Границы мозга

 

Известно, что в 50-60-е гг. XX в. среди антропологов была весьма популярна идея "мозгового рубикона" как некоей прин­ципиальной морфофизиологической границы, отделяющей род Homo от его животных предшественников. Речь шла о том мини-

мальном объеме головного мозга, наличие которого являлось бы необходимым (но, разумеется, не достаточным) признаком, оп­ределяющим возможность человеческого сознания. При этом ука­зывался объем мозга в 750-800 куб.см.

В последующие десятилетия идея такой границы была под­вергнута достаточно жесткой критике. И, в частности, эта крити­ка была связана с открытием феномена хабилиса - существа с объемом мозга, колеблющимся от 550 до 750 куб.см., но при том несущего всю полноту ответственности за создание древнейшей каменной индустрии.

Вместе с тем, как бы ни были справедливы критические заме­чания по поводу возможности проведения четкой демаркацион­ной линии между человеком и его предшественниками на основе сравнительных вычислений объемов мозга, нельзя не признать, что морфофизиологические параметры мозга являются одной из наиболее существенных характеристик представителей вида Homo sapiens и ключевым условием, обеспечивающим функционирова­ние феномена сознания и, в частности, гарантирующим способ­ность человека к целеполаганию и целенаправленной деятель­ности. И нельзя не признать, что человеческий мозг качественно отличается от мозга высших обезьян в том числе и по параметру объема.

Никто не спорит, что колебания нормы объема человеческого мозга чрезвычайно велики, и что на качество интеллекта не влияет, будет ли у человека мозг объемом в 1000 куб.см., или же в 2000 куб, см - хрестоматиен пример с мозгом Анатоля Франса, имев­шим объем чуть более 1000 куб.см. И, тем не менее, нельзя не признать, что существует некий нижний порог объема мозга, за которым формирование нормального человеческого интеллекта принципиально невозможно. Этот-то нижний порог и составля­ют указанные 750-800 куб.см.

Подчеркиваю: речь идет исключительно о том, что определен­ный объем мозга (не ниже 800 куб.см.) является необходимым условием для функционирования человеческого интеллекта, но, разумеется, не достаточным. Сам по себе большой объем мозга ни о чем не говорит - достаточно указать на то, что мозг дебила или имбецила может быть вполне нормален с точки зрения объ­емных показателей, однако факт заключается в том, что этот мозг не способен обеспечить нормальное функционирование челове­ческого интеллекта. Поэтому методологически это есть лишь ука­зание на то, что существует феномен нижнего порога, и что ниже определенной границы своего объема мозг не сможет поддержи­вать нормальную работу человеческого интеллекта. В частности, хорошо известно, что все больные микроцефалией, т.е. те, чей мозг во взрослом состоянии не достигает объема 800 куб.см., де­монстрируют принципиальную неспособность к освоению интел­лектуальных операций, характеризующих сознание человека.

Речь, таким образом, идет не о некоей гипотетической грани­це, по достижении которой мозг обезьяны будто бы автоматичес-

ки превращается в человеческий - естественно, что такой роковой границы быть не может, и сама по себе величина мозга не опреде­ляет факта наличия человеческого интеллекта. Речь идет совсем о другом: о том, что существует некая нижняя граница объема мозга, за пределами которой невозможно существование челове­ческого интеллекта. И если, скажем, будет обнаружен австрало­питек с аномально большим объемом мозга в 900 куб.см., это ни в коем случае не будет означать наличие у него факта человечес­кого сознания. Но зато, если будет обнаружена взрослая особь ископаемого сапиенса с объемом мозга порядка 700 куб.см., это будет однозначно свидетельствовать о факте патологии и о том, что данная особь не обладала полноценным человеческим созна­нием.

Кстати говоря, те же самые пороговые значения работают и в процессе развития мозга ребенка.

