Учёба и творчество

Учёба и творчество. В 1939 году Андрей поступил в московскую школу, но война снова привела его в места раннего детства.

Мать увезла Андрея и его младшую сестру в эвакуацию на Волгу, к родным. Все впечатления детства – уход отца, трудности быта и сложности бытия, эвакуация, школа – так или иначе отразились потом в «Зеркале». В 1943 году семья вернулась в Москву а Андрей – в свою старую школу. Он учился в классе ещё с одним Андреем, которому суждено будет прославить это имя Вознесенским. Школьный аттестат Андрея Тарковского, хранящийся в архиве Всесоюзного государственного института кинематографии, не обнаруживает следов прилежания или увлечения ни по одной из дисциплин.

Он обнаруживает полное отсутствие способностей и интереса к математическим и физическим наукам и сносные знания в гуманитарных. Воспитание Андрея было традиционно художественное. Семи лет его отдали в районную музыкальную школу, а в седьмом классе он поступил в художественную школу имени 1905 года, где занимался рисованием. Всё это так или иначе пошло в копилку будущего режиссёра, хотя бы в том смысле, что его дипломный фильм «Каток и скрипка» реализовал воспоминания о музыкальной школе.

Но, надо думать, это способствовало пробуждению и осознанию художественных интересов вообще. Однако в 1951 году Тарковский поступил в Институт востоковедения, и – кто знает – может быть, окончил бы его благополучно, и путь его в режиссуру оказался бы гораздо более кружным, если бы не сотрясение мозга, полученное на занятиях по физкультуре. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. «Во время обучения я часто думал о том, что несколько поспешно сделал выбор профессии простодушно пишет Андрей в своей автобиографии, поданной во ВГИК я недостаточно знал ещё жизнь». Поэтому он не стал догонять свой курс, от которого изрядно отстал, а в мае 1953 года зачислился коллектором (иначе говоря, рабочим) в научно-исследовательскую экспедицию института Нигризолото в далёкий дальневосточный Туруханский край. Там он проработал почти год на дикой реке Курейке, прошёл пешком сотни километров по тайге и сделал целый альбом зарисовок, который сдан был в архив Нигризолота. «Всё это укрепило меня в решении стать кинорежиссёром» напишет он неожиданно в той же автобиографии.

Неожиданно, потому что как раз экзотический год жизни – впечатления тайги, экспедиции, романтики, столь дорогой юношескому сердцу – прямого отражения в его режиссерском творчестве не нашёл. Так почти не нашли места в художественном творчестве Чехова далёкие путешествия на Сахалин и Цейлон.

Духовный багаж был накоплен Андреем Тарковским во дни его нелёгкого детства и впоследствии был мало подвержен внешним впечатлениям.

По возвращении из экспедиции в 1954 году он подал заявление во ВГИК и был принят, хорошо пройдя «специспытания». Надо учесть переходность момента, когда Андрей Тарковский вступил на путь кино. В искусстве различимы были признаки обновления. Ещё недавно факультет кинорежиссуры даже гению не обещал бы никаких возможностей просто потому, что годовая продукция кино была слишком мала и фильмов хватало разве что мастистым режиссёрам. В 1953 году было принято решение об увеличении производства фильмов.

В 1954 году, когда Тарковский подал заявление во ВГИК, кинопродукция достигла количества в 45 фильмов, которое тогда казалось очень большим. В 1955 году их стало уже 66. Тогда же Михаил Ильич Ромм – мастер, у которого Тарковскому предстояло учиться обмолвился: «Делать мало картин оказалось ничуть не легче, чем делать много. Идея сосредоточенного внимания на единичных произведениях оказалась утопией». Но кроме быстрого количественного роста фильмов – а значит, и возможностей – существенную роль в становлении Тарковского сыграло то обстоятельство, что незадолго до него в институт пришло военное поколение. Оно-то и создало феномен «школы ВГИК». Люди ещё молодые, но уже воевавшие, обладавшие опытом жизни и осознанным стремлением выплеснуть его в искусстве, они пришли в поэзию (раньше всего) и – шире – в литературу, в театр и в кино. Они пока ещё учились - на старших курсах всевозможных художественных институтов; уже печатались; но их звёздный час был впереди.

Именно им предстояло на рубеже 50х-60х гг. обновить темы и средства выразительности, круг жизненных наблюдений искусства и представление о герое. Начало этого общего процесса относилось уже к тому времени, когда Андрей Тарковский ещё посещал лекции и семинары и работал в мастерской М. Ромма. Будущая личность – пусть не сложившаяся ещё – там и сям даёт о себе знать.

Надо ли удивляться, что наибольшее – влияние на него оказали в ВГИКе Бунюэль и Бергман.

Не потому, что в это время они входили в моду, а оттого, что материал был уже приуготован в душе начинающего художника. Позже к весьма узкому списку признаваемых Андреем Тарковским современных иностранных режиссёров прибавились Куросава и Феллини. Теоретический его идеал ближе всего воплотил Брессон, от которого, однако, в собственной практике он весьма далёк. Во ВГИКе Тарковскому повезло ещё дважды.

Его мастерской руководил М. Ромм, и он нашёл «соавтора» в лице А. Кончаловского. Работа вдвоём в то время была отчасти вынужденной, потому что картин на всех просто не хватало. Большинство этих временных союзов распалось; иные – как Алов и Наумов – стали одним режиссёром, если можно так сказать. Но в лице Кончаловского Тарковский нашёл именно соавтора и единомышленника, а не сорежиссёра. Как режиссёры они окажутся впоследствии не только очень разными, но и противоположными. Роднить их будет лишь высокий профессионализм.

И с самого начала обоим будет присущ очень высокий уровень самосознания – ведь они войдут в кино на плечах военного поколения, которое на ходу, на собственной шкуре изучало и осмысливало уроки истории и осознавало свои задачи и возможности. Поколению шестидесятых это достанется как уже освоенная территория. Им будет легче идти и дальше вглубь завоёванной территории кино. И, наконец, М. Ромм. Почти нет сегодня крупного режиссёра, который не был бы его учеником.

В известной мере его опыт как раз был тем, отчего ученики отталкивались: это был насквозь жанровый, повествовательный зрительский кинематограф тридцатых годов в самом чистом его виде. Но Ромм был и самым живым, подвижным из кинематографистов старшего поколения. Он учил тому, что умел (а он был профессионалом в полном смысле), но, кажется, единственный – готов был учиться у своих учеников. Он давал им взаймы деньги, вытаскивал из неприятностей, протежировал им на киностудиях, защищал их работы, не похожие и даже опровергающие его собственные.

К ученикам своим он был заботлив и самоотвержен, как «наседка». Они не всегда отвечали тем же на его бескорыстные заботы. Но теми новыми качествами, которые он обнаружил в поздних своих фильмах - «Девять дней одного года» и «Обыкновенный фашизм» он был обязан отчасти своим отношениям с молодёжью. Если от практики Ромма Тарковский и отталкивался, то в его лице он имел прекрасного учителя и заботливую «повитуху». В 1960 году он ВГИК с отличием и получил диплом.