Итак, мировоззренческие последствия возникновения земледелия носят поистине ошеломительный характер. Но они будут выглядеть еще более значительно, если принять во внимание те жертвы, на которые вынужден идти первобытный человек, изобретающий земледелие и постепенно превращающий его в основной источник своего пропитания.
Парадокс заключается в том, что человек преодолевает абсолютную зависимость от мифа, но зато попадает в рабскую зависимость от труда. И это воистину странный обмен. Абсолют мифологической зависимости обменивается на абсолют трудовой зависимости, и решительно невозможно на первых порах понять, что могло подвигнуть неолитического человека на такую существенную перемену. Целевая деятельность, с которой связан вначале земледельческий, а впоследствии и всякий иной производительный труд, вовсе не выглядит при ближайшем рассмотрении неким благом, а, скорее, походит на ниспосланное человеку наказание. Ведь зависимость от мифа - это то, что, между прочим, создает чувство покоя и стабильности: люди каменного века не знают невротических стрессов. Наоборот, с возникновением зависимости от труда впервые возникает эпоха невротических перенапряжений и стрессовых срывов.
Впрочем, вопрос о трудовой зависимости, да и вообще о труде требует специальных пояснений, поскольку широко распространенным является использование термина "труд" по отношению к деятельности палеолитического человека, начиная с самых ранних ступеней антропогенеза. В частности, до сих пор широкое хождение имеют представления о роли трудового фактора в процессе формирования человеческого общества. Однако осуществленная выше реконструкция человеческой деятельности в до-земледельческих обществах делает совершенно неприемлемым
использование термина труд" в отношении этой деятельности. И, прежде всего, потому, что семантика слова "труд" однозначно содержит в себе предположение некоторой цели.
Труд - это не что иное, как целевая и целесообразная деятельность. Притом это деятельность, совершаемая с производительными целями: например, целью труда может являться создание каких-то предметов. Однако в первобытном обществе эпохи каменного века, как это было показано выше, производительная деятельность (каменная индустрия) принципиально не может быть охарактеризована в качестве целевой, коль скоро основной движущей силой этой деятельности является миф. А это и значит, что деятельность по производству каменных орудий не может быть определена в качестве трудовой.
Разумеется, палеолитическому человеку знакомы целевые формы деятельности. Однако в том-то и состоит суть дела, что эти формы деятельности никак не могут быть определены в качестве производительных: ведь это деятельность по добыванию пропитания, т.е. охота и собирательство. И, поскольку ни охота, ни собирательство не являются производительными формами деятельности, то очевидно, что категория "труд" к ним так же не применима.
Итак, целевые формы деятельности первобытного человека не являются производительными, а производительные - не являются целевыми. И потому ни в том, ни в другом случае нельзя говорить о феномене труда.
Да и с точки зрения этнографических наблюдений повседневная деятельность палеолитического человека никак не может быть названа трудовой: ведь он не добывает себе пропитание в поте лица своего, как вынужден это делать земледелец, работающий от зари до зари. Основное времяпрепровождение первобытного человека - это участие в разнообразных магических церемониях, ритуалах и обрядах. Причем вовсе не обязательно, чтобы эти обряды и церемонии имели характер бурных празднеств - скажем, у тасадеев принято просто по многу часов сидеть вместе, но в полном молчании, а в племени кунг "две трети жизни уходит либо на посещение друзей и родственников, либо на прием гостей" 2. Таким образом, повседневная жизнь доземледельческого человека - это по преимуществу празднество, ритуал, обряд, но никак не тяжелая трудовая деятельность. А добывание пропитания для него, как уже говорилось, это ОХОТА, которая во многом построена на игре и азарте, но никак не на тяжком труде, и сам термин "охота" в этом плане более чем показателен. Охота - это ведь и есть то, чего "хочется", то, чего "охота", то, что совершается "в охотку", а не под давлением жесткой внешней необходимости. Причем собирательство - второй традиционно указываемый источник пропитания - это тоже своеобразная охота, игра, азартный поиск, но не изнуряющий труд. И в том, и в другом случаях применение термина "труд" выглядит как минимум неуместно.
