Мы говорим по привычке: век каменный сменился веком железным, имея в виду, скорее, известные социологические схемы о значении, которое имеет для истории производительность труда. Мол, изобретение металлургического производства стало основой экономического переворота. Возможно, в этих схемах и есть доля истины, но хотелось бы обратить внимание на те фундаментальные последствия, которые имела неолитическая революция в отношении традиционных мифосемантических структур, поддерживавшихся практикой обрядово-ритуальных действий древнего человека. Попробуем взглянуть на последствия неолитической революции сквозь призму структур человеческой повседневности. И под этим углом зрения выяснится, что главное последствие неолитической революции - вовсе не увеличение производительности труда, а изменение повседневной вещной среды, окружающей человека, и, стало быть, смена всей системы мифосемантических кодов.
Индустрия каменного века существует на протяжении десятков тысяч лет, и на протяжении десятков тысяч лет семантика этой индустрии остается практически неизменной. Поколения, разделенные толщей времени в тысячи и тысячи лет, являются, в сущности, современниками: никакого ВРЕМЕНИ, их разделяющего, на самом деле нет. У потомков, живущих спустя десять или двадцать тысяч лет, все та же культурно-предметная среда, все те же культурно-семантические шифры, все те же обрядово-ритуальные структуры, хранящие культурную семантику. А, значит, здесь нет "прошлого" и "будущего" в привычном нам понимании: если бы человек верхнего палеолита совершил чудесный прыжок во времени на несколько тысяч лет вперед или назад, он бы попал в абсолютно привычный, абсолютно знакомый мир, а потому не почувствовал бы ни малейшего дискомфорта. А это значит, что здесь нет и не может быть проблемы поколений. Это эпоха вечных современников. Сколько бы тысяч лет ни разделяло представителей одной и той же культуры, одного и того же племенного сообщества, они обречены на
взаимопонимание. Основное своеобразие этого времени - стабильность культурного языка, стабильность культурной семантики, -а, значит, и отсутствие как таковой культурной истории. Насколько в первобытную эпоху различаются между собой существующие бок о бок племенные культуры, настолько же каждая из этих культур тождественна самой себе во временном разрезе, диахронически.
Неолитическая революция сбивает всю совокупность привычных предметных ориентиров. Вдруг выясняется, что огромное количество предметов из окружающего человека культурного мира
- предметов, каждый из которых имеет свой семантический миф, свой семантический код и свой обрядово-ритуальный контекст, утрачивает свою практическую функциональность и отодвигается в сторону предметами совершенно нового рода и совершенно новой ПРИРОДЫ. Ведь керамика, сотворенная из аморфного месива глины или металл, выплавленный в тигле из крошева железной руды - это нечто совершенно иное, нежели предмет, вырезанный из дерева или кости, выбитый из камня. Это ПРОЦЕССУАЛЬНО иное. Это МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИ иное. Это совершенно другой ТИП ПРЕВРАЩЕНИЯ природного в культурное, и не удивительно, что столь радикальное изменение характера производства сбивает всю совокупность семантических ориентиров первобытного человека. Культурные предметы, получаемые в результате лепки и обжига, или, тем более, в результате плавки предполагают совершенно иной ОБРАЗ ТВОРЕНИЯ по сравнению с тем, который воспроизводился в обрядово-ритуальной деятельности на протяжении десятков тысяч лет.
Когда первобытный человек делает каменное рубило из обломка камня, то для него это рубило как бы исходно заключено в обломке. Оно там есть. И первобытный "скульптор" просто "убирает все лишнее". Он снимает каменную оболочку, под которой прячется каменное рубило, и получается, что это рубило как бы исходно существует в природе данного каменного обломка, как в раковине существует моллюск, в скорлупе ореха - орех и т.п. И все, что нужно знать - это технологию добывания каменного рубила или топора из обломка камня. А это значит - мировоззренчески! - что у каменного рубила, выпроставшегося из каменного булыжника, не было такого прошлого, в котором бы этого рубила не было вообще. Оно, это рубило БЫЛО ВСЕГДА,
- правда, существовало "в спрятанном" виде.
Но ведь то же самое можно сказать и про любой другой предмет, изготовленный мастером каменного века. Про любой без исключения предмет, сделанный руками человека, - из камня ли, дерева или кости, - можно сказать, что он существовал ВСЕГДА, но просто до некоторых пор был заключен в том или ином природном материале; но вот пришел человек и освободил этот предмет из заключения. А это и значит, что идея прошлого в ИСТОРИЧЕСКОМ смысле этого слова для первобытного человека не существует. Ни у рубила, ни у других созданных руками
человека предметов, нет прошлого как небытия. А это значит, что материальная культура каменного века вообще не знает прошлого, а знает только настоящее.
Принципиально иная ситуация возникает с появлением керамики.
Здесь предмет возникает из аморфного глиняного месива, и притом принципиально важно, что из одной и той же глиняной массы можно лепить глиняные предметы практически неисчерпаемого спектра вариаций, а получившиеся формы можно практически неограниченно переделывать - вплоть до того момента, покуда они не окажутся подвергнуты обжигу.
