ВВЕДЕНИЕ В КУЛЬТУРНУЮ АНТРОПОЛОГИЮ

Шелов-Коведяев, Φ. В. Введение в культурную антропологию [Текст]: учеб, пособие для вузов / Ф. В. Шелов-Коведяев; Гос. ун-т — Высшая школа экономики. — М,: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005. — 373, [11] _с. — Библиогр.:с. 372—373.

 

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ

Ф.В.Шелов-Коведяев

ВВЕДЕНИЕ В КУЛЬТУРНУЮ АНТРОПОЛОГИЮ

Учебное пособие

Издательский дом ГУ ВШЭ

Москва 2005

УДК 008(075) ББК 71.05 Ш44

Подготовлено при содействии НФПК — Национального фонда подготовки кадров в рамках программы «Совершенствование преподавания социально-экономических дисциплин в вузах» Инновационного проекта развития образования

Рекомендовано редакционно-издательским советом Государственного университета — Высшей школы экономики

Рецензенты:

доктор философских наук А.Г. Ионин; кандидат исторических наук М.Я. Членов

ISBN 5-7598-0151-1

© Шелов-Коведяев Ф.В., 2005

© Оформление. Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА .............................9

ВВЕДЕНИЕ...............................................11

Краткий обзор книги ......................................11

Ограничения в подаче материала............................12

Почему не культурология?...............................................16

Против вульгарных интерпретаций..........................19

О России со здоровой любовью.............................21

Не надо создавать и тиражировать мифы ....................23

Объект культуры..........................................25

Термин «культура» ........................................30

Изучение культуры как спектр профессий ..................32

Типичные ошибки .........................................35

Кому и зачем нужно знание культуры

и ее закономерностей......................................37

Связь культурных традиций и стереотипов с процессами

в современном обществе ...................................40

Актуальность толерантности и диалога.....................42

ГЛАВА 1. Понятие и определение культуры...............................................45

Сущность культуры.......................................45

Содержание культуры..................................... 48

Явления культуры; культурные объекты ...............................................71

Фундаментализм в культуре ...............................................73

Существование и действительность культуры ................

Понятие символа; символ в культуре...............................................82

Системность культуры; система понятий

(модель) культуры...............................................86

Общество, культура, человек...............................................89

Этнос, язык, культура...............................................91

ГЛАВА 2. Основные школы и концепции изучения культуры...................................97

Многообразие и многозначность подходов

в исследовании культуры...................................97

Суждения древних и христианских мыслителей...............99

Взгляды эпох Возрождения и Просвещения.................105

Позиции философов Нового времени ......................111

Подходы русской философии дооктябрьского

и зарубежного периодов ..................................117

Теория «локальных цивилизаций» и их столкновения:

от Н. Данилевского до А. Тойнби и Э. Хантингтона ..........122

Культура и бессознательное: 3. Фрейд и К.Г. Юнг ...........125

Структурализм...........................................127

Антропологическое направление...........................128

Концепция игровой культуры...................................131

Теоретики элитной культуры..............................133

ГЛАВА 3. Возникновение культуры и религии................137

Основные периоды и тенденции в эволюции культуры........137

Культура первобытности..................................141

Особенности архаичной культуры .........................145

Культура и миф ..........................................149

Миф в первобытной культуре..............................155

Тотемизм и магизм .......................................157

Анимизм ...................................162

Фетишизм, идолопоклонство, ритуализм, табу ..............167

ГЛАВА 4. Религия, культура и мораль .......................172

Философия религии ......................................172

Философия морали.......................................175

Философия культуры.....................................177

Философия искусства...................................178

Философия истории ......................................179

Политические категории в культуре; философия политики...................................181 Конфликт культур и его влияние на ход истории.............183

ГЛАВА 5. Типология культуры .............................189

Цивилизационные модели; культура и цивилизация..........189

Культура «человек; культура и деятельность ...............192

Природа и культура ......................................193

Философия права ........................................199

Философия экономики....................................204

ГЛАВА 6. Древневосточный тип культуры ...................206

Исторический контур.....................................206

Восточная специфика.....................................208

Религиозно-философские системы Междуречья.

Переднего Востока и Египта...............................210

Материальная и художественная культура..................215

Рождение науки..........................................216

Ex Oriente Lux — «Свет с Востока» ........................218

ГЛАВА 7. Античный тип культуры ..........................219

Полис; гражданские доблести .............................219

Древнеримская специфика ........................................224

Агон и «греческое чудо» ..................................227

Об одном парадоксе......................................231

Античная культура в европейском наследии.................232

Эллин и варвар, Запад и Восток. Европа и Азия..............235

Античная философия; Аристотель и Платон................237

Формирование основ современной науки ...................239

Греко-римская метафизика и христианство .................241

ГЛАВА 8. Конфуцианско-даосистский тип культуры..........243

О китайской специфике........................................243

Социальный характер картины мира........................244

Образ Неба и концепция Поднебесной Империи.............247

Этика служения и иерархия социальных связей............. 248

Традиционная система ценностей..........................249

Культ предков ...........................................251

«Семейная» модель общества и государства.................252

Китайцы и варвары; характер знания и восприятия мира......253

Этика труда» отношений и успеха........................................255

Исследование материального в системе культуры........................................256

Особенности религиозности и науки,

цивилизационные параллели........................................257

Конфуцианско-даосистекая модель в Азии;

культура Японии ..........................................258

ЛАВА 9. Индо-буддистский тип культуры ..................260

Система ценностей ..........................................260

Традиционная мудрость...................................261

Общественная функция кастовой структуры................262

Мировоззренческие и социальные основы брахманизма,

буддизма и индуизма.....................................263

Нормативный универсализм...............................266

Роль и вклад науки в мировой фонд знаний..................268

Место предприимчивости в ценностном ряду культуры;

соотношение человека и окружающей среды................269

Экспансия и модификации буддистской модели .............270

ГЛАВА 10. Культуры авраамического круга. Ветхий Завет.....271

Общие постулаты трех религий............................271

Сепаратный параллелизм иудаизма и христианства,

иудаизма и ислама........................................277

История иудеев до разделения царств ......................278

Значение религии в истории еврейского народа ..........................................281

Социальная стратификация ...............................285

Религиозные заимствования ..........................................287

Рационализм и мистицизм.................................288

Представления об учености и словесности; науки,

искусства и ремесла ......................................291

Практическая философия.................................292

Обряды и запреты; семейные отношения....................293

Закон и талмудическое право..............................295

ГЛАВА 11. Культура ислама................................296

Картина мира ............................................296

Отношение к иным религиям и их практикам................298

Последовательный монотеизм и предопределенность ..........................................299

Теократическая модель социума; структура

общественных отношений.................................300

Вероучение ислама.......................................302

Система мусульманских ценностей ..........................................303

Мораль, право и предпринимательство...............................305

Ислам и политика...............................306

Модернизм и секуляризация............................... 308

Арабская философия; вклад исламских стран

в развитие мировой культуры.............................. 309

ГЛАВА 12. Христианский тип культуры........................311

Предпосылки и предтечи христианства .....................311

Христианская картина мира ...............................313

Ценностные ориентации............................... 314

Догматика и этика........................................316

Правовая модель.........................................317

Схоластика и мистика.....................................318

Религия и наука..........................................318

Средневековье; Византия и Запад.......................... 319

Специфика Возрождения; тенденции Реформации ..........321

Перипетии Нового и новейшего времени....................325

Художественная практика христианства.................... 325

Этика и прагматика.......................................326

Исторические корни глобализации.........................327

Родство глобализма и антиглобализма...............................328

ГЛАВА 13. Русская культура...............................329

Условия формирования...............................329

Исторический очерк...............................330

Происхождение славян...............................334

Характеристики русской культуры...............................335

Наследие Византии и его значение...............................338

Особенности русского православия...............................339

Система ценностей...............................339

О текущих задачах...............................344

Русское искусство...............................347

Русская философия...............................348

ГЛАВА 14. Важнейшие политические доктрины...............................352

Ближний Восток .........................................352

Индия и Китай ...........................................353

Античность...............................354

Средневековье ........................................... 358

Эпоха Возрождения ......................................360

Новое время .............................................361

Век Просвещения.........................................364

Девятнадцатый век.......................................368

Новейший период ........................................371

ЛИТЕРАТУРА..........................................372

Моим родителям

Предисловие автора

Написать учебное пособие оказалось неожиданно трудно. Опыта четырех прежде изданных и пяти подготовленных к печати книг было недостаточно. Тому есть своя причина.

С одной стороны, в данном случае надо было излагать и какие-то всем известные, а оттого лично автору не слишком интересные, вопросы, находя им самостоятельную форму. С другой — уходя от банальностей, «монтировать» их с действительно самым важным и принципиальным с позиций настоящего дня. Сочетание компоновки с собственным видением многих проблем и критикой неверных стереотипов явилось не простым делом. Отсюда две особенности предлагаемой книги.

Во-первых, читателю не следует ожидать систематической подачи материала во всех его нюансах. Для этого есть масса руководств по отдельным интерпретируемым нами культурным феноменам, предназначенных учащимся исторических факультетов университетов, повторять которые не имело смысла. А вот изучить их тому, кого затронут поднятые нами сюжеты, вовсе не грех. К тому же мы выбрали лишь то из по-настоящему предпочтительного, чему обычно, как нам кажется, уделяется недостаточно внимания. В итоге получился выстроенный под поставленную задачу подбор взаимосвязанных очерков на избранную тему.

Нас могут упрекнуть в чересчур нарочитом акцентировании единства восточных и западных мотивов, особенно в Европе. Однако их якобы противоположность так долго и столь упорно

мифологизировалась, что мы сочли возможным себе это позволить.

Во-вторых, мы анализировали факты преимущественно применительно к нынешней ситуации. Поэтому, например, замечания о России не исчерпываются главой о русской культуре. Чтобы охватить ее достаточно полно, надо прочитать и введение, и главы 1—3, 5 и 7, и разделы об авраамической традиции, Ветхом Завете и христианстве. То же относится к иудаизму и исламу. Собрать главное в одном разделе нам более или менее удалось в главах об индо-буддийской и конфуцианско-даосистской моделях.

В этом нет злокозненного стремления заставить кого-либо проштудировать всю книгу. Просто организация текста ad hoc — методом построения ассоциативного ряда, по мере возникновения конкретных постановок — по нашему мнению, выглядит более убедительной.

ВВЕДЕНИЕ

Краткий обзор книги. Ограничения в подаче материала. Почему не культурология? Против вульгарных интерпретаций. О России со здоровой любовью. Не надо создавать итиражировать мифы. Объект культуры. Термин «культура». Изучение культуры как спектр профессий. Типичные ошибки. Кому и зачем нужно знанщ культуры и ее закономерностей. Связь культурных традиций и стереотипов с процессами в современном обществе. Актуальность толерантности и диалога

Краткий обзор книги

Во вступительной части, предваряющей разделы, посвященные специальному описанию отдельных цивилизационных моделей, рассматриваются предмет и… Основы теоретического аппарата даются для общего представления о том, что… дуется. Здесь представлены понятия и определения культуры, излагаются вопросы ее происхождения и истоков, раскрываются…

Почему не культурология?

Материал, собранный в этой книге, не стоит путатьс модной сейчас во многих русских вузах культурологией.Мы настаиваем на этом по трем обстоятельствам.

Во-первых, настоящая русская культурология, обязанная своим появлением нашему соотечественнику АЛ. Гуревичу и его ученикам, изначально занималась исключительно изучением конкретных культурных форм (эпоса, мировоззренческих категорий человека западного Средневековья, и т.д.). По сути, она представляла собой один из разделов культурной антропологии. Как известно, последняя, вместе с генетикой и кибернетикой, пала жертвой осужденной некогда официозной идеологией триады «прислужниц капитализма». Вместо антропологии в СССР развивалась даже не этнология как изучение народов (греческое слово «λόγος», звучащее во второй части названия дисциплины, обозначает, помимо прочего, не дескриптивное, а организованное знание), а сугубо прикладная, описательная наука — этнография.

Чтобы избежать в буквальном смысле гибельных подозрений в «буржуазности» и сохранить себя, не бросая открытый вызов ортодоксальному марксизму, группа ученых, задыхавшихся от затхлости исторического материализма, и «обезопасила» в 1960-е — начале 1970-х гг. свой внеклассовый подход названием «культурология», ограничившись якобы исследованием сугубо источников, описывающих явления культуры.

Здесь следует оговориться. Теперь только ленивый не ругает марксизм. При этом чаще всего забывают, что дело не в творчестве самого К. Маркса, а в догматизме «коммунистов», зациклившихся на постулатах первого тома «Капитала» тогда, как сам автор уже радикально пересмотрел свои выводы. Как серьезный для того времени экономист, Маркс во второй половине своей жизни заметил, что капитализм отошел от критикуемой им безудержной эксплуатации трудовых ресурсов и все более разви-

вает то социальное партнерство, которое ныне стало уже банальностью.

Трагедия Маркса заключалась в том, что он не успел систематически изложить свои новые взгляды. Третий том «Капитала», который он этому посвятил, остался в набросках и фрагментах, что оказалось на руку большевикам, объявившим себя «коммунистами» и в угоду своим властным амбициям ввергшим мир в череду жестоких социальных потрясений. Ведь знаменитая Марксова экономическая теория характеризует капитализм только стадии первоначального накопления капитала, т.е. годится для описания Российской Федерации 1990-х гг., но не России начала XX в.

А вот с историческим сознанием, как ясно из сказанного, у Маркса были проблемы. Высокомерно полагая себя (как и большинство экономистов) свободным от необходимости следить за новыми открытиями в гуманитарной сфере и считая, что в истории все давно известно и не развивается, он опирался при создании исторического материализма на труды Э. Гиббона и Г. Ноббе, бывшие уже в его время позавчерашним днем науки. Результатом стало фатальное несоответствие «пятичленки» — первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и коммунистическая формации — реальному развитию человеческого общества.

Достаточно сказать, что современники Маркса Б. Низе, Р. Нибур, Т. Моммзен, К.Ю. Белох, Ф. Бузольт, Э. Майер, У. Вилькен, глубоко изучив надписи и другие письменные источники, пришли к фундаментальному выводу, гласившему, что шкала свободы и зависимости и отношения собственности внутри нее, например, в античности были намного более сложными, чем нам еще спустя долгие десятилетия навязывали «профессиональные марксисты». Тем самым, истмат оказался негодным инструментом анализа общественных отношений уже в момент своего создания.

Соратник же Маркса Ф. Энгельс и вовсе совершил акт плагиата, издав от своего имени под названием «Происхождение

семьи, частной собственности и государства» фактически конспект книги Л.Г. Моргана о социальной организации ирокезов.

Но вернемся к Гуревичу и его школе. Собственно, выделение культуры в самостоятельный объект типологического, а затем и структурного, изучения было совершено британским (см.: Тайлор Э.Б. Наука о культуре// Первобытная культура. 1871) и американским (см.: Уайт Л. Наука о культуре. 1948; Эволюция культуры. 1959) антропологами. После же того, как в новейшее время с антропологии спало табу и в нашей стране, в подлинной науке восстановилось естественное положение вещей.

Из данного экскурса ясно, что, во-первых, нас будут занимать никак не культурология в советском ее понимании и не нормативная антропология, а только основы культурной типологии.

Во-вторых, понятие культурологии, «оставшееся без хозяина», было под шумок без спросу захвачено главным образом оказавшейся не у дел прежней «академической» коммуно-идеологической обслугой, ранее подвизавшейся на ниве промывания сознания учащейся молодежи такими искусственными и надуманными дисциплинами, как «история партии», «научный коммунизм» и «научный атеизм». Создаваемые ими теперь «труды» и «курсы» представляют собой, как правило, наспех и плохо сбитую смесь отживших свое штампов, случайно вырванных из исторического контекста фактов и вымученных обобщений. Откровенно не хотелось бы, чтобы наша книга хоть как-то ассоциировалась с подобными «творениями».

В-третьих, любая отрасль знания имеет право претендовать на самостоятельность, если у нее есть свой, только ей присущий, объект изучения. Наши же новоявленные «культурологи» выделяют лишь два аспекта: 1) теорию и историю культуры, претендующие объединить философию, историю, языкознание, этнографию, религиоведение и т.д.; 2) социальную и культурную антропологию. Нетрудно видеть, что таким образом понятая «культурология» ничем не отличается от философии (теория), лингвистики, пучка исторических наук и антропологии, т.е. не

имеет своего неповторимого предмета, а следовательно, и мотива для существования.

Наконец, в-четвертых, невозможность в целом охватить с требуемой полнотой столь разные фактические базы приводит к тому, что в работах большинства авторов, «приватизировавших» показанным выше образом культурологию, царит полный хаос, и они, ничтожесумняшеся, нередко распространяют представления, которые иначе, как превратными, назвать нельзя. Приведем всего несколько примеров.

Против вульгарных интерпретаций

Из одного учебника «культурологии» в другой кочует абсолютно неправильное утверждение: западный и восточный человек противостоят друг другу уже по тому принципу, что первый открыт миру, а второй замкнут на себя. Такое в корне порочное заблуждение (вспомним еще Р. Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, я вместе им не сойтись*) было позволительно К.Г. Юнгу, мнение которого, собственно, без нужды и цитируют (Германия вообще плохо представляла себе Восток).

В России же существует сильнейшая в мире школа востоковедения. Уже по одному этому наши «культурологи» могли бы различать Восток буддистский и даосистский, действительно, склонный к медитации, и исламский, ориентированный, как и христианство, на соединение с Богом в молитвенном экстазе.

Более того, в последние десятилетия достоверно установлено, что Восток от Запада отличается не готовностью постигать мир либо отказом от него, а единственно самим методом познания. Европеец по своей природе — экспериментатор, уроженец Востока — аналитик. Первый осваивает пространство агрессивно, разрушая (если считает это нужным ради достижения истины) объект изучения. Второй рассматривает душу и тело как микросхему мироздания и частичку божественной энергии. И уходя в себя, открывает через это вселенную, поднимаясь от

частного к общему, от мелочей к небесному равновесию. Разными путями оба приходят к одинаково глубоким выводам о сути вещей. Кстати, ключевые представления о божественном покое поразительно совпадают у «западников» и «восточников».

Ряд довольно известных публицистов, именующих себя культурологами, с особым напором развивает в последнее время следующую умозрительную конструкцию: есть, якобы, два типа культур — одни смотрят вперед и прогрессируют, другие же не ориентированы в будущее и не развиваются. К числу первых, полагают они, принадлежит Европа, вторых — Россия. Возникает вопрос: а почему, собственно, нашу страну выводят за рамки Европы?

Но главное в другом: и философия, и антропология давно доказали, что любая культура устремлена вперед — именно отсюда ей идет импульс к продуктивной эволюции. Как только она теряет такой вектор, то сразу гибнет. Данная банальность как-то и куда-то ускользнула от внимания этих теоретиков. Кроме того, они явно путают культуру русскую и советскую. Первая смотрит вперед и развивается, а потому жива и будет жить. Вторая же смотрела назад, в частности, воспевала смерть, особенно героическую, и сама «приказала долго жить». Да, ее труп продолжает разлагаться и отравлять общество. Но со временем ее тлетворное влияние естественным образом развеется, и все встанет на свои места.