Что же касается изготовления разнообразных культурных и культовых предметов из камня, дерева или кости (и, в частности, тех предметов, которые мы называем по привычке орудиями труда, но которые в реальном своем функционировании, очевидно, являлись чем-то гораздо большим), - то оно встроено у первобытного человека в структуру празднеств и ритуалов, и осуществляется им, как это было показано выше, по законам мифа, а не по законам внешней целесообразности, т.е. тоже является своеобразной игрой, но никак не трудом. Палеолитический человек вовсе не трудится в нашем понимании: он, скорее, как актер на сцене разыгрывает некоторую форму трудовой деятельности, которую ему предписывает миф и обряд. И занимаясь изготовлением каменных орудий, он руководствуется в своей деятельности не столько соображениями прагматической целесообразности, сколько потребностью в исполнении соответствующего обряда, потребностью, которая инициируется в нем мифом.
Складывается ощущение, что первобытные люди вообще не склонны заниматься добыванием хлеба насущного как некоей специализированной трудовой деятельностью. Во всяком случае, структура повседневного времени первобытного человека такова, что в ней попросту не остается места для труда. Часть этого времени занимают охота и собирательство - целевые формы деятельности, не являющиеся трудом. А все остальное время - это время культурной самореализации человека в системе обрядов и ритуалов, и, в том числе, обрядов и ритуалов производительных. Это та сфера, которая на современном языке называется "сферой быта", но которая для палеолитического человека является сферой подлинного культурного бытия. Причем производительные ритуалы этой сферы включают в себя не только производство каких-то предметов из камня, дерева или кости, но и всю совокупность того, что можно было бы назвать домашним хозяйством: искусство выделки шкур, искусство кулинарии и т.д. - все это в равной степени является феноменом быта, который есть сфера культурного бытия палеолитического человека.
Быт палеолитического человека совершенно лишен привкуса той неприятно-рутинной и весьма утомительной деятельности, каковой является быт во все последующие времена. По своему внешнему рисунку он представляет, скорее, совокупность различного рода духовных практик, ритуально-магических игр. Сама повседневная ткань этого быта выглядит как причудливое переплетение многих сотен ритуалов и обрядов, а так называемое "домашнее хозяйство" оказывается искусно вплетено, встроено в структуры этих магических обрядов и ритуалов. Достаточно указать на факт многомесячного продолжения некоторых церемоний и обрядов в австралийских племенах 3. Как правило, практикуемые обряды крайне сложны, требуют изощренной подготовки и участия всех членов общины. И понятно, что такого рода тотальный характер обрядов и церемоний в первобытном обществе
делает практически невозможной какой бы то ни было быт, какое бы то ни было домашнее хозяйство за пределами мифа.
И это самое поразительное в феномене палеолитического быта: он одновременно является палеолитическим производством, палеолитическим домашним хозяйством и непосредственным бытием палеолитической культуры. Во все последующие эпохи быт принципиально отделен от производства, и уж во всяком случае не является сферой производства культуры. Для современного человека единственное, что из перечисленного ряда ассоциируется со словом "быт", - это рутина домашнего хозяйства. Для палеолитического же человека быт это сфера материального и духовного производства, это сфера производства самой культуры, это воистину сфера человеческого БЫТИЯ в культуре.
Между прочим, трудный, трудовой характер земледелия связан, конечно же, вовсе не с тем, какое количество энергозатрат требуется на осуществление тех или иных земледельческих операций, а с чем-то принципиально иным. Хочу в этой связи обратить внимание на одно недоразумение, до сих пор бытующее в этнографической литературе Это недоразумение связано с определением сравнительной трудоемкости различных видов деятельности при переходе к производящему типу экономики. Мол, замеряя расход килокалорий на единицу времени у охотников и земледельцев, можно определить, какой из этих двух видов деятельности является более... трудоемким.
Так, в современном академическом издании, выпущенном под редакцией уважаемых ученых и имеющем весьма представительный состав участников, рассматривается вопрос о том, какая из двух исторических форм обеспечения себя продовольствием является более трудоемкой. И основанием для выводов такого рода служат... тщательные сравнительные замеры энергозатрат представителей первобытных народов, занимающихся охотой и примитивным земледелием. При этом процесс охоты и собирательства совершенно уверенно именуется "формой ТРУДОВОЙ активности" и не ставится под сомнение, что энергозатраты можно рассматривать в качестве критерия ТРУДОемкости.
"Было проведено... два сравнительных исследования затрат энергии при обоих видах трудовой активности. У папуасов о-ва Новая Гвинея мужчины в процессе охоты на мелких животных и птиц расходовали 3,3-3,6 ккал/мин..., а при работах, связанных с подсечно-огневым земледелием, - 2,6-6,5 ккал/мин. Затраты энергии у женщин, занимавшихся земледелием, составили здесь 2,4-4,5 ккал/мин... У индейцев мачигенга (Перу) энергоотдача мужчин... равнялась 5,7 ккал/мин при охоте на мелких животных и птиц и сборе диких растений и 5,4 ккал/мин при занятиях подсечно-огневым земледелием; у женщин соответственно 5,2 ккал/мин при собирательстве и 3,1 ккал/мин при полевых работах. Для Западной Африки получены лишь данные о трудоемкости подсечного земледелия: мужчины - 3,2-9,6, женщины - 4,4-5,4 ккал/мин..." 1.
