То, что в результате аллегорического истолкования мифов действительно можно создать ту или иную космогоническую модель вселенной - несомненно. Это видно хотя бы из того, что все древние философы так или иначе начинали именно с этого: они пытались (каждый - на свой манер) аллегорически истолковать древнюю теогоническую мифологию, и в результате создавали свои индивидуальные космогонические системы. Можно было бы вообще с известной долей осторожности заявить, что вкус ранней философии - теологический. Философия рождается как теология, как попытка рационально постичь и логически интерпретировать различные божественные персоналии.
В большинстве древних цивилизаций (за исключением Древней Греции) философия вообще не возникает в ее гражданском обличье, а существует исключительно в форме жреческой деятельности по рациональному осмыслению, интерпретации и переконструированию божественных фигур, входящих в религиозный
пантеон данной цивилизации. В частности, чрезвычайно объемный и разветвленный характер такая деятельность имела в Древнем Египте, где происходили неоднократные теологические революции, в результате которых осуществлялся синтез различных богов и переустройство божественного пантеона. При этом древняя мифология ни в коем случае не отвергалась, а только подвергалась переосмыслению.
Религиозный миф - это единственная почва, на которой работает сознание теолога. Но теолог - это человек, который пытается понять миф, перевести миф на язык разума и рассудка, - и своеобразным побочным, нечаянным результатом этого рационального осмысления мифа становится его переконструирование и изменение. В теократических государствах Древнего Востока этот процесс происходит крайне медленно, растягивается на тысячелетия, но это именно тот процесс, который является предельным идеологическим условием происходящих в этих обществах исторических изменений. Это именно тот процесс, в рамках которого происходит переформирование божественного пантеона, а, с другой стороны, боги получают космогоническую и космологическую интерпретацию, и МИФОвоззрение начинает заменяться на МИРОвоззрение. И это тот процесс, который в значительной степени можно охарактеризовать как философский, хотя в большинстве случаев - и в Древнем Египте, и в Древней Месопотамии, и в Древней Индии - приходится говорить о феномене анонимно-теологической философской мысли.
Только в Древней Греции рождается феномен философии гражданской и индивидуально-авторской. Тем не менее, и для древнегреческого философа подлинным арсеналом его мысли является миф.
Так, знаменитые "первые философы" Древней Греции занимаются именно этим: они обращаются к древним теогониям и пытаются истолковать мифологические перипетии божественных генеалогий как рациональное взаимодействие предметных стихий. Не случайно, что субъективно эти философы переживают себя как своеобразных представителей божеств, пророков, объясняющих для людей смысл тех или иных божественных деяний. "Гераклит и Эмпедокл..., - указывает О.М.Фрейденберг, - оба -земные формы божества, за которое они представительствуют. Эмпедокл в прямой форме переживает себя как боговоплотителя. Подобно Пармениду, и он услышал свою космологию от бога"17.
Но, переживая себя в качестве воплотителей богов, они все же выполняют работу философов. Это работа, которая в принципе появляется много позже времени создания религиозных теогонии, и смысл ее заключается в том, чтобы эти теогонии рационально истолковать. Именно философы занимаются тем, что переводят истории о происхождении богов на язык космогонических смыслов и замещают живых богов некими природными сущностями. У Фалеса такой первичной природной сущностью становится вода, у Анаксимандра - апейрон, беспредельность, у Анак-
симена - воздух и т.д. Но каждая такая философская гипотеза о сущности и природе мира является не чем иным, как рационально-переконструирующим срезом теогонических мифов, т.е. имеет фундаментально-божественное измерение, а отнюдь не является, как это нередко трактуется, проявлением так называемого стихийного материализма. Предметом интереса "первых философов" является не природа, а миф, который они пытаются понять и истолковать с опорой на какие-то природные сущности.
