Тема отношения человека к жизни и смерти имеет в биомедицинской этики особое значение. Уважение жизни и личности больного является альфой и омегой врачебной этики от Гиппократа до наших дней. В Международном пакте о гражданских и политических правах (1966) медицинская максима, определяющая человеческую жизнь в качестве безусловной ценности, приобрела статус общечеловеческой моральной и правовой нормы: «Право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни». Право человека на жизнь предполагает признание святости человеческой жизни, ее бесконечно большой ценности, равных прав на достойную жизнь и высокое качество жизни всех без исключения людей. Оно распространяется на все этапы бытия человека — от зачатия до смерти. Если мы признаем это право за человеком с момента его зачатия, то это определяет наше отношение к любому покушению на его жизнь и в дальнейшем.
Признание или непризнание этого права за человеком с момента его зачатия служит основанием непрекращающихся (а в последнее время ставших еще более острыми) споров по поводу абортов – искусственного прерывания беременности. Существуют разные точки зрения на моральную оправданность этой операции: консервативная, либеральная, «умеренная». С одной стороны, аборт остается одним из самых распространенных средств контроля над рождаемостью. С другой, это медицинское вмешательство (в особенности «по желанию») квалифицируется как нарушение моральной заповеди «Не убий», а со стороны врача – еще и клятвы Гиппократа. Даже в тех случаях, в которых мы определяем его как «выбор меньшего зла», речь идет все-таки о зле – о покушении на человеческую жизнь.
Решение проблемы аборта многие специалисты ставят, в первую очередь, в зависимость от установления статуса эмбриона: с какого времени зародыш считается ребенком, человеком. Правомерно ли рассматривать развивающийся эмбрион в качестве личности? Обладает ли он (и в какой мере) человеческими качествами и правами? Способен ли он к ощущениям (в особенности – к ощущению боли)? Необходимо четкое разделение двух существенно различных (в этическом отношении) состояний плода: то, которому мы не приписываем никакого «человеческого» содержания, и то, за которым это содержание уже признается. Существуют консервативная, либеральная и умеренная позиции по этому вопросу.
Однако даже те, кто не считает не только эмбрион, но и новорожденного младенца личностью, вынуждены признавать потенциальные возможности развивающегося эмбриона – его способность со временем, при благоприятных обстоятельствах, стать личностью. В любом случае эмбрион, развивающийся в организме беременной женщины, является эмбрионом человека. Одно это налагает на нас определенные моральные обязательства по отношению к нему. Поэтому с точки зрения биомедицинской этики, аргументы в защиту аборта неприемлемы, ибо они содержат в себе санкцию на покушение на человеческую жизнь. Идея А. Швейцера о «благоговении перед жизнью» распространяется и на эту, еще только зарождающуюся жизнь.
Особенно сложно решается в обществе вопрос о праве на жизнь новорожденных (или еще не рожденных) детей с серьезными дефектами развития. Некоторые специалисты считают, что если нет оснований надеяться на то, что ребенок в процессе своего развития станет личностью, или если размеры эмоционального и/или материального ущерба, наносимого семье уходом за ребенком, исключительно велики, то этически допустимым является решение о прекращении лечения и реанимирования таких «неполноценных» младенцев. Очевидно, что данная система рассуждений базируется не на медицинских и этических, а на утилитарно-прагматических соображениях. Такие решения не учитывают желания и права на жизнь самого ребенка и обусловлены нежелательностью (для кого?) продолжения жизни данного новорожденного. Теоретическим обоснованием подобного утилитаристского подхода является точка зрения на человеческую личность, согласно которой определяющим признаком личности является способность познавать, страдать, переживать эмоциональное состояние счастья, иметь прошлое и будущее. Поэтому «нормальный» младенец имеет предполагаемое право на жизнь, а новорожденный с серьезными дефектами развития – нет. Авторы такого подхода предлагают действовать по принципу равного учета интересов всех: не только самого ребенка, но и его родителей, возможно, их следующего ребенка, ближайшего окружения и общества в целом. И если ребенку предстоит бедная, убогая жизнь «неполноценного» человека, не имеющая никакой ценности ни для него самого, ни для других (родителей, общества), то ему лучше не жить. Если же младенец имеет жизненные перспективы, пусть и не такие обширные, как нормальные дети, то нет необходимости идти на крайние меры. В любом случае решение принимает не ребенок, а некто за него. При этом в оценку жизненных перспектив включается не только тяжесть заболевания, которым страдает младенец, но также готовность и способность общества оказать помощь таким людям, создать им условия для жизни.
Согласно же точке зрения биомедицинской этики, право такого новорожденного на жизнь может быть поставлено под сомнение только тогда, когда нет серьезной надежды на то, что последующая жизнь ребенка не сведется к бессмысленному существованию. Только в том случае, когда решение принимается исключительно в интересах ребенка и только его одного, а такие побочные факторы, как расходы или неудобства семьи не влияют на характер принимаемого решения, оно может быть оправдано морально и юридически.
Поэтому с ребенком, у которого при появлении на свет выявлены серьезные дефекты развития, следует обращаться так же, как с «обычным» ребенком, поскольку любой новорожденный, с точки зрения биомедицинской этики, представляет собой личность, имеющую право на жизнь. При этом сущность этических аргументов сводится к следующему:
1) право новорожденного на жизнь тем «сильнее», чем выше его потенциальная возможность стать личностью;
2) появление младенца на свет – обычно большая радость для его родителей, поэтому его смерть наносит им заметный ущерб;
3) даже нежеланный ребенок может принести радость другим лицам, которые усыновят его;
4) хотя право «дефектного» новорожденного ставится под сомнение, это не означает, что он вообще не обладает никакими правами, и нам следует уважать его права.