Ренессансное мировоззрение, не отказываясь от религии, сделало свой особый акцент нанезависимости и самоценности личности. Оба мотива получили в нем мощное развитие и утверждение, что с тех самых пор вылилось во всестороннее захватывающее любование совершенством человека и отказ от жесткой регламентации его быта церковными нормами.
Обычно считается, что протестантизм создал капитализм. Наиболее известный автор, писавший на эти темы, Макс Вебер, посвятил немалую часть своих знаменитых трудов доказательству того, что исключительно протестантской этике свойственно отношение к труду как к призванию: человек существует ради дела, а не наоборот. Для исповедующего протестантизм такая система взглядов неудивительна, ибо последователям любой религии и конфессии генетически присуща убежденность, что только их убеждения являются по-настоящему истинными, а прочие — ложными.
Однако подлинно объективный анализ не может строиться на безоговорочном принятии раз и навсегда только одной точки зрения. В случае же с модными рассуждениями о «протестантской этике труда», к сожалению, именно так и происходит. А исторически картина была прямо противоположной: активно отвоевывающая себе место под солнцем буржуазия — носительница духа капитализма — выдвинула на рубеже XV—XVI вв. протестантство в качестве идеологического обоснования уже давно практиковавшихся ею к тому времени своих прагматических подходов к ведению дел.
Как было показано выше, общехристианскими являются большинство постулатов протестантизма, например таких, как: непостижимость Бога как высшей истины; личная ответственность за свою судьбу и вытекающая отсюда инициатива позитивных действий для ее улучшения и индивидуального развития; императив раскаяния за свою врожденную греховность; борьба со злом в себе самом; неустанная работа над индивидуальным спасением; приоритет каждодневного личного молитвенного общения с Богом; необходимость усердного служения на благо обществу.
То же следует сказать и об этике труда. Система ее категорий едина у всех христиан, ибо определена ветхозаветной вестью. Ведь Бог, согласно Писанию, сотворив все одушевленные и неодушевленные объекты, поручил человеку дать им имена. В восточной же традиции наречение имени — это исключительная прерогатива властителя, независимого суверена на своей территории.
Для нашей цели здесь важно обратить внимание на несколько моментов. Во-первых, еще раз подтверждается Богодухновенная природа человека, ибо Восток впервые сформулировал идею Божественного происхождения царской власти. Во-вторых, Господь как единственный полновластный сюзерен всего сущего передает человеку важнейшую часть своих функций, чем еще раз подчеркивается его Богоподобие. В-третьих, тем самым обязанность трудиться (ибо наречение имени — труд) становит-
ся условием самого этого подобия, а заодно постулируется, что Пренебрегающий трудом, утрачивая данное качество, перестает на этом основании быть и человеком. Наконец, в-четвертых, поручая человеку первую работу, Всевышний приглашает его к сотворчеству с ним; таким образом, труд не просто поднимает человека на уровень Бога, но от индивида требуется относиться к работе созидательно, как сам Творец.
Ясно, что в таком понимании сущности деятельности, свойственном всем течениям в христианстве, нет места для ее отождествления с наказанием (напомню, что Господь покарал перволюдей за Грехопадение тем, что лишил их бессмертия, и неблагодарным трудом, а вовсе не обязанностью трудиться, ибо Адам возделывал Сад еще в Эдеме). Подобные мотивы появляются на некоторое время после принятия новой веры язычниками. В античной традиции труд — страдание, в германской — проклятье (в отличие от ратной работы).
Настроения, свойственные идолопоклонникам и усиленные ожиданиями Конца Света, просуществовали до тех пор, пока не были преодолены милленаристские настроения, а потом были изжиты и в западном, и в восточном христианстве. Русские купцы и промышленники XIX—XX вв., православные болгары и сербы, восточные христиане армяно-григорианского толка, британцы англиканского вероисповедания и т.д. не менее трудолюбивы и бережливы, чем протестанты. Точно так же предпринимательство, стремление к прибыли сопровождает человека везде, где есть обособленное от общины имущество, чем бы оно ни измерялось.
В действительности особенность протестантизма заключена в другом. Основатели двух старейших его направлений Лютер и Кальвин принципиально отказались от идеи искупительных пожертвований и обязательного посредника между Богом и верующим в лице церковной Иерархии, сделав основной упор на мысль о том, что каждый христианин может спастись не приношениями и повиновением священнослужителям, а Исключительно глубоко искренней верой в искупительную жертву Иисуса Христа.
Доверяй не авторитетам, а собственному разуму, укрепленному личной верой; проверяй рациональную логику Библией, а при мх несовпадении отбрасывай выводы, сделанные на основе первой вопреки Священным текстам; Библия истинна; ее поверхностный смысл не соответствует глубинному, внутреннему — вот их новаторский посыл.
Пастырство здесь трактуется как служба, на которую уполномочила община. Каждый может быть избран для этого при наличии определенной квалификации в знании и толковании Священного Писания. Только данное обстоятельство, а не сверхъестественная миссия посредничества, единственно отличает пастыря от прихожан.
Именно отсюда, а не из «этики труда», вытекают несколько фундаментальных последствий, сделавших протестантов на определенном этапе лидерами прогресса. С одной стороны, они поставили человека в полную зависимость от воли всемогущего Творца: «Не я, но Бог во мне». Но, с другой стороны, они тем же самым уравняли всех людей, лишили идею неравенства религиозного оправдания. Итак, личная свобода в единении с Богом и равноправие. Отсюда уже недалеко до важнейшего тезиса о приоритете равенства стартовых условий.
Таким образом, протестантизм сообщил сакральную санкцию выработанным еще эллинами конкуренции, духу состязательности, вызревшим и принятым в буржуазной среде задолго до его возникновения и, яем более, распространения, чем придал соревнованию в предприимчивости и обогащении новый мощный импульс. Плюс к этому укрепил солидарность действий верных.
Наконец, Бог протестанта стал, в силу такой расстановки акцентов, его внутренней опорой, поддержкой его начинаний как частного лица, иначе говоря, частной инициативы. Понятно, что в подобной парадигме крепость веры и упорство в стремлении обрести спасение лучше всего проявляются в ежедневном добросовестном труде. Прилежание здесь не самодовлеет, как мнится поверхностному наблюдателю, но есть лишь внешнее проявление более глубоких и важных представлений и мотиваций.