Конечно, советская культура в течение некоторого времени была одной из форм существования культуры русской. Именно одной, но не единственной, и далеко не самой сильной. Например, лучшие образцы русской литературы XX в. или создавались в эмиграции, или, во второй половине столетия, противоречили официальной коммунистической догме. Потому и смерть ее советского обличья не стала для русской культуры фатальной.

Понятно, что с авторами критикуемых мнений совсем не хочется как-либо ассоциироваться. Наша задача — дать предметное представление о многообразии мира, практическом смысле такой многофакторности, попытаться научить внимательно от-

носиться к тому и другому и грамотно оперировать фактами. Иначе говоря, обращать внимание на детали, в которых, как известно, всегда прячется дьявол, не делать обобщений на пустом месте и познакомить, если угодно, с элементами сравнительной

антропологии.

О России со здоровой любовью

Еще несколько предварительных слов о России. Эта тема и далее будет сопровождать нас постоянно, ибо мало иметь представление о цивилизации вообще. Нельзя жить в стране, не зная ее основ, особенно, если вы в ней родились и хотите, чтобы здесь жили ваши потомки.

Как следует из всего вышесказанного, Россия — часть единого христианского материка. В таком качестве она издавна и органично приняла на своей земле различные православные и иные восточно-христианские течения, католицизм и практически все протестантские деноминации. Ее этнорелигиозную карту дополняют компактные вкрапления иудейских и буддистских центров и большой исламский анклав. Все они имеют на своих территориях достаточно длительную историю, в том числе иногда не менее продолжительную, чем сама русская ортодоксия.

Наш ислам не столь глубоко подчинил себе все стороны жизни своих последователей, которые, по сравнению с иными мусульманами, сохранили неизмеримо больше доисламских обычаев. Он более светский и одновременно менее политизированный, чем в иных странах своего традиционного распространения. Важно уберечь его от радикализации.

А это зависит не только от намерений его духовных лидеров и вообще от исповедующих его веру, но главным образом как раз от русских власти и общества, поскольку отношение к иноверцам формирует у тех умонастроения и нормы поведения. Чтобы внушать уважение, одной силы мало. Важно, чтобы последователи иных культурных моделей видели, что вы хорошо

знаете и понимаете свои собственные корни, историю, передающиеся веками духовные ценности.

К сожалению, нынешний русская (мы употребляем определение в политическом, а не в этническом смысле, ибо прилагательное от топонима Россия — русский) элита этим, мягко говоря, не блещет. Более того, нередко, наоборот, она либо демонстрирует феномен православного безбожия и экстремизма, либо испытывает неудобство при упоминании о роли ортодоксии и свойственных ей качеств для нашей страны на протяжении веков.

И те, и другие выглядят в глазах носителей иных культур манкуртами, любые интересы которых, как всякой черни, не уважают по определению. Да и ксенофобия, агрессивный национализм, шовинизм и тому подобные уродливые отклонения от христианской нормы произрастают из невежества как их непременного условия и атрибута. Пока мы остаемся в таком положении, нам не решить ни одной из стоящих перед нами фундаментальных проблеми Отгородиться от прошлого нельзя.

Свою страну следует любить. Отсутствие сильной позитивной эмоциональной связи с Родиной, гордости за нее ведет к глубокому душевному надлому, подрывает конструктивное творческое начало в человеке, может, в конце концов, вызвать гибель индивидуума или превратить его в бесплодного циника, неспособного участвовать в создании критической массы благополучной среды обитания.

Чтобы снова вошедший в моду патриотизм не остался очередным мимолетным веянием, с сопутствующими последнему неизбежными генетическими изъянами, воспитывать его надлежит не по слегка подкорректированной советской методе, с младенчества вбивавшей в головы сухие идеологе мы в обертке надрывно-героических сказок. Молодое сознание отторгает заумные схемы, а объект, который при их помощи предписывают почитать, вызывает раздражение, переходящее в презрение и сопротивление. В период детства, отрочества и юности человек способе» восхищаться в основном тем, что ему дано в непосред-

ственном восприятии. Здесь продуктивно идти, как в развитых демократиях, от частного к общему, постепенно расширяя горизонт аудитории: сначала научить знать и ценить свой двор, улицу и квартал, далее — район и округ и лишь затем — город, область, макрорегион и страну в целом.

Однако, чтобы данный подход оказался эффективным, все перечисленные объекты постижения должны быть, кроме ссылок на положительные примеры, как минимум опрятны и привлекательны. Иначе гражданский патриотизм не выпестуешь.

Совершеннолетним же людям любить Отечество надо с открытыми глазами, со всеми его плюсами и минусами, не демонизируя ни те, ни другие. Достаточно прочитать описание Англии у Ч. Диккенса или вспомнить о том яде, который вылила немецкая литература по поводу заскорузлого и неповоротливого бюргера, чтобы понять, что многие до нас пережили и победили те же трудности. Чтобы справиться с ними, надо только оптимизировать преимущества и минимизировать недостатки. Для этого их надо адекватно диагностировать, т.е. обладать о них точным знанием, а не набором расхожих псевдоочевидных клише.

Не надо создавать и тиражировать мифы

ность», что полностью подходит к тематике, к которой мы переходим. Мифы о России бывают сусально-квасные, вроде пасторальных идиллий из… Обычно лица, использующие подобные приемы, определяют себя как православные. Между тем, во-первых, мировоззрение,…

Оборот земли всегда существовал и в России — до 1917 г. и некоторое время после. Противники установления цивилизованного рынка земли не настолько невежественны, чтобы всего этого не знать. Они темнят сознательно. Ситуация, на самом деле, проста.

С одной стороны, истое лишним лет назад крупные феодалы (представители царской семьи и высшая аристократия) были за отпуск крестьян на волю, а мелкие (помещики) — в основном против; так и теперь крупные собственники (государство, промышленные и региональные бароны) выступают за рыночный оборот земли, а мелкие (бывшие и нынешние директора совхозов и председатели колхозов, снова ограбившие крестьян и сосредоточившие большинство земельных паев в своих руках) — против.

С другой стороны, и сейчас бывшая сельская номенклатура бесконтрольно приторговывает сельхозугодьями в своих интересах. Распространение же рыночник правил лишит ее нелегального дохода. Отсюда и псевдоправославная демагогия.

Крестьянская (соседская) община тоже, как известно, существовала в странах с развитой экономикой. Дабы покончить с ней, в Англии, например, прибеглик огораживанию, в Германии и Франции были приняты не столь драконовские, ноне менее эффективные меры.

Что касается русской общины, то, чтобы не испытывать относительно нее иллюзий, достаточно почитать впечатления ее современников, β том числе и левых убеждений.К тому же в ней и до Великой реформы Александра Освободителя накапливалось глубокое имущественное расслоение на базебе facto частной собственности, которое позднее приобрело открытые формы.

В качестве показателя якобы нашей неизбывной «лапотности» (и чтобы оправдать собственные лень или малодушие) вытаскивают на свет отталкивающие мифологемы. Одним из ярких тому примеров служит курная изба, где, как у нас любят живописать, в густом слоистом дыму, у самого пола, поскольку только там и можно продохнуть, ползают у бедных хлеборобов угорающие малые дети и пребывают чахоточные (все от грязи и плохого воздуха) старики. На самом деле ее устройство выглядит так: дым из печной трубы, не выведенной на крышу, упирается в потолок и, стелясь под ним, вытягивается в отверстие, специально устроенное для него в стене. Так он оставляет в помещении дополнительное тепло, уходя наружу почти холодным.

Или рассуждают о самодурстве бар, заставлявших крестьян петь во время работы. Между тем, как хорошо знают фольклористы, задача «трудовых» песен, известных еще со времен Древнего Двуречья, совсем иная, терапевтическая, — отвлечь работника от монотонности труда (например, при тереблении и расчесывании льна, жатве, собирании ягод и т.п.). Точно так же поступают нынешние хозяйки, когда во время работы по дому включают радио или телевизор. К тому же пение во время работы (как мы теперь это знаем в результате широкого распространения восточных единоборств и гимнастик) нередко помогает сберечь энергию и снимает напряжение. Наши предки, благодаря лучше развитой интуиции, что доказано изучением культуры первобытных народов, чувствовали это не хуже, чем мы сейчас понимаем.

Объект культуры

Культура есть смыслонесущий и смыслопередающий аспект человеческой практики и ее результатов, символическое измерениесоциальных событий, позволяющее индивидам жить в особом жизненноммире, который они все более или менее понимают, и совершать поступки, характер которых понят всеми остальными». На такое «определение» cформулированное «культурологами», мы натолкнулись (см.: Введение в культурологию: Учебное пособие. М., 1996). Боюсь, оно не может быть понятои даже заучено любым нормальным человеком.

Нам во всяком случае оно далось с трудом. Очень хочется назвать данную цитату по-гречески Όξύ-μορον («острая тупость» , вторая компонента слова созвучна нашим «морок»,

«мрак» у «морока», «морочить» и т.д.) или по-русски — благоглупостью. Она подтверждает искусственность такой дисциплины, как постсоветская «культурология»: широко известно, что наукообразие чаще всего скрывает отсутствие либо надуманность предмета изучения.

Мы всякий раз убеждаемся, что самые сложные вещи можно описать простыми словами, если их ясно понимать. Ведь, на самом деле, культура есть система представлений человека и общества о себе и мире и соответствующий этому знанию набор поведенческих норм, общественных отношений и прикладных навыков.

Последние могут быть воплощены в предметы (от бытовой утвари до сложных инструментов, агрегатов, техники и произведений искусства) или иметь невещественный характер, как, например, разного рода системы ритуалов или литературные произведения (не считая носителей, на которых они передаются).

Как видим, материализма в предложенной дефиниции немного. Это неслучайно. Чтобы понять, почему, рассмотрим самое современное, хоть и не каноническое, доказательство Бытия Бо-жия. Оно было, независимо друг от друга, сформулировано Нильсом Бором, Альбертом Эйнштейном и Бертраном Расселом. Его суть такова: наш рассудок способен не просто заметить, но понять и адаптировать к своим нуждам только разумное; поскольку при помощи разума человек постигает законы мироздания, значит, сами эти закономерности должны быть разумны по своей природе, т.е. быть сначала сформулированы и запущены Высшим Разумом, Объективным Духом (Абсолютом, по Гегелю).

Точно так же идеальное идет впереди материального и в культуре. Сознание предшествует бытию, а не наоборот, как нас пытались убедить, ибо чтобы создать даже самое примитивное орудие, наш пращур должен был осознать в нем потребность, составить отвечающий ей план действий и лишь затем осуществить его. А побудившая его к тому первопричина оказывается глубоко скрытой в тайнах Творения, намного предшествующих рождению человека.

Ошибочное представление о метафизике, как о чем-то вторичном, имеет своим истоком исторический казус. Самим этим термином, отражающим понимание существования высшего, сверхъестественного мира идей, мы обязаны Аристотелю, который, как известно, материалистом не был. К тому же он был универсальным философом. Поэтому, совершенно случайно, он сначала написал трактат о физике в представлении о ней того времени, т.е. о законах, по которым развивается природная среда, назвав его «Φυσική». А непосредственно за ним труд о движении идей и развертывании Объективного Разума, который получил, естественно, название «Μετά φυσική ν», т.е. «после физики» . Отсюда и возник термин.

Идеальное и материальное (в разных соотношениях) содержатся в любом продукте, произведенном человеком, будь то картина, колесо или даже столь страшный механизм массового уничтожения, как ядерная ракета, поскольку каждый из них несет на себе след духовного либо, как минимум, интеллектуального напряжения, приведшего к его созданию.

Оттого, с одной стороны, у древних греков, например, вообще не было отдельных дефиниций для искусства и промыслов. Поэзия, проза, живопись, скульптура, архитектура... и ремесла «умещались» в одном слове — «τέχνη». Оно сохранилось в современном языке как техника.

С другой стороны, все мастера прошлого, не исключая русских, будучи людьми религиозными, украшали даже те частя своей продукции, которые никогда не могли быть увиденными, не будь вещь сломана. Во-первых, потому, что они прекрасно понимали духовную первооснову своей деятельности. Во-вторых, считая себя созданными по образу Божию, чьи произведения прекрасны во всех своих составляющих, они боялись совершить грех, пренебрегши подобием ему. Не случайно в атеистическом Советском Союзе красивым дизайном отличались только инструменты смерти — оружие. Бытовые же предметы имели, как правило, непривлекательный, а то и отталкивающий вид.

В предметном мире к культуре договорились относить все, что искусственно создано человеком в дополнение к естествен-

ном среде его обитания. Здесь надо обратить внимание на общее происхождение понятий «искусство» и «искусственный», «искус» и «искушенный». Это закономерно.

Искус, с одной стороны, синонимичен соблазну. С другой — оба слова означают испытание, которому в различных ситуациях подвергается личность. Успешно прошедший его становится искусным или искушенным. Важно только, чтобы каждый человек адекватно понимал, что же ему действительно нужно.

Здесь не может быть абсолютных стандартов, ибо подлинные потребности у каждого разные: кто-то не может без круговорота мишуры, а иному как воздух нужно достойное уединение. К сожалению, многим людям свойственно гоняться за доминирующими в данный конкретный момент в том или другом обществе химерами, а испытав крах, клясть кого угодно, только не себя. Удел неудачника — искусственность. Таков универсальный принцип. Ничто не достается само собой. Даже выигрыш в лотерею или полученное наследство либо проскальзывают сквозь пальцы бестолочи или слюнтяя, либо обращаются им в ничто. Обратные утверждения — низкопробные сказки для глянцевых журналов.

Если внимательно изучить биографии даже самых удачливых людей, можно убедиться, что и в их жизни бывали периоды, когда их пробовали «на слом». То же надо сказать и об историях наций. В том и состоит их величие, что они сумели перебороть все, что выпало на их долю, и добиться поставленной цели. Поэтому столь важно не опускать руки перед трудностями, не сдаваться обстоятельствам.

Сейчас это особенно важно для России, которой еще долго предстоит разгребать авгиевы конюшни советского строя, например, преодолеть подавление инициативы и побороть его продукты — безответственность и паразитизм, патернализм и непотизм, равнодушие к результатам собственного труда и к гармоничному обустройству окружающей среды.

После стандартизации на большей части планеты формы и качества одежды (еще совсем недавно по ним точно угадыва-

ли, например, советских граждан) по среднеевропейскому образцу и превращения национального костюма в атрибут, применяемый представителями некоторых государств исключительно по праздничным или торжественным поводам (скажем, в ООН, в соответствии с официозным протоколом и тл.), важнейшая в культуре сигнальная функция «свой-чужой» окончательно отошла к системе поведенческих норм. Именно по их соблюдению либо незнанию носитель любой цивилизации быстро и безошибочно определяет, принадлежит ли незнакомец к ней или нет.

И это не новация последних пятидесяти лет. Наиболее известная в мире оппозиция «эллин — варвар», благодаря обретению ее вторым компонентом расширительного смысла (первоначально в греческом языке звукоподражательное слово «βάρβαρος» значило просто «не умеющий ясно говорить, бормочущий» , аналогично русскому «немец» — «не говорящий, немой»), имела, как станет ясно далее, не этническое наполнение, а определяла круг умений и знаний. Ведь даже на всегда этнически пестром Востоке вплоть до полного торжества халифата были три lingua franca (общеупотребительных языка), которыми пользовались за пределами своей «малой родины» все образованные, политически и экономически активные люди, — эллинский, персидский (как реликт их империи) и арамейский (как наследие древнего и мощного семитского пласта).

К культуре, как мы выяснили, относится все созданное человечеством на планете. А ее локальные варианты выражают специфику того или иного общества и представляют собой его постоянную характеристику. Так, поэзия играла столь значительную роль в жизни греков, что единственно профессия поэта удостоилась быть обозначенной лексемой «занятый делом» — ποιητής (от глагола ποιέω, «делать»), что в русском переводе означает «делатель». В Китае поэзия и по сию пору находится на той же высоте.

Вследствие обратной связи культура определяет смысл жизни отдельной личности и социума в целом, т.е. как индивидуаль-

ное целеполагание и жизненные установки, так и доминирующие в обществе ценности. Их глубинное содержание далеко не всегда доступно стороннему наблюдателю. Более того, представители иных цивилизаций чаще всего дают непривычным им проявлениям ложное толкование.

Например, известная арабская мудрость гласит: «Я не буду бороться со своим врагом, а просто буду сидеть и молиться на пороге своего дома и однажды увижу, как его труп пронесут на кладбище мимо меня». Обычно европейцы используют ее для иллюстрации исламской пассивности, инертности мусульманской культуры и стагнации общества. Как будто не было победного распространения халифата и последовавшего за ним блестящего взлета искусств и наук. Нельзя, кстати, забывать, что Европа вновь открыла для себя многие оригиналы греческих и латинских авторов много позже того, как познакомилась с достижениями античной науки и литературы через арабские переводы.

Поэтому подобные утверждения, как минимум, не вполне корректны. Тем более, что правильная интерпретация не так уж далеко и запрятана: ислам (в том числе и под влиянием климатических факторов) учит сдержанности как способу сохранения жизненной энергии.

Термин «культура»

Многие современные учебники «культурологии» распространяют следующее заблуждение: до введения в оборот Цицероном, понятие cultura в переносном смысле не применялось.

Если уж быть строгими, то и знаменитый оратор использовал его в традиционном значении «возделывание», просто применял его к душе, подразделяя сам процесс на воспитание и образование. Первоначально cultura обозначала любую обработку. Взять хотя бы знаменитый римский трактат Катона Старшего «О возделывании поля», который по-латыни так и называется — de agri cultura. Возникший благодаря ему субстантиватный неологизм

агрикультура стал в романских языках и заимствованиях из них определением сельского хозяйства вообще.

Автор этого трактата был известен не только как яростный защитник суровой простоты древнеримских нравов, чуждых изнеженности и власти денег, но и (вот ирония истории!) тем, что каждое свое публичное выступление в течение тридцати лет всегда начинал и заканчивал одной и той же фразой «ceterum censeo Carthaginem esse delendam» — «впрочем, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен». И в конце концов он добился своего, хотя и не дожил до того дня.

Парадокс состоял в том, что финикийский Карфаген был прежде всего конкурентом Рима в торговле в Южном Средиземноморье (доминировавшие в северной части моря эллинистические государства уже попали к тому времени в зависимость или полузависимость от Республики), а наиболее прибыльной была торговля как раз предметами роскоши, невозможная без глубокого проникновения монеты во все сферы жизни. Хотя, конечно, карфагенские владения в Испании тоже мешали расширению римских земель для наделения участками ветеранов-легионеров.

Само слово «культура», несомненно, является дериватом от базового для нас понятия «cultus,-us» в трех его ипостасях: «почитание» (Божественного), «образ жизни» (людской), «обхаживание» (мужчиной женщины, и наоборот, с целью обладания объектом страсти — античность, как мы знаем, вообще была очень естественна и непосредственна в амурных делах). В греческом языке ему соответствуют две лексемы, обе перешедшие в современных языках в профессиональный врачебный словарь. Это θεραπεία («почитание, образование»), ставшая терапией,частью медицинской методики, и δίαιτα («образ жизни, воспитание» ) — диета. Вторая, благодаря широкому распространению в последнее время различных диетических планов, стала возвращать себе смысл стиля существования.

