Книга III О самоубийстве как социальном явлении вообще

Глава III. Практические выводы

Теперь, когда мы знаем, что такое самоубийство, его разновидности и глав­ные законы, управляющие этим явлением, нам следует рассмотреть, какую ■"инию поведения должно выбрать современное общество по отношению к нему.

Хрестоматия

Но этот вопрос обусловливает собою еще и другой. Следует ли рассмат­ривать самоубийство у цивилизованных народов как явление нормальное или, наоборот, как аномальное?

В самом деле, в зависимости от принятого решения или же придется признать, что необходимы и возможны реформы для сокращения размеров этого явления, или же, наоборот, следует, сохраняя к нему вполне отрица­тельное отношение, примириться с ним как с фактом.

I

Быть может, некоторые будут удивляться тому, что самый этот вопрос может быть поставлен.

В самом деле, мы привыкли смотреть на все неморальное как на есте­ственное. Однако если, как мы установили, самоубийство оскорбляет нрав­ственное сознание, то, по-видимому, невозможно не видеть в нем явление социальной патологии. Выше мы показали, что даже такое очевидное прояв­ление имморальное™ как преступление, не должно быть обязательно отне­сено к категорий болезненных явлений. Правда, что это утверждение может смутить некоторых и, при поверхностном взгляде, может показаться, что оно колеблет самые основы морали. Это утверждение, тем не менее, не заключает в себе ничего разрушительного. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к той аргументации, на которой основывается это утверждение и которую можно резюмировать следующим образом.

Или слово болезнь ровно ничего не означает, или же оно означает что-то такое, чего можно избежать <...>

Мы не знаем такого общества, в котором бы в различных формах не наблюдалось более или менее развитой преступности. Нет такого народа, чья мораль не нарушалась бы каждодневно. Значит, мы должны сказать, что преступление необходимо, что оно не может не быть, что основные усло­вия общежития, такие, какими мы их знаем, его логически обусловливают. Следовательно, оно нормально. Нам нет надобности ссылаться здесь на не­избежное несовершенство человеческой природы и доказывать, что зло, хотя и не может быть предупреждено, все-таки не перестает быть злом; это слова проповедника — не ученого.

<...> То, что составляет необходимое условие жизни, не может не быть полезно, если только сама жизнь полезна. Не будем выходить из этих пределов. В самом деле, мы показали, каким образом преступление может быть полез­но. Однако оно может быть для чего-нибудь полезно только в том случае, если оно осуждается и подавляется. Совершенно несправедливо мнение, по которому простое зачисление преступления в разряд явлений нормальной социологии уже означает его оправдание. Если преступление есть нормаль­ное явление, то нормально также, чтобы оно было наказываемо. Наказание и преступление составляют одну нераздельную пару. Одно в такой же степе­ни необходимо, как и другое. Всякое аномальное ослабление карательной системы вызывает усиление преступности и доводит ее до аномальной сте­пени интенсивности <...>

1. Французская эмпирическая социология

III

Кроме общества религиозного, семейного, политического, существует еще одно, о котором до сих пор у нас еще не было речи: это — общество, которое образуют, соединившись между собой, все работники одного по­рядка, все сотрудники в одной функции, это — профессиональная группа или корпорация.

<...> Итак, воспитание может реформироваться лишь тогда, когда ре­формируется само общество. А для этого необходимо уничтожить самые при­чины того зла, которым оно страдает.

Мы знаем эти причины. Мы определили их, когда указали, какими источниками питаются течения, несущие с собой самоубийства <...>

А потому единственное средство помочь [противостоять] злу, это — сделать социальные группы снова достаточно сплоченными, чтобы они крепче держали индивида и чтобы индивид крепче держался за них. Нужно, чтобы он сильнее чувствовал свою солидарность с коллективным существом, ко­торое предшествует ему по времени, которое переживет его, которое окру­жает его со всех сторон. При этом условии он перестанет искать в себе самом единственную цель своей деятельности и, поняв, что он орудие для дости­жения цели, которая лежит выше его, он поймет также, что он имеет извест­ное значение. Жизнь снова приобретет смысл в его глазах, потому что она вновь найдет свою естественную цель и свое естественное направление. Но какие группы всего более способны непрерывно толкать человека к этому спасительному чувству солидарности?