Известно, что человеческий ребенок рождается с непропорци­онально огромной головой, если сравнивать его с детенышами высших приматов. Вместе с тем, объем мозга новорожденного младенца находится далеко за границами нижнего порога нор­мального человеческого мозга, составляя примерно четверть его окончательного объема. Если принять за средний показатель че­ловеческого мозга объем в 1400 куб.см., то приблизительный объем мозга новорожденного ребенка будет составлять порядка 350-400 куб. см., т.е. будет заведомо ниже тех значений, которые харак­теризуют объем мозга высших приматов. Однако уже к девятиме­сячному возрасту объем детского мозга достигает 50% от взросло­го объема, т.е. приблизительно 700 куб.см., что соответствует верхней границе мозга Homo habilis, а примерно к году он со­ставляет две трети своего окончательного объема, т.е. пересекает границу в 900-1000 куб.см. и уже соответствует параметрам вида Homo erectus. При этом, что особенно важно, рост объемных пара­метров мозга совершается за счет развития лобной, нижней те­менной, височно-теменно-затылочной областей и сопровождает­ся значительным усложнением дифференцировки различных формаций.

Разумеется, в чем-то эта параллель между развивающимся мозгом человеческого ребенка и развитием мозга в процессе ан­тропогенеза является поверхностной и случайной. Вместе с тем, известный смысл в аналогиях между онтогенетическим и филоге­нетическим развитием все же есть, и они вовсе не так наивны, как это принято порою считать.

В самом деле, случайно ли то обстоятельство, что именно к году развивающийся мозг ребенка достигает тех объемных пара­метров, которые принципиально соответствуют показателям вида Homo erectus? Заметим: столь мощное увеличение объема мозга происходит в преддверии наиболее интенсивных процессов соци­ализации, в преддверии того возраста, когда, собственно, только и начинаются процессы овладения ребенком образцами и стерео­типами окружающей его культуры. Преодолев нижнюю порого-

вую границу того объема, который характеризует вид Homo sapi­ens, мозг ребенка оказывается принципиально готов к развитию по пути все большего и большего усложнения своих функцио­нальных структур в процессе овладения культурными и социаль­ными образцами. И хотя корреляция между мозгом ребенка, с одной стороны, и мозгом хабилиса или эректуса, с другой, носит заведомо условный характер, определенный смысл в проведении такой параллели безусловно есть.

Разумеется, сам по себе процесс увеличения объема мозга ни о чем не говорит. Крайне важен гот факт, что одновременно с процессом увеличения объема детского мозга происходит его воз­делывание с помощью тех социально-культурных форм деятель­ности, которые осваивает ребенок в процессе манипулятивного и игрового взаимодействия с окружающим миром. "Привяжите ре­бенка, не дайте ему играть, - и вы не получите из него человека", - заметил Мамардашвили. В частности, это означает и то, что у ребенка, полностью лишенного в раннем возрасте возможности игрового диалога с культурой, не сформируется нормальный че­ловеческий мозг - не в смысле объема, а в смысле богатства и дифференцированности его функциональных структур, - и ребе­нок окажется дурачком. Во всяком случае, если вообразить та­кой чудовищный, садистский эксперимент, когда бы в течение первых трех лет жизни нормального ребенка держали в пустой темной комнате, без какого бы то ни было общения с миром взрос­лых, то было бы именно так. Впрочем, нечто похожее случается, как известно, в ситуации "маугли", когда ребенок, воспитывае­мый" в стае волков оказывается лишен возможности игрового освоения социально-культурных норм и образцов. При этом объ­ем мозга, конечно, вырастает до нормальных человеческих зна­чений, однако этот мозг оказывается не возделанным культурой, и это сделает невозможным его нормальное человеческое функ­ционирование в дальнейшем: никакие обучающие стратегии уже не могут его спасти.

Однако, с другой стороны, когда ребенок развивается в нор­мальной социально-культурной среде, естественный процесс уве­личения объема мозга в процессе младенчества и раннего детства безусловно выполняет роль порогового фактора, предопределяю­щего возможность или невозможность освоения ребенком теми или иными умственными операциями, характеризующими нор­мальную работу взрослого интеллекта. И с этой точки зрения чрезвычайно важным в методологическом отношении оказывает­ся то обстоятельство, что способность к орудийному использова­нию тех или иных предметов ребенок демонстрирует только после того, как его мозг достигает значений мозга Homo erectus, а спо­собность впервые создавать, изобретать какие-то орудия для ре­шения тех или иных практических задач - это способность, кото­рая возникает у ребенка еще позже, по мере приближения к воз­расту младшего школьника, и это способность, которая, между прочим, также обеспечена определенным развитием мозга. Как

подчеркивают исследователи, ''к семилетнему возрасту кора боль­ших полушарий, согласно морфологическим данным, становится в значительной степени зрелой. У семилетнего ребенка размеры поверхности большинства корковых зон составляют 80-90% соот­ветствующих поверхностей взрослого. Уровня взрослого челове­ка достигает у ребенка и развитие цитоархитектоники коры" '.