Терминологизацией же в современном понимании cultura обязана лишь XVIII в. В соответствии с предпочтениями эпохи ее основными характеристиками тогда считали просвещенность, образованность, воспитанность (об истоках этого понятия напоминает столь распространенная и поныне оппозиция «культурный — неотесаный»). Просветители действительно ссылались на Цицерона как на одного из авторов, разрабатывавших в

древности тему влияния воспитания и образования на развитие у индивидуума человеческих качеств.

Нетрудно видеть, что в век Просвещения, когда возник этот термин, решающая роль отводидась знанию, или, как ныне принято говорить, информированности. Такой его генетический признак делает актуальным преподавание начал моделей мировой культуры в нашей стране. И не только потому, что «информация правит миром». Это, кстати, совсем не ново. Так было всегда. Обладающий какими-либо эксклюзивными сведениями или навыками имел преимущество перед остальными. За новыми данными гоняются столько, сколько существует человечество, исследователи и промышленные шпионы. Достаточно вспомнить даму, вывезшую из Китая личинок непарного шелкопряда в своей прическе, и Д.И. Менделеева, раскрывшего тайну компонентов бездымного пороха, фиксируя, сидя за кружкой пива, из окна трактира надписи на вагонах, входящих в ворота германского завода. Но также потому, что над нами тяготеет тяжелый груз коммунистического периода, когда, за пределами крайне узкого круга интеллектуалов, любопытство и основанная на нем информированность не поощрялись, а то и преследовались. Апофеозом этой пещерной ненависти блюстителей «чистоты строя» всех мастей к любой новой информации стала классическая советская поговорка «Много будешь знать — скоро состаришься» . Данная «истина» активно вбивалась в головы с начальных классов и продолжает отравлять нашу нынешнюю жизнь.

Изучение культуры как спектр профессий

Все сказанное выше подводит к давно известному разделе нию культуры на материальную, общественную и духовную (технологическую, социальную и идеологическую, по Л. Уайту).

Первую ветвь изучает история, включая археологию, этнологию, эпиграфику, нумизматику, кодикологию, папирологию, текстологию, антропологию и многие другие науки, кото-

рые в советское время именовались «вспомогательными историческими дисциплинами». В Германии, например, их называют «Grundwissenschaften», т.е. «базовые, фундаментальные науки» (физика и математика проходят там по отдельному разделу, а остальные науки — от геологии и биологии до химии — по части природы, «Naturwissenschaften»). Это и понятно: если считать главным марксистские обобщения, то занятия источниками и полевые работы всех видов представляются чем-то второстепенным.

На самом же деле главным в исторической науке всегда был и остается строгий и точный анализ первичных фактов, позволяющий получить адекватное представление об ее предмете с не большим, чем в остальных отраслях знания, элементом субъективизма. Им и занимается поименованный выше пучок прикладных исследований. Из-за того, что в период исторического материализма этот естественный ход вещей в интерпретации прошлого человечества был в России полностью извращен, многие до сих пор путают историю с художественным творчеством.

Второй (общественной) составляющей культуры занимаются социология и политология.

Третьей (духовной) составляющей — та отрасль знания, которую принято называть историей культуры в собственном смысле слова, или sui generis. Бе подразделению, а именно типологии, и посвящено главным образом дальнейшее изложение. Когда это будет представляться оправданным, чтобы приблизить его к основным занятиям студентов политологического факультета, оно будет сопровождаться экскурсами в политическую и социальную сферы.

Причина относительной молодости культурной антропологии связана с тем, что до Возрождения и Нового времени число массовых контактов между различными цивилизациями было естественным образом ограничено или географическими барьерами, или типами культур, имеющими давно установившиеся, и потому не обладающие «прелестью новизны» связи. Например, Передний Восток — семитский, персидский или тюркский — был

достаточно уже привычным, а об Индии, Китае, Черной Африке, Центральной или Юго-Восточной Азии, по причине редких и в основном многократно опосредованных соприкосновений, зачастую доходили сказочные сообщения. Об Америках, АТР, Австралии и большей части Сибири и вовсе не слыхивали.

К тому же межкультурное общение оставалось уделом узкого слоя отваживавшихся снаряжать дальние маршруты торговцев или считавшихся чудаками хорошо обеспеченных любопытствующих путешественников. Основная же масса их грамотных соотечественников (которых в Европе тоже, кстати, было не слишком много), ие удалявшаяся от дома на значительные расстояния из-за опасностей дороги, питалась рассказами тех, кому довелось вернуться невредимыми из странствий, подчас длившихся десятилетиями. Показательно в этом отношении путешествие Марко Поло.

Эпоха Великих географических открытий, подготовленная и сопровождавшаяся взрывом технических достижений, полностью изменила ситуацию. Во-первых, круг участников контактов значительно расширился количественно и качественно за счет представителей всех социальных слоев. Во-вторых, экспедиции стали относительно намного более безопасными и регулярными. В-третьих, способы связи стали значительно более надежными. В-четвертых, время на добывание новых сведений сократилось, а способы их получения упростились, а значит, освободились ресурсы для увеличения их точности. Наконец, в-пятых, взору открылись доселе неведомые континенты и архипелаги, населенные неизвестными народами с диковинными на первый взгляд традициями, что подхлестнуло извечную жажду наживы, идущую рука об руку с познанием.

Все это вместе взятое пробудило стремление осмыслить новую действительность. А отсюда уже один шаг к научному поиску и рождению еще одной области изучения мира. Так, постепенна, на протяжении XVII—XVIII вв., было подготовлено появление того, что с середины XIX в. возникло под именами этнографии, этнологии, науки о культуре, пока, чуть позже, ие

было окончательно названо антропологией с соответствующими ее подразделениями.

Типичные ошибки

Некоторые наши неверующие современники-либералы называют себя агностиками, не понимая, что в рамках православной культуры такое заявление может означать только одно, а именно, что они стремятся стать православными мистиками. Конечно, мистическое богословие восточной церкви (и русской как ее части) намного богаче и глубже, чем просто агностицизм (который, кстати, ни в коем случае не надо отождествлять с пониманием его, скажем, неоплатониками). Но, в отличие от католической и классической (лютеранской и кальвинистской) протестантской мистики, агностицизм есть фундаментальная основа православного мистического богословия.

Это легко объяснимо: восточно-христианская традиция сохранила и творчески развила постулат иудаизма о том, что Господь не может быть охвачен земным сознанием как какое-нибудь явление физического мира. Постичь его человеку возможно, но лишь через молитвенное единение, состояние религиозного экстаза (вспомним яркий образ из Торы о его явлении Пророку Моисею, после недели поста и молитв во мраке, пронизанном недоступным телесному зрению светом).

В отличие от ортодоксии, католицизм и многие течения в протестантстве не оставляют нам такой надежды. Их доктрины утверждают, что Бог вообще не может быть познан — ни разумом, ни сердцем. К его пониманию можно только бесконечно приближаться, поднимаясь ступенька за ступенькой, не имея шанса когда-нибудь оказаться на вершине лестницы. Отсюда привычное употребление в западном мире лексемы «агностик» в качестве псевдонима «атеист» (например, у Фридриха фон Хайека, в том числе по отношению к нему самому): если Господь непостижим в принципе, то агностицизм, понимаемый как

полный отказ от «бессмысленного» стремления к его познанию, действительно подобен атеизму.

Таким образом, механический перенос естественного в западноевропейской традиции представления в страну с иной, сильной православной, моделью религиозной мистики полностью трансформирует его содержание, обращая его в свою же абсолютную противоположность. И делающие это либералы сами ставят себя в двусмысленное положение.

Еще одно пагубное заблуждение — этика труда, будто бы, разная у протестантов, католиков, православных, мусульман и т.д. Этика есть не менее, но и не более, как система нравственных установок. Этика труда — частный случай этики вообще. Она не может быть разной у различных христианских конфессий, ибо унаследована, без каких-либо изъятий либо дополнений, из Торы. То же надо сказать и об исламе.

Разница не в этике, а в практике применения диктуемых ею правил. Здесь, действительно, строго следовать ее нормам первыми на Западе начали протестанты, которые и приписали ее к своим достижениям, ибо любой идеологии свойственно считать себя единственно правильной, несущей в мир истину, а всеми другими попросту пренебрегать. За ними пошли католики. Впрочем, кто доказал, что православные болгары, сербы, черногорцы или восточные христиане армяно-григорианского толка менее трудолюбивы и бережливы? А русские староверы и старообрядцы всех послушаний чем не православные?

Между тем, порой дело доходит до утверждений, что западные сектанты (протестанты) продуктивны, а восточные (старообрядцы) — нет. Роман А.Н. Толстого «Петр Первый», в котором в художественных целях утрированно описаны единичные эпизоды действий фанатиков, воспринимают буквально и полагают, что раскольники были способны только сжигать себя в скитах. Такое литературно клишированное представление о реальности, мешающее (из-за неадекватного отношения к собственной стране) принимать правильные решения, свойственно даже некоторым современным крупным финансовым чиновникам.

В похожих случаях приходится специально объяснять, кому Россия обязана освоением Русского Севера, развитием львиной доли производств и торговли. Ведь среди купцов и промышленников, выведших Россию к началу XX в. на первые, за исключением производства автомобилей и сельскохозяйственной техники (здесь лидировала Америка), позиции мирового прогресса, 70% составляли старообрядцы, 25% — последователи официального православия, 5% — немцы, евреи, поляки, армяне, татары и другие этнические и религиозные меньшинства.

Кому и зачем нужно знание культуры и ее закономерностей

Поскольку культура выполняет важнейшую функцию опознавательной системы «свой-чужой», безошибочно классифицируя незнакомца по шкале его принадлежности к тому или иному кругу внутри или вне сообщества, привычного для столкнувшегося с ним индивида, то в этом качестве она необходима всем.

Столь же полезно владеть достаточными сведениями о прошлом, чтобы разглядеть в настоящем аналогии, не демонизируя их, ибо всякое сравнение «хромает». Но оно помогает разобраться в характерах (особенно тех персон, от чьих решений зависит судьба многих людей), для того чтобы правильно прогнозировать их реакции и поступки и соответственно ориентировать первые и быть готовым ко вторым.

Довольно часто обладание правильной культурной информацией позволяет избежать неверного использования или интерпретации хорошо известных фактов.

Так, на наших вокзалах поезда, начиная с застойных советских времен, уходят под музыку марша «Прощание славянки». Все бы ничего, мотив бравурный да вот мелодия была специально написана в Первую мировую войну для отправки воинских эшелонов на германский фронт. Бе использование в мирное время гражданских целях выглядит диковато. А музыкально образованным людям (а их немало в аккредитованном в Москве дипломатическом корпусе) подает знак о

милитаристских настроениях современной России, особенно если состав движется на запад.

Возможно, возобновление исполнения этой мелодии в системе МПС было специально придумано в идеологическом отделе ЦК КПСС как скрытая угроза — для своеобразного психологического давления на капиталистическое окружение и страны НАТО; мол, мы все равно вас похороним. Но к чему такая воинственность теперь?! Кого пугаем (если да) и зачем?

Нельзя забывать, что всякий однажды созданный символ живет своей внутренней жизнью и продолжает оказывать заложенное в него исконное воздействие, независимо от того, осознается ли оно в полной мере воспринимающим его либо фиксируется на уровне его подсознания.

Не так уж и редко приходится сталкиваться с превратной трактовкой индийской и античной систем образования применительно к роли нормативного запоминания и состязания умов в передаче качеств и знаний в процессе обучения. В подобных обстоятельствах в их противопоставлении постулируют отсутствие конфликта поколений, учителей и учеников в Индии, и вообще на Востоке.

Однако, во-первых, мнемоника играла в Греции и Риме не меньшую роль, чем в Древней Индии, Египте или Китае. Во-вторых, разница между ними заключается не в сути, а в форме педагогического метода. Адепт во всех случаях подталкивается к диалогу, но в эллинской модели он побуждается к открытому диспуту с обучающим, а в индийской последний чаще реализуется вскрытой парадигме — через постановку уточняющих вопросов, отсутствие реакции на которые со стороны мэтра тоже является ответом, а не пренебрежением. На Востоке личность учителя как бы возрождается в ученике, но всегда в новом качестве, на новом уровне, нередко с принципиальными модификациями. И там имеет место отрицание отрицания (иначе знание вообще не может развиваться), но его эволюция, вплоть до обращения в свою полную противоположность, происходит более постепенно, без примитивно зримых разрывов традиции.

У нас принято абсолютизировать политический «византинизм» России, начиная с Киевской Руси, через Московию, Рос-

сийскую империю, СССР и до современной России. Как будто «тайны мадридского двора», Лувр периода Медичи или нравы британской верхушки до самого последнего времени чем-то принципиально отличались. Вообще «тайна власти», скрывающая на 90% пустоту, присутствует всегда и везде. Другое дело, что во многих государствах ее стали обуздывать намного раньше и значительно больше в том преуспели, чем у вас.

Способ борьбы с подобными явлениями универсален — развитие гражданского общества и его контроля над политическим классом с целью оптимизации прозрачности его активности. Данное требование не есть чья-то досужая выдумка, но необходимое условие самосохранения столь сложного социального организма, каковым является сегодняшняя гражданская нация.

Человека дела история достигнутых другими народами на этом пути успехов укрепляет в его оптимизме, поскольку демонстрирует, что со всеми похожими трудностями человечество на ином или на том же самом уровне уже сталкивалось и сумело выйти из испытаний с честью. Значит, обязаны преодолеть их и мы. Пусть из-за опоздания нам, возможно, потребуется больше усилий, но зато мы можем учитывать накопленный опыт, которого не было у тех, кто шел до нас.

Наконец, детально понимать предмет рассуждений, толкуя об особенностях той или иной культуры, необходимо даже самым выдающимся специалистам в прочих областях знаний. Иначе можно попасть впросак, а то и сформировать новое устойчивое заблуждение.

К примеру, один из великих русских математиков современности однажды противопоставил Россию Европе по линии небрежного либо заботливого отношения к сохранению там и тут своего исторического (в частности, архитектурного) наследия. Между тем единства нет и на Западе. Германские (немцы, датчане, англичане...) и находившиеся под их влиянием славянские и финно-угорские этносы более склонны беречь свои традиции, чем латиняне. Последние (итальянцы, испанцы, французы...),

а также греки порушили такую массу памятников своего прошлого, что сравниться с ними трудно.

Кроме того, период подлинно бережного отношения к любой старой архитектуре на территории нынешнего Европейского союза ограничивается, как правило, 75 годами, охватывая последнюю четверть XIX и первую половину XX вв. Достаточно вспомнить, какие замечательные сооружения, овеянные легендами, были уничтожены в Париже уже при Наполеоне III, и как безжалостно современные архитекторы подходят к старым городам при возведении новых построек в послевоенный период. Увы, русские архитекторы тоже не всегда следовали лучшим образцам.

Связь культурных традиций и стереотипов с процессами в современном обществе

О некоторых элементах воздействия исторического наследия на день сегодняшний уже было сказано выше. Продемонстрируем его влияние на самые актуальные события на двух примерах. Первый — Чечня, где во многом игнорирование специфики горского характера привело к затяжным боевым действиям.

В чем его своеобразие? Люди в горах живут очень обособленно, а зимой они просто оторваны от остального мира. Их кругозор в значительной степени ограничивается своей долиной, где они привыкли быть полновластными хозяевами, относительно легко способными защититься (благодаря узости входных ущелий) от всякого чужака. Такой образ жизни рождает особый характер, в котором крайний индивидуализм сочетается с клановой взаимоподдержкой, основанной на неписаном правиле ♦Хорошо все, что выгодно моей группе».

Когда-то это правило разделялось всеми. Сейчас же подобный образ жизни воспринимается как опасный для прогресса почти первобытный атавизм. Между тем он обладает особой устойчивостью, сохраняясь поколениями и в изменившихся уело-

виях обитания. Свобода понимается его носителями как воля, произвол делать все, что хочется, не давая никому никакого отчета. А покушение на нее, особенно из иноплеменной среды, требует немедленного и резкого силового отпора.

Букет перечисленных качеств мы и наблюдаем на примере многих чеченцев. С одной стороны, консолидации их в единый народ постоянно препятствует разделение на северных и южных, горных и равнинных, по тейповому, а теперь уже и семейному признакам (например, финансировать восстановление разрушенного через тейпы не имеет никакого смысла: самая сильная семья не поделится с другими). Плюс к этому крайняя индивиду алистичность. С другой стороны, определенная групповая замкнутость. Бсть и своеобразная наивность, и языковой буквализм, и склонность к почти детской хитрости.

Все это необходимо учитывать, выстраивая отношения и с республикой, и с диаспорой за ее пределами, а не сводить все к огульным обвинениям в злобе, коварстве, разбойном образе жизни и т.п. Ведь в подобной обособленности нет ничего фатального: 400 лет назад ровно так же характеризовали других горцев — швейцарцев, а два века тому назад то же самое англичане думали о шотландцах (это прослеживается во всех романах Вальтера Скотта, автора уже XIX столетия). Следовательно, полноценная интеграция в сложившийся во многом без их участия мир не заказана и чеченцам, не надо только перепрыгивать через ее этапы: перешагнуть из феодализма в коммунизм всей страной один раз уже не получилось, зачем же повторять ошибки.

Другой пример связан с американской моделью урегулирования на Ближнем Востоке, известной как план Митчелла — Клинтона и его последующие итерации (вплоть до Дорожной карты и т.д.). Если подойти к оценке этой модели абстрактно, то она, в соответствии с золотым правилом дипломатии «хороший компромисс — тот, которым не довольна ни одна из его сторон» , может показаться почти идеальной.

Однако любой мир устанавливается в конкретной ситуации, а вот с ней план никак не сопрягается. Он содержит всего два,

но зато абсолютно неприемлемых (для каждого из участников конфликта по-своему) предложения; арабам рекомендуется отказаться от возвращения на родную землю многократно численно возросших беженцев, а израильтянам — от суверенитета над Храмовой горой. Между тем страны палестинской диаспоры стонут от ее присутствия, мечтают от нее избавиться и не согласятся на обратное без массированной экономической поддержки, с которой никто не спешит, а евреи никогда не пойдут на то, чтобы снова расстаться со своей святыней. Дело не только в религии, которая, впрочем, и сохранила народ в рассеянии, а потому к ее предписаниям нельзя подходить секулярно даже в наилучших целях. Но однажды арабы уже владели Храмовой горой, и это принесло израильтянам одни беды. Поэтому мы не представляем себе израильского политика, который добровольно согласится на повторение пройденного. Пусть лучше мусульмане ходят под контролем иудеев в мечеть, их права никто не отрицает, рассуждают они.

Итак: имея дело с культурой — ас ней сталкиваешься на каждом шагу, — надо, если хочешь успеха, согласовывать свои шаги с принятой в данном обществе системой координат, ориентироваться на правильно понятые его фундаментальные ценности, иначе их необходимое корректное, а значит, и результативное изменение невозможно.

Актуальность толерантности и диалога

Приведенные выше факты опровергают модные нынче рассуждения о непримиримых цивилизационных различиях, якобы раскалывающих мировое сообщество на противоположные и неспособные к взаимопониманию и ненанесению друг другу вреда лагери. Противоречия не могут быть неразрешимыми, ибо доминирующие культурные типы имеют единую основу*

Делоне вразных мировоззренческих и, в частности, этических корнях: в главном они, по преимуществу, одинаковы (Китай

И Индия — особый разговор, хотя и там идеалы добра и справедливости ничем принципиально не отливаются, скажем, от авраамических), а в эксцессах исполнения моральных и иных стандартов теми или другими конкретными их носителями или течениями, существующими внутри общественных и религиозных систем.