Однако еще более глубоко и основательно данная мировоззренческая схема заявляет о себе с появлением феномена плавки и переплавки. В металлургии "хлебная революция" доходит до своего логического конца и заставляет сам камень - основу всей предшествующей культуры - жить по "кулинарным" законам, открытым с изобретением хлеба.
На этапе металлургического производства окончательно оформляются два ключевых звена принципиально новой мировоззренческой схемы. Первое ее звено - это рождение из ничего, что коррелирует с общемировоззренческой идеей космогонии, и второе - это идея вечной трансформации, что коррелирует с общемировоззренческой идеей реинкарнации, идеей вечно возобновляемой жизни.
Начнем с первого.
Достаточно очевидно, что любой металлический предмет изготавливается принципиально по иной технологии, нежели технология отсечения лишнего. Он выплавляется из металла, а металл, в свою очередь, добывается из железной руды, и, опять же, не путем отсечения, а посредством интенсивного нагревания на огне. Причем парадокс заключается в том, что, плавка состоится лишь в том случае, если камень, содержащий железную или какую-то другую руду, будет предварительно раздроблен на возможно более мелкие части, будет превращен в "ничто", в мелкое крошево, т.е.будет уничтожен в своей естественной жизни, и лишь затем, посредством нагревания на огне, это "ничто" будет превращено в НЕЧТО. Причем это "нечто" вовсе не заключено исходно в расплавленной руде, а может быть сочинено, придумано (а затем - тысячекратно переделано) по ходу самой плавки.
Откуда же берутся все те предметы, которые в конце концов выходят из плавильного тигля? Каменный топор - да, тот исходно живет в бесформенном булыжнике, из которого его выделывает рука умелого мастера. Но, чтобы получить металл, надо куски породы раздробить в мелкое крошево, т.е. уничтожить естественную жизнь камня, а затем вызвать новую жизнь посредством огня. Если угодно, это два процесса, требующих принципиально различной структуры магических действий. В одном случае магическое действие состоит в том, чтобы вызвать ДУХ КАМНЯ - и именно этим занимается палеолитический человек, делая камен-
ный топор. Он оживотворяет камень, он вызывает из камня его тайный образ - образ, заключенный в мифосемантическом коде. Он КОЛДУЕТ над камнем посредством десятков обрядово-ритуальных сколов и заставляет в конце концов явиться тот тайный дух этого камня, который и превращает этот камень в топор. В другом случае суть магического действия заключается в том, чтобы с помощью огня возжечь новую сущность из хаоса каменных крошек.
И это - окончательный приговор эпохе палеолитического анимизма, эпохи тотального оживотворения предметов окружающего человека мира. Отныне идея уничтожения во имя созидания распространяет свои права и на Его Величество Камень, который перестает быть носителем вечно живых сущностей, а, пройдя испытание плавильным тиглем, становится источником вечного самообновления. Ведь, условно говоря, каменный век совершался под лозунгом: в каждом предмете содержится жизнь другого, и это "другое" можно и нужно из этого предмета достать, вызволить, выпустить на свободу. Теперь же возникает совершенно новая мировоззренческая реальность: чтобы нечто возникло, нужно прежде УБИТЬ естественную жизнь камня, раздробить его в ничто, в пыль. Начинается время истории - в равной степени динамичное и жестокое.
И именно в плавильной печи возникают прообразы того, что будет впоследствии названо космогоническим мышлением. Именно процесс плавки металла из раздробленной предварительно породы выглядит как подлинная матричная основа для создаваемых в этот период времени космогонических систем, декларирующих идею создания всего сущего из ничего. Только в мифах людей каменного века, не знакомых с процессом плавки металла, начисто отсутствует космогонический элемент. И наоборот: можно было бы с достаточной долей уверенности утверждать, что все ранние космогонии были созданы в плавильном тигле. Плавильный тигль предложил принципиально новую стратегию творения, и это стало подлинной основой мировоззрения новой эпохи.
Впрочем, у плавильной революции было и еще одно мировоззренческое следствие: обнаружение того факта, что каждая вещь может иметь бесконечно много ступеней "реинкарнаций".
В самом деле, каменный топор обречен всегда оставаться каменным топором. Он был им и тогда (вообразительно), когда рука человека еще не коснулась обломка камня, из которого он был сделан, он останется каменным топором и тогда, когда спустя многие тысячи лет попадет в руки археолога. Каменные орудия первобытного человека лишены способности трансформироваться друг в друга, они обладают своеобразным статусом вечности. У них, стало быть, нет и не может быть истории. Их прошлое и будущее абсолютно определены, и эти прошлое и будущее тождественны настоящему. Вся проблема заключается лишь в том, чтобы найти камень, в котором заключается "дух каменного топора" или тот камень, в котором заключается "дух каменного
ножа". Найти - и достать соответствующие предметы из их природной основы.
