Драма инициации, драма обрезания и других сопровождающих его кровавых обрядов - это и есть тот шоковый сценарий, который предопределяет удивительную эффективность взаимоотношений первобытного человека с тем миром гигантской информации, которую он усваивает с помощью мифа.
Драма инициации - это процесс, который повязывает обретающего статус взрослого подростка с миром культурно значимой информации самыми глубокими и прочными психологическими узами - узами крови и секса. Обряд инициации - это обряд, в результате которого любые, сколь угодно сложные и непонятные знания обретают для первобытного человека статус личностно значимых знаний. Это тот шок, который сопровождает человека всю жизнь, и на протяжении всей жизни является энергетическим носителем познавательной активности человека. Обрезанный, укрощенный фаллос - это и есть тот стержень, на который нанизываются знания первобытного человека, тот источник энергии, в гравитационном поле которого удерживается гигантский калейдоскоп всевозможных знаний. Обрезанный фаллос - это подлинный стержень мифологического познания в первобытных культурах. Пройдя драму инициации, подросток оказывается психологически готов к тому, чтобы полностью и безоглядно посвятить себя идее служения - служения племени, служения племенному мифу. И это оказывается главной мотивационной пружиной, которая стимулирует его к абсолютному и безусловному запоминанию той информации, которая является священной для его племени, т.е. запоминанию всей той разветвленной системы мифов, которая составляет содержание его духовной культуры. Но другая сторона дела заключается в том, что первобытный человек служит священному миру знаний, сокрытых в эзотерике племенных мифов, нимало не заботясь о каком бы то ни было личностном отношении к этому миру знаний. Его вполне удовлетворяет роль безликого служителя. Он не выбирает знания, которые он должен удержать в памяти, он запоминает ВСЕ, и такого рода абсолютное запоминание всего является нормой жизни в первобытном обществе.
Наоборот, человек цивилизации уже не должен удерживать в своей памяти всю культурную информацию, коль скоро возникает феномен письменного слова. И это позволяет ему становиться личностно свободным по отношению к получаемой информации. Вместе с тем возникает институт школы, где человек осваивает способность письма и чтения в условиях жестко-авторитарной педагогики внешнего принуждения. И потому человек цивилизации - это человек, переживающий драму встречи со школой, дра-
му встречи с миром отчужденного знания, и это либо схлопывает в нем познавательную активность, либо вызывает в нем позицию творческого самостояния, позицию личностного отношения к знанию. Если познавательная активность схлопнута, познание осуществляется только из-под палки, по внешнему принуждению, и оттого заведомо неэффективно. И только .если у человека оказывается разбужено творческое начало, его познавательная деятельность в этом случае осуществляется как потребность.
Впрочем, и у творческой активности цивилизованного человека, как это показал Фрейд, есть глубокая сексуальная подоплека - вытесненная и сублимированная сексуальность. Что здесь является той внутренней драмой и травмой, которая будит в человеке энергию интенсивного информационного поиска в мире чужого? Ведь ему не приходится переживать тех шоковых психологических нагрузок, которые в первобытном обществе укрощают фаллическую энергию подростка и становятся на долгие годы вперед энергетическим источником познавательной активности первобытного человека. И даже в отношении сохраняющейся в ряде религий практики обрезания можно достаточно определенно сказать, что она, скорее, дань традиции, нежели поворотная точка в жизни маленького ребенка: в ней совершенно отсутствует тот фантастический энергетический заряд, который мы наблюдаем в инициациях первобытного человека.
Однако современная цивилизация изобретает свои, весьма и весьма нетривиальные способы "обрезания", стимулирующие трансформацию сексуального порыва в энергию творческой самореализации личности. И прежде всего то, что можно было бы назвать психологическим обрезанием. Я имею в виду прежде всего ту психологическую травму любви, которую переживает в подростковом возрасте практически каждый человек современной цивилизации, и наличие которой позволяет с известной долей парадоксальности заявить, что каждый человек - иудей ли он, православный или атеист, - равно обрезаны.
Юношеская любовь, в которой переживается драма действительной или иллюзорной отвергнутости - это и есть современный аналог первобытной мистерии обрезания. Именно в этой психологической драме обрезания, драме у-корочения юношеского вздыбленного фаллоса холодной и презрительной неприступностью объекта избранничества - исток множества творческих порывов, характерных для христианско-европейской цивилизации.
Блестящее описание этой психологической драмы находим у Андрея Платонова: "...И никто не знал, что было сердце и страдание у инженера Вогулова. Такое сердце и такая душа, каких не должно быть у человека. Он двадцати двух лет полюбил девушку, которая умерла через неделю после их знакомства. Три года Вогулов прометался по земле в безумии и тоске; он рыдал на пустынных дорогах, благословлял, проклинал и выл. Он был так страшен, что суд постановил его уничтожить. Он так страдал и горел, что не мог уже умереть. Его тело стало раной и начало
гнить. Душа в нем истребила сама себя. И потом в нем случилась органическая катастрофа: сила любви, энергия сердца хлынула в мозг, расперла череп и образовала мозг невиданной, невозможной, неимоверной мощи. Но ничто не изменилось - только любовь стала мыслью, и мысль в ненависти и отчаянии истребляла тот мир, где невозможно то, что единственно нужно человеку - душа другого человека..." 3
Три года испытаний, которые фигурируют во множестве сказочных сюжетов, - это, между прочим, тот средний срок, который требуется на посвящение мальчика во взрослый статус мужчины и проведение цикла обрядов, центрированных обрядом обрезания. И, в сущности говоря, Платонов очень точно описывает психологическую канву обрядов инициации. С той лишь разницей, что обряды инициации трансформируют энергию подавленной сексуальности не в агрессию, а в позитивное служение социум}'. А кроме того они вовсе не предполагают подавление сексуальности как таковой, а предполагают канализацию сексуальной энергии в рамках социально санкционированных брачных союзов.