В глухой провинции начинается возрождение монашества, особенно в почти забытой форме старчества. Идет этот процесс от старца Паисия Величковского, ученика Киевской академии, который, не окончив ее, ушел в молдавские монастыри, а оттуда на Афон. Там он стал знаменит по своей духовной жизни, приобретя более 800 учеников. С ними он занялся переводом на славяно-русский язык греческих Отцов Церкви. Его ученики понесли и старческо-исихастскую монашескую школу и святоотеческие труды в Россию. Часть из них возродила Оптину пустынь, которая в начале XIX века стала средоточием духовности, центром переводов и возрождения святоотеческого богословия в России, в значительной степени с помощью своих учеников из высшего света - славянофилов братьев Киреевских, Хомякова, Аксаковых, Самарина и пр. Возрождение подлинного православного богословия началось не в латинизированных семинариях, а на периферии и среди богословствующих мирян. Однако и в официальной Церкви атмосфера менялась. Поклонником трудов св. Паисия был митрополит Петербургский Гавриил (Петров): он поддерживал монашеское возрождение, находился в переписке со старцем Паисием, способствовал напечатанию его «Добротолюбия».
В окружении Екатерины сторонником иночества былепископ, а позднее митрополит Московский, Платон (Левшин), законоучитель - Павла и его немецкой невесты. Когда Екатерина была покорена красноречием проповеди архимандрита Платона при посещении богослужения в Троице-Сергиевой лавре, а также его внешностью и спросила его, почему он стал монахом, он ответил «Из любви к просвещению». А когда он, будучи назначен на Тверскую кафедру в 1770 г., обнаружил, что бывший ректор Тверской семинарии, серб Макарий (Петрович), ввел там в 1764 г преподавание на русском языке и что его преемник Арсений (Верещагин) продолжил эту традицию, Платон приказал вернуться к латыни. Позднее он оправдывал латынь тем, что и так иностранцы считают русское духовенство неученым, ибо оно не знает французского и немецкого языка. Если и латынь знать не будет, тогда священников будут ставить ни во что. В итоге стремление к молитвенному монашеству в нем возобладало, и он нехотя подчинился приказу Екатерины занять кафедру Московского митрополита. Но после о своем семилетнем митрополитстве говорил, что застал московское духовенство в лаптях и обул его в сапоги; застал в сенях и ввел в гостиные. Это недалеко от истины. Платон заботился о повышении и материального, и культурного уровня, и социального статуса священства. Тем не менее он нашел себе и вообще черному духовенству и епископату противника в лице духовника Екатерины протоиерея Иоанна Памфилова. В борьбе с монашеством и стремлении уравнять с ним белое духовенство Памфилов добился получения митры от Екатерины, создав прецедент награждения митрами белого духовенства - единственной в православном мире в этом смысле.
Пугачевский бунт и французская революция нанесли удар по оптимистическим иллюзиям рационалистического просвещенчества. Русскому обществу конца XVIII века свойственно появление духовного голода, мистических исканий. Но культура, дух XVIII века как такового, и петровского наследия делал для высшего света психологически невозможным обращение за духовной пищей к государственной Православной Церкви. Искали духовности в масонстве. Наиболее известны масоны-просветители Шварц и Новиков. Последний управлял издательством Московского университета и издавал сатирический журнал «Трутень», пока Екатерина не испугалась критики и себя, и своего двора в его сатирах и не сослала обоих, одновременно запретив масонство как таковое, хотя митрополит Московский Платон стоял горой за таких масонов. Проэкзаменовав по поручению Екатерины Шварца и Новикова, он сообщал ей, что хотел бы видеть таких христиан в среде духовенства, какими являются поименованные масоны.
Где-то на полпути между этим мистическим масонством и православием стоял (вернее, бродил по всей стране) старчик Григорий Сковорода, своеобразный религиозный философ с православной закваской и Киевской академией за спиной, но, скорее, вольный христианский мыслитель, чем богослов, который, умирая, завещал написать на своей могиле: «Мир меня ловил, но не поймал». Можно упомянуть, что и отец будущих учеников оптинских старцев, братьев Киреевских, был масоном. Масоном начинал свои духовные поиски и сам Иван Киреевский.
