоречий между некоторыми воззрениями Ксенофана, подлинность которых несомненна и которые свидетельствуют, что в одном случае он высказывался как сторонник ионийской философской школы (физик), а в другом - как сторонник пифагорейской философской школы (математик).
Относительно вышеуказанного понятия Ксенофана о Земле следует заметить, что слова Аристотеля о том, что Ксенофан, "устремив взоры к небу, провозгласил, что Единое есть Бог", очевидно, не согласуются с представлением о беспредельности нижних слоев Земли. Единому надлежало быть Беспредельным, однако вовсе не сферой.
Что касается его монотеизма1 или, вернее, пантеизма2, то в этом заключается самая важная особенность его учения. Он не только отверг идею о множестве богов, но провозгласил самосущность и разумность Единого.