Наконец, достижение идеалов свободы, о которых так много толкуют по всем поводам в последние десятилетия (и пониманию сути которой посвятили себя многие лучшие умы), вообще, как известно, немыслимо без всестороннего включения духа взаимопонимания и обоюдной терпимости. Да и сама культура, как мы видели, рождается из неантагонистического взаимовлияния различных тенденций и развивается только в процессе такого взаимодействия.

Итак, объективных оснований для апокалиптической перспективы нет. Однако совокупность субъективных факторов продолжает подталкивать мир в сторону самого негативного развития событий. К тому же сейчас человечество располагает самым страшным за всю свою историю потенциалом средств самоуничтожения. И судя по всему, ие намерено останавливаться на этом гибельном для себя пути.

Полномасштабное кооперативное сотрудничество ныне имеющихся многообразных культурных традиций дает нам единственный шанс к тому, чтобы наш мир не только не сорвался в пропасть самоликвидации, но и имел подлинно светлое будущее. Если мы хотим оставить нашим потомкам шанс сохраниться во Вселенной как форме жизни, то реальной альтернативы толерантности и диалогу в современном мире просто не существует. Тем более, если мы думаем заодно сохранить и нарастить наш культурный багаж.

Недаром же ведущие аналитики сходятся в том, что успех развития вXXI в. будет определяться не уровнем промышленного роста, свойственным первой половинеXX столетия, и даже не высокими и информационными технологиями, но степенью включенности в процесс воспроизводства всего накопленного на

планете комплекса духовных, культурных и интеллектуальных ресурсов, а также умением использовать творческие подходы.

И в этом отношении особые надежды западные партнеры связывают на данном этапе именно с Россией. Как раз сейчас нашей стране выпал поистине уникальный шанс. Ведь, с одной стороны, мировые лидеры видят у нас большой и неиспользованный в этом смысле задел. С другой — мы им ближе по духу, чем, например, дальневосточные цивилизационные формы. К тому же русской культуре вообще, да и русскому характеру в частности, свойственны удивительная открытость и терпимость к иным культурным установкам, если они не навязываются. Однако, если мы своевременно не воспользуемся открывшимся здесь окном возможностей, то надолго утратим вероятность достойного (а не только на основе ядерного потенциала) возвращения в число наиболее влиятельных наций, а развитые экономики и демократии будут вынуждены найти нам замену в другом месте.

ГЛАВА 1 Понятие и определение культуры

Сущность культуры. Содержание культуры. Явления культуры; культурные объекты. Фундаментализм 6 культуре. Существование и действительность культуры. Понятие символа; символ в культуре. Системность культуры; система понятий (модель) культуры. Общество, культура, человек. Этнос, язык, культура

Сущность культуры

Частое употребление термина «культура» в самых различных контекстах делает его привычным, каким-то обыденным, что создает ложное впечатление о самоочевидности его содержания. Постараемся же конкретизировать объект, который будет нас занимать на протяжении последующего изложения.

Как мы уже выяснили выше, культурой, в известном смысле, является все, что нас окружает, кроме, разумеется, природной среды. Различение понятий «культура* и «бескультурье» есть вопрос недвусмысленно фиксированного стандарта, принятого в любом данном сообществе. Последним обстоятельством не только задается, как мы увидим ниже, ее ориентация (в специальных случаях) на этикет, но и (в более широком плане) выявляется роль общественного фактора при селекции ее норм.

С одной стороны, это, в зависимости от горизонта рассмотрения, концентрированный, организованный опыт человечества в целом или конкретного этнополитического либо иного сооб-

щества, своего рода консенсус, дающий основу для понимания происходящего и зависящего от него осмысления и принятия решения. С другой — рефлексия творчества и поиск человеком самого себя и своего места в мире. Наконец, это характеристика общества в его взаимодействии с человеком и природой.

Первостепенное значение в рамках культуры отводится передаче, усвоению и применению каждой генерацией накопленного поколениями социального и индивидуального опыта, в свою очередь, с последующей и со своими дополнениями и изъятиями его трансляцией ею своим потомкам. А отсюда вытекает особая роль просвещения и образования в описанном процессе.

Таким образом, мы можем сразу же выделить следующие важнейшие признаки культуры — искусственность, признанность, вещность. Тем самым культура есть созданная людьми искусственная среда их существования и самореализации, источник и средство регулирования их социального взаимодействия и поведения.

Слитное единство человека и культуры делает ее рассмотрение (как было показано во введении) частью круга антропологических дисциплин, наряду с этнологией, социологией, этологией и пр. Поэтому, кстати, неудивительно, что комплексность самого предмета антропологии диктует, в частности, столь специфические организационные формы построения его изучения, как, например, Институт человека (Institut de l'homme) в Париже.

Философское определение культуры было приведено нами во вступительной части учебника. В предметной области принято описывать культуру, опираясь на перечисление ее важнейших признаков, или способов проявления и выражения. Классической считается дефиниция Э.Б. Тайлора — «знания, верования, искусство, нравы, право, обычаи и все прочие способности, характерные черты и привычки, усваиваемые человеком как членом общества*. Конкретный культурный тип зависит от соотношения и взаимодействия перечисленных характеристик, иначе говоря, от мировоззренческой модели, принятой в данном обществе.

Цель культуры давно и всеми признается глубоко гуманистической и гуманной. Ведь ее эволюция, несмотря на отдельные временные, хотя иногда и трагические, отклонения от магистрального пути, сопровождается поступательным и неуклонным развитием нравственности. На первый взгляд, данное утверждение противоречит сопровождающим всю историю человечества сетованиям блюстителей строгой морали на упадок нравов. Насколько их точка зрения правомочна, мы покажем дальше.

Одновременно нельзя забывать, что культура есть динамический процесс. Она не стоит на месте. То, что было общепринятым еще вчера, сегодня может оказаться причудой, а завтра и вовсе уйти в небытие. Прощание с привычным и адаптация к необычному всегда болезненны, но с точки зрения развертывания цивилизации в них нет ничего трагического. Отмирание чего-то старого неизменно сопровождается рождением нового, не менее прекрасного, содержательно и этически насыщенного. Оттого бессмысленны периодические «похороны» культуры старыми и малыми, вздыхающими о пасторальных идиллиях прошлого. Другое дело, что не всем хватает отведенного им срока, чтобы увидеть хотя бы первоцвет нового позитива. Вот это, действительно, грустно, но не имеет никакого отношения к нашему предмету.

Однако, говоря о динамизме культуры, нельзя впадать в крайность и упускать из виду, что во всех своих формах она еще и нормативна. Прилежно усвоивший общепринятый на данный момент стандарт в принципе (при наличии в его характере творческой натуры) способен создать на его основе новое, более совершенное качество. Тот же, кто отказывается признавать право на существование исходного эталона a limine («с порога»), не давая себе труда вникнуть в его суть, обречен на бесплодные потуги псевдоизобретательства.

Это как в изобразительном искусстве — тот, кто хочет стать настоящим художником, должен сначала научиться рисовать гипсы, а уж потом искать иные приемы самовыражения. Работы М. Шагала, П. Пикассо и С. Дали потому и будут нам интерес-

ны всегда, что в своем ученичестве они отдали дань реалистической манере. А те, кто сразу начинали «писать глаз на пятке», куда-то исчезли. Вместе с тем и реализм не стоит отправлять на свалку: Жак Ширак заказал портрет своей любимой бабушки представителю русской школы, поскольку хотел, чтобы, по его выражению, ее нос находился на положенном ему месте, а не под мышкой. Навыки же такой работы в Европе известные мастера сохранили только у нас.

Содержание культуры

Не будем касаться всех многообразных возможностей подхода к формулировке соответствующего названию раздела определения. Представляется, что для нас намного важнее выделить здесь четыре следующих фундаментальных аспекта.

Традиция

Традиция не прощает небрежного к себе отношения. Яркое доказательство тому — краткая, но полная «превратностей судьбы» история наших реформ. А дело… Однако опасно недоучитывать влияниена происходящеепси-хологических… Например, горбачевский и ельцинский периоды отмечены нерациональной верой в волшебную силу разового административного…

Чтобы переориентировать людей со штурмовщины на плодотворную рутину, настроить их на кропотливую, последовательнуюи каждодневную, часто незаметную работу, каждый день по шажку приближающуюк поставленной цели, пробудить для этого их энергию, надо коренным образом поменять психологические установки индивидуума и общества. Здесь нам видится принципиальнейшая задача нынешнего этапа модернизации России.

Другая проблема состоит в том, что политики не учитывают сложившиеся в советское время отрицательные узусы.В известном смысле, взрыв «дикого» капитализма был у нас неизбежен. Не только потому, что первоначальное накопление капитала вообще нигде и никогда не было безупречным. Это общее правило, к сожалению, наложилось на советскую матрицу, в соответствии с которой всякая частная экономическая активность считалась чем-то малопочтенным («Не обманешь — не продашь» —это советская, а не русская поговорка), а в серьезных масштабах — просто воровством. Оттого такое отношение к своей деятельности на выходе из советского строя было свойственно не только всему социуму, но и тем, кто занялся бизнесом (например,

Младшему звену соответствующей идеологической обслуги недавнего прошлого — комсомольцам). И поэтому тоже многие из них ничем поначалу не брезговали. А уж легализовавшиеся бывшие представители партхозактива и подпольные цеховики и вовсе обладали полукриминальным прошлым. Поэтому рассчитывать на иную экономическую историю России в 90-е гг. XXв., не удосужившись всерьез перенастроить ценностные рядыв индивидуальной и общественной психологии, было, по меньшей мере, наивно.

Одна из главных основ культурной традиции — распределение ролей женщины и мужчины в обществе и семье. На этом необходимо остановиться особо, поскольку фактически только XX в. принес сюда разительные перемены,в адаптации к которым мир пока ие очень преуспел. В течение всей предыдущей истории мужчина был охотником, добытчиком, воином, а женщина — сторожем, хранителем, консерватором. На протяжении вот уже десятков тысяч лет всякий добропорядочный мужчина направляет свои действия на обеспечение своей женщины и рожденных ею детей. Свой личный успех он старается выстраивать таким образом, чтобы оптимизировать благополучие, благосостояние и иные их интересы.

Перестав быть промысловиком и хлебопашцем, мужчина заменил данные занятия снабжением дома деньгами на большие покупки и продуктами питания. Там, где этого не успели забыть (например, на Кавказе и в Закавказье), мужчины и в советское время осуществляли основные продовольственные закупки для семьи. Функции женщины в этом смысле ограничивались покупкой молока и хлеба, иногда зелени. Но зато формировала закази распоряжалась принесенным (что пустить в дело, а что приберечь) именно она — жена и мать.

Это не чьи-то предвзятые предпочтения, а объективная данность. Так предопределено природой: уже с самой тайны зачатия роли распределены так, что женщина принимает часть биологической энергии, соединяет ее со своей и сохраняет плод их слияния до рождения новой жизни.

Те же программы заложены в нас и на генетическом уровне. Продвижение вперед в любой отрасли предполагает отбрасывание, разрушение чего-то, что перестало соответствовать изменившимся потребностям. Иначе просто невозможно создание каких-либо новых форм, в которых уже назрела необходимость. К такому отрицанию лучше приспособлен мужчина.

Однако безоглядное стремление к новому, как известно, тоже контрпродуктивно. И именно женщина лучше мужа сохраняет весь накопленный положительный опыт. Недаром в славянской языческой мифологии божество-покровитель домашнего хозяйства, в частности, скота, было женским.

Значит, эффективное развитие невозможно без плодотворного сотрудничества обоих полов, и не тольков семье. Солидарное взаимодействие мужчины и женщины незаменимо для семейной гармонии, сбалансированного общественного прогресса и в конечном счете — устойчивого равновесия в мире.

Перебор в пользу мужской или женской тенденции в общественном бытии грозит гибелью — либо саморазрушением, либо стагнацией: Недостаточно чего-либо достичь, полученное надо сохранить, преумножить и передать следующим поколениям. Мужчина — добыватель, женщина — хранитель. При этом за ней закреплена важнейшая для устойчивости жизни (в том числе социума) функция сдерживания и противовеса мужскому порыву. Женщина — по преимуществу консерватор.

Оттого называть события 1991 г., как и последующие, революцией неверно. Это было завершение контрреволюции, возвращение России к естественным (достаток, предсказуемость, порядок, безопасность и пр.) ценностям, за которые женщина и отвечает, на эволюционный путь. Другое дело, что мы здесь пока не слишком многое успели сделать.

Важнейшая задача каждой революции, без реализации которой она обречена на провал, — сломать женщину, вывести ее из равновесия, заставить гоняться за мужскими приоритетами. Иначе не состоятся переворот и разрушение устоявшихся норм жизни. Отсюда разнузданная пропаганда в 1920-е гг. в пользу общедоступности любой женщины и против ее заботы о жилище, семье и детях К дому предлагалось подходить как к гостинице, воспитанием детей вместо ро-

Дителей должны были заниматься ясли, детские сады и школы, для питания отводились фабрики-кухни, для бытовых нужд — прачечные и швейные фабрики и т.п. В результате у многих горожанок отбили вкус к заботе о близких, понимание того, что, доставляя им радость, они создают комфорт для себя. Те же, кто не смог отказаться от домашних проблем, оказались в полном рабстве, поскольку к поддержанию дома у них добавилась обязанность работать наравне с мужчиной.

Взамен обещанного «освобождения» женщина получила худшую дискриминацию. Коммунисты вообще любили уродовать женщин. Некоторых в прямом смысле слова, заставляя заниматься сугубо мужскими, тяжелыми и черными (строительство дорог, укладка шпал и рельсов и пр.) и вредными (химическое и другие производства) видами труда. Большинство же просто закабалив, как сказано выше. Вместо получения новой социализации советская гражданка была, по сути, деклассирована.

Десоциализация является трагедией многих современных женщин. В развитых странах она отличается только формой. Чтобы оценить подлинные масштабы культурного сбоя, произошедшего в воложений женщины в конце XIX — начале XX вв., обратим внимание на то, какую роль она играла до того на протяжении всей истории.

Начнем с притчи о Грехопадении. Данный эпизод нередко используют в качестве основного аргумента для утверждений вроде «все зло в мире от баб» и т.п. В чем же истинное значение этой притчи применительно к нашей теме?

По сути, в истории Адама до появления Евы мы сталкиваемся с первым Заветом (договором) в истории человечества. Господь насаждает на Востоке только что созданной им Земли Сад Эдема для своего отдыха. Он помещает туда еще бессмертного Адама в качестве своего образа и подобия, для своего дружеского общения с ним и для того, чтобы тот жил вечно в райской атмосфере, ухаживал за садом и следил в нем за порядком. В качестве условия он выставляет только один запрел Адам не должен употреблять в пищу плодов единственного из растений Эдема — Древа Познания Добра и Зла и даже приближаться к нему. Мы имеем здесь первый договор (иначе Завет) Бога с человеком. Значит, изначальный Завет Бог заключил не с Моисеем и даже не с Авраамом или еще кем-либо, а именное Адамом.

Но вот появляется Ева. И Адам забывает об обещании, данном им Богу, нарушает договор. Что же это означает? Ягвист, автор этого повествования, дает ясно понять:женщина-Ева оказывается для мужчины-Адама важнее самого бога, он ставит и ценит ее превыше его, она вытесняет в сознании своего супруга Бога с присущего ему места, занимает его положение авторитетапес plus ultra (выше которого нет).

Почему так произошло? Ведь ничто в мире не случается без воли Божией. Как же он допустил такое? Апотому, что Бог определил центральное положение

52

Творении не мужчине, но женщине. Собственно, на такое решение его натолкнуло поведение самого Адама. Ведь, несмотря на его исходное исключительное положение единственного полноправного контрагента Бога, Адаму стало «не хорошо» (Быт.: 2 1Θ). Быть со работником и сотоварищем Господа ему оказалось мало. Его не радовала перспектива "быть одному» (Быт.: 2 18). Излишне говорить, что люди ощущают себя плохо и грустят только без чего-то очень для них существенного, основного. Неуместная в Эдеме тоска Адама и сделала Еву, по воле Творца, главной. С тех пор поговорка «чего хочет женщина, того хочет Бог* — вовсе не красное словцо. Это афористическое отражение порядка вещей, уходящего корнями в седую древность.

Мир принадлежит женщине, она им всегда правила и правит. На нее возложена колоссальная, базовая ответственность за его состояние. Начать с того, что переход от дикости к цивилизации связан с упорядочением брачных отношений, в частности, с утверждением моногамии: ведь мужчина всегда склонен к полигамии. Полиандрия же как другая, не менее распространенная ранее, форма домоногамной семьи распыляла потенциал женщины.

Недаром традиционное воспитание только применительно к мужчинам включало обязательное требование брать часть ответственности на себя. От женщин добивались совсем другого, о чем мы еще скажем. Поскольку они и так знали, что все в человеческом бытии зависит от них, учить их этому нужды не было.

В ходе развития общества данное фундаментальное понимание потихоньку стиралось, пока на заре XX столетия окончательно не выветрилось из сознания большинства женщин в развитых странах, либо они утомились от несения столь тяжелой ноши и сбросили ее. Сейчас некоторые элементы древнего знания на постсоветском пространстве сохранили, главным образом, да и то только отчасти, еврейки, армянки, татарки, цыганки, горянки, меньше — грузинки и башкирки, русские в глухом захолустье, а также представительницы ряда других районов Предкавказья, Кавказа и мусульманских республик бывшего СССР и коренных малочисленных народов Севера,

Неважно почему, но такой сбой произошел. И его закономерным следствием стали невиданные доселе трагедии минувшего века. Между тем каждый здоровый мужчина знает, что с

Момента его рождения и до самой его смерти женщина играет ключевую роль в его жизни, — будь то мать, бабушка, жена, сестра, подруга либо все они вместе взятые, либо по отдельности, и т.д. Даже если, по душевной слабости, не хочет признавать этого открыто.

Недаром обычно в жены (особенно первый раз) юноши интуитивно выбирают женщину, внутренне похожую на их мать. В этом в частности заключен, попервоначалу, корень необоснованных жалоб многих молодоженов на «лень» супруги, ибо забота матери всегда усерднее и привычнее. Правда, немало молодых женщин становятся настоящими хозяйками (т.е. помогают сберегать и преумножать благосостояние семьи) лишь после того, как обретают тех, кому надо передавать свой в том опыт, а именно детей.

Нормальный мужчина, начиная с детства, воспитывается и развивается в отношениях с женщинами. Потому-то одиночное материнство и нежелательно. Оно гипертрофирует и без того концентрированное женское воздействие на мужчину, что приводит ко всяческим перекосам его поведения, характера и психики.

Стандартная полная семья критически нужна для появления и воспитания здорового и жизнестойкого во всех отношениях потомства. Добрый пример взаимно благожелательного сотворчества родителей, рождающего семейную гармонию, заботливого отца и мудрой хозяйки-матери выстраивает у детей, растущих в такой атмосфере, правильные ориентиры на будущее.