Не политическое общество. Особенно в настоящее время, в наших ог­ромных новейших государствах оно слишком далеко стоит от личности, чтобы с достаточной последовательностью серьезно влиять на нее.

Единственный способ выйти из этой альтернативы, это — организовать вне государства, хотя и под его ведомством, пучок коллективных сил, регу­лирующее влияние которых могло бы проявляться с большим разнообрази­ем. Возродившиеся корпорации вполне отвечают этому условию, и мы не видим даже, какие другие группы могли бы ему соответствовать. Корпорации стоят достаточно близко к фактам, достаточно непосредственно и достаточ­но постоянно приходят в соприкосновение с ними, чтобы чувствовать все их оттенки, и они должны быть достаточно автономны, чтобы не подавлять этого разнообразия. Они должны были бы заведовать кассами страхования, помощи, пенсий, потребность в которых чувствуется многими светлыми умами, но которые ими не решаются, и вполне основательно, отдать в руки государства, и без того столь могущественные и столь неловкие. Корпорации же должны были бы разрешать конфликты, которые так часто возникают между различными отраслями одной и той же профессии, устанавливать для Различных разрядов предприятий соответственные различные условия, ко­торым должны удовлетворять договоры, чтобы иметь законную силу — во имя общих интересов мешать сильным эксплуатировать слабых и т.д. <...>

Хрестоматия

Вот чем, в крупных чертах, должны быть корпорации, чтобы они могли оказывать услуги, которые мы вправе ждать от них. Конечно, когда видишь их современное состояние, трудно себе представить, чтобы они могли под­няться когда-нибудь на высоту моральной власти. Действительно, они со­стоят теперь из индивидов, которых ничто не привязывает друг к другу, между которыми отношения чисто поверхностные и непостоянные, кото­рые склонны видеть в других членах корпорации, скорее, соперников и врагов, а не сотрудников. Но с того дня, когда у них будет столько общих дел, когда отношения между ними и их группой станут тесны и постоянны, у них родятся чувства солидарности, которые еще почти неизвестны, и под­нимется моральная температура этой профессиональной среды, в настоя­щее время столь холодная и столь внешняя для ее членов <...>

М. Халъбвакс Характеристики средних классов

При изучении политических организаций, в особенности парламентского режима, предполагающего наличие нескольких партий, иногда задаются воп­росом, какого количества партий достаточно для его нормального функцио­нирования. Чаще всего сходятся на том, что необходимы, как минимум, две партии: правительственная и оппозиционная. Подобный вопрос встает, когда речь идет и о классовом режиме. Сколько классов должно быть в нем?

Этот вопрос возникает, когда мы приступаем к изучению средних клас­сов. В наших обществах существуют четко определенные группы, которым не отказано называться классами: буржуазия, рабочий класс, дворянство. Под названием же "средние классы" (кстати, употребляемом то в единственном, то во множественном числе) понимается довольно разнородная масса, вклю­чающая в себя множество элементов. Здесь и встает вопрос: а представляют ли они собой группу, заслуживающую названия класса? Самое главное: нужен ли такой промежуточный класс? Почему бы не быть всего двум классам: классу богатых и классу бедных, классу высшему и классу низшему — тем, которых мы постоянно встречаем в разные эпохи под разными названиями?

Когда мы рассматриваем историю классов, нас поражает то, что во все времена, при всех состояниях цивилизации существовали не только высший и низший классы, но также один или несколько промежуточных. В антич­ной Греции, как мы знаем, был высший класс евпатридов, евгениев — класс людей высокого происхождения; у римлян были патриции, представля-

Источник: Хальбвакс М. Социальные классы и морфология / Пер. с фр. А.Т. Биб-кова, НА. Шматко. М.: Алетейя, 2000.

1. Французская эмпирическая социология

юшие наиболее древние семейства. В нижней части социальной лестницы обеих цивилизаций был низший класс — рабы. Но мы также констатируем, что между этими двумя располагались и другие классы. Достаточно рассмот­реть различные учреждения Греции, чтобы увидеть, что либо на основании богатства, либо должностей во все времена выделялись различные социальные позиции (rangs). В римском обществе наблюдалась та же картина, и число классов даже увеличивалось по мере продвижения вверх по лестнице: на вер­шине были собственно патриции, внизу рабы, а между ними промежуточные классы — всадники, плебеи, освободившиеся рабы и ряд других.

