Итак, нельзя сказать, что миф вообще не соответствует реальной действительности. Он безусловно находится в соответствии с реальностью, но - в парадоксальном соответствии. В том соответствии, которое В.Я.Пропп назвал в свое время "соответствием по противоположности" 3l. В мифе нет ничего, что бы тем или иным образом не соответствовало существующему социальному порядку. Однако при этом в мифе нет ничего, что соответствовало бы этому порядку прямо. Рассказывая о жизни тотемных предков, миф переворачивает реально существующий социальный порядок вверх тормашками, но, переворачивая его и даже выворачивая его наизнанку, крайне тщательно его воспроизводит. Его воинствующее несоответствие является, если можно так выразиться, тщательно выверенным несоответствием: несоответствием, прослеженным до мельчайших деталей.
Строгий и изощренный сексуально-социальный порядок, царящий в первобытном обществе, получает в мифе свое наоборотное отражение. А сексуальный беспорядок и подчеркнутая асоциальность поведения тотемных предков словно бы имеет в виду порядок, господствующий в данном племенном сообществе. Скажем, если культурной ценностью данного племени является какой-то определенный тип брачной регуляции, то именно этот, а не какой-либо другой тип брачной регуляции будет дразняще ниспровергаться мифом. Мол, предки людей во времена сновидений жили ТАК, и оттого это закончилось ЭТИМ, и потому люди не должны жить ТАК, а должны жить ИНАЧЕ. И таким образом любой, самой мелкой детальке социально организованного пространства мифологическое сознание противопоставляет своего рода хаотический, асоциальный коррелят. Любая социальная связь имеет свой наоборотный миф, в котором она, во-первых, разрушена во всевозможный хаос, и только, во-вторых, стягивается за пределами этого искусственно сконструированного мифом хаоса в некую нехаотическую единицу. И, в частности, рукотворный хаос мифологической сексуальности оказывается инструментом формирования социального (прежде всего культурно-сексуального) порядка. И если в своих ритуалах и обрядах человек воспроизводит мифологические сюжеты, до отказа наполненные кровосмесительным сексом, то оборотной стороной этих ритуалов становится утверждение социально-культурных сексуальных норм.
Итак, господствующий в первобытном сознании мифологический хаос - это отнюдь не хаос вообще, не первозданный хаос, ли-
шенный всякого намека на структурированность. Это, скорее, игра в хаос, постоянно имеющая впереди себя определенный социальный порядок, определенную систему искусственной культурно-сексуальной регуляции, опрокинутую в хаос. Это странный слепок с социально-сексуальной организации первобытного общества - такой парадоксальный слепок, который каждой единице этой социально-сексуальной организации ставит в соответствие хаотическое разрушение этой единицы. Этот-то странный слепок "наоборот" и выступает в качестве высшего регулятивного обоснования социального порядка по принципу: "Что было возможно во Времена сновидений, то не допустимо сейчас..." Миф оказывается негативной матрицей реального культурно-сексуального порядка. В той мере, в какой сексуальная асоциальность постулируется этой матрицей как исключительная прерогатива тотемных предков человека, исключительной прерогативой человека становится внутриплеменной социально-сексуальный порядок. Так возникает человек культуры, и первый параметр, по которому человек культуры отличается от своих животных предшественников - это то, что он -человек культурно отрегулированного секса, человек возделанной сексуальности. Именно окультуривание сексуального инстинкта -самого биологического из всех биологических инстинктов - это та точка, с которой начинается история культуры как таковой.
Проигрывая в своих безумных мифологических фантазиях запретное поле секса, первобытный человек накладывает на свою повседневную сексуальную жизнь скобы жестких запретов, свидетельствующих о его принадлежности к культурным традициям своего племени. И в брак он вступает отнюдь не по позыву плоти, но по племенному закону, предписанному свыше. Его секс перестает быть обыденной случкой, а становится служением общественному долгу. А в результате возникает феномен особого секса -секса в сложном обрамлении разнообразных мифологических смыслов. Возникает секс, обремененный мифами. Взамен банальной случки во имя продолжения рода возникает многообразный и изощренный секс, тождественный... самой культуре.
Человек отныне вступает в свой брачный коитальный контакт, неся все те культурные смыслы, которые являются смыслами его племени. А миф, до отказа насыщенный эротическими фантазиями, не просто запрещает нечто неведомое, но и будит сексуальное воображение. Ведь мир ритуально-сексуальных мистерий и оргий - это воистину целый мир. И если первая задача этих действ заключается в том, чтобы запретить акультурные, асоциальные формы секса (через ритуальное их проигрывание и проживание), то другая их сторона состоит в том, что они становятся непрестанным источником искушения.
Оружие ритуальных мистерий и оргий двоякоостро. С одной стороны, эти оргии вводят жесткое ограничение на кровосмесительные связи или на случайный секс: ты - человек, а, стало быть, твой сексуальный выбор культурен, несет на себе отпечаток смыслов твоего племени. Но, с другой стороны, человек, пере-
живший запретительные оргии инициации, будет в своей социально-упорядоченной сексуальной жизни продолжать вести внутренний диалог со своими тотемными предками. Эти тотемные предки будут непрерывно подавать ему свои голоса, и его секс будет всегда неуловимо связан с разыгранными некогда запретными ритуальными мистериями. Он будет постоянно привносить в свой секс образы отторгнутого тотемного прошлого, и сочинять все новые и новые формы сексуальной жизни, идентифицируясь со всем тотемистическим пантеоном: обезьянами, змеями, крокодилами, медведями и т.д. А, тем самым, он будет творить индивидуальные образы сексуальной культуры. Его секс будет мифологически нагружен, а, стало быть, изощрен и богат. И в этом еще одно достоинство наоборотной педагогики мифа: она запрещает, не подавляя. Отказываясь от животного секса, совершаемого по физиологическому выбору, и изобретая совершенно новый тип секса - секса, совершаемого по социально-культурному выбору, первобытный человек создает эффект изощренного секса, когда запретные голоса тотемов, запретная тяга к промискуитету и шщестным связям канализируются у него в творческую энергию глубинной сексуальной культуры, позволяющей с одним-единственным партнером выстраивать целую Вселенную секса.
Это и есть первая форма собственно культуры и творческого воображения. Человек культуры в своей исторически первой форме есть человек мифологического секса, т.е. секса, в котором не физиология, но миф определяет содержание сексуального действа, превращая банальную физиологическую реакцию факт настоящего искусства. Достаточно открыть "Кама-сутру" или эротические трактаты даосских философов, чтобы убедиться в этом: искусство любви в глазах древних практически тождественно самой культуре. Искусство любви - это своеобразная энциклопедия культуры, при том культура коитальных контактов - это лишь маленькой песчинкой в той Вселенной, которая именовалась у древних искусством любви.