Вообще говоря, способность к простейшему орудийному ис­пользованию каких-то предметов в процессе решения тех или иных задач - это способность, которая возникает только в конце первого года жизни, когда ребенок впервые демонстрирует стрем­ление "совершать результативные действия, не только воздейст­вуя на предмет рукой непосредственно, но и опосредствованно, т.е. с помощью другого предмета" ¹⁰. Однако лишь в течение последующего года эта способность приобретает систематичес­кий характер, и потому можно с уверенностью утверждать, что второй год жизни ребенка - это уже возраст орудийной деятель­ности. Скажем, малыш в возрасте 15 месяцев уже способен ис­пользовать палку для того, чтобы попытаться достать игрушку из-под шкафа, а ребенок полутора лет пододвинет стул, чтобы выключить свет. Вместе с тем, ребенок этого возраста делает что-то исключительно потому, что это интересно здесь и теперь, но вовсе не потому, что это может привести к достижению какой-то отдаленной цели. Он не рассчитывает последствия тех или иных своих действий, а просто делает что-то - и смотрит, что у него получилось. Его мышление принципиально ситуативно, т.е. имеет дело с наличным набором предметов, и ребенок решает ту или иную практическую задачу путем перекомбинирования тех предметов, которые есть в визуальном пространстве данной прак­тической ситуации. При этом он активно перебирает, перекомбинирует не только сами предметы, но и образцы действий с ними - те образцы действий, которые он отслеживает в поведении взрослых, и которые выполняют для него роль обрядово-ритуальных матриц. Это по сути своей НАЛИЧНЫЕ образцы дейст­вий, которые ребенок когда-то видел и принципиально умеет воспроизводить.

Иначе говоря, все, на что способен ребенок этого возраста -это на то, чтобы использовать какие-то знакомые ему предметы и знакомые ему способы действий в качестве средств решения той или иной жизненной задачи. К тому же происходит это исполь­зование исключительно посредством практического перебора ва­риантов. Скажем, если полуторагодовалому ребенку нужно до­стать закатившийся под шкаф мяч, а в его распоряжении нахо­дится несколько палок разной длины и толщины, причем только одна из них является подходящей и по длине, и по толщине, ребенок не сможет определить нужную палку, так сказать, мыс­ленным образом: ему необходимо попробовать каждую из имею­щихся в его распоряжении палок, причем в достаточно произ­вольном порядке. Точно так же он не может заранее сказать, какой образец действия может ему помочь в той или иной нестан-

дартной ситуации, и он перебирает разные образцы действий, усвоенные им в процессе обрядово-ритуального взаимодействия с миром взрослой культуры.

Однако даже в этом возрасте ребенок все еще не способен создавать, не способен изобретать авторские средства решения тех или иных задач. Так, ни одному двухлетке не придет в голо­ву сделать, изобрести какое-то свое собственное вспомогательное орудие для достижения той или иной цели. И это понятно: изо­бретение, создание средств решения той или иной задачи ВПЕРВЫЕ требует способности к долговременному мысленному моделированию, когда некое отсутствующее средство приходится воображать "на кончике" возникшего затруднения, когда средст­во требуется впервые создать, изобрести "под потребность".

Правда, уже к концу второго года, как показал Пиаже, "дети переходят от решения задач по методу проб и ошибок к особому внутреннему экспериментированию с объектом, исследованию средств и способов решения задач" ". Однако чрезвычайно важно, что и в два, и в три, и в четыре года ребенок осуществляет свой мысленный эксперимент только с теми предметами, которые есть у него в наличии, и принципиально не обеспокоен поиском или изобретением средств решения трудной задачи за пределами того инструментария, который ему дан. Он демонстрирует способность использовать те или иные предметы в орудийной функции, но пока совершенно не способен какие бы то ни было орудия приду­мывать, создавать, изобретать.

