Почему первобытный человек производит так называемые "орудия труда"? Кто-то пожмет плечами: "Что за странный вопрос! Конечно, потому, что они ему нужны в повседневной практической жизни." Но тогда почему на значительной части палеолитических предметов, идентифицируемых археологами в качестве орудий труда, вовсе не лежит печать сколько-нибудь интенсивного и долговременного их использования? Во всяком случае, степень их изношенности не слишком отличается от степени изношенности заведомо неорудийных предметов, и при этом количество обнаруживаемых археологами гипотетических орудий превышает все разумные представления о практической целесообразности.
Много ли вообще орудий требуется человеку в его повседневной жизни при осуществлении натурального типа хозяйствования? Десять? Пятьдесят? Сто?.. Но ведь не тысячи же!
Однако количество предметов, которые археологи называют по привычке орудиями труда и которые обнаруживаются ими на . палеолитических стоянках настолько велико, что просто невообразимо представить те утилитарные потребности, которые могли бы обслуживаться таким количеством орудий. Ведь каменное орудие - это долговечный инструмент, который может передаваться из поколение в поколение. И если его природа утилитарна, представляется несколько странным изготавливать все новые и новые орудия, когда под рукой - надежные старые. Между прочим, образцовый пример утилитарного отношения к орудиям труда мы находим у крестьянина-земледельца: он не будет изготавливать новую мотыгу, если у него еще не сломалась та, к которой он привык.
Но в том-то и состоит парадокс палеолитической каменной индустрии, что здесь процесс производства новых орудий происходит практически непрерывно. В раскапываемых археологами пещерах обнаруживаются СОТНИ ТЫСЯЧ каменных предметов, изготовленных рукой палеолитического человека. И хотя понятно, что все эти предметы накапливаются за долгие тысячелетия, никуда не уйти от вопроса: с какой стати древний человек должен
делать новые каменные отщепы и изготавливать новые орудия труда, если у него под ногами - изобилие старых? Ладно бы речь шла об изготовлении орудий нового типа. Однако хорошо известно, что эволюция орудий в палеолитической культуре происходит крайне медленно и сколько-нибудь значимые изменения происходят на дистанции, измеряемой многими тысячелетиями. А это значит, что из поколения в поколение палеолитический человек изготавливает многие сотни абсолютно одинаковых и оттого практически бесполезных орудий. И, тем не менее, каменный конвейер не останавливается ни в одном поколении. Первобытный человек снова и снова обрабатывает камни по технологиям, транслируемым посредством ритуала из глубины тысячелетий, несмотря на то, что кругом - множество камней, уже обработанных точно таким же образом! Но если для практических нужд может потребоваться три десятка орудий, то к чему изготавливать ТЫСЯЧИ - практически идентичных?
Очевидно, что интенсивность каменной индустрии палеолитического человека многократно превышает какие бы то ни было утилитарные запросы. А из этого следует неумолимый вывод: ее глубинный источник не имеет никакого отношения к утилитарным потребностям. Что же является этим глубинным источником? Есть самые серьезные основания утверждать, что га кого рода глубинным и надутилитарным источником палеолитической индустрии являлся миф.
В этой связи обращу внимание на одно весьма загадочное с точки зрения классической орудийной археологической парадигмы обстоятельство: значительное большинство обнаруживаемых археологами палеолитических предметов искусственного происхождения вообще не имеет каких бы то ни было следов использования. Характерные данные можно привести по хорошо сохранившейся и хорошо исследованной пещере Матунн в Центральной Африке. Это пещера площадью 40 квадратных метров являлась местом обитания человека на протяжении всего верхнего палеолита, начиная с 40 тыс. лет до н.э., т.е. на протяжении примерно тридцати тысяч лет.
Здесь, в частности, был подвергнут тщательной раскопке участок размером 1 кв. метр (т.е. участок, составляющий примерно сороковую часть общей площади пещеры). И только на одном этом весьма и весьма небольшом участке было обнаружено 8045 каменных предметов (микролитов), обработанных человеческой рукой.
Много это или мало?
Если принять, что исследованный квадратный метр достаточно репрезентативен, простой арифметический подсчет позволяет предположить, что всего сорокаметровая пещера хранит не менее трехсот тысяч микролитов, накопившихся здесь на протяжении позднего каменного века. Казалось бы, в пересчете на тридцать тысяч лет или на тысячу поколений не так уж много: триста искусственных предметов на одно поколение или десяток в год.