Что ж, с точки зрения энергетических затрат разница и в самом деле невелика. Но разве в энергетических затратах дело? Автор ведет свои рассуждения так, будто азартно-игровая деятельность охотника или собирателя (пускай и чрезвычайно энергоемкая) вообще может быть рассмотрена в качестве трудовой. Но разве способен объяснить расчет килокалорий, расчет энергетических затрат то очевидное обстоятельство, что охотник - во все времена! - получает странное удовлетворение от самого процесса охоты -совершенно независимо от того, оказывается она результативной или нет? Охота и собирательство во все времена являются формами эмоциональной разрядки, в которых человек оказывается движим естественным игровым азартом ничуть не меньше, чем его непосредственные животные предки. В конце концов, охотой и собирательством занимается любое животное - однако никому не придет в голову рассуждать о трудоемкости собирательской деятельности у обезьян или о трудоемкости охоты у львов. Даже при самых больших расходах энергии охотник не чувствует утомленности и психологической выжатости; причем первобытный охотник и собиратель едва ли отличается по этому параметру от охотника и собирателя современного. И наоборот: земледелец способен испытать удовлетворение от вида собранного урожая, но сам процесс возделывания земли воспринимается им как тягостная необходимость, как тяжелый труд, смысл которого можно обнаружить только в БУДУЩЕМ - в будущем урожае, ради которого, собственно говоря, только и работает земледелец, ради которого только и совершается "жертвоприношение труда".
Доводя логику автора до абсурда, можно замерить энергозатраты охотника, грибника, а также футболиста, боксера или прыгуна с шестом. И может оказаться, что деятельность последнего наиболее энергоемка. Но какое отношение это имеет к проблеме ТРУДОемкости? Весьма трудоемок труд бухгалтера - но велики ли его энергозатраты? И наоборот, чрезвычайно затратна с энергетической точки зрения деятельность болельщика на стадионе, -однако кто отважится назвать его деятельность "формой трудовой активности"? В том-то и состоит суть дела, что проблема труда - это вовсе не проблема энергозатрат. И сколько бы килокалорий в единицу времени ни тратил первобытный охотник, -его деятельность ни при каких обстоятельствах не может быть названа трудовой.
Время производства у первобытного человека - это время, которое либо предшествует охоте (скажем, в форме изготовление орудий охоты) и время, которое идет вслед за охотой (когда приходится тем или иным образом "культурно обрабатывать" добытые продукты). И это возвращает к изложенной выше концепции производства как деятельности, которая по своей сути сверхбиологична и детерминирована не животной потребностью насыщения желудка, а мифологической потребностью культурного деяния. Дикие звери тоже выходят на охоту, но они ничего не производят, готовясь к охоте, и не занимаются столь странной и
нелепой с биологической точки зрения деятельностью, как кулинарная обработка охотничьих трофеев. Таким образом, человеческое производство как надбиологический феномен обрамляет охоту, но сама охота не производительна, и, тем более, не является формой труда.
В этой связи выглядят совершенно неуместными рассуждения различных авторов относительно того, сколько времени "трудится" первобытный человек, добывая себе пищу посредством охоты. А такие рассуждения весьма и весьма распространены, и нередко представлены в работах весьма солидных исследователей и научных коллективов. Скажем, В.Р.Кабо так рассуждает относительно "трудовой деятельности" бушменов кунг: "Для того, чтобы обеспечить себя достаточным количеством пищи каждому взрослому, достаточно было трудиться 2,5 дня в неделю, считая рабочий день равным 6 ч, что составляет 2 ч. 9 мин. в день" 5. Под "трудом" в этом рассуждении автор однозначно понимает охоту и собирательство. "Здесь не учтено время, затрачиваемое на приготовление пищи и изготовление орудий" °, - подчеркивается далее.
Иначе говоря, автор хронометрирует время, проводимое бушменами кунг на охоте, но называет это время почему-то временем труда. И эту трактовку охоты (в широком смысле этого слова, включая сюда "тихую охоту", т.е. собирательство) в качестве труда следует признать общераспространенным заблуждением в современной литературе, посвященной анализу первобытных обществ.