В первые века христианства, когда пришествие Христа ожидалось со дня на день легализация Христианства (311 г.) воспринимается в апокалиптическом контексте как царство богоизбранного царя накануне второго пришествия. Христианский император есть Божий ставленник – недаром Константин назвал себя перед Отцами Никейского Собора «Епископом внешних дел Церкви».
Феодосий (379-395) уже формально разделяет Империю на Западную и Восточную, переносит собственную столицу в Константинополь, благодаря чему восточное христианство в гораздо большей степени связывается с империей и культом императоров, чем западное, находившиеся вдали от нового главного центра Империи. А менее чем через столетие Запданая империя перестанет существовать. Создавшийся имперский вакуум на Западе фактически постепенно занимает архиепископ Западного Рима – папа Римский, а с этим фактически на Западе место империи займет цезарепапизм.
В Византии же продолжается Богоуподобление императорского титула. Знаменитый канонист XII в. Вальмассен утверждает, что император обладает епископским достоинством. Болгарский архиепископ Димитрий Хапатиан пишет в XIII в.: «Царство установлено Богом…Царь равноценен с Богом». Солунский архиепископ Симеон в XIV веке называет царя владыкой Церкви и причисляет его к духовенству. При императоре Юстиниане в VI в. формируется доктрина о «симфонии» согласно которой император и его правительство принимают на себя заботу о всех светских и земных нуждах христианского государства и христиан – так сказать, об общем благе. Церковь же в лице ее священства исполняет роль духовного советника императора и его чиновников на всех уровнях, неся ответственность нравственного порядка в обществе, вынося прещения, отлучая отступников всех рангов, включая и императора.
С легализацией Церкви начинается ее постепенная централизация, создание иерархических структур и «поместных» церквей во главе со столичными архиепископами, которых Юстиниан в государственных документах начинает называть патриархами, очевидно желая поставить на особый государственно-иерархический пьедестал своих церковных партнеров. В документах вселенских соборов эти же архиереи названы архиепископами, а не патриархами. Как известно, и среди патриархов, называемых только старшими сред равных по отношению к остальному епископату образуется своя иерархия старшинства. Папа, патриарх старого Рима, получает первенство среди равных, патриарх нового Рима – Константинополя следует сразу за ним по старшинству. Поскольку, в отличие от четырех восточных патриархов (Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского) на Западе только один- Папа Римский, он превращается в квазимператора Западной Европы, постепенно подводя квазибогословские доводы под свое первенство. И уже не только первенство старшего брата, но и право своей власти над остальными патриархами, равно как и права гражданской и политической власти, создавая собственное папское государство и стремясь подчинить себе, прямо или косвенно, отдельных феодальных властителей. Восточные патриархи этих полномочий папы не признают. Отсюда начинаются схизмы, которые закончились разрывом 1054 г. Но только после Реформации в Западных протестантских странах по-настоящему торжествует цезарепапизм (даже в большей степени чем в православных странах): чье царство-того и вера.
Начиная с Константина, императоры вмешивались в богословские споры, жестоко наказывая тех, кого они считали еретиками. Нередко императоры при этом защищали именно еретические течения, как арианство или иконоборчество.
По определению Юстиниана, функцией императора является забота о сохранении чистоты христианской веры и защита Святой Кафолической и Апостольской Церкви от смут.
Главное ограничение самодержавной власти императора было наравственно-религиозного порядка. Лучше всего его сформулировал в VI веке диакон Агапит: «Хотя телом императорподобен всем людям, но по власти своего суждения он подобен Богу…ибо на земле нет ему равных. Потому как Бог да не будет он никогда раздражителен или гневен; а как человек да не будет он горд. Ибо, хотя в лице своем он яко Бог, он есть всего лишь прах и да учит его это равенству со всеми людьми». Этими парадоксальными сопоставлениями праха и богоподобия он излагает глубокое мистическое понимание земной власти как исполнения священного долга управления народом Божьим, врученного правителю Богом под его ответственность. По этой формуле в противодействие западному абсолютизму позднейших времен, царь подотчетен только Богу, а не своим подданным.