Учитывая, что речь идет о жилой площади стандартной двухкомнатной квартиры, а, следовательно, о возможности одновременного проживания на ней полутора-двух десятков "жильцов"' (включая детей и женщин, заведомо не участвующих в каменном производстве), такой темп производства вовсе не выглядит значительным.
Не будем, однако, забывать, во-первых, о том, что речь идет лишь о предметах, осевших в пространстве этой весьма небольшой пещеры, но никак не о тех, что были произведены и оказались (или остались) за ее пределами. А, во-вторых, вернусь к вопросу, уже поставленному выше: какой утилитарной потребностью можно объяснить производство все новых и новых каменных предметов, если пол пещеры буквально устлан ковром из каменных обломков, созданных предшествующими поколениями? Если потребность в том или ином каменном обломке утилитарна, то не проще ли выбрать подходящий обломок из десятков тысяч, разбросанных под ногами, а не мучиться над производством нового?
Впрочем, анализ найденных обломков под углом зрения их реального использования подтверждает высказанные выше сомнения: из всего огромного количества обломков, обнаруженных в пещере Матупи, лишь пять процентов несут на себе следы утилитарного использования.
Так, из 8045 каменных предметов, обнаруженных на площади 1 кв. метр, только 390 несут на себе хоть какие-то следы использования. Среди них отщепов и фрагментов отщепов со следами использования обнаружено 339, тогда как отщепов и фрагментов отщепов без следов использования - 3113; осколков и обломков со следами использования найдено 42, тогда как осколков и обломков без следов использования найдено 2978; пластинок со следами использования найдено 8, тогда как пластинок без следов использования найдено 38 '.
Если исходить из орудийной теории происхождения всего этого огромного многообразия каменных предметов, то ситуация выглядит достаточно странной: зачем производить так много, если утилитарные потребности ограничены, а произведенные орудия заведомо не будут использованы? Потому-то традиционная археологическая парадигма склонна видеть в отщепах без следов использования всего лишь "отходы производства". Непонятно, правда: на каком основании те или иные отщепы определяются в "отходы"?
Между прочим, точно такая же ситуация наблюдается не только в верхнепалеолитических культурах, созданных рукой "человека разумного", но и в гораздо более древних культурных отложениях. Можно сослаться к примеру, на стоянку Homo erectus в пещере Ла Кан, где археологами были найдены сотни тысяч предметов каменной индустрии, относящихся к нижним среднепалеолитическим культурам тейяк и ашель. Можно сослаться на открытую в 1942 году супругами Лики стоянку Олоргазейли в Най-
роби, где чудом сохранился участок древней террасы, буквально устланный тысячами ручных рубил ашельской культуры. Естественно, что столь невероятные количества "орудий труда", производимых древним человеком, не укладывается ни в какие разумные представления о практических потребностях. А это значит, что уже сотни тысяч лет назад питекантроп производил свои так называемые "орудия" с полным пренебрежением к вопросу о разумной целесообразности, и это заставляет усомниться в однозначно утилитарном назначении этих "орудий".
Но дело не только в огромном количестве продуктов каменного производства, обнаруживаемых археологами в палеолитических культурных слоях. Сомнение в том, что сущностью палеолитического производства является утилитарная орудийность, имеет и более концептуальные основания. И связано это сомнение прежде всего с тем анализом феномена человека, который был предложен в предшествующих главах: первичным в феномене культуры является вовсе не утилитарность, а МИФОСЕМАНТИЧНОСТЬ, ЗНАКОВОСТЬ, и именно мифосемантика должна являться тем ключом, который может помочь проникнуть в тайну возникновения и существования древнейшей каменной индустрии как первичной манифестации самой человеческой культуры.
Во всяком случае, если исходить из теории мифосемантического происхождения всего многообразия каменных предметов, обнаруживаемых на палеолитических стоянках, многое становится понятным. Обнаруживаемые предметы - это предметы, которые по своей генетической сути, по своему происхождению вовсе не являются орудиями, производимыми в связи с теми или иными утилитарными потребностями, а это предметы, выполняющие функции культурных знаков. Это предметы, являющиеся носителями некоей мифосемантики - предметы культа, предметы обряда, ПРЕДМЕТЫ МИФА. Все они создаются в процессе исполнения тех или иных мифологических ритуалов, но при этом некоторые из них - помимо своей основной мифологической нагрузки - исполняют еще и некоторые утилитарные роли в качестве собственно орудий.