Народной мудрости, а теперь и науке, давно известно, что, как правило, сын идет в мать, а дочь в отца. Здесь все очень функционально. Ни одно звено не может выпасть или быть заменено, ибо каждое из них выполняет строго свою, только за ним закрепленную задачу. Так совершается круговорот, обеспечивающий непрерывность передачи опыта и традиции: женщина формирует мужчину, а он передает полученное от нее наследство следующему женскому поколению. Затем все повторяется

Снова. И как «отрегулирует* женщина своего мужнину (сына, мужа, друга...), так он и будет поступать: если на добро — будет его творить, если на зло — станет мерзавцем. Женщина держит в своих руках тайные нити. Ей предначертана сверхзадача раскрывать, настраивать и давать возможность проявиться духовному потенциалу мужчины.

Недаром во всех языках есть поговорки типа «У хорошей жены и муж хороший», «Cherchez la femme» («Ищите женщину») и пр. В конце концов, в значительной мере нынешний конфликт полов связан с тем, что не так уж и много женщин сейчас отвечают уровню возложенной на них свыше задачи. Этот конфликт будет практически исчерпан не раньше, чем вернется естественное положение вещей.

Как же быть с тем, что развитые древние мифологии связывают господство в мире темных, необузданных сил естества с неконтролируемым женским началом? Тем, что эллины именовали хтонизмом (от древнегреч. χθων — «земля, почва»)? Здесь фатальной выступает не женственность, а отсутствие ее самоконтроля. Известно, что всякое превалирующее положение несет в себе опасность вырождения в своеволие, произвол, полное подчинение соблазну покуражиться над теми, кто от самодура в данный момент целиком зависит, в пренебрежение сопряженной с доминированием ответственностью. Его актуальным проявлением является разгул в некоторых странах, прежде всего в США, разнузданного «феминизма».

Если только что сказанное кажется кому-то надуманным, давайте вспомним, что супругу неслучайно принято называть хранительницей очага. Ведь сохранение огня, от наличия которого в неизмеримо более буквальном смысле, чем даже от продовольствия, зависит физическое выживание племени, у первобытных народов, еще не умеющих высекать пламя, всегда и везде есть исключительная функция женщины. Она же — первый собиратель и одомашниватель растений и животных, что позволяет стабилизировать рацион питания, избавив его от превратностей охоты. Она же — знахарь.

Обратившись к духовной сфере, мы увидим, что наряду с мужскими культовыми сообществами обязательно существуют более древние женские. Причем, если ритуалы мужских братств обязательно предполагают участие в ряде из них женщин, то к женским мужчины не допускаются. Объяснять такую особенность только культом плодородия неверно. Нам давнои подробно известны хорошо описанные еще античными авторами связанные с тайной воспроизводства обряды, скажем, древних греков. Но мы ничего не знаем о тех эпизодах греческих Элевсинских мистерий, праздника Тесмофорийи им подобных, когда женщины удаляли из святилищ мужчин. Значит, не в одном плодородии дело: ведь для деторождения-то мужчина как раз необходим. О клонировании тогда ничего не знали. Следовательно, в такие моменты эллинки сосредоточивались на какой-то высшей ответственности.

Лидирующее, царственное положение женщины подчеркивается и тем, что всякая традиция требует от мужчины обеспечивать благополучие ее и ее детей, а отказ от этого правила сурово осуждает. Ссылка на «слабость пола», к которой здесь охотно прибегают сами дамы, — не более чем удачная уловка, позволяющая подсластить пилюлю для инструмента, исполняющего их волю.

Официально разрешенное многоженство, в историческое время, есть попытка мужа уйти от управляемости: ведь внутри гарема немедленно возникает конкуренция жени наложниц за милость господина. Впрочем, результат здесь не обязательно тот, к которому стремятся — нам достаточно хорошо известно о безраздельном влиянии старших и (или) любимых жен даже на всемогущих султанов. И теперь в регионах традиционного ислама старшая супруга остается главным советчиком своего спутника жизни. Иногда ее роль частично переходит и к самой младшей супруге, если таковая оказывается для этого достаточно внутренне зрелой и способной. Других аспектов современной разрешенной законом полигамии мы еще коснемся (см. главу 12).

Все мировое искусство закономерно пронизано центральным положением женщины в жизни, ибо никому иному, как ей, предписывается сдерживать и гуманизировать необузданные порывы мужчины и его эгоистические устремления. Наиболее наделенные этим качеством и обладающие недюжинным умением его вовремя применять особенно воспеваются. А их имена сохраняются в памяти поколений как образцы для подражания: именно гуманистический вектор является, как было показано выше, определяющим в развертывании культуры (кстати, ведь и Музы — божества тоже женские, хоть и дочери Аполлона). Наоборот, разного рода «леди Макбет» сугубо жестко, куда непримиримее, чем их мужские аналоги, порицаются как предельно отвратительные примеры.

Оттого-то любая религия (а весьма развитая этика присутствует во всяком исповедании) апеллирует прежде всего к женщине, особенно заботится о том, чтобы ее вера была обязательно крепка. Ибо какова будет женщина, таковы станут и мужчины в ее окружении. Само духовное, моральное и физическое состояние и благополучие мужчины целиком и полностью зависит от женщины и ее отношения к нему. Его самоощущение, настроение, мировоззрение, душевное равновесие, работоспособность, здоровье (не только интимное), нравственное**, жизненный успех, карьера (нередко и ее выбор), достаток и его уровень, и т.д.

Наконец, литература, вплоть до детективной, трактует, что за всем стоит женщина. И если у Д.Х. Чейза данный постулат имеет, скорее, негативный оттенок, то А. Кристи деликатно подводит к мысли, что реально всем управляют леди, Ради их интересов совершаются все благородные и низкие поступки; акты самопожертвования и преступления. Мужчины же — всего лишь более или менее послушные и тонкие инструменты в их руках. Неслучайно даже своего любимца Пуаро Кристи несколько раз ставит в двусмысленное положение как раз в этом пункте (в отличие, скажем, от мисс Марпл). И дело здесь не в «женском шовинизме», а в знании писательницей своей роли.

По типу отношений с мужчинами женщин можно разделить на четыре категории. Умные манипулируют мужчинами. Мудрые делают так, что мужчины воспринимают их цели как свои. Те, кто умны и мудры одновременно, понимая, что свою волю надолго и полностью мужчинам навязать невозможно, и будучи одновре-

менно заинтересованными в долгосрочной связи, консолидируют свои и мужские интересы, обоюдно подгоняя их друг к другу. Те же, кто хватаются за все, что может сделать за них мужчина, сами либо глупы, либо не сумели до конца эффективно использовать три первых пути.

Как же тогда быть с более строгими ограничениями, которые накладывают на женщину все традиционные культуры? Разве требования жесткой сексуальной дисциплины, молчания в присутствии мужчины, запрет перебивать его речь, выдвижение в качестве главных добродетелей смирения и терпения — не дискриминация? Нет: только технологический век позволил нам роскошь сознательных капризов, а прежде любое табу было глубоко функционально, т.е. оправдано и полезно для всех, на кого оно распространялось.

Всякий знает, что выслушать говорящего молча, не мешая ему развить свою логику до конца, очень полезно, чтобы понять, чего же он в самом деле хочет, и иметь достаточно времени, чтобы прикинуть, как обратить его мысли в нужное вам русло. Дамам же, учитывая мужское упрямство, тем более лучше реагировать не сразу, но потом, если они не согласны, незаметно повернуть все по-своему. Глупо отрицать, что они в этом мастерицы. Наоборот, будучи перебитым, мужчина довольно часто быстро улавливает, куда хочет склонить его женщина, и может ловко от этого устраниться либо использовать ее интенцию в своекорыстных целях.

Терпение и понимание того, что не всего можно добиться вдруг, суть качества, отличающие именно того, кто умеет хорошо управлять. Так где же тут ущемление? Скорее своеобразное сдерживание соблазна загнать рыцаря под каблук. Тем более, что мужчина довольно прост в его отношениях с женщиной: добром, любовью и лаской от него можно добиться всего, что ей угодно.

Ответственность неотделима от самоограничения. Возьмем, к примеру, шахматы. Хотя формально фатальный шах и мат выпадает королю,он бессилен без основного гаранта своего могущества — конечно же, королевы, которой, вообще говоря,

Принадлежит ничем не ограниченное право на любой ход. Но чем искуснее игрок, тем он спокойнее, аккуратнее и экономнее использует возможности этой фигуры, не допуская не только произвола, но и малейших вольностей с ее стороны. Иначе — провал.

Чтобы управление было действенным, ресурсы и масштабы его субъекта и объекта должны быть конвергентны. Отсюда не только преимущество, отдававшееся на протяжении большей части истории человечества равным в социальном и имущественном отношениях бракам, но и настойчивое стремление родителей обязательно дать своим дочерям как можно более хорошее образование. Даже тогда, когда они не настраивают их на зарабатывание денег посредством собственной карьеры — ибо чтобы успешно «дергать за ниточки», они должны как можно лучше соответствовать объему стоящих перед ними задач.

Часто думают, что современная женщина переносит свои увлечения в область глубинных интересов мужчины под его влиянием. Бывают, конечно, пустоголовые создания, вроде чеховской «душечки», которым все равно, чем заполнять свою черепную коробку. Но в большинстве случаев мужской авторитет как таковой тут ни при чем. Так поступают, осознанно либо интуитивно, только по-настоящему любящие супруги, для того чтобы лучше понимать и знать свой объект, и сделать, благодаря этому, его управляемость наиболее плодотворной, но и наименее для него болезненной.

Воздержание от половой распущенности способствует сохранению хладнокровия и трезвости оценок, что тоже крайне необходимо женщине как руководителю. К тому же от страсти женщина полностью теряет голову. И от частых романов может совсем утратить способность контролировать ситуацию. Но известно, вздорная дама — снаряд чудовищной разрушительной силы для всего, что ее окружает. Мы уж не говорим о здоровье потомства, на каковое беспорядочная смена секс-партнеров будущей матерью оказывает самое негативное воздействие. Ведь нравственное и физическое состояние детей (сыновей в особенности) в решающей степени зависит от их матери.

А от участия в мужском застолье женщины и вовсе некогда отказались сами. Раздельное столование во время пиршеств впервые зафиксировано на стадии матриархата. Очевидно, не видя своих спутников в состоянии излишней эйфории, женщинам было проще сохранить с ними отношения, не утрачивая необходимого для их стабильности пиетета.

Кстати, несколько избыточно маркированный в культуре и обращенный к женщине императив уважать мужчину весьма напоминает предписание начальнику не унижать сознательно подчиненного. Это вроде нашей власти, требующей по любому поводу и вовсе без оного должного к себе трепетного отношения: очень уж не хочется признавать себя служанкой общества, как во всех нормальных демократиях.

В традиционной системе возможностей у женщины было даже больше, чем теперь, ибо к писаному праву мужчин она добавляла свои неписаные правила, и всегда оставалась госпожой положения. При этом ее особый мир (пусть хронологически и тематически нередко более компактный), несводимый к мужскому идеалу, был защищен от несанкционированного вторжения, непременно уважался и охранялся каждым достойным мужчиной.

Многочисленные институты, утверждавшие мужской приоритет, как рази подчеркивали данную особенность — несовпадение показного и неформального лидерства в семье. Последнее всегда оставалось за прекрасной половиной, поскольку она довела искусство манипулирования сильным полом до совершенства, которое продолжает постоянно развивать. Вместе с тем, рассуждает сознающая себя женщина, если мужчина вечно делает только то, что санкционировано ею, то почему бы ей всегда не следовать за ними его не слушаться?А матери почему бы постепенно не ослаблять формальные вожжи, удерживающие рядом с ней ее чадо? Хотя бы на публику, если уж единственная эта малость настолько тешит их тщеславие, что именно женщина безошибочно и прочно обеспечивает в доме мир, покой и гармонию.

Мужчина получает шанс поступать, как ему заблагорассудится, лишь при условии, что женщина ему это позволит — согласившись с ним или устранившись от решения проблемы. Он может даже настоять на своем, если ту устраивает любой результат либо ей в данный момент, исходя из собственных предпочтенийили ради личного спокойствия, проще уступить ему, чем воспрепятствовать. Ноеще никогда мужчине не удавалось сделать то, чему женщина по-настоящему, а именно изобретательно и всеми силами, противилась бы. Потому мужчинам не надо жаловаться на то, чтоим постоянно приходится во всем убеждать своих спутниц. Судьбу не обманешь: иначе просто ничего не выйдет.

Только однажды мужчинам удалось «перевернуть пирамидку». Суфражистки, начинавшие свою борьбу, судя по их бурной деятельности, не все и (или) не полностью отдавали себе отчет в том, что на самом деле происходило. Очевидно, вполне

Осознанно вели себя выступившие застрельщицами движения жены крупнейших финансистов и промышленников, помогавшие таким образом своим мужьям увеличивать обороты капитала и собственные состояния — т.е. самим себе. Ведь интересы расширенного воспроизводства требовали массированного выброса на рынок свободных рабочих рук. Мужских ресурсов для этого уже было недостаточно.

Если с низшими классами особенно не церемонились — разорившихся (а то и целенаправленно разоренных!) крестьян и ремесленников, включая баб и малых ребят, еще раньше просто затолкали на фабрики, то для притока на должности «синих» и «белых воротничков» дам из солидных слоев общества требовались внушительное идеологическое обоснование и хоть какие-то компенсации за утрату привычного положения.

Тут-то многих из них, утомившихся от тяжкого бремени ответственности за состояние мира и стремящихся увильнуть от нее (как это по-человечески — искать путь наименьшего сопротивления и покупаться на все неизведанное!), и поймали на химеру так называемых равных прав (оказавшихся на поверку сплошными дополнительными, непривычными и потому неудобными обязанностями, от которых уже чаще всего невозможно было уклониться), поманив призраком увлекательности, больших возможностей и свобод, якобы свойственных мужскому миру.

Каков же итог деятельности суфражисток и их последовательниц? Внешне все прекрасно: за женщиной признали все права мужчины и даже все полнее начинают их соблюдать. На деле же, перейдя к непосредственному участию в делах (что оказалось не столь уж и интересным для большинства из них), женщина попала в иерархию жесткого подчинения, где меньшинство является его субъектами, а большинство — объектами, и заодно с местом хозяйки (лишь немногие женщины «выбиваются» в начальство), к которому привыкла в семье и ее окружении, утратила львиную часть незыблемого прежде права на автономию своей частной жизни. Тем самым она превратилась в «рабочую лошадь» с теми же требованиями равной оплаты и в предмет

повседневных сделок, что для большинства женщин не слишком приятно.

Но поздно: индустриальная и постиндустриальная экономики быстро нашли возможности для эксплуатации новых рук. И теперь отказаться от женской занятости, вернув «главе семьи» почетную обязанность радеть о ее благополучии, во многих случаях (вследствие дефицита предложения на рынке труда) уже не представляется реалистичным — даже когда женщина охотно пошла бы на это.

Не случайно феминистки борются за восстановление прежней, привилегированной для себя, ситуации. Иначе трактовать понятие особых «прав женщины», отличных от общепринятых прав человека (у женщины есть только одно, дополнительное по сравнению с мужчиной, право — рожать), можно лишь предположив, что само феминистское движение не считает женщину человеком.

Да и выдвигают они не тот лозунг: вместо «Допустите женщину к управлению процессами», надо говорить «Верните ей сознание своего ключевого места». Такая ошибка, похоже, свидетельствует о том, что феминистки не отдают себе отчет в самом основном — названной задаче следует соответствовать, т.е. для начала возвратить себе понимание той ответственности, от которой они сбежали сто лет назад.

В сложной взаимосвязи с данной проблемой находится явление, известное как демографический переход XX в. С одной стороны, в течение столетия в различных конфликтах была выбита масса молодых мужчин, осталось неродившимся огромное количество детей, с другой — люди стали дольше жить, и оба этих фактора еще строже «запрягают» женщину посредством роста социальной нагрузки по обеспечению пожилых.

Понять, насколько вырос типичный жизненный цикл, помогают следующие цифры: еще в XVIII в. мужчина в среднем жил 28 лет, женщина — 32 года, в XIX в. — 36 и 39 лет соответственно. Ориентируясь на них, можно считать, что М.Ю. Лермонтов прожил полный срок, а АС. Пушкин даже «зажился». В самом деле, многие успевали за эти годы достичь невероятных высот в избранной карьере, а заодно обзавестись не только детьми, но и внуками.

Без сомнения, надо учитывать высокую младенческую и детскую смертность, последствия эпидемий и войн. Ведь сыновья считались взрослыми (у чеченцев так остается до сих пор), т.е. уходили за отцом в бой, уже в 13—14 лет. Например, генерал Н.Н. Раевский поднял арьергард отступающей русской армии в контратаку под Смоленском таким образом: просто взял за руки своих сыновей 14 и 15 лет и в полный рост, не вынимая даже шпаги, пошел на французские штыки со словами: «Братцы, кто со мной?» Через несколько шагов его обогнали шеренги солдат.

Конечно, обобщенные числа лукавы. И до XX столетия было довольно тех, кто жил значительно дольше. Но, во-первых, они относились в основном к наиболее обеспеченным и привилегированным сословиям. Во-вторых, большинство даже могущественных королей умирало в возрасте около 50 лет. Те же из них и их приближенных, кто жил дольше 60, провожали несколько поколений; 70-летние и старше считались легендой, свидетелями незапамятных, почти сказочных времен, по ним отсчитывали хроники, о них слагали песни и поэмы.

Факт остается фактом, Наполеон запретил танцевать на балах женщинам старше 25 лет: видимо, они казались ему несуразными так же, как в наше время грузные 50-летние тетки, отплясывающие твист, шейк или что-нибудь еще более новомодное. Будущая русская императрица Анна Иоанновна в 19 лет уже была вдовой, а когда воцарилась, в свои 39 воспринималась придворными древней уродиной. Так что, когда у И.С. Тургенева читаем: «Вошла пожилая женщина», а по ходу повествования выясняется, что ей лет 36, то это говорит не о его женоненавистничестве (им он не страдал), а о восприятии возраста 150 лет назад. И не только: обратите внимание, что Агата Кристи в своих детективах, вышедших β 20— 30-е гг. уже XX в., писала о персонажах 32—35 лет—««немолодая», «она была уже немолода», и т.п.

И «бальзаковский возраст», когда общество осуждало связь дамы с юношей, выражался всего лишь 35 годами, сейчас считающимися едва ли не расцветом ее молодости. Женщина отвечает на это тем, что стала меньше рожать, уделяя больше внимания своей профессии. Как следствие — угроза дефицита трудоспособного населения, что замещается ужесточением требований к производительности труда. Круг замыкается.

Между тем выход, действительно, состоит в возвращении к естественному положению вещей, но на более продвинутом уровне — когда древнее интуитивное знание станет современным рациональным. Женщина опять осознает глубоко и искренне свою центральную роль в мироздании, сохраняющую его равновесие и придающую ему устойчивость, уяснит ее себе не как привилегию и способ потешить свой эгоизм, а как весьма нелегкую ответственность (согласитесь, мужчине быть всего лишь инструментом ведь тоже не очень-то просто), попутно избавившись

от многих мучающих ее ныне комплексов, и безропотно вернется к ее несению. Авсе общество воспримет это как должное. Взлет популярности и количества свободных профессий, понимание в широком смысле духовного, креативного, интеллектуального и культурного ресурса как главного для современного прогресса — вот одна из форм компенсации утраченного женщиной свободного для ее внутренней жизни времени.

