XIII. Основной геологический принцип Гете

Гете часто находил там, где он вообще не надеялся ничего найти. Среди прочих вещей это видно также при обсуждении геологических исследований поэта. И здесь более чем где-либо было необходимо, чтобы все, что Гете написал о частностях, проявилось в свете величественной интенции, из которой он исходил. Здесь следовало бы обсудить прежде всего его собственные максимы: «В произведениях человека, так же, как в произведениях природы, преимущественно заслуживают внимания замыслы». «Дух, из которого мы действуем, — это высшее». Не то, чего он достиг, а как он к этому стремился, является для нас основным. Здесь дело заключается не в научных результатах, а во внесенном им методе. Первое зависит от научных средств времени и может быть повторено, второе исходит от великой духовной предрасположенности Гете и сохраняет свое значение даже если будут усовершенствованы все научные инструменты и расширится опыт.

К геологии Гете был приведен благодаря своим занятиям горными разработками Ильменау, к которым он был призван по службе. Когда Карл Август пришел к правлению, то со всей серьезностью занялся этими горными разработками, которые долгое время были запущены. Гете в этом деле стоял на стороне Карла Августа. Он энергично взялся за это дело. Он часто наведывался в Ильменау. Он сам хотел знать точно состояние дел. В мае 1776 года он побывал там впервые и затем часто туда приезжал.

Наряду с практическими заботами, он преследовал также научный интерес, он хотел познакомиться с законами тех явлений, которые он был в состоянии там наблюдать. Обширное воззрение на природу, вырабатывающееся в его душе со все большей ясностью, побудило его в своем духе объяснить то, что представлялось его глазам.

Здесь вступает в силу глубоко лежащее в натуре Гете свойство. У него были совсем другие потребности, чем у остальных исследователей. Если у последних главным предметом познания было отдельное, если они постольку имели интерес к идеальному зданию, к системе в целом, поскольку это могло им помочь в наблюдении отдельного, для Гете отдельное было лишь промежуточным пунктом к общему пониманию существующего. Мы читаем в его статье «Природа»: «Она живет в младенце и в матери, где же она?» То же стремление к познанию не только непосредственно существующего, но и его глубочайших основ, находим мы также в «Фаусте» («Наблюдай все действующие силы и семена»). Все, что он наблюдал на поверхности и в недрах земли, было для него средством, чтобы проникнуть в загадку образования мира. То, что он 28 декабря 1789 года писал герцогине Луизе «Природные творения действуют всегда как свежеизреченное слово Бога», одушевляло все его исследования, и чувственно-воспринятое было для него лишь буквами, с помощью которых он надеялся прочесть слово творения. В этом смысле он пишет 22 августа 1784 года госпоже фон Штейн: «Великие и прекрасные письмена всегда могут быть прочитаны, и лишь тогда они не поддаются расшифровке, когда человек хочет перенести на бесконечное существо свои мелочные представления и свою ограниченность. Ту же тенденцию мы находим в «Вильгельме Мейстере»: «Разве ты имеешь что-либо против, если я эти трещины и обрывы буду рассматривать как буквы. Пытаясь их расшифровать, образовать в слова и прочесть?»

Так с конца семидесятых годов мы видим поэта стремящимся расшифровать эти письмена. Его стремления направлены на то, чтобы выработать такое воззрение, которое позволило бы ему то, что он наблюдал в разрозненном виде, увидеть во внутренней необходимой связи. Его методы были «развивающие, развертывающие, но не собирательные, упорядочивающие». Для него было недостаточно наблюдать там гранит, здесь порфир и т. д., и просто сопоставлять их по внешним признакам, но он стремился к закону, лежащему в основе всякого горного образования, и он должен был только подготовить себя в духе, чтобы понять, как возник гранит и как — порфир. Он возвращался от различий к общему. 12 июня 1784 года он пишет госпоже фон Штейн: «Простая нить, натянутая мной, прекрасно ведет меня через все эти подземные лабиринты, и в самом этом переплетении дает мне возможность обзора». Он ищет общий принцип, который в зависимости от обстоятельств, при которых он проявляется, производит то тот, то этот вид горной породы. Ничего в опытных данных нет для него надежного, на чем он мог бы остановиться. Таковым является только принцип, который лежит в основе всего. Поэтому он всегда стремится найти переходы от камня к камню. Ведь из этих переходов легче узнать замысел, тенденцию становления, чем из особым образом сформированного продукта, в котором природа лишь односторонним образом раскрывает свое существо и даже «своей спецификацией часто заводит в тупик».