Иначе говоря, если и можно говорить о неких отходах палеолитического производства, то прежде всего о... самой утилитарности как о своеобразном отходе МИФОЛОГИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА. Следовало бы иметь в виду, что перед нами не просто производство в том подчеркнуто утилитарном смысле, который вкладывает в этот термин современный человек, а совершенно особое, РИТУАЛЬНОЕ производство, подлинным содержанием которого является не производимый предмет, а исполнение некоего "производственного ритуала", имеющего мифосемантическое значение. Это производство заведомо избыточно, заведомо надутилитарно. Это производство, которое менее всего является средством удовлетворения каких-то практических потребностей. Оно вполне самозначимо, поскольку носит КУЛЬТУРНО-КУЛЬТОВЫЙ характер, и производит не пото-
му, что те или иные предметы НУЖНЫ, а потому, что этого требует культурная традиция, требует ритуал. В каком-то смысле можно было бы сказать, что это не производство вещей, а производство самой культуры - производство, в процессе которого транслируется некая существенная для общества мифосемантика, когда каждый получающийся в процессе такого производства обломок камня оказывается мифосемантически значим.
Конечно, не все производимые палеолитическим человеком предметы равнозначны в своем культурно-культовом функционировании. Во всяком случае, в эпоху верхнего палеолита, т.е. эпоху господства человека современного вида, изготавливаемые им предметы достаточно отчетливо разделяются на две группы. С одной стороны, это предметы, которые принципиально допускают утилитарную интерпретацию (несмотря на то, что количество этих потенциально утилитарных предметов надутилитарно велико), а, с другой стороны, чрезвычайно обширная группа предметов, которые вообще не интерпретируемы в качестве утилитарных, а являются, так сказать, специализированными "предметами мифа", пользуясь выражением М.К.Мамардашвили.
"Обычно, особенно в XIX веке, когда делались археологические раскопки, то в силу многих позитивистских установок при поиске останков древних человеческих существ или непосредственно предчеловеческих наших предков искали рядом с ними и предметы. Искали-то предметы практические - какую-нибудь разновидность ножа кремневого или какого-то еще, стрелы (тоже практический предмет, хотя служит для убийства), топора и т.д... Искали это, а находили (конечно, находили иногда и орудия) странным образом в решающем и самом интересном числе случаев абсурдные, никому не нужные предметы. Начнем со скальных изображений, которые явно (можно затратить всю силу божественного или дьявольского ума, и даже этой силы не хватит на то, чтоб превратить эти наскальные изображения в простые репетиции охоты, которые совершал якобы первобытный человек) избыточны и неутилитарны. Находили некоторые символические предметы, которые создавали какое-то другое пространство, были явно предметным бытием ритуала и мифа" -.
При всей своей видимой непрагматичности эти предметы, подчеркивает Мамардашвили, были, судя по всему, чрезвычайно значимы в жизни первобытного человека. "Мы находим предметы, которые были особым изображением мира, а не отражением его, особыми в том смысле, что они были явно конструктивными по отношению к человеческому существу, т.е. были орудиями переведения биологических качеств, биологических структур, биологических реакций и состояний человеческого существа в режим человеческого их бытия" 3. "Символы - вот, например, дощечки, на которых изображено мировое дерево, известное в семиотике и мифологиях. Такие дощечки никого не кормят. И создавались они, наверное, не для того, чтоб кормиться. Они избыточны по отношению к любой практической жизни челове-
ка. Но, очевидно, через избыточное на этой стороне в практической жизни и появляются впервые человеческие связи между этими существами..." *.
Вместе с тем, столь отчетливое разделение производимых палеолитическим человеком предметов на две группы - "утилитарные" и "неутилитарные" - является специфической особенностью эпохи верхнего палеолита, т.е. эпохи, связанной с феноменом человека современного вида, человека разумного. Если же обратиться к каменной индустрии неандертальца, питекантропа или олдувайского человека, т.е. к индустрии видовых предшественников сапиенса, то там производимая продукция не имеет следов такого разделения, и археологи склонны к абсолютно однозначной интерпретации артефактов соответствующих культур как утилитарных орудий труда.