И оттого "вода" Фалеса или "воздух" Анаксимена - это не просто указание на какие-то природные реалии, но и указание на мифологическую подоплеку мира, которую начинают отныне представительствовать не имена богов, а имена природных стихий. Как подчеркивает А.Ф.Лосев, смысл воды у Фалеса не физический, а именно мифологический. "Это могло иметь религиозный, мистический, философский, какой угодно, наконец, смысл, но только не смысл "закона природы", отвлеченно усвоенного и "эмпирически" найденного" 1S. "...Здесь нет никаких научных построений, здесь нет никаких эмпирических обобщений, хотя Аристотелю и хотелось бы свести всё Фалесово открытие на узкофизическую наблюдательность; это не естественнонаучный принцип и понятие. Это - полнота в единстве созерцаемого мира; это символический МИФ, в котором имманентно живет Логос и полнота разумных определений" 1Э.
Но если это и миф, то миф на существенно новой ступени своего развития. Это миф, который не столько персонифицированно представлен в фигуре бога, сколько деперсонифицировано представлен в феномене природной стихии. "...Фалес говорит о ВОДЕ, а не о боге воды, Анаксимен о ВОЗДУХЕ, а не о боге воздуха или грозы. И в этом проявляется ошеломляющая новизна их подхода. Несмотря на то, что "все полно богов", эти люди пытаются понять связь ВЕЩЕЙ" 20.
Развернутые космологические концепции мы без труда обнаружим у многих греческих философов, и в этом случае сомнений нет: философы ведут речь не о происхождении богов, а о происхождении и об устройстве Космоса. При этом, подобно Платону в "Политике", философы всячески подчеркивают, что их космогонии прямым образом основываются на древних мифах, являются прояснениями этих древних мифов. Как подчеркивает А.Ф.Лосев, "идеи" Платона - это "не что иное, как боги древней мифологии, но переведенные на язык разума, на язык понятий" 21, а, скажем, божественный перводвигатель Аристотеля, настаивает исследователь, есть " тоже, no-существу, не что иное, как древнегреческий Олимп, но реконструированный средствами логики и метафизики" 22. Принципиальное отличие философских учений от мифологии заключается при этом в том, что "мифология здесь дана не в виде антропоморфных образов, а в форме философских понятий" 23. Таким образом, "философская мысль переосмысляла исходную античную мифологию, выдвигая в ней то один, то другой моменты, и, тем самым, меняя ее до полной неузнаваемости" и.
Таким образом, именно в деятельности философов теогоническое мышление обретает очертания мышления космогонического. Однако можно ли утверждать, что в самих теогониях исходно заключена некая рефлексивно-космогоническая мысль? Во всяком случае, факт широких аллегорических толкований и космогонических интерпретаций, которые мы находим в комментариях древних философов к еще более древним теогоническим текстам в культурах самых разных цивилизаций не является сам по себе доказательством того, что некая космогоническая мысль изначально присуща этим религиозным теогониям, а не навязана этим теогониям последующими толкователями.
Возьмем классический текст, по которому современные исследователи восстанавливают генеалогию греческих богов и одновременно моделируют космогоническую модель древнегреческого мировоззрения. Речь идет о знаменитой гесиодовской поэме "Теогония". Вот как выглядят начальные звенья божественной генеалогии, согласно этому тексту.
"Прежде всего во Вселенной Хаос зародился,
а следом Широкогрудая Гея,
всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами прекраснейший – Эрос.
Сладкоистомный - у всех он богов и людей земнородных
Пушу в груди покоряет и всех рассужденъя лишает. ,
Черная Ночь и угрюмый Эреб родились из Хаоса.
Ночь же Эфир родила и сияющий День, и Гемеру:
Их зачала она в чреве, с Эребом в любви сочетавшись.
и Гея же прежде всего родила себе равное ширью
Звездное Небо, Урана, чтоб точно покрыл ее всюду
И, чтобы прочным жилищем служил для богов всеблаженных..." .