Серафим родился в Курске в 1759 года под именем Прохор. Родители принадлежали к купеческому сословию: у отца кирпичные заводы, занимался в качестве подрядчика строительством каменных зданий, перед смертью взялся построить по чертежу Растрелли каменный храм во имя преподобного Сергия. Когда нижняя церковь храма с престолом во имя святого Сергия была готова, отец тяжело заболел, довершила строительство уже его жена. Когда Прохору исполнилось семь лет, мать, осматривая строение Сергиевской церкви, взяла его с собой на колокольню, он сорвался со звонницы и упал на землю, но не пострадал. Три года спустя он тяжело заболел, врачи отказались лечить его. Прохору во сне явилась Богородица, обещая исцелить его. Мальчик тотчас проснулся и пересказал увиденное матери. На следующий день праздновалось прославление иконы Знамения Божьей Матери, по улице, где стоял дом вдовы Мошниной, двигался крестный ход. Увидев чудотворную икону, мать подхватила Прохора на руки, спустилась с ним с крыльца и поднесла мальчика к иконе, Прохор вскоре исцелился. Прохор полюбил чтение Священного Писания. Старший брат занимался в Курске торговлей. Прохор приучался к потомственному занятию в отцовской лавке. Он вставал раньше всех, после домашней молитвы спешил в церковь к утреннему богослужению, а оттуда отправлялся помогать брату. В Курске юродивый, Прохор привязался к нему, юродивый часто беседовал с ним. Вскоре Прохор спросил у матери, не пойти ли ему в монастырь. Мать с радостью восприняла эти слова. Агафия решила отпустить младшего сына: с ней оставался старший сын, отличавшийся склонностью к мирским занятиям. Но он решил идти прежде в Киев, чтобы в Печерской лавре получить отеческое наставление. Придя в Киев и обойдя многих монахов, Прохор услышал, что невдалеке от лавры живет в затворе схимник Досифей, имеющий дар прозорливости. Он благословил юношу и направил в Саровскую обитель. Прохор прибыл в туда в 1778. Строитель монастыря, старец Пахомий, определил его в число послушников. Он с точностью и глубоким смиренномудрием исполнял все указания. Когда Прохор заболел думали, что он страдал водянкою. 3 года болезнь мучила его, над ним служили молебны и он выздоровел. 13 августа 1786 года совершено было пострижение его под именем Серафим. В том же году он посвящен был в сан иеродиакона. Обязанности иеродиакона отец Серафим, храня чистоту души и тела, исполнял в течение семи лет. После этого был рукоположен во иеромонаха. В начале пребывания в обители он получил благословение удаляться в лес для молитвы. В своей келийке в лесу отец Серафим проводил половину времени. Став иеромонахом, думал совсем удалиться в пустынь. Сославшись на болезнь ног, лишившей его возможности совершать богослужения, он попросил у настоятеля разрешения и удалился в пустынную келию в 1794 на берегу р. Саровки верстах в пяти от монастыря.
В 1806 году отец Исайя сложил с себя обязанности настоятеля и удалился на покой. Жребий пал на отца Серафима. Однако старец советовал избрать настоятелем тогдашнего казначея, отца Нифонта. Он беспокоился, как бы отшельничество старца Серафима не ввергло кого-нибудь в соблазн, созвал монастырский собор из старших иеромонахов и предложил вопрос о причащении Серафима. Собор решил предложить Серафиму, чтобы он приходил в монастырь по воскресным и праздничным дням к литургии, или, если ноги ему не служат, перешел жительствовать в монастырскую келию. Он согласился. В течение всех лет затвора отец Серафим каждое воскресенье, исполняя постановление монастырского собора, причащался Святых Тайн, приносимых прямо ему в келию из больничной церкви после ранней литургии. После пяти лет затвора старец решился ослабить его: с 1815 года дверь была открыта для всех, каждый мог его видеть, некоторые предлагали ему разные вопросы, но старец ответов не давал. Наконец печать молчания была снята. Случилось это таким промыслительным образом. Как-то приехала в Саров благочестивая чета, не дожидаясь, когда они подойдут ко двери его келий, сам поспешил им навстречу, благословил и ласково заговорил с ними. Со следующего дня начали приходить к нему братия и миряне, Серафим не отказывал в беседе и наставлении. Прежде он заботился о спасении своей души, а забота о ближних состояла в молитвах за весь мир, теперь настала пора посвятить себя подвигу назидания паломников. Принимая у себя всех, старец из келий не выходил и не оставил затвора. Через 15 лет он вышел из затвора и, не покидая монастыря, посещать свою пустынь и трудиться в ней для спасения себя и ближних. Он принял участие в строительстве мельницы для Дивеевской женской общины. В монастыре старец оставался по воскресным и праздничным дням; в будни уходил в лес в ближнюю пустынь, возвращаясь в Саровскую обитель лишь для ночлега.
За полгода до смерти он принялся прощаться со многими, говоря: «Мы не увидимся более».
Однажды утром отец Павел, выходя из своей келий к ранней литургии, почувствовал запах дыма. Призвав на помощь другого брата и выбив запертую дверь, они увидели келию старца, заполненную дымом. Огня не было, только тлели некоторые вещи—книги и что-то из одежды. На дворе было темно, старца из-за сумерек и дыма, застилавшего всю келию, не было видно. Принесли зажженную свечу. Отец Серафим, в белом балахоне, скрестив на груди руки, стоял на коленях пред иконою Божией Матери. Думали, что он спит. Стали будить—и лишь тогда поняли, что он мертв. Иноки подняли тело старца и положили во гроб. Гроб был сразу же поставлен в соборном храме.