К началу истории современных европейских народов, при феодальном режиме, выделились два четко определенных класса: дворяне и крепостные, но были также и простолюдины, или свободные крестьяне (вилланы). Ко­нечно, между крепостными и простолюдинами различие было не очень чет­ким. Эсмен в его "Элементарном курсе истории французского права" пи­шет, что простолюдины не имели права на привилегии дворян, а во многих отношениях с ними обращались как с крепостными; так что слово "виллан" в текстах XIII в. относилось к сельским простолюдинам, добавляет он, — "оброк и барщина были столь же обязательными для простолюдинов, как и для крепостных". Однако юридически на них не распространялись ограни­чения, касающиеся крепостных: формарьяж (formariage) и право "мертвой руки ".Первое происходит от /oris maritagium— запрет для крепостных соче­таться браком со свободными или принадлежащими другому сеньору без особого на то разрешения. Право "мертвой руки" означает, что крепостной не имел права передачи своего имущества: он мог завещать его богоугод­ным заведениям, но не передать по наследству (поскольку иногда он мог обладать небольшим земельным владением). Эти два ограничения не рас­пространялись на простолюдинов. К тому же они могли, в отличие от крепо­стных, свободно выбирать место жительства. Этого достаточно, чтобы ут­верждать, что класс простолюдинов и "вилланов" в городах и в сельской местности (еще не существовало различия между деревней и городом) пред­ставлял собой действительно промежуточный класс.

Если мы двинемся дальше по ходу истории, приблизившись к нашему времени, то увидим, что для периода средневековья характерно различение города и сельской местности. Возьмем, к примеру, городское общество как больших, так и малых городов. Временно забудем о дворянстве. Не будем Думать ни о крепостных, ни о крестьянах, чье положение остается подобным крепостной зависимости. Итак, перед нами городское общество, в котором, на первый взгляд, образуется хорошо очерченное социальное единство. Хотя среди жителей различают две категории: богатые торговцы и ремесленники, которые выполняют более значительные функции в сравнении с другими, а также ремесленники рангом пониже. В городском законодательстве Флорен­ции различали artes majores и artes minores.

Все ли этим ограничивалось? Нет. Обратимся к тексту английского ис­торика Эшли. "К середине XIV века появился рабочий класс, если это слово Понимать в том смысле, которого оно не имело раньше. Теперь стало воз-

Хрестоматия

можным найти определенное количество рабочих, которые не были ни уче­никами, имеющими договоренность с хозяином на период обучения, ни хозяевами-ремесленниками; то были люди, которые, побыв в ученичестве, поступали на службу к ремесленнику, но никогда не становились хозяева­ми. Вскоре обнаруживаются признаки роста этого класса: даже у обычного поденщика появляется возможность обзавестись своим хозяйством после нескольких лет работы. Поэтому можно говорить, что в некоторых отраслях промышленности с конца XIV века, а для большинства на полвека (или более) позже, появился рабочий класс — в том смысле, который мы прида­ем этому понятию в наше время"¹.

Если внизу иерархической лестницы имелся класс людей, работающих без надежды когда-либо стать хозяевами, а вверху — городских патрициев, который объединял в своих рядах самых богатых ремесленников и торгов­цев, получается, что оставался и промежуточный класс, не сводимый к двум указанным. Следует добавить, что к этим элементам промышленной и ком­мерческой групп прилегал весь низший персонал королевской феодальной, а также провинциальной и муниципальной администрации: писцы, судеб­ные секретари — те, кто повсеместно отвечал за меры по исполнению реше­ний; они возвышались над массой крестьян и рабочих культурой, оплатой, но занимали явно низшее положение в сравнении с собственно администра­цией: судьями, прокурорами, начальниками администрации. Данная группа во все времена имела значительное влияние. Именно ее представители по­явятся во время Парижской коммуны в комитетах, формируемых на всей территории; это они будут формировать общественное мнение, так как мо­гут читать газеты; они будут обеспечивать выполнение предписываемых но­вым режимом мер, позволивших заменить режим старый. Добавим, что имен­но в кругах этих маленьких людей, составляющих, тем не менее, благодаря своему числу и роли значительную часть общества, от старого режима к новому перейдет дух и множество традиций, позволивших обеспечить пре­емственность: дух судов, канцелярий, контор. Мы вновь встречаем их в современных обществах под именем мелких чиновников. Это значительное социальное образование. Оно будет все расти — и тому есть причины, — поскольку такой персонал необходим для функционирования коммерции, промышленности и администрации, для выполнения принятых решений. По мере роста органов коммерции, промышленности, администрации этот средний и промежуточный класс должен увеличиваться численно, а также по силе воздействия.