Было бы заблуждением надеяться низложить методы Гете, указав на то, что сегодняшней геологии неизвестны такие переходы одного камня в другой. Гете ведь никогда не утверждал, что гранит действительно переходит в нечто иное. То, чем является гранит, это готовый законченный продукт, и больше он не имеет в себе внутренних движущих сил стать сам по себе чем-то иным. Но того, что искал Гете, чего не хватает и сегодняшней геологии, это идея, принцип, который конституирует и гранит, прежде чем он стал гранитом, и эта идея суть та же самая, которая лежит в основе всех прочих образований. Итак, если Гете говорит о переходе одного минерала в другой, то он имеет в виду не фактическое превращение, но развитие объективной идеи, которая формируется в отдельные образования: утверждается одна форма — и появляется гранит, затем является другая возможность — и появляется сланец. Не некое пустое учение о метаморфозе, но конкретный идеализм является воззрением Гете в этой области. Свое полное значение, со всем заложенным в нем, этот горнообразующий принцип может выявить лишь в отношении всего тела Земли. Поэтому история образования Земли является для Гете главным вопросом, и все частности приводятся в отношение к нему. Его интересует вопрос, какое место занимает определенная порода в целом /организме/ Земли. Отдельное интересует его не более как часть целого. Ему представляется правильной лишь та геологическая система, которая отражает события, происшедшие на Земле которая в состоянии объяснить, почему на этом месте Земли образовалось одно, а на том — другое. Происхождение играет для него решающую роль. Он порицает учение Вернера, которое он в остальном высоко ценил, что оно упорядочивает минералы не по их происхождению, дающему представление об их становлении, а скорее по случайным внешним признакам. Совершенную систему создаем не исследователь, ее создает сама природа.

Следует отметить, что Гете во всей природе видел единое великое царство, видел гармонию. Он утверждает, что все природные вещи одушевлены одной тенденцией. Поэтому то, что встречается у одного вида, представляется ему обусловленным одинаковой закономерностью. Он не мог допустить и мысли, что в геологических явлениях, которые суть ничто иное, как неорганические сущности, действуют другие производящие силы, чем в остальной неорганической природе. Распространение законов действия неорганической природы на геологию — это первое деяние Гете в геологии. Этот принцип был тем самым, который вел его при объяснении Богемских гор, при объяснении явлений, наблюдаемых в Серапис-Тампле. Тем самым он стремился внести принципы в /представления о/ мертвой земной коре, так, чтобы она представлялась образовавшейся по тем законам, которые мы видим всегда действующими в физических явлениях. Геологические теории /Джеймса/ Хуттона, Элие де Бомонта вызывали в нем внутренний протест. Что он мог поделать с объяснениями, которые разрушают всякий природный порядок? Это же банально, когда мы слышим часто повторяемую фразу, что гетевская спокойная природа, противоречит теории подъема и опускания. Нет, эта теория противоречила его чувству единого мировоззрения. Он не мог ее приложить к природному. И этому чувству он обязан тем, что довольно рано (уже с 1792 г.) он пришел к воззрению, к которому специалисты в геологии пришли лишь спустя десятилетия: что окаменевшие остатки животных и растений находятся в необходимой связи с горной породой, в которой они находятся. Вольтер говорил о них еще как об игре природы, поскольку он не имел никакого представления о последовательности природной закономерности. Гете лишь тогда считал какую-либо вещь понятной, когда он находил простую естественную связь этой вещи с окружающей средой. Это тот же принцип, который привел Гете к плодотворной идее о ледниковом периоде (см. "Геологические проблемы и попытки их разрешения", Natw. Шредингера …, т. 2, стр. 308)

Он искал простое естественное объяснение происходящему на обширных поверхностях отдаленных гранитных массивов. Объяснение, что при ледниковом подъеме далеко на континенте лежащие горы были туда сдвинуты, он должен был отклонить, поскольку оно выводит природный факт не из постоянных действующих природных законов, а вследствие пренебрежения ими. Он принял, что на территории Северной Германии некогда была температура значительно ниже точки замерзания воды, что значительная поверхность была покрыта ледником, и что эти огромные гранитные блоки остались лежать после того, как растаял ледник. Тем самым было получено объяснение, опирающееся на известные, понятные нам законы. В этом признании общей природной закономерности и следует искать значение Гете для геологии. Как он объяснил Каммерберга, было ли справедливо его мнение относительно карлсбадского источника, это не имеет значения. «Здесь речь идет не об определенном мнении, а о примененном методе, который каждый может использовать, как инструмент, на свой лад» (из письма Гете к Гегелю от 7 октября 1820 г. [WA 33, 294]).