Заодно она получит возможности толковее подбирать себе мужа (раньше за указанную процедуру отвечали серьезные родители, исходя из всего вышесказанного) и выстраивать с ним стабильно добрые отношения, при желании, рожать больше детей, успешнее учить их взаимопомощи и, постепенно ослабляя строгость опеки, своевременно и относительно для всех безболезненно отпускать их в собственное плавание. Это поможет как улучшить общую демографическую ситуацию в мире и моральную атмосферу в обществе, так и повсеместно развить дух сотрудничества. Ведь матери будут меньше носиться со своими чадами: сократится число единственных детей и связанных с ними малых и великих трагедий; а чада станут более здраво и спокойно оценивать встречающиеся им жизненные коллизии и собственную уникальность.

И в завершение пассажа о «хозяйках жизни»: сказанное выше вовсе не значит, что все на свете надо перевалить на женщин. В этом как раз чуть было не преуспели большевики. Довольно нам экспериментов! Нет. Задача дамы (кстати, от лат. domina, «госпожа, властительница, владычица», сравним семантику современного глагола «доминировать») правильно определить интересы и настроить мужнину в нужную сторону. Аего дело, не менее сложное, почтенное и стоящее непременного уважения «половины» за его надлежащее выполнение, но даже более обременительное, — найти способ решения поставленной проблемы ивыстроить систему исполнения полученного запроса. Азатем научить женщину тому, что ей под силу.

Таково рациональное иисторически оправданное распределениеобязанностей и в семье, и вне ее. Здесь у каждого свои,

Соразмерные их субъектам и сбалансированные между ними и внутри себя, преимущества и тяготы.

Важно понимать: формальное, немотивированное ничем, кроме ссылок на историю, соблюдение традиций вне конкретного контекста их убивает, превращает в бессодержательный консерват, препятствие на пути позитивной эволюции, и делает социум, им следующий, особенно уязвимым к самораспаду. Неверно в этой связи полагать, что «западное» общество пересматривает свои обычаи и потому прогрессивно, а «восточное» — обречено на стагнацию из-за того, что коснеет в правилах, ставших предрассудками.

Просто Запад расстается с традициями с шумом на весь мир, революционно, а Восток незаметно, эволюционно, постепенно, иногда столетиями, обращая (за счет постоянно вносимых мелких коррективов) отмирающее предписание в его полную противоположность. Наиболее яркий и данный нам в непосредственном восприятии пример эффективности последней тактики — политика Дэн Сяопина и его учеников, способствовавшая превращению значительной части Китая — без отказа от коммунистической риторики, ритуалов, отчасти и идеологем — в процветающую, сначала промышленную, а потом и постиадустриальную экономику.

Однако ни один из способов не может считаться универсальным. Вот здесь, действительно, каждому свое: для следования по китайской модели европейцам не хватает терпения, и они чересчур экстравертны.

Кстати, самым древним примером непрерывного обновления без нарушения традиции для модных сейчас рассуждений о living low (живом праве) служит не что иное, как талмудическое право. Как и Коран, Тора содержит свод не только повседневных рекомендаций, но и юридических норм для вершения правосудия. Пока народ мог соблюдать Закон буквально в том виде, как он был получен Моисеем от Бога, никакого комментария не требовалось. Когда же, по ходу истории, жизнь изменилась настолько, что прямолинейное следование предписаниям стало невоз-

можным,возникла необходимость в их приспособлении к вновь открывшимся обстоятельствам, условиям бытия.

Тогда началась эпоха мудрецов, толкователей, зачинателей кодекса правил, известного как талмудическое право. Первое их «поколение», жившее в эпоху эллинизма, известно нам не по именам, но только по родовому определению — Зугот, ибо в каждый момент действовали по два учителя (от греческого ζυγόν, «парная воловья упряжка»). За ними последовали Танаи, Амораи, Гаоны, а после запрета Рима на их деятельность эстафета перешла к передающим ее по сеи день наиболее ученым раввинам, которые уже никак не обозначали свою «цеховую» принадлежность.

Массовость культуры

Разделение единого культурного пласта на элитарный и про-столюдинный слои существует имманентно. Народная культура как ныне массовая изначально… Она-то, выраженная, в частности, в народной картинке (русском лубке и… А что такое голливудское кино и советские фильмы 1930-х гг.? Еще одним доказательством нашего утверждения служит то,…

Эпохально новые средства доставки и потребления версий для массового использования: телевидение, видео, CD, Интернет, компьютерные игры и пр.

Коснеть в высокомерной оценке массовой культуры очень рискованно: именно она производит первичный материал, обрабатываемый в дальнейшем элитой, и в нее возвращаются созданные последней и адаптированные для мультитиражирования прорывные идеи и принципы. В конечном счете именно от уровня гуманизации ее содержания напрямую зависит степень самочувствия социума* Культура элиты может лишь влиять на нее или замкнуться в себе, не более того. Однако самоустранение от массовой культуры опасно: элитарные модели превращаются в мертвенные догмы и загнивают, что, как правило, приводит к силовому прорыву в их сферы снизу и отбрасывающему развитие назад культурному перевороту (так случилось в России и Германии в 20—30-е гг. XX в.).

Поэтому задача обращения с массовой культурой должна быть поставлена фундаментально по-другому: необходимо постепенно, но постоянно и целенаправленно повышать ее уровень за счет ее перманентного взаимообогащения с элитной парадигмой.

Общечеловеческие основы

Наши доморощенные оголтелые критики общечеловеческих ценностей не настолько образованны, чтобы понимать, что своими нападками на них отрицают как раз то, что хотят охранить от якобы чуждых влияний, — православные основы русской культуры. Сама ортодоксальная этика (ценностный ряд Восточной Церкви) есть часть единого авраамического наследия, включающего иудаизм, христианство и ислам: Господь дал Моисею десять заповедей для всех людей, независимо от их этничности и веры, поручив ему научить им человечество в целом.

Более того, их аналог мы находим во всех иных развитых религиозных и философских системах — и в буддизме, и в даосизме, и в индуизме, и в конфуцианстве. Можно констатировать

реальное существование единых для большинства жителей земли главных корм морали. Поэтому война против общечеловеческих основ как часть противодействия «мировой закулхсе» есть не только уничтожение собственной культуры, но и продолжение Богоборчества.

Правоверному же иудею, в отличие от прочих, надлежит соблюдать 613 заповедей (в технологичном мире сохраняют свою актуальность менее двух их третей). И главная среди них — не лжесвидетельствуй, ибо, давая ложные показания в суде, ты, нарушая данную во имя правдивости клятву, оскорбляешь Бога.

«Почвенник» также не ведает, что канону «не делай другому то, чего не хотел бы испытать сам» начал впервые учить не Лев Толстой, и даже не Иисус Христос; это один из базовых постулатов, внушенных Господом Моисею и в качестве такового отраженный в Торе. Недаром Гилель — великий мудрец, живший во II в. н.э., именно так ответил на вопрос новообращенного в иудаизм о сути Закона, добавив, впрочем, «все остальное — комментарий, а теперь иди и учись». Надо думать, что этот канон был известен и в более древней семито-хамитской передаче.

Другое дело, что общечеловеческие категории трансформируются в различных социальных группах подчас в свою прямую противоположность.

Например, в криминальном сообществе моральным и справедливым считается все, даже самое жестокое и подлое, что работает на поддержание его жизнеспособности.

Именно поэтому партия большевиков, ее наследники до наших дней и их идеология являются преступными. Ведь со времен Маркса и Ленина доблестью и пользой считаются любые предательство и злодеяние, совершенные во имя торжества коммунистической идеи, а те, кто их совершает, превозносятся коммунистической пропагандой как идеал для подражания.

Еще одна иллюстрация — парадоксы рыцарского и бюргерского отношения к «слабому» полу. В романах и балладах прекрасная дама обожествлялась, в своем кругу ей поклонялись, в народных же песнях и историях любовная тематика трактовалась намного более вольно. Однако жизненная практика показывала обратное: аристократки из враждебного лагеря рассматривались теми же самыми сеньорами (во всяком случае в военное время), как правило, наравне с прочей добычей, обращавшейся на потребу победителя без особых церемоний, а вот

простолюдины» напротив, обыкновенно демонстрировали неизменное почтение в отношении не только своих (тех, с кем были связаны общим имуществом), но и других женщин, если они были рачительными и благонравными хозяйками.

Способ реализации созидательных способностей человека

Креативность — основная функция культуры. В ней смыкаются субъективный мир личности и объективный мир цивилиза-ционных ценностей. Творческое начало обладает в людях огромной силой: известно, что все здоровые дети на момент рождения одинаково талантливы, т.е. наделены равными возможностями для развития любых способностей. И их дальнейшая судьба зависит от того, в какую сторону их будут направлять.

Разговоры о генетической предопределенности, гуманитарном и техническом типах ребенка происходят от нежелания родителей отвечать за результаты своей деятельности, или бездействия. Возможно, не всем суждено стать В.А. Моцартом, Леонардо да Винчи или А. Эйнштейном, но любой может стать большим мастером всякого дела. Впрочем, тот же Моцарт считал, что гений — это талант плюс трудолюбие.

Даже больные новорожденные при правильном подходе могут достичь куда большего, чем от них ждут. Скажем, в Израиле, где из-за значительного количества близкородственных браков, особенно в религиозной среде, процент детей с различными отклонениями относительно высок, накоплен прекрасный опыт «вытягивания» на уровень нормальных середняков даже не самых тяжелых даунов.

Характерный эксперимент на ту же тему был проведен в Китае. Группу грудничков, одновременно отобранных у родителей, разделили на две части. Одну воспитали в обстановке красоты и гармонии, другой не показывали ничего хорошего: если мебель, то колченогая, если краски, то мрачные, если игрушки, то убогие, если люди, то калеки, если виды, то пугающие и т.д. В первой группе выросли крепкие и духовно богатые дети, во второй — моральные и физические уроды

Сейчас модно ругать агрессивность и пустоту современной молодежи. А кто еще мог вырасти в грязи, запустении и неприглядности советских новостроек? Вот ответ, зачем нам всем срочно нужны чистота и красота на наших улицах Это — общая ответственность.

К сожалению, малочисленная имущественная элита, обеспечив благоприятный микроантураж себе, больше ни о чем не заботится, полагая, что все само

образуется. А массовый гражданин инертен и ждет, что порядок за него наведут другие. Не выйдет. Само собой может произойти только худшее — волна озверевшей черни в очередной раз сбросит страну с позитивного пути развития.

Нельзя забывать, что культура, приглашая личность творить, налагает на нее и ограничения, которые распространяются не только на социум (о чем сказано выше), но и на окружающую среду. Созидательная программа культуры имеет, как всякий позитив, свою негативную оборотную сторону: творец всегда разрушает, хотя бы для того, чтобы расчистить площадку для нового, будь то приспособление ландшафта, подготовка к реконструкции старого квартала или отжившие свое представления либо приемы.

Для адекватного представления о прогрессивности той или иной новации важно правильно оценить долгосрочный баланс принесенной ею пользы и нанесенного ею ущерба. Скажем, если вред, уже полученный от овладения ядерным синтезом (Хиросима и Нагасаки, Чернобыль, расползание ядерного оружия по миру, угроза ядерных отходов и пр.) еще имеет шанс быть перекрытым в грядущем за счет существующих энергетических и будущих технологий, то экологический урон от промышленной эксплуатации природы уже вряд ли может быть восполнен в нужной мере. Такова цена, которую мы заплатили (в том числе за счет наших потомков) за нынешний уровень комфорта, которым пользуемся. Очевидно, в дальнейшем стоит строже следить за обоснованием предлагаемых проектов.

Данная особенность творчества, связанная с непременной, хотя бы частичной, деструкцией произведенного ранее, по-видимому, объясняет, почему мужчина, как правило, более склонен к новаторству, а женщина — к воспроизведению нормы. Дело здесь, с одной стороны, в дисфункции с основной (см. выше) задачей женщины как хранительницы (недаром самыми страшными и безжалостными террористами всегда бывают женщины — один раз сломав в себе охранительную программу, они навсегда срывают в себе всяческие тормоза, недавно мы в этом воочию убедились во время теракта на Дубровке). С другой сто-

роны, мужчина таким образом компенсирует недостаток у себя главного творчества, доступного только женщине, — рождения новой жизни и ее формирования в утробе, младенчестве и раннем детстве. Достаточно прочитать книгу Владимира Набокова «Другие берега», чтобы понять, насколько велика роль матери в развитии креативности личности.

Явления культуры; культурные объекты

К ним относится все, что представляет собой результат реализации человеческих потенций, выраженный как в индивидуальной, так и в коллективной деятельности или творчестве, например, все формы их воплощения, приведенные в классическом перечислении Э.Б. Тайлора.

Расширив и несколько модернизировав и видоизменив его список, здесь надо говорить о языке, символах, знаках и кодах, идеях, табу, ритуалах, церемониях, институтах, орудиях, технологиях и более частных их производных. Таких, как, например, алфавит и системы письма и записей, мировоззренческие модели, произведения искусства и науки, всевозможные виды общественной активности, эмблемы, различные атрибуты, аксессуары и пр.

Нормативными, т.е. отражающими культурную норму, среди них являются те, что направлены в сферу конструктива, на гуманизацию среды своего функционирования. Ориентированные в противоположном направлении отражают ненормативную культуру. Ее еще называют маргинальной, аутсайдерской или контркультурой, подчеркивая тем самым конфликт, в котором последняя находится с главным вектором развития цивилизации. Ведь история культуры есть развитие гуманистических норм даже вопреки обратным практикам.

Таким образом, явления (объекты) культуры, а особенно баланс их соотношения между собой, предоставляют в наше распоряжение один из наиболее тонких, чутких и адекватных показателей «карты здоровья» общества, уровня «очеловечива-

ния», достигнутого им на пути его эволюции. И в этом отношении они не могут быть полностью независимы от общества, так как призваны отражать общее состояние соответствующего социума.

Однако именно в силу только что названного обстоятельства критерии, предъявляемые тому или иному культурному явлению, в свою очередь, не могут быть априорными и раз навсегда незыблемыми. Оценочные суждения всегда требуют конкретности. Например, при квалификации обрядов финикийского культа Молоха и трагедии Хиросимы, несмотря на внешнее сходство (в обоих случаях самой негуманной смертью — в пламени — погибли массы невинных людей), они должны быть разными.

В первом случае в суровую годину в жертвенный огонь в честь верховного божества бросали не просто детей, но новорожденных младенцев — первенцев мужского пола, обязательно из лучших семей. Это был почетный долг аристократии перед общи-ной в целом, если угодно, ее страшная (ведь, помимо понятного страдания родителей, другого наследника могло и не появиться, а тогда род пресекался) «привилегия». В рамках логики, заведомо ставившей интересы общества выше личных, такое жертвоприношение призвано консолидировать племя вокруг его предводителей и психологически помогало ему пережить мор, неурожай или отразить натиск превосходящих сил противника.

Совсем другое дело, когда цивилизованная нация, проповедующая абсолютную самоценность каждой человеческой жизни и приоритет личности, обрекает на мучительную гибель сотни тысяч гражданского населения только потому, что они принадлежат другому, воюющему с нею, народу.

Нет никакого противоречия между созданием ядерного оружия во имя сдерживания угрозы войны и борьбой с ядерной опасностью в результате осознания всеобщности угрозы в связи с расползанием технологии производства оружия массового поражения. Академик А.Д. Сахаров был, вопреки наветам, совершенно искренен в обоих случаях. Хорошо, что намеченный им путь, наконец, стали понимать, хотя и недостаточно.

Равным образом, по-разному следует оценивать рецидивы пещерных практик во время голода в 1920—1930-е гг., а также в блокаду, и дискуссии 2001 г. о

возможности приостановки выплаты внешних долгов современной России. Отвергая людоедство в принципе» еще можно понять, почему люди дошли до такого озверения в Поволжье, на Украине и в Ленинграде. Но уж никак нельзя принять даже обсуждение вероятности постановки судеб модернизации нашей страны, системности реформ, стабильности развития Российской Федерации в зависимость от прорывов в день нынешний обычаев, свойственных дикарям и режимам-изгоям.

Фундаментализм в культуре

Нельзя объявлять таковым всякую приверженность традиции. Без сохранности своего нормативного характера ни одна культура удержаться не может. Поэтому под культурным фундаментализмом следует понимать консервацию отживших свое правил вопреки изменению условий существования общности их носителей, или крайний догматизм, т.е. отказ от их адаптации к вновь открывшимся обстоятельствам.

Фанатики движения «Талибан» уничтожили древние буддийские статуи на территории Афганистана, поскольку Коран запрещает изображения Бога и живых существ. Однако это предписание относится только к самим мусульманам. Что же касается других верующих, то ислам прямо проповедует терпимость к их религиям, включая и поклонение идолам. Как правоверный не должен соблазняться чуждым влиянием, так он не может и навязывать своих подходов другим. Впрочем, и сами последователи Мухаммеда не всегда строго исполняли его рекомендации: иначе бы не было замечательной средневековой персидской миниатюры. Так что варварство, совершенное в провинции Баграм, есть не соблюдение заповедей ислама, а мракобесие в чистом виде.

Экстремизмом является и борьба за возвращение регулирования шариатом всех сфер гражданской жизни. Дело даже не в чадре и парандже. Кстати, чадра — модификация предельно функциональной повязки, которой заматывают себя по глаза бедуины, в том числе мужчины, в пустыне, чтобы защититься от песка. В иных условиях она стала дополнительной помощью не

очень красивой женщине выйти замуж: ибо лицо невесты жених может увидеть только после свадьбы. Да и для поэтического лексикона именно арабская литература дала не сопоставимое ни с чем иным обилие эпитетов, характеризующих красоту и выразительность женских глаз, — ведь они были единственным, что не было укрыто от взора сочинителя. Паранджа же как одеяние, прячущее женщину с головы до пят, представляет собой не символ ее порабощения и забитости, а защищает ее не только от солнца в культуре, где, из-за избытка инсоляции, ценится не загар, а белокожие, но и от избыточной нескромности мужчин.

Серьезнее другое — когда-то шариат регулировал все взаимоотношения средневекового кочевника и земледельца: сделки, разведение скота, обработку земли, выбор сельскохозяйственных культур, приготовление пищи, поддержание бедных продуктами и т.п. Последний обычай продолжает жить в традициях больших праздников, таких* например, как Ураза-Байрам, отмечающий конец месячного поста рамазан (рамадан), воспроизводящего путь Пророка к Откровению, когда во дворах мечетей варят в больших чанах баранину и раздают ее прежде всего малоимущим.

Если запрет на свинину можно объяснить тем, что в жаре аравийской пустыни ее мясо невозможно сохранить в чистом виде, то лозу возделывать нельзя потому, что ее разведение сажает кочевников-победителей (а ими были и Мухаммед, и его ближайшие последователи) на землю, уравнивая с покоренными хлеборобами. То же относится и к свинье — ее, в отличие от коней, овец и коз, не очень-то погоняешь за собой.

Точно так же посты во всех религиях хронологически привязаны таким образом, что соответствуют либо времени, когда наличие того или иного продукта естественно ограничено, либо само воздержание не является мучительным. Это принципиально важно понимать, ибо ни одна традиционная вера не является изуверской.