Совсем иное дело - железный топор. Его прошлое туманно, а будущее неопределенно. Он вовсе не выделан из куска некоего природного металла, а, значит, он не существовал вечно. Он -всего лишь звено в неопределенно длинной цепи плавок-превращений. Если угодно - в цепи реинкарнаций (что и получает соответствующее озвучение в ранних религиозно-мировоззренческих системах). Его "вчера" могло быть чем угодно, и, точно так же, чем угодно может стать его "завтра". И всякий раз его новое состояние будет возникать как бы заново из ничего. Тигль будет уничтожать старое состояние , и из раскаленного металла будет твориться новая реальность. И этот процесс трансформации через уничтожение может происходить сколь угодно долго.
Впрочем, в описанном процессе бесконечных взаимных превращений, демонстрируемых миром металлических предметов, все же отсутствует историческое развитие как таковое, если понимать под историей процесс необратимых изменений. Ведь любое прошлое состояние данного куска металла принципиально возобновимо. А, значит, оно не является прошлым в подлинным смысле этого слова. Вся ниточка трансформаций, переживаемых металлом при помощи плавильной печи, сколь бы ни была она длинной, по сути своей развернута в настоящем.
И есть только одно подлинно историческое событие, которое знает металлический предмет, подвергаемый неопределенно долгой чреде переплавок и превращений в другие металлические предметы. Была в его жизни одна-единственная точка, которую можно было бы охарактеризовать как точку подлинной истории, как точку, которая необратимо отделила "настоящее" этого предмета от его "прошлого". И это была точка его своеобразного "космогенеза" из мелкого крошева железной руды.
Что абсолютно коррелирует с "космогенезом" хлебной лепешки из муки. Или "космогенезом" керамики из глины.
Идея "космогенеза" - это и есть не что иное, как открытие феномена исторического времени. Правда, на первых порах это историческое время знает только два этапа, два периода: время руды и время металла. Или: время творения и время существования. Время прошлого, когда этот металлический предмет еще вообще не был металлом, а был каменной крошкой, и время настоящего, когда этот металлический предмет может превращаться в любой другой металлический предмет, а затем - возвращать себе прежний облик.
Такова схема всех ранних космогонии, которые знают , в сущности, всего два времени. Но эти два времени уже безусловно связаны вектором "прошлое - настоящее", причем настоящее рассматривается как порожденное прошлым, а прошлое - как нечто, принципиально невозобновляемое. Это еще не история как таковая, но уже, как минимум, две точки, через которые может быть проложена прямая истории.
Однако дело не только в метафорах плавильной печи. Эффект невозобновляемого прошлого обнаруживается человеком этой эпохи и в другом отношении. Ведь плавильная печь не только дает зримую метафору космогонической истории, но и создает принципиально новую вещную среду, насыщает повседневную человеческую жизнь огромным количеством предметов, которых не существовало на протяжении предшествующих тысячелетий, и упраздняет материальную культуру каменного века. Весь мир предметов, окружающих человека в его повседневной жизни, радикально меняется. Меняется вся совокупность повседневных аксессуаров человеческой жизни.
Но, как показал предшествующий анализ, ни один предмет человеческой культуры не существует во внемифологическом пространстве. Любой культурный предмет (а в данном случае речь идет о материальной культуре каменного века) имеет сложную мифосемантическую подкладку и функционирует в изощренном обрядово-ритуальном контексте. И если материальная культура каменного века отмирает, замещаясь совершенно новой предметной средой, возникает совершенно естественный вопрос: какая судьба ждет мифосемантические поля этих умирающих предметов и какая судьба ждет те обряды и ритуалы, которые поддерживали эти мифосемантические поля?
Понятно, что отмереть вместе с материальной культурой каменного века эти мифосемантические поля не могут, поскольку они являются смыслонесущими полями, т.е. являются сверхзначимыми в жизни человека, являются знаками его культурной самоидентичности, а, значит, основой его племенной коллективности. Это значит, что сами предметы отмирают и исчезают в глубине веков, но их мифосемантические и обрядово-ритуальные оболочки - остаются. Остаются существовать сами по себе, независимо от факта существования тех предметов, по поводу которых эти оболочки, казалось бы, были созданы. И иного не может быть, поскольку на этих мифосемантических и обрядово-ритуальных оболочках зиждется сама племенная коллективность, зиждется культурная самоидентичность племени. Потому-то эти оболочки продолжают существовать, но уже по поводу... несуществующих предметов, т.е. предметов, ставших НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ в контексте новой материальной культуры.
Но это значит, что не только предмет, вышедший из плавильной печи, является предметом с прошлым (с прошлым в виде хаоса каменных крошек), но и у самого человека впервые появляется прошлое, принципиально отличающееся от настоящего, и этим прошлым оказывается безвозвратно утраченная семантика каменного века. А эта идея утраченного прошлого безусловно ложится на рожденную в тигле плавильной печи идею космогонического творения, и вместе они образуют подлинное основание космогонического мышления ранних цивилизаций с характерным для этого мышления особым способом упорядочения мифов.