Теперь попробуем дать ему определение. Здесь мы оказываемся в неко­тором затруднении, поскольку он представляет собой группу, границы ко­торой не вполне ясны, группу, состоящую из столь различных элементов, что между ними не сразу можно обнаружить общее. Возьмем определение, данное Франсуа Симианом:

¹ Ashley. Histoire et doctrines economiques du Moyen Age (traduction franaise). T. II. P. 127-

1. Французская эмпирическая социология

"Под средним классом следует понимать устойчивую категорию людей, взятых вместе с семьей, имеющих доходы, а часто и земельное владение сред­него уровня, группу, занимающую промежуточное положение между высшим социальным классом и классом рабочих и служащих. Эта категория скорее от­носится к населению городов, в особенности малых. Данная группа включает высшие слои ремесленников, малых и средних коммерсантов и промышлен­ников, часть представителей либеральных профессий и средних чиновников"¹.

Заметим, что в этом тексте речь вообще не идет о крестьянах. Напротив, Карл Маркс в "Коммунистическом манифесте" включает в средний класс мелких промышленников, мелких коммерсантов, крестьян (правда, в дру­гих произведениях, например, в "Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта" он разделяет крестьян и мелкую буржуазию, как если бы они являли собой независимые социальные категории). В самом деле, есть важное отличие между взятыми в совокупности сельскими и городскими группами, которые про­тивостоят по стилю жизни как две различные цивилизации. Можно было бы изучать сельскую цивилизацию саму по себе и выявлять, какие классовые различия имеются в ней сегодня. Такая задача была бы существенно более трудной, чем в отношении городской среды, поскольку для крестьянского сознания скорее характерно самоощущение крестьянина (по отношению к городским жителям), чем ощущение своего более высокого или низкого социального положения. Это представляется достаточной причиной для рас­смотрения среднего класса лишь в рамках городской цивилизации. После того, как мы это установили, мбжно, сказать, что данное Симианом опреде­ление классов является точным, но носит скорее описательный характер. Симиан определяет классы через противопоставление, утверждая, что сред­ний класс отличается от высшего [класса] и от промышленных рабочих: он определяет их через перечисление, разворачивая перед нами характеристики некоторых групп. Но эти группы очень различны, и непонятно, каким об­разом они оказываются объединенными в рамках одного и того же класса.

Можно ли сказать, что эта разнородная масса обнаруживает общее созна­ние? Если мы возьмем большие категории, между которыми распределяется вся эта совокупность, мы заметим, что между ними существует, быть может, даже больше отличий, чем между ними и высшим либо низшим классом.

Возьмем для начала ремесленников, высших, средних и мелких коммер­сантов. Они, безусловно, относятся к среднему классу. Что их характеризу­ет? В противоположность служащим и чиновникам они являются самостоя­тельно работающими людьми, т.е. по отношению к другим они — независи­мые экономические агенты <...>

Перейдем теперь к обширной и сложной категории служащих. Десяток лет назад в Германии проводились исследования по среднему классу, кото­рый во многих странах, в частности, там, значительно вырос, но в связи с

¹ Simiand F. Cours d'economie politique. 1928-1929. P. 170.

