В старости Фаина Георгиевна часто вспоминала свое детство: «В пять лет была тщеславна, мечтала получить медаль за спасение утопающих… У дворника на пиджаке медаль, мне очень она нравится, я хочу такую же, но медаль дают за храбрость, – объясняет дворник. Мечтаю совершить поступок, достойный медали. В нашем городе очень любили старика, доброго, веселого, толстого грузина‑полицмейстера. Дни и ночи мечтала, чтобы полицмейстер, плавая в море, стал тонуть, и чтобы я его вытащила, не дала ему утонуть и за это мне дали медаль, как у нашего дворника».
И мечта Раневской сбылась. Почти. Каких только правительственных премий и званий она была не удостоена при жизни! В частности, Фаина Георгиевна стала народной артисткой СССР, трижды лауреатом Сталинской премии (1949, 1951, 1952), кавалером орденов «Знак Почета» (1947), Трудового Красного Знамени (1950, 1967) и Ленина (1976). Только вот медали за спасение утопающих на ее столь богатом иконостасе не было…
Когда уже в преклонном возрасте Раневская получила новую квартиру, друзья предложили помочь ей перевезти немудреный скарб. Причем, посоветовали переезжать затемно, дабы соседи не узрели, как бедно живет всенародно любимая актриса. На что Фаина Георгиевна заявила: «Ничего, народ поймет!»
После переезда друзья расставили мебель, разложили вещи по местам и уже собирались уходить, как вдруг Фаина Георгиевна, схватившись за сердце, обеспокоенно заохала:
– Бог ты мой, а где же мои похоронные принадлежности?! Друзья мои, куда вы сунули мои похоронные принадлежности? Я уже давно дышу на ладан, и они могут понадобиться в любую минуту! Не уходите же, разыщите их – я потом сама ни за что не найду!
Все бросились на поиски этих «похоронных принадлежностей», не совсем понимая, что же, собственно, нужно искать. И вдруг Раневская радостно воскликнула:
– Какое счастье, они нашлись, мои посмертные причиндалы!
И с гордостью продемонстрировала всем скромную картонную коробку, видимо, из‑под обуви, где хранились ее многочисленные дорогие ордена и медали. На коробке было нацарапано рукой самой Фаины Георгиевны: «Похоронные принадлежности Ф. Г. Раневской».
«Забирайте все!»
Фаина росла очень сентиментальной, впечатлительной девочкой. Возможно, эти черты она унаследовала от своей матери Милки Рафаиловны – натуры экзальтированной, поклонницы литературы и искусства, страстной почитательницы таланта своего таганрогского земляка А. П. Чехова. Узнав из газеты о смерти в Баденвейлере обожаемого ею Антона Павловича, она несколько часов проплакала навзрыд… Милка Рафаиловна старалась пробудить в детях чувство прекрасного, прививая им любовь к классической музыке, театру, хорошим книгам…
…Однажды в возрасте одиннадцати‑двенадцати лет Фаина впервые увидела фильм «в красках» (техники цветного кино тогда не было, скорее всего, пленка была раскрашена вручную, как флаг в «Броненосце «Потемкине» Эйзенштейна). Это была сцена страстного свидания возлюбленных из «Ромео и Джульетты». Невозможно описать восторг девочки. После фильма ей непременно хотелось совершить что‑то большое, необычное. Как рассказывала сама Раневская, в совершеннейшем экстазе от увиденного на экране, она кинулась к своему сокровищу – копилке в форме фарфоровой свиньи, наполненной собранными за многие месяцы монетами (это была родительская плата за то, что девочка мужественно пила ненавистный рыбий жир)… Фаина схватила копилку и без сожаления разбила ее об пол. Все деньги Фаина раздала бедным соседским детям. «Берите, берите, мне ничего не нужно…» – как заклинание повторяла она.
Уже в глубокой старости Раневская, вспоминая этот случай из далекого детства, с грустью записала в своем дневнике: «И сейчас мне тоже ничего не нужно – мне 80. Даже духи из Парижа, мне их прислали, – подарок друзей. Теперь перебираю в уме, кому бы их подарить… Экстазов давно не испытываю. Жизнь кончена, а я так и не узнала, что к чему».
«Совершенная бездарь»
В отличие от своей старшей сестры – симпатичной и общительной Беллы – Фаина в юности была малопривлекательной, застенчивой, неуклюжей. Одним словом – настоящим гадким утенком. Судя по высказываниям самой Раневской, она не чувствовала себя счастливой даже в благополучном родительском доме: «Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве…»
Трудно понять, почему, живя в добропорядочной, состоятельной буржуазной семье, где у нее были еще старшие брат и сестра, любящая мать, девочка чувствовала себя незаслуженно обиженной и одинокой. Возможно, причина ее повышенной ранимости – легкое заикание, которым она страдала от рождения. При волнении заикание заметно усиливалось. Боясь насмешек, Фаина избегала сверстников, ни с кем не дружила, прогуливала уроки.
Учеба в женской Мариинской гимназии давалась Фаине с большим трудом. Она отставала по большинству предметов. «Училась плохо, арифметика была страшной пыткой. Писать без ошибок так и не научилась. Считать тоже. Наверное, потому всегда, и по сию пору, вечно без денег…» – признавалась впоследствии Раневская. В назидание учителя даже вручили нерадивой ученице медальон с надписью: «Лень – мать всех пороков», который будущая актриса с некоторым вызовом носила. В итоге Раневская вынуждена была заниматься на дому, прибегнув к услугам гувернантки.
Единственное, что Фаину по‑настоящему увлекало – это книги. Читала она запоем. А еще эту заикающуюся, долговязую, рыжеволосую провинциальную девицу безумно манила сцена!
«Простые люди только могли мечтать о театре, а взбалмошные сыновья и дочери обеспеченных родителей, вроде меня, стремились зачем‑то попасть на сцену – с жиру бесились, как сказал бы наш дворник», – рассказывала Фаина Георгиевна.
Ничто не могло поколебать ее стремления стать актрисой. Ни саркастический совет отца почаще и повнимательнее смотреть на себя в зеркало: «Сложно вообразить себе Офелию с таким носом!» Ни то, что ни в одну из известных театральных школ ее не приняли, как она сама признавалась, «по неспособности» и из‑за плохих внешних данных. На одном экзамене у нее даже случился обморок после убийственного вердикта преподавателей: «Девушка! У вас на лице написана профессиональная непригодность!..»
Известно, что в 1915 году Раневская пришла к директору одного из подмосковных театров с «рекомендательным письмом» от его давнего знакомого, известного антрепренера. На самом же деле тот просил друга деликатно «послать» куда подальше подательницу сего письма. Антрепренер писал, что эта дамочка и театр – две вещи несовместные и поэтому нужно каким‑то тонким намеком объяснить глупышке, что делать ей на сцене нечего и абсолютно никаких перспектив у нее нет. Сам же он отговорить упрямицу от актерской карьеры не смог, потому и обращается за помощью к другу. «Это совершенная бездарь», – звучал окончательный приговор антрепренера.