Но если перечисленные культуры не создают специализированных предметов мифа, значит ли это, что в них вообще отсутствуют предметы, поддерживающие бытие культурной мифосемантики? И значит ли это, что у тех предметов, которые Мамардашвили называет "предметами мифа", отсутствует культурная предыстория, и они возникают как бы ниоткуда?
Разумеется, нет. Предшествующий анализ показал, что мифосемантика является глубинным основанием культуры как таковой, а вовсе не ступенькой ее развития. И если в ранние эпохи развития человеческой культуры нет специализированных предметов мифа, это означает только одно: предметом мифа здесь может являться ЛЮБОЙ искусственно обработанный предмет. Какой бы древней ни была та или иная культура, радикальным условием и основанием ее существования являются именно предметы мифа; однако на первых порах предметы мифа носят, так сказать, ТОТАЛЬНЫЙ характер, т.е. не являются специализированными, и потому любой производимый древнейшими каменными индустриями предмет есть по своей сути, по своему функциональному происхождению не что иное, как "предмет мифа", т.е. носит характер "конструктивного по отношению к человеческому существу", говоря словами Мамардашвили.
Таким образом, я хочу сказать, что не только заведомо неутилитарные предметы верхнего палеолита, о которых пишет Мамардашвили, но и вообще любые искусственно обработанные камни ранних археологических слоев, любые предметы, обнаруживаемые археологами в древнейших палеолитических отложениях и называемые по привычке орудиями труда, на самом деле являются чем-то существенно иным, нежели их утилитарная видимость. Они находятся в чрезвычайно сложных мифологических контекстах, и уж во всяком случае не сводятся к тому или иному их функциональному использованию. Любое так называемое орудие труда из ранних палеолитических культур на самом деле является чем-то неизмеримо большим, нежели просто орудие труда. Оно прежде всего предмет обряда, предмет мифа, оно - та система "зарубок", с помощью которых человек поддержива-
ет и воспроизводит бытие мифа. И лишь потом, дополнительно, факультативно этот предмет мифа может выступить также и в качестве орудия труда. Именно в мифосемантике, а не в утилитарности состоит генетическая природа древнейших каменных изделий. Все, что ни изготавливает первобытный человек, является на первых порах, в своем исходном бытии совокупностью предметов культа (=предметов КУЛЬТУРЫ), но просто некоторые из этих предметов находят -утилитарное применение в качестве орудий труда. Этим-то и объясняется фантастическая избыточность древнейшего каменного производства. Работающий безостановочно каменный конвейер с самого начала движим не утилитарными, а мифологическими, или, точнее, мифосемантическими потребностями, и потому многие тысячи обнаруживаемых археологами каменных "рубил", "ножей", "топоров", "скребков" и т.д. произведены вовсе не по причине практической необходимости, а по причине МИФОЛОГИЧЕСКОЙ необходимости. Впрочем, эта формула, пожалуй, описывает не только тайну древнейших культур, но и тайну культуры как таковой: любая развитая культура точно так же имеет в основании своей динамики совокупность мифологических, а отнюдь не утилитарных потребностей.
Итак, есть серьезные основания полагать, что множество предметов древнейшей каменной индустрии, идентифицируемых археологами в качестве тех или иных орудий труда, являются на самом деле, по своему происхождению и исходному функционированию чем-то существенно иным. Есть серьезные основания полагать, что смысл появления этих предметов на свет вовсе не орудийно-функциональный, и что в реальном первобытном сообществе они производятся не с целью их дальнейшего утилитарного использования, а совсем по другим причинам, имеющим нецелевую природу. Что вначале все эти предметы создаются как ПРЕДМЕТЫ МИФА, и лишь вдобавок к своей основной, мифологической сущности обретают некую практическую, утилитарную жизнь в качестве орудий труда, т.е. начинают использоваться утилитарным образом.
Разумеется, такая гипотеза переворачивает всю систему представлений о природе и сущности орудийной деятельности в первобытном обществе; но, тем не менее, она, согласуется с фактами и выглядит как весьма конструктивный объяснительный принцип по отношению ко многим загадкам палеолитической археологии.