Хрестоматия

экономическими трудностями оказался под угрозой. Социологи сочли необ­ходимым провести точные исследования этих групп, и полученные данные относительно разнообразия занятий в названной группе оказались весьма любопытными. Статистические данные были представлены в виде диаграм­мы, на которой численно большую категорию людей изображал очень высо­кий человек, а маленькую — очень низкий. Мы видим на ней служащего, рассыльного, инженера, продавца, бухгалтера, секретаря, переписчика, машинистку и прочие категории — то есть множество различных профессий. Однако с общеэкономической точки зрения можно сказать, что, в сравне­нии с ремесленниками, они выказывают немалое внешнее сходство и обра­зуют своего рода единство, поскольку не обладают экономической неза­висимостью и являются подчиненными по отношению либо к своим хозяе­вам, либо к организациям и тем самым приближаются к рабочим.

К тому же есть категории служащих (в частности, в магазинах продо­вольственных и непродовольственных товаров), которые вынуждены совер­шать определенное число операций с материей. Имеется ли выраженная раз­ница между помощником мясника и рабочим? Помощник мясника — на­половину рабочий, так как он должен трудиться вручную для обработки материи, которая является если и не вообще неживой, то, во всяком слу­чае, лишенной жизни. С другой стороны, служащие в магазинах, которые вынуждены с утра до вечера класть что-то в пакеты, конечно, являются служащими, но в то же время почти рабочими. Так же обстоит дело и с рассыльным, который доставляет товар: он вынужден перемещаться, рабо­тать мышцами ног, носить пакеты клиентам. Кассиры пропускают через свои руки много денег, считают их, складывают, вынимают золотые монеты и раскладывают в различные ячейки — ведь все это материальные функции.

Теперь давайте поднимемся на верхнюю ступеньку лестницы. Здесь не только инженеры, но и заместители директоров, старшие служащие, наде­ленные определенными полномочиями, и торговые директора, старшие про­давцы в магазинах, торговые агенты, а также высший персонал банков. У них довольно широкая техническая компетентность, и они могли бы легко заменить руководителей предприятия. И действительно, во многих делах они их замещают, осуществляя руководство и технический контроль.

Служащих нижней части лестницы характеризует отсутствие инициати­вы, ответственности — тем самым о'ни отличаются от ремесленников, кото­рые отвечают за свое дело. Но это несправедливо в отношении служащих более высоких категорий, которые иногда обладают большой инициативой в тех пределах, которые предоставляет руководитель. То есть по роду своей деятельности, по требуемым от них качествам, а также по уровню доходов (которые во многих случаях высоки), можно сказать, что эта часть группы служащих очень близко подходит к буржуазии. Здесь нам также проще про­тивопоставить их ремесленникам (хотя они вместе с ними входят в средний класс), чем отличить их от рабочих или буржуазии.

/. Французская эмпирическая социология

Чиновники: в этой категории выделяются высшие, средние и мелкие. Средние и мелкие чиновники относятся к среднему классу. В целом это крупная соци­альная категория, которая значительно выросла с тех пор, как приумножи­лись функции государства, как были созданы многочисленные и развитые службы, отвечающие ранее не существовавшим коллективным потребностям. Кого мы обнаруживаем в категории чиновников (в широком смысле), кроме персонала судов, налоговой администрации? Это почтовые и таможенные слу­жащие, персонал, который отвечает за фиксацию, расчет и сбор прямых на­логов с каждого налогоплательщика, железнодорожные служащие, которые настолько тесно связаны с государством, что их сообщество имеет вид и структуру государственной организации; наконец, учителя.

Итак, существуют многочисленные группы. Они отличаются от ремес­ленников по тем же параметрам, что и служащие. Чиновники лишены ини­циативы и свободы. В гораздо большей степени, нежели служащие в торговле и промышленности, чиновники вынуждены подчиняться достаточно жест­кому регламенту. Итак, незначительной долей инициативы, малой свободой многие категории чиновников в определенной мере походят на те группы рабочих, которым на заводах приходится подчиняться строгой дисциплине. В некоторых случаях такие категории мелких чиновников можно рассматривать как приближающихся к рабочему классу — по роду занятий и по малым дохо­дам. Но есть и чиновники более высокого уровня. Хотя они и могут подчинять­ся частным лицам, в конечном счете они служат обществу и государству.

