Пространство человеческой субъективности

 

Ниже я приведу несколько достаточно ярких характеристик того, что можно было бы назвать пространством архаического мифа. Вместе с тем, хочу обратить внимание на то, что все эти характеристики достаточно точно улавливают суть самой человеческой субъективности, чьи таинственные силы залегают значи­тельно глубже, нежели лежащие на поверхности формы мысли­тельной рациональности. Пространство мифа оказывается во многом тождественно интуитивно-творческому пространству че­ловеческого мышления.

Начну с блестящего описания мифа у О.М.Фрейденберг. "... Нуж­но уяснить себе, что мифотворческое сознание никак не могло . сконструировать мира, который сколько-нибудь походил бы на окружавшую человека действительность. Природа, людской коллектив, вещи - чем это представлялось? Где разыгрывались все * события? И вот тут-то нужно полностью отрешиться от наших современных взглядов, и понять, что первобытный человек вообразительно жил в особом мире, не в нашем реальном. Это был ни тот свет, ни этот. ...Он представлял собой план, особый сцена­рий природы-человека, ареальный, сочетание жизни и смерти. (...). Как назвать этот сценарий? Где он? Это не жизнь и не смерть, а метафорически "страна", "местность", быть может все­го лучше назвать его "место появления" (и "место исчезновения" тем самым)" ¹⁰.

Иначе говоря, миф строит мир, параллельный реальному, и реальность этого второго мира для него не менее реальна, чем реальность первого. Пространство мифа есть не что иное, как пространство самой человеческой субъективности. Понятно, что,. оно фантасмагорично, ареально и алогично. Оно именно анти- . объективно.

"Мифологическому миру присуще специфическое мифологи­ческое понимание пространства: оно представляется не в виде признакового континуума, а как совокупность отдельных объек-

тов, носящих собственные имена. В промежутках между ними пространство как бы прерывается, ... не имея такого, с нашей точки зрения, основополагающего признака как непрерывность. Частным следствием этого является "лоскутный" характер мифо­логического пространства и то, что перемещение из одного локуса в другой может протекать вне времени... или же произвольно сжи­маться или растягиваться по отношению к течению времени" ", -пишут Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский. И понятно, что это - не просто характеристика мифа как особой реальности культуры, но, в значительной мере, есть описание самой человеческой субъек­тивности par excellence.

"Для архаического сознания пространство есть нечто предельно противоположное изотропному и гомогенному абсолютному про­странству Ньютона, характеризующемуся неизменностью и, так сказать, пустотой, т.е. бесструктурностью" ¹², - замечает В.Н.То­поров.

И эта характеристика тоже едва ли может быть отнесена к реальности только архаического сознания. Разумеется, это про­странство сознания как такового. Пространство сознания в его предельной и естественной субъективности.

"Миф на каждом шагу нарушает законы формальной логики, в частности - закон исключенного третьего, единый признак ло­гического разделения и т.п. Логика мифа использует ложное ос­нование, когда посылка, необходимая для вывода заключения, заранее принимается в качестве молчаливого допущения. В мифе все условное безусловно, гипотетическое категорично, а безус­ловность условна" ¹³, - подчеркивает Е.М.Мелетинский.

И субъективность восприятия, превалирующая над объектив­ностью; и страсть к таинственному; и мощная координата ирра­ционального в жизненных сценариях; и "лоскутный", не систематически-выверенный характер взаимоотношений с окружающим миром; и известное пренебрежение требованиями логики, особенно в периоды эмоциональных перенапряжений, - все эти черты без­условно характеризуют, с одной стороны, сознание любого ма­ленького ребенка, а, с другой, то сознание, которое мы называем творческим. И чем интенсивнее развиты у человека структуры творческого воображения, тем в большей степени присутствуют в его сознании такого рода черты. Мистичность, лоскутность, не­системность, ареальность - это все элементы того, что составляет кирпичики так называемых психологических инсайдов, т.е. твор­ческих озарений. В каком-то смысле все приведенные выше опи­сание сущности мифологического мышления демонстрируют ого­ленные провода самой лаборатории творческого мышления. Если мы понимаем под творчеством не перекомбинацию элементов пред­шествующей культуры, а создание чего-то из ничего - т.е. дости­жение результатов, не вытекающих дедуктивно из предшествую­щей культуры; если мы понимаем под научным или художест­венным творчеством демиургическую способность человека тво­рить мир впервые - мир, не заложенный в природе или в предше-

ствующем культурном развитии; если мы понимаем творчество как загадку, как тайну, как чудо, - миф оказывается чрезвычайно точным описанием того, как устроено творческое воображение, оказывается не чем иным, как описанием самой лаборатории твор­чества.

Исследователи первобытной мифологии начала века не скры­вали своего изумления перед феноменом мифологического мыш­ления с его подчеркнутой тягой к мистическому, с его подчеркну­тым равнодушием к объективному. Мол, что это за странное мыш­ление, которое предпочитает мистическое фактическому, предпо­читает относиться к действительности в нормах некоей мистичес­кой реальности (=к реальности как к тайне), предпочитает быть подчеркнуто субъективным? И точно так же недоумевали другие исследователи, настаивая на том, что существует некая загадка первобытного мышления: мол, как это возможно, что человек относится к миру подчеркнуто субъективно, тогда как СЛЕДУЕТ - объективно.

Нетрудно заметить, что в основе этого недоумения лежит убеж­дение в том, что объективный взгляд является взглядом глубоко естественным для человеческой природы. Однако, похоже, что дело обстоит несколько иным образом, и реальная проблема со­стоит в прямо противоположном. Как раз глубоко субъективное отношение к миру является наиболее естественным и даже единст­венно возможным типом отношения, которое может предъявить всевозможностному предметному миру рождающийся в него че­ловек. И именно мистическая точка отсчета - это единственно возможная точка отсчета, которая позволяет ребенку вступить во всепредметный диалог с миром, единственно возможная точка отсчета, с которой вообще может начаться познание мира.

Да, человеку, воспитанному в современной парадигме мыш­ления, кажется совершенно неестественной подчеркнутая необъ­ективность взгляда первобытного человека. Однако если мы возь­мем за точку отсчета не ту норму отношения человека к миру, которая сама явилась результатом длительного пути культурной эволюции, не точку зрения объекта, а точку зрения ребенка, ко­торый оказывается не по своей воле вброшен в мир всепредметной человеческой культуры, тогда существенно изменится отно­шение к поставленному вопросу. И подлинная проблема обнару­жится совсем в другой точке. Не в том, как возможно субъектив­ное отношение к миру, а в том, как возможно объективное к нему отношение. Как раз объективное отношение к миру - то самое, которое представляется самоочевидным человеку современной цивилизации, - являет собой подлинную загадку, поскольку из самих первоначальных структур диалога ребенка с миром куль­туры возможность объективного отношения к миру никоим обра­зом не проистекает. Как раз объективное отношение к миру явля­ется подлинно странным. Если позиция любого ребенка носит тотально субъективный характер, если предопределено это самой природой детского диалога с всепредметным миром, то откуда и каким образом может взяться сама возможность некоего несубъ­ективного отношения к миру?

Впрочем, это вопрос, к которому у нас еще будет повод вер­нуться. А пока еще раз подчеркну тот факт, что пространство допонятийного детского мышления удивительным образом напо­минает описываемое культурологами пространство мифа, и, вместе с тем, несет в себе характеристики того, что мы называем твор­ческим или эвристическим мышлением.