Теперь же на многих территориях распространения ислама шариат просто не может действовать в полном объеме из-за мно-

гочисленных перемен, произошедших в жизни верующих, и настаивание на соблюдении не только его духа, но и буквы без каких-либо коррективов есть экстремизм.

Аналогично приходится характеризовать борьбу с контрацептивами и половым воспитанием в школе, ведущуюся под флагом христианской морали некоторыми кругами в Русской Православной Церкви, включая ее иерархов. Пусть формально ее приверженцы апеллируют к необходимости возвращения в семью и общество стандартов высокой нравственности, на самом деле они, вольно или невольно, своей пропагандой ставят под сомнение возможность хорошего самочувствия и самого существования того народа, о котором пекутся.

Известно, что добрачные и внебрачные контакты контролируются общественным мнением лишь β компактных социумах, где каждый его член на виду. Хотя, как мы знаем из русской литературы, и там, несмотря на их дружное осуждение обществом, исключения из правил случались постоянно. В современной же России, когда три четверти населения живет в городах, в том числе больше его половины — в крупных, а здоровую семейную этику может наблюдать вокруг себя все меньшее число детей, единственным действенным ограничением любой невоздержанности остается внутренний моральный закон.

Правильное стремление вернуть его каждому отдельному человеку нельзя подменять пошлыми техническими решениями Реальность такова, что молодежь рано вступает в сексуальное общение, а надежных средств против нежелательной беременности у женщины в такой ситуации два — контрацептивы и аборт Противодействие сразу тому и другому не может дать эффекта по определению Значит, борясь с контрацепцией, Церковь, по сути, толкает барышень к аборту, что является не только детоубийством, но и нередко наносит непоправимый урон их организму. Таким образом, пропагандисты морали, во-первых, косвенно агитируют за тягчайший грех, а во-вторых, наносят своей кампанией страшный вред здоровью и воспроизводству нации.

Из той же серии — постоянное будирование кровавого навета на евреев и возложение на них ответственности за убийство Христа. Первый заключается в том, что иудеи якобы используют кровь христиан, желательно детей и младенцев, в своих ритуальных целях.

Парадоксально, но возникло данное суеверие относительно недавно: в XIV в. в одной английской деревне были зверски убиты двое детей, а их трупы брошены в отхожее место. По стечению обстоятельств как раз в это время в ее окрестностях остановился еврейский бродячий торговец. Хотя дознание не нашло достаточных улик его причастности к злодеянию, общество еди-

нодушно приписало ему ответственность за него, и торговец был казнен вместе с семьей.

Ситуация вполне типичная: рядовой обыватель до сих пор склонен списывать все беды на чужаков — цыган, мигрантов, беженцев и т.д. Но именно этот эпизод был использован католическим клиром в борьбе с иудаизмом. Так недоказанный факт заурядной уголовщины с явным невротическим подтекстом вылился в гуляющее до сих пор гневное обвинение в ритуальных убийствах.

Ирония истории заключается в том, что православная церковь была к тому времени уже три века в ссоре с католической, есть сложности в их взаимоотношениях и сейчас, а чуждый православию вымысел, за который католики уже повинились и обязались не использовать, подхватила часть наших иерархов.

Второй предрассудок базируется на тексте Евангелия, в котором часть евреев, собравшись у резиденции Понтия Пилата и требуя казни Христа, чтобы добиться своего, снимает ответственность с наместника, заявляя «распни Его, и пусть кровь Его будет на нас и детях наших», на что и следует ставший поговоркой ожидаемый ответ: «я умываю руки».

Тут надо учитывать три обстоятельства. Во-первых, в среде не очень образованных верующих Христос воспринимается чуть ли не как славянин, а то и русский.

Во-вторых, для иудеев Иисус, в отличие от его последователей, тогда и сейчас — не Мессия, а один из тысяч проповедников, запрудивших на рубеже эр Израиль и Иудею. Они находят этому подтверждение в том, что сам Спаситель, как до него Пророки, пришел с проповедью ради исправления, прежде всего самих иудеев («Не отменить Закон пришел Я, но исполнить»).

Как мы помним, Закон для верующего еврея — это Закон Моисеев, данный Богом своему избранному народу. Раз так, то иудеи обращаются к сути учения Иисуса. И видят в ней опасность растворения, ассимиляции евреев в эллинистическом мире. Поскольку приход Иисуса совпал с тяжелейшим периодом в иудейской истории, когда народ и его страна были унижены и

поставлены на грань физического выживания, его призыв был услышан как опасность, неизмеримо более грозная, чем любое другое преступление, логично требующая смертной казни. Как раз это никак не мог понять космополит и заземленный прагматик Пилат: как безобидный праведник, говорящий о слиянии человечества в добре, может быть опаснее матерого уголовника Варравы. Христос не понят еврейством как Сын Божий. Значит, отсутствует и почва для обвинения иудеев в сознательном 6о-гоубийстве. На остальное же человеческий суд не распространяется.

В-третьих, строго говоря, ответственность за кровь Христа взяли на себя и свои роды только фарисеи — те, кто был в толпе на крошечной площади перед резиденцией прокуратора, несколько десятков или сотня первосвященников и примкнувших к ним фанатиков. Их крик, которым они добились распятия Христа, нельзя толковать расширительно и переносить на весь народ. Таким образом, и в евангельских словах нет повода ни для преследования евреев, ни для других форм антисемитизма.

Или тезис ультраправых и крайних религиозников Израиля «весь мир против нашей страны», воспроизводимый каждый раз, когда другие государства отказываются безоговорочно поддерживать любые их действия в борьбе с арабами. Ведь факты говорят об обратном: симпатии большинства мира на стороне Израиля, но и ему нельзя скатываться на уровень отсталых арабских режимов.

Однако черно-белый мир для «узколобых» удобнее: объяснять свою позицию и проявлять гибкость всегда труднее, чем просто плюнуть и махать кулаками, не обращая ни на кого внимания. Это тоже самооправдание своего несовершенства — объявить другое мнение заведомо и навсегда враждебным вместо того, чтобы попытаться его понять. Это, кстати, не очень укладывается в авраамическую традицию, предписывающую искать причины своих неудач в себе, а не в окружающих.

Один из традиционных стереотипов — критика стариками нынешней распущенности в сравнении с «временами, когда мы были молодыми» Не буду гово-

рить о своем поколении, здесь все ясно» но и в годы моей юности старшие не блистали особой сдержанностью ни в каком отношении — нив выражениях, ми в питии, ни в пристрастии к утехам плоти.

Вообще чувственность и связанные с нею вольности присутствуют абсолютно в любой культуре. Разница только в степени откровенности их проявления. Недаром Фома Аквинский, сам строго соблюдавший обет безбрачия, высказывался против запрета даже публичных домов, за что в его время в очередной раз боролась Церковь. Свою позицию он аргументировал следующим тезисом: их закрытие сотрет грань между гулящей и порядочной дамой. Иначе говоря, исчезновение легальных проституток заставит мужчин искать им замену в обществе обычных женщин. А спрос, как известно, рождает предложение.

Спору нет, сейчас условности соблюдаются намного меньше, чем сто лет назад. Но не следует упрекать в этом одних только барышень. В конце концов, они стали жертвой очередных экспериментов, устроенных оставленными без контроля мужчинами. Две мировые войны, несчетное число изнуряющих локальных конфликтов в XX в., а у нас еще и большевистские репрессии 1920—1950-х гг., пьянство, наркомания и вот теперь Чечня уничтожили и изуродовали физически и морально сотни миллионов молодых и наиболее физически и умственно развитых людей лучших брачных возрастов.

Результат: если еще раньше было «на десять девчонок по статистике девять ребят», то сейчас в России и подавно одному здоровому гетеросексуалу потенциально соответствуют до восьми готовых к контакту гетеросексуалок разных возрастов. Стоит ли после этого удивляться, что прекрасная половина человечества, как говорят моралисты, «забыла стыд». До него ли в подобной ситуации?

Война, особенно гражданская, вообще выбрасывает женщину на рынок в качестве живого товара. Германия после разгрома фашизма явила миру феномен проституции матрон: потерявшие мужей добропорядочные домохозяйки проституировали с американскими оккупантами ради того, чтобы прокормить детей. Русские дочери Евы стали доступны также после войны. То же произошло с грузинками и армянками в результате постсоветских конфликтов в Закавказье. Ныне пришел черед чеченок. Продолжать, думаю, не надо.

Последний пример. Нормативная традиция отрицательно относится к добрачным половым контактам, особенно невесты. Это было оправданно, когда девушку выдавали замуж, как правило, в 14 лет, довольно часто в 12—13, редко в 15

и позже. Только в наших школах продолжают рассказывать, что раннее замужество — издевательское проявление крепостнического гнета. На самом деле, и сейчас девочки на селе в 12—13 лет готовы к брачным отношениям, удержать их вне брака становится сложно, оттого их раньше и спешили пристроить.

Теперь та же проблема с акселерацией пришла в города. Выхода два: либо радикально снизить разрешенный возраст для замужества, либо, удерживая нынешнюю планку, признать, что абсурдно ждать от всех девиц девичества много лет спустя после созревания. К тому же, если в деревне с ее консервативным укладом девушка еще недавно к 14 годам была полностью готова к тому, чтобы быть хозяйкой дома, то горожанки к атому становятся все менее и менее приспособлены и много позднее.

Ныне обе стороны не особенно стремятся вступать в формализованные отношения, поскольку ведение общего хозяйства рассматривают не как приносящую удовлетворение (делая в семье что-либо нужное другому, мы на самом деле работаем на себя: это хорошо понимали люди, родившиеся еще сто лет назад) важную совместную работу, неотъемлемую часть супружества, а как тяжелую обязанность, досадную нагрузку к веселому сожительству. Значит, чтобы требование девства хоть отчасти (полностью вряд ли, при описанном выше соотношении мужчин и женщин) перестало быть глупым пережитком, надо как минимум вернуть в общество любовь к семейным ценностям и труду.

Существование и действительность культуры

Культура являет собой неотъемлемый признак человеческой действительности. Даже живет она постольку, поскольку здравствует общественный организм,…

Проявляет себя как континуум свойств человека и его сообществ, реализованных в носителях ее характеристик: лишь вместе с ними, неотрывно от них. Она находит свое выражение в работе общественных систем, в бытии конкретных культурных объектов, в различных вариантах людской деятельности. Она — ключевая отличительная черта вида homo sapiens и созданного им общества.

Самосохранение последнего напрямую зависит от его динамического самовоспроизводства как открытой системы. Это предполагает расширенное воспроизведение наличествующих в обществе позитивных социальных тенденций, включая непрерывное стремление к их оптимизации, разрастанию области, где те разворачиваются, и созданию новых средств его самозащиты в ходе постоянного взаимодействия со всеми компонентами среды, в которой протекают его процессы, и самосовершенствования. Поступательная эволюция материальной основы здесь неразделима со все более полным раскрытием потенциала разума и творческого духа, глубоким укоренением гуманистической нравственности, с гармонизацией социальных отношений и пр., словом, со всем, что объединяет в себе «вторая природа». Соответственно распад социума выражается в утрате им ясных нравственных ориентиров, положительных убеждений, позитивных динамических характеристик и в торможении развертывания его структуры.

Культуре присущи неповторимые, среди прочего нашего окружения, особенности. Во-первых, она хотя обитает и прогрессирует лишь в своих объектах и постичь ее возможно только через них, сама культура не тождественна им, представляя собой некое большееи высшее явление по сравнению с ними.

Во-вторых, хотя культура существует посредством функционированияи взаимодействия социальных систем и индивидов, она не обладает субстанцией в общепринятом смысле, вкладываемом в данное понятие.

В-третьих, парадокс культуры заключается в том, что, с одной стороны* уровень ее развития определяется степенью ее

Сложности, совершенством ее форм, гуманизированностью общественного бытия; с другой стороны, стадия цивилизации, открывающая для вышеназванного наибольшие возможности, одновременно несет с собой доминирование сугубо прикладных ее элементов, меркантильного практицизма, торжество техники и технологии, что неотвратимо ведет к сужению духовной сферы в ставшем привычным на протяжении тысячелетий понимании.

В-четвертых, хотя нормативность культуры занимает исключительное положение среди прочих ее свойств, сами по себе реальные культурные явления зачастую не имеют отвлеченной от их внутренней логики, т.е. заведомо и однозначно положительной или отрицательной окраски*

Например, вид восточного мужчины, выходящего в дверь впереди своей спутницы, до сих пор шокирует многих европейцев. Между тем, такой порядок связан с представлением, что свой дом — единственное место, где женщина может чувствовать себя в безопасности. Мы и сейчас, выходя за порог, подвергаем себя многим рискам, не обо всех из которых даже догадываемся. А не так давно за пределами жилища человека ждало неизмеримо больше грозных неожиданностей. В подобных обстоятельствах выходить в дверь первым мужчина был обязан, чтобы, если необходимо, встретить и обезвредить угрозу, защитив свою даму Теперь это превратилось в пережиток, впрочем, еще далеко не везде. Но его происхождение зиждется на исключительно рациональной и позитивной основе, не имеющей ничего общего с дискриминацией прекрасной половины человечества

Точно так же обычай — провожать посетителя до порога, — превратившийся в простую вежливость, имеет куда как более серьезную подоплеку. Традиции многих народов запрещают наносить вред гостю в доме хозяина, даже если его кров приютил его же собственного врага. Нарушение этого правила — тяжкий грех. Но вот за пределами жилища охранное табу в отношении нежеланного визитера утрачивает свою силу. И там его по повелению патрона нередко встречала челядь недавнего гостеприимца и расправлялась с ним. Для доказательства своей искренности и отсутствия в отношении гостя мрачных намерений хозяин и выходил с ним за ворота усадьбы, чтобы показать, что и там его не ждет ничего страшного. Такова предыстория современной куртуазности.

Культура обнимает в своих носителях все, что в них возникло вне природы, как продукт активности человека* Следовательно, она глубоко, органически связана с потребностями личности. В данном отношении она есть своеобразный процесс удовлетворения разносторонних индивидуальных и коллективных

Вызовов, становящихся все более диверсифицированными и изощренными.

В то же время появление самих новых запросов непосредственно связано с возможностями людей,в том числе и теми, которые специально создаются взамен утраченных способностей. Мы, например, уже прочно свыклись с тем, что многочисленные приборы и приспособления компенсируют нам падение естественной эффективности наших органов чувств — не только в быту, но и в сфере науки и производства.

Дальше — больше. Не так давно снижение женских и мужских детородных потенций инициировало как зачатие в пробирке, так и суррогатное материнство и отцовство, а теперь и клонирование. Резкое же ускорение темпов жизни произвело на свет такое тревожное, указывающее на несомненную задавленность и деградацию эмоциональной сферы современного человека, явление, как «технический секс», которым люди занимаются с любой подходя щей, неважно насколько, особью противоположного пола не в силу взаимных нежных чувств или даже минимальной симпатии, но просто ради соблюдения определенных гигиенических норм. И вот уже сериал «Секс в большом городе», более напоминающий ликбез для подростков, учит взрослых, вконец осатаневших от эмансипации и феминизма американок тому, что такое любовь. И что она возможна и в мегаполисе. И что ее не надо бояться в себе. И не отвергать как недостойное поползновение со стороны мужчины.

Понятие символа; символ в культуре

У символа есть много важных характеристик, которые можно было бы долго перечислять. Важно отметить, что символ есть такая разновидность знака, которая, однажды возникнув, начинает творить собственный мир, трансформировать окружающую действительность.

Одним из наиболее известных классов знака является слово. Хорошо известно, что, будучи произнесено вовремя, к месту и в правильной подаче, оно во многих случаях уже само по себе является делом. Искусство конструирует свою реальность, которая нередко (сейчас особенно кино и телевидение) формирует фактические поступки человека, его отношение к жизни и пр.

Именно поэтому говорят, что любой язык оперирует символами. Точно так же обоснованно суждение о символичности нашего сознания. Каждый сталкивался с тем, что, сосредоточившись на какой-то придуманной ситуации, потом и действительно попадал в нее. Как известно, «устами младенца глаголет истина» , а детская поговорка гласит: «Кто чего боится, то с тем и случится».

Символы принято разделять на «естественные» и «договорные» . Такое членение, разумеется, условно. Ведь символы потому ими и являются, что все они придуманы. Просто первые взяты и трансформированы из мира природы (лев и орел выражают силу, сова и змея — мудрость, змея и шакал — коварство и злобу, пеликан — родительские добродетели, и т.п.), а вторые, вроде алфавита, не имеют в ней аналогов.

Символы играют в культуре фундаментальную роль, составляют, в известном смысле, ее квинтэссенцию. Сознание постоянно продуцирует новые символы, которые потом овеществляются и встречаются нам в практической деятельности. Деньги и любые другие обозначения, дающие представление о некоей ценности, которой они сами нетождественны, разнообразные предметы, отражающие духовное напряжение их создателя, сны, чувственные, мысленные и иные духовные образы, ситуации, с которыми мы сталкиваемся на работе и дома, понятия, инструменты и иные средства, используемые нами на практике, — все они либо сами суть символы, либо до предела насыщены ими. Таким образом, мы не проводим без них ни единого мгновения нашей жизни.

Язык насквозь пронизан символами. Уже буквы, первоначально созданные как простые значки для удобства письма, постепенно превратились в символическое обозначение звуков, завершение чему было положено с возникновением лингвистической системы фонологической записи, О мыслеобразах уже сказано выше. Применительно же к лексике надо специально упомянуть о полисемии, подтверждающей лишний раз символизм слова, и своего рода «суперсимволах», а именно, терминах. Математика и иные науки, использующие ее аппарат, соз-

дали свой символический мир, состоящий из цифровых и буквенных рядов, имеющих стопроцентно договорный характер. Художественное и интеллектуальное творчество немыслимо без символической иерархии — метафор, ассоциативных и логических цепочек и многого другого.

Из этого следует» что символам свойственна флуктуация сфер применения, т.е. безболезненного перетекания из одной области их распространения в другую, в ходе которой может происходить кардинальная трансформация их значения и роли. Наука и образование, воспитание и обучение широко используют самые разнообразные символы: от постановки в пример какого-либо события или действия до всякого рода муляжей и изображений. В еще большей степени сказанное относится к религии и магии, ныне, увы, модным оккультным практикам, где действуют как физические (утварь, художественные произведения, одеяния и пр.), так и мыслимые символы. Прототипом магической символики является фетиш, на чем мы подробнее остановимся в дальнейшем.

Итак, генезис и эволюция человека и общества сопровождаются постоянным ростом количества и значения символов для успешного функционирования, а значит, выживания того и другого. И сейчас они окружают нас со всех сторон. Не только в духовной сфере в широком смысле, но ив столь прикладных материях, как общественная регуляция и управление: гимны, гербы, флаги в определенных условиях, особые номерные знаки и любые публичные ритуалы и правила, повседневные нормы, процедуры законодательной, исполнительной и судебной властей, представление и пропаганда, — вот лишь немногое из того, что здесь сразу приходит в голову и что либо само является символами, либо никак не может обойтись без них. Отсюда непосредственно вытекает, что в ходе истории постоянно возрастает значимость договорных символов во всех направлениях нашей жизни, причем лингвистические и математические оказываются на острие атаки благодаря перманентно взрывному росту новых технологий, начиная со второй половины XX столетия.