К трем выделенным в средних классах категориям можно было бы доба­вить категории менее важные, поскольку в свободных профессиях нижней ча­сти лестницы обнаруживаются элементы, позволяющие также относить их к среднему классу. Можно сказать, что к среднему классу относятся и врачи, име­ющие небольшую практику, работники здравоохранения, "офицеры здоровья", как их называли раньше; в юридическом или финансовом мире это мелкие предприниматели, которых на бирже называют "мелкие сошки". В литературной среде также можно встретить множество людей, которые (из-за умеренного характера своей деятельности, из-за того, что ограничиваются распростране­нием идей, моделей и произведений мэтров в массах) занимают низшее поло­жение, но не являются рабочими, а принадлежат к среднему классу.

Как можно определить теперь все эти группы, чтобы усмотреть в них некое единство? Заметим, что все названные категории, относимые к од­ной группе под рубрикой "средний класс", какими бы они ни были, харак­теризуются тем, что их деятельность — прежде всего техническая, предпо­лагающая практическое знание некоторого числа правил, точное, верное их исполнение, но не более того.

Следует предполагать, что хотя общество меняется, правила неизменны и, несмотря на то, что охватывают самые разнообразные стороны, их форма еди­на. Иными словами, правило, как инструмент, применяется по отношению к реальности, которая полагается одновременно неподвижной и единообразной...

Итак, существует целый ряд видов деятельности — очень важных, по­скольку они воспроизводятся во множестве областей социальной жизни и

Хрестоматия

часто повторяются в течение всего дня, — которые основаны на том, что социальные группы, с которыми они имеют дело, представляют собой не совокупности людей, каждый в которой интересен сам по себе, но единицы некой категории, с которыми можно обращаться как с материальными ве­щами. Это и есть техническая точка зрения.

Те, кому приходится — как служащим и мелким чиновникам — зани­маться техническими операциями подобного рода, и даже служащие рангом пониже, ограничиваются их исполнением без особых размышлений и без реальной инициативы, отличаясь от рабочих, которые своей техникой воз­действуют лишь на неподвижную материю, а не на материализованную че­ловеческую. Отсюда следует, что в обществе, которое заинтересовано преж­де всего в социальных и человеческих отношениях, служащие занимают более высокое социальное положение, чем рабочие.

Другими словами, эта материя, или материализованное человечество — объект деятельности чиновников и служащих, которым в виде материи представляются все люди. Тем не менее эта материя является человеческой. Она отличается от материи материальной, если только можно воспользо­ваться этим плеоназмом, в том смысле, что служащие или чиновники, в отличие от рабочих, не имеют дела с неподвижной материей. Речь идет о людях и группах, которые имеют материальные черты, отдельные качества, над которыми можно производить операции, напоминающие те, что произ­водятся над материей. Но все же есть и различия <...>

Вот каково общее определение средних классов. Имеются особые причи­ны существования среднего класса, так как помимо чистой инертной мате­рии и людей, наделенных личностными и человеческими качествами, суще­ствует промежуточная зона или область, в которой люди, а еще более груп­пы, предстают отчасти в механической и материальной форме. Поскольку существуют виды деятельности, приложимые к этому материальному аспек­ту человечества, они естественным образом занимают промежуточное поло­жение между классами буржуазии и рабочих. Этим же объясняется то обстоя­тельство, что этот класс порой склонен полагать, будто социальная ситуация сближает его с группой рабочих, а порой, наоборот, делает усилие, чтобы отличаться от нее, укрепить связи, соединяющие его с буржуазией.

Так объясняется то, что средние классы не обладают инициативной ро­лью в эволюции, хотя проявляют замечательную способность к сопротивле­нию и выживанию во время и впоследствии многих кризисов и экономических преобразований, которые являются для них тяжелым испытанием. Эти классы не доминирующие, но доминируемые, направляемые значительными эконо­мическими изменениями. Согласно замечанию Токвиля, дух среднего класса "в соединении с духом народа или аристократии [теперь мы говорим "буржу­азии"!¹ может творить чудеса, но сам по себе он никогда не даст ничего, кроме правления [или цивилизации] без доблести и размаха".

¹ Текст из цитат, заключенный в квадратные скобки, принадлежит Хальбваксу. — Пер

1. Французская эмпирическая социология

А. Турен

Эволюция труда рабочих на заводах "Рено"