Не странно ли в этой связи предполагать, что Homo habilis, чей мозг не превышает по своему объему мозг десятимесячного ребенка, уже способен заниматься... изобретением и изготовле­нием орудий труда, т.е. сознательной обработкой каменных галек под те или иные практические задачи? Элементарная логика за­ставляет предположить, что Homo habilis, обладающий мозгом в 550-750 куб. см. никак не годится на роль создателя орудийной индустрии, никак не годится на роль существа, способного к изо­бретению и целенаправленному производству орудий труда. Если исходить из предположения, что существует (при всех возмож­ных оговорках по этому поводу) определенная корреляция меж­ду развитием мозга ребенка в онтогенезе и филогенетическим формированием феномена человеческого мозга в процессе антро­погенеза, мозг хабилиса - это мозг, который может обеспечить разве что предречевую манипулятивную активность, может обес­печить лишь самые начальные стадии работы со знаковым про­странством культуры и элементарное знаковое кодирование, но никак не сознательное целеполагание и не изобретение орудий труда "под задачу". Мозг, который способен обеспечить созна­тельное целеполагание, - это во всяком случае мозг, перешедший границу "мозгового рубикона", и претерпевший значительное функциональное усложнение на новой морфофизиологической основе и под воздействием процессов интенсивной культурной обработки.

А чтобы возник столь высокоорганизованный мозг в процессе антропогенеза, заведомо необходим некий разбег. Необходим осо­бый - назовем его игровым, знаковым или обрядово-ритуальным - период культуры, в течение которого УЖЕ существует камен­ная индустрия, но эта индустрия ЕЩЕ не является целенаправлен­ным производством орудий труда, а является чем-то принципи­ально иным. Абсолютно необходим ДООРУДИЙНЫЙ период культуры, доорудийный период каменного производства, в тече­ние которого естественный отбор, совершающийся под воздейст­вием "индустриального фактора", мог бы привести к возникнове­нию существ с качественно новой по сравнению с хабилисом морфофизиологией мозга, способной обеспечить феномен целесооб­разного производства.

Представление же о том, что искусственно обработанные камни с самого начала обрабатывались с целью их последующего исполь­зования в качестве орудий, не оставляет пространства и времени для такого разбега. При таком подходе получается, что сложней­шая в интеллектуальном отношении деятельность по целенаправ­ленному изготовлению орудий труда возникает как Минерва из головы Юпитера, и никакие ссылки на "постепенность" этого про­цесса не помогают, коль скоро утверждается, что те каменные пред­меты, которые два с половиной миллиона лет назад обрабатывал Homo habilis, с самого начала имели орудийное предназначение.

В том-то и состоит суть дела, что, прежде чем целенаправлен­ное орудийное производство и орудийная деятельность станут возможны, требуется, чтобы под воздействием неких первичных культурных факторов (каких - об этом разговор впереди), имею­щих принципиально неорудийную, принципиально неутилитар­ную природу, сформировался совершенно новый антропологи­ческий тип, главной особенностью стало было бы такое увеличе­ние объема головного мозга, которое сделало бы возможным не­обходимое функциональное усложнение структур последнего.

Этот морфофизиологический скачок, эта церебральная рево­люция происходит в течение, как минимум, миллиона лет. Именно столько длится эпоха господства хабилиса. Именно столько су­ществует доорудийный период каменной индустрии. Именно столько времени потребовалось для того, чтобы созданная хаби­лисом галечная культура смогла выступить в качестве достаточ­но мощного фактора естественного отбора и привела к появле­нию существ, чей мозг почти двукратно превышал средние объ­емы мозга хабилиса и перекрывал нижнюю границу человечес­кой нормы - представителей вида Homo erectus, питекантропов, чьи морфофизиологические показатели однозначно свидетельст­вуют о том, что перед нами - люди.

Но чем же, в таком случае, являлась галечная индустрия, со­зданная хабилисом, и существовавшая в течение предшествую­щего миллиона лет? ЧТО производила эта индустрия, если про­изводство орудий следует признать превышающим интеллекту­альные возможности "хабилиса"?

Понятно, что ответ на этот вопрос крайне не прост, и, прежде чем предложить возможный вариант такого ответа, обращу внимание на некоторые подводные камни, которые, судя по все­му, мешают сторонникам орудийной парадигмы увидеть ее логи­ческую противоречивость.