О чем этот текст? Неужели его суть в том, чтобы объяснить порядок возникновения сущего в мире? Но тогда этот порядок сущего выглядит более чем запутанно. Во всяком случае, не создается впечатления, что подробнейшее описание порядка происхождения богов и родственных взаимоотношений между этими многочисленными богами способствует хотя бы минимальному прояснению вопроса о том, как и в какой последовательности происходило происхождение сущего.
Вначале во Вселенной рождается "зев Хаоса" (коль скоро греческий корень этого слова, согласно А.Ф.Лосеву, - "зевать", "разевать"), т.е. некая зияющая бездна (ср.: "открылась бездна, звезд полна...). И, пожалуй, формирование этой отверстой бездны действительно является точкой космогонии, в которой, одновременно с Хаосом рождаются спасительный приют Земли, ужас и проклятие бездонного Тартара и сладкоистомное искушение прекраснейшего Эроса. Во всяком случае, на этой ступени, когда количество божественных лиц исчисляется пальцами одной руки, рациональная реконструкция теогонических событий в качестве "космогонического акта" еще возможна.
Однако по мере того, как с каждой новой строчкой поэмы Гесиода прибавляются все новые и новые имена, характер их вза-
имных родственных связей начинает все больше и больше напоминать головоломку, которая заведомо не имеет решения. Точнее, можно предполагать множество различных интерпретаций того, "что имеется в виду", однако чем дальше, тем более становится понятным, что "в виду имеется" именно то, о чем говорится прямым текстом. Что "Теогония" не несет в себе никаких спрятанных космогонических конструкций, а рассказывает только о том, о чем она рассказывает: не о происхождении Космоса и Земли, как неких объективных реальностей, а о происхождении богов. И единственное, что на самом деле волнует создателя поэмы - это не философско-метафизическую картину мира представить, а с максимально возможной тщательностью расписать систему родственных взаимоотношений между богами.
В самом деле, нужно обладать чрезвычайно изощренным воображением, чтобы предположить, будто столь генеалогически и метафорически сложный текст действительно что-то объясняет в происхождении реальных земли и неба, любви и смерти, дня и ночи, - хотя все эти реалии, очевидно, фигурируют в нем как мифосемантические комплексы соответствующих богов. То, что для Гесиода и его современников ПОРЯДОК БОГОВ выглядел именно таким образом, - несомненно. Но было бы весьма странным полагать, что этот порядок богов служил... объяснению природных явлений. Скорее, дело обстояло прямо противоположным образом: вначале был создан теогонический порядок богов (ровным счетом ничего не объяснявший, а вполне самозначимый), а уже затем, значительно позже, на основании философских интерпретаций этого порядка богов были созданы космогонические модели мира. Впрочем, первоначальный смысл этих философско-космогонических моделей опять же состоял вовсе не в том, чтобы космогонически объяснять МИР, а в том, чтобы космогонически интерпретировать теогонический МИФ.
Итак, в момент своего создания теогония не содержит никакой рациональной философии. Но проходит время, приходят философы и делают попытки истолковать божественный порядок теогонии в виде космогонических концепций. Наступает эпоха интерпретаций теогонии. Но это - много позже, а вначале теогонические генеалогии вполне самозначимы и не претендуют ни на какие философско-космогонические откровения.
Однако то, что было уместно в позиции древнего философа, который, толкуя миф, существенно выходил за его границы и неизбежно его рационалистически переконструировал (что, между прочим, являлось одной из духовных пружин развития культуры, одной из причин происходившей в истории культуры смены мифологических ориентиров), выглядит несколько странным в позиции современного профессионального исследователя мифологии, задача которого - не в том, чтобы перетолковать миф, а в том, чтобы его понять.
Во всяком случае, думается, что сведение мифов к аллегорическим объяснениям и истолкованиям природных процессов рез-
ко обедняет их реальное богатство и не способно объяснить множество мифологических парадоксов. Мифы - не гносеологическая, а культурологическая реальность, в этом их суть. А потому стремление интерпретировать мифологические теогонии, генеалогические цепочки порождающих друг друга богов в качестве космогонии грешит изрядным натурализмом и едва ли научно продуктивно.