Популярность символов связана с универсальностью, которая позволяет их применять для описания и закрепления любых (как новых, так и старых) представлений. Их решающая сила заключена в лаконичности и адаптивности к любой среде. Знак, при определенных обстоятельствах, может стать символом, но и последний способен обратиться знаком. Например, портреты правителей (всего лишь изображения человеческого существа) бывают не менее символичными, чем икона: недаром наши чиновники не просто развешивают их у себя на работе, но и стремятся иметь среди них тот, который показывает их особую близость именно с данным персонажем. Вне же персонального кабинета они служат рядовым обозначением официального помещения.

Еще один мощный ресурс символов — способность вызывать комплекс переживаний. Поэтому к символам постоянно взывает мода (показ моделей, особенно женской одежды, прямо-таки напичкан символикой). Ими манипулирует реклама (недаром постоянно вспыхивают дискуссии о необходимости защиты детской психики и мозга от воздействия ее символической структуры). Власть вообще жить без них не может: штандарты, мантии, инсигнии, кортежи, ленты, экипажи — можно продолжать до бесконечности» Наконец, не только специальные удостоверения и пропуска, но и простые документы как подтверждение и легитимизация статуса их владельца числятся по разряду рациональных символов.

Художественная культура, изобразительное искусство работают исключительно с символами. Каждая краска и вообще цвет имеют свою символику, зачастую разнящуюся в различных культурах. Наиболее известный пример: белый цвет символизирует в Европе торжество и официоз, а в Китае — скорбь по усопшему. Именно потому китайское руководство так долго переходило на европейскую форму одежды.

Бывает, что в отдельные эпохи особый смысл придается присутствию на полотне того или иного предмета. Так, раскрытая морская раковина в голландской живописи начала Нового времени символизировала доступность женщины, у ко-

торой такая картина висела в салоне или которая была на ней изображена; большое количество пряностей в натюрморте указывало на эротический задор и любовный пыл; а распустившийся цветок в руках дамы подчеркивал ее склонность к легкомыслию.

Системность культуры; система понятий (модель) культуры

Многие «культурологи» отказывают культуре в системности, расширяя применяемое к ней понятие континуума от непрерывности до размытости. Их пессимизм полностью не оправдан, хотя можно понять источник его происхождения.

Как мы выяснили, культура представляет собой чрезвычайно сложный и многообразный феномен. Она имеет дело с человеком и обществом. Оба они, каждый в своем жанре, бесконечны как объекты познания. Недаром уже древние придумали называть личность микрокосмом по аналогии с макрокосмом, Вселенной. Следовательно, культура так же как человек и общество есть своего рода космос.

Данное понятие, кстати, применительно к нашему сюжету глубоко символично. Κόσμος в представлении греков не просто необъятность, а прекрасно устроенное множество (сравним глагол Κοσμέω — «украшать, приводить в порядок, обустраивать», ибо красота в их понимании была неразрывно связана с правильной организованностью, расположенностью всего на своих местах: «красота истинна, истина красива», заявляли они). Космос противостоит хаосу как беспорядочной множественности. Таким образом, культура уж никак не континуум, если его понимают как простой набор признаков, синоним хаоса.

Проблема постижения культуры в том, что если она безгранична, то возможности ее исследователя как раз вполне конечны, что накладывает на его методы неизбежные ограничения. Он вынужден искусственно вычленять из нее наиболее интересующие его элементы, что создает у некоторых иллюзию произвольного упорядочения безбрежного разнообразия. Так совершает-

ся логическая ошибка: ограниченность субъективного познания переносится на культуру как его объект.

Аберрация (ошибка) тем более понятная, что сложность культуры предопределяет множество аспектов ее изучения, отчего специфика последнего диктует применение в нем технологии разбиения ее на части. Отсюда вырастает огромное, продуцируемое узконаправленным интересом их создателей, число направлений исследования и концепций. Они, в свою очередь, порождают основания для выделения большого количества школ и направлений, включая классификации и типологии. Созданные же их авторами системы описаний отражают только отдельные срезы культуры.

Между тем она системна уже потому, что процессы, первоначально зародившиеся в каком-то одном ее сегменте, в скором времени начинают обнаруживать свое нелинейное воздействие на остальные части целого. Ведь система есть взаимосвязь отношений, в то время как структура — способ их организации.

Указанный эффект вызывает, например, воздействие на все бытие современного русского (мы договорились употреблять это определение в политическом смысле, ибо прилагательное «российский» есть украинизм) общества криминальной суб(контр)-культуры. Экспансия так называемого русского шансона в самые разные слои нашего социума сама по себе достаточно показательна. Однако началось это далеко не вчера.

Блатная «романтика» распространилась из-за того, что во времена тоталитаризма в местах заключения более или менее длительное время провела примерно треть населения СССР. Ею упивалось студенчество уже с 1950-х гг. Свою лепту внесли и возвращавшиеся из лагерей бывшие политзаключенные. Благодаря им такие элементы уголовного лексикона, как «доходяга» (больной или истощенный в последней стадии), «пайка» (паек, порция) и т.д., стали чуть ли не литературной нормой.

Они же принесли с собой элементы старого жаргона, так называемой фени. Конечно, он имеет такие выгодные качества, как экспрессивность, эмоциональная насыщенность, краткость, на-

конец, заимствование наиболее подходящих лексем из самых разных лингвистических источников, что всегда повышает точность любого языка. «Фарт» (через французский) происходит от латинского «фортуна», «маза» — от древнееврейского «мазал» , «хаза» — от английского «хаус», и т.д.

Затем, уже в последнее десятилетие, пришла очередь оборотов «тусоваться», «кидать», «катать» и т.п. того же происхождения. Все эти многоярусные наслоения речевой уголовщины проецируют имманентный ей негатив в общественное бытие. А как же иначе? Ведь слово есть символ. Всегда. А значит, оно обладает способностью творить новую действительность. Преступное уродует прежде всего психологию. Та же, в свою очередь, калечит окружающие нас социальные реалии.

Поэтому наблюдаемый нами всплеск криминала, известная нечувствительность к нему общества и, как следствие, его распространенность в нашей жизни суть результат не одной только печальной советской истории, но и засоренности современных русского языка и речи, и вызванного ею искривления психики наших соотечественников. То же самое надо сказать и о сугубой пагубности женского (в силу изложенного выше о роли «слабого пола» ) и детского мата, который теперь чувствует себя, как никогда ранее, привольно и неотвратимо приводит к грубости, необязательности, топорности и безобразию во всем.

Хотя в силу своей необъятности культура часто воспринимается как некая абстракция, она далеко не случайная совокупность определенных признаков. Одна культура от другой отличается именно системой принятых в ней понятий. Пожалуй, главным доказательством системных свойств компонентов культуры служит как раз их относительно легкая доступность для разных подходов к их классификации, неверно трактуемая сторонниками «континуума». Еще один аргумент против них предоставляет систематизируемость проявлений культуры уже в повседневной деятельности ее творца и носителя — человека.

Здесь надо также настойчиво указать на условность деления иультуры на материальную и духовную. Различные сочета-

ния обоих компонентов представлены в любом ее объекте. Такой элемент, как дизайн, присутствующий во всякой вещи, вплоть до страшных орудий самоуничтожения, вроде ядерной ракеты, — наилучшее тому подтверждение. Правильнее тут было бы говорить о том, что деятельность человека распадается на виды, не требующие особой специальной подготовки и строго профессионализированные.

Все виды культуры — обыденная, физическая, хозяйственная, политическая, правовая, философская, религиозная, научная, художественная и пр. — благодаря посредничающей между ними трансляционной сфере находятся в состоянии постоянного взаимовлияния и взаимопроникновения. Например, философско-правовая концепция Гегеля о государстве как совокупности ответственных граждан лежит в основе не только теории гражданского общества, но и доктрины современной демократии. Экспериментальная наука, религия и философия постоянно черпают друг у друга аргументацию. Пропаганда здорового образа жизни и личная спортивность стали важнейшими факторами политической жизни. Наконец, фантастическая литература с самого момента своего зарождения постоянно идет на шаг впереди позитивной науки, в то же время заимствуя из ее же достижений сюжеты для своего нового цикла.

Общество, культура, человек

Мы уже много говорили о том, что ни первое, ни последний не могут существовать вне культурной среды, роль которой для них фундаментальна. Но и культура не живет без них.

С одной стороны, она исполняет функцию социализации, иначе — формирования и воспитания человека. Вне ее новорожденный не может стать человеком. Здесь особая роль принадлежит коллективному социальному опыту и укладу жизни. Известны сотни примеров, когда малолетний ребенок, оставшись, даже на короткий срок, вне людей и общества и принятый на попечение дикими животными, не мог полноценно вернуться в

человеческий круг, утрачивал уже сформированные до этого специфические наши умения, начальные навыки речи и т.п., а взамен демонстрировал быстро перенятые из мира дикой природы звериные повадки. С другой стороны, культура невозможна вне общества и человека.

Благодаря такой амбивалентности она выступает в роли социальной наследственности, выполняя в этом качестве следующие важнейшие функции: 1) познавательную, или информационную; 2) регулятивную, или нормативную; 3) коммуникативную; 4) ценностную, или аксиологическую; 5) созидательную; 6) компенсаторную, восстанавливающую духовные и физические силы личности. Они хорошо группируются в два комплекса: а) накопления и передачи опыта; б) критически-творческий. Оба тесно переплетены между собой: ведь накопление навыков включает избирательный подход к ним, а их передача и освоение, тем более, предполагают критическое, креативное к ним отношение! поскольку творчество, которое и приводит к созданию нового, направлено либо на совершенствование уже существующего, либо на изобретение чего-то принципиально не известного, но все равно, отталкиваясь от уже имеющихся знаний.

Традиции, тем самым, не исключают обновления и творчества. Справедливость данного утверждения проще всего проиллюстрировать на примере иконописи. Ее нормы — обратная перспектива, каноны геометрического построения поля, доски и изображения, расположение, позы и одеяния фигур, некоторые специфические технические приемы живописи (знаменитые «оживки» и пр.), а также многое другое — остаются неизменными на протяжении почти тысячелетия. Но мы всегда отличим Дионисия от Феофана Грека, Андрея Рублева от Даниила Черного, новгородскую, владимиро-суздальскую, тверскую и московскую школы, старо-киевскую и малороссийскую, северную и южную манеры, письмо разных веков и т.д.

Прошлое дает нам немало образцов самых разносторонних талантов. Здесь обычно вспоминают Леонардо да Винчи и Ми-келанджело. Кстати, парадокс в их восприятии заключается в

том, что первого мы знаем больше как инженера, а второго — как художника; современники же ценили их прямо наоборот. Но не менее многоплановыми были Бенвенуто Челлини и Мишель Μонтень, Иоганн Кеплер и Бенедикт Спиноза, Томас Мор и

Фрэнсис Бэкон, и многие другие.

Быть универсальной личностью сейчас трудно, но культурным человеком — проще. Его отличают фундаментальные знания существенного объема и глубины; умения высокой квалификации и мастерства; актуальная информированность, усиленная компьютеризацией; нравственное и эстетическое воспитание; соблюдение общепринятых норм поведения; собственный набор художественных предпочтении.

Этнос, язык, культура

Подчеркивание расового фактора породило расизм во всех его формах: как «классический» белый, теоретиком которого выступил еще Ж.А. Гобино и который…

Живучесть расизма объясняется главным образом двумя обстоятельствами. Во-первых, низким, дальше некуда, уровнем требований к его адептам: от них самих не требуется ровным счетом ничего, поскольку расовая идентификация принадлежит всем от рождения, т.е. с биологической точки зрения от нас не зависит. Тем самым, для ленивой души он подсовывает оптимальный способ самоутверждения («царствуй, лежа на боку»): можешь ничего не делать, не заботиться о своем росте ни в каком смысле, ты лучше по самому факту своего существования. Просто ты (на выбор) — белый, ариец, черный, китаец, араб... Этим все сказано. Во-вторых, кроющийся в его основеэтноцентризму постулирующий всеобщую эталонность своих обычаев и доходящий в наше время доксенофобии и агрессивного национализма (наиболее страшный образчик последнего — германский нацизм), стар как мир. 6 науке такое мировоззрение получило название «правило Геродота»: известно, что отец истории придерживался в своих трудах представления об априорном превосходстве эллинов над остальными народами.К тому же и сейчас человечеству, судя по всему, еще долго предстоит идти к проникновенному осознанию своего единства в многообразии.

По сути, этноцентризм есть бытовая форма культурного релятивизма. Но им переболели и философия, и антропология. Аристотель думал так же, как Геродот, а М. де Монтень полагал, что каждая нация способна создать только какой-то определенный тип объединяющей ее творческие силы доктрины, что и является ее уникальной национальной идеей. Подарив миру торбу, с которой до сих пор носятся наши штатные патриоты, О. Шпенглер вслед за Н.Д. Данилевским выступил с тезой об обособленности цивилизационных моделей и непроницаемости культурных перегородок между ними. А К. Леви-Строс и Г. Гумилев подхватили ее на новом материале. Всем этим, благодаря Э. Хантингтону, сейчас заразилась политология.

Расизму противоположенкосмополитизм иликультурный универсализм. Это «правило Гомера»: у легендарного автора

Гигант русской философии Владимир Соловьев называл «соборностью» процесс постепенного объединения, «собирания» воедино разъединенных национальных… Мировую цивилизацию и культуру плодотворно не противопоставлять, но находить в… Мировая культура — иное дело. Ее золотой фонд представляет собой сумму лучших достижений национальных культур. Сейчас,…

Переходя в социальную область, напомним, что массовойи народной культуре было отведено место выше. Здесь надо сказать несколько слов, прежде всего обэлите: ее узусы привержены соблюдению старых, а тои древних, общенациональных и корпоративных традиций, строгого этикета, манер, вежливости, интересу к отточенности и изысканности (иногда излишней) культурных форм* требованию во всем, в том числе применительно к искусству, следовать такту и безупречному вкусу. Именно поэтому приходится констатировать, что в нашей стране данный слой пока почти напрочь отсутствует. Из признаков элиты те, кто претендует ею у нас быть, большей частью располагают только корпоративной замкнутостьюи ориентацией на свои сословные обычаи, а не на общие нормы права. Те же, кто подходит по перечисленным критериям, не имеют, как правило, должных имущественного статусаи влияния, без которых элитарности тоже не бывает.

Что же касаетсясредних слоев, то они повсеместно ориентируются на массовую культуру с локальным оттенком. Однако к ним относится иосновная часть интеллигенции, которая как носитель высшего уровня интеллекта и творческого потенциала и во многом пионер обновления общественных установок получает материал для него из того же источника.

Кроме того, вторая половина XX в. принесла с собой продолжающийся расцвет целого наборасубкультур, из которых отметим три. Все они, лишенные каких бы то ни было отличительных этнических черт, созданы и эксплуатируются искусственно:женская навязчиво канализируется исключительно в направлении моды, косметики, диет, прочих псевдомедицинских и иных способов ухода за телом, индустрии туризма и развлечений и т.п.;молодежная — музыки, спорта, модного жаргона, эпатажа в одежде, видео, напитков, компьютерных суррогатов общения и пр.;мужская — моды, техники, оружия, охоты, алкоголя, табака и бодибилдинга;все три— в направлении секса и любых типов экстрима.

Фундаментом, внутренним нервом культуры является национальныйязык. Вот только некоторые наиболее яркие суждения

О его феномене. М. Хайдеггер называл язык домом бытия. Еще ранее Ф.М. Достоевский ставил знак равенства между языком и народом. А позднее А. Камю сказал: «моя родина — французский язык», явив, тем самым, кстати, блестящий пример классического космополитизма.

Степень грамотности владения языком дает вам в руки наиболее простой и эффективный инструмент определения культурного уровня общества. А.Ф. Лосев и Д.С. Лихачев всерьез считали, что интеллигенция в СССР почти пропала тогда, когда, желая блеснуть «ученостью», представители ее советской генерации стали в любом контексте употреблять глагол «довлеть», означающий «долженствовать, быть должным» (почему грамотно говорить «мне довлеет» как синоним «мне должно, я должен»), в смысле «давить».

Язык есть базовый критерий при типологизации культуры, без которого она не получает внятной этнической привязки. Давая всему определения, он представляет собой главный инструмент познания и освоения внешнего мира и универсальное сред ство общения (оттого разные формы взаимодействия людей и способов произвести на других желаемый эффект также частенько называют языками: жестов, мимики, музыки, изобразительного искусства, математики, архитектуры, одежды и т.д.). Показательна уже одна тесная филиация с его именем соответствующего этнонима. Как таковой язык неотвратимо разделяет судьбу создавшего его народа. Например, он может умереть или совершить экспансию. Сформировать в слиянии с иным лингвистическим материалом некое качественно отличное от обоих единство, или стать прародителем целого веера диалектов, которые потом выделятся в самостоятельные языки.

Это некогда случилось с латынью, которая сначала захватила все Средиземноморье, затем, в широких слоях народа, не пережила гибель Римской империи, но вырастила из своего корня мощную романскую ветвь, интегрировавшуюся потом с германской в единую семью. Нам, нынешним, повезло: и на наших глазах тоже одновременно развиваются обе тенденции. С одной

стороны, идет образование новых языков — пока в виде сленга, по принципу слияния («франгле» или «френглиш», кому как больше нравится). С другой — по линии разделения (уже четко выделившиеся американское, канадское, австралийское, новозеландское наречия на базе классического британского варианта английского).

Характерно, что параллельно аналогичные процессы переживает вместе с ними и вся культура Западной и Центральной Европы. Здесь, в рамках ЕС, происходит фольклоризация ее национальных вариантов. Подобно тому, как прежде то же самое случилось с некогда самостоятельными региональными культурами внутри национальных государств: Нормандии и Вандеи во Франции, Уэльса и Шотландии в Британии, Баварии и Саксонии в Германии, Ломбардии и Сицилии в Италии, и т.д. Список может быть продолжен как по этим, так и по другим государствам. Ведь во Франции возобладала над другими областями модель маленького района Иль-де-Франс, в Британии — Англии, в Германии — Пруссии...

ГЛАВА 2 Основные школы и концепции изучения культуры

Многообразие и многозначность подходов в исследовании культуры. Суждения древних и христианских мыслителей. Взгляды эпох Возрождения и Просвещения. Позиции философов Нового времени. Подходы русской философии дооктябрьского и зарубежного периодов. Теория «локальных цивилизаций »иих столкновения: от Н. Данилевского до А. Тайной и Э. Хантингтона. Культура и бессознательное: 3. Фрейд и К.Г. Юнг. Структурализм. Антропологическое направление. Концепция игровой культуры. Теоретики элитной культуры

Многообразие и многозначность подходов в исследовании культуры

Поскольку культурный материк, будучи специальной формой отражения мироздания, сам является своего рода вселенной, постольку он не может быть изучен и описан только с какой-то одной точки зрения. Настоящая глава как раз посвящена тому, какие его части открывались человечеству в эпохи, внесшие в его освоение наиболее весомый вклад, и какая его картина сложилась у нас в итоге к текущему моменту. Однако сначала еще несколько предварительных замечаний.

Прежде всего опять подчеркнем (это нам понадобится для корректного восприятия дальнейшего материала), что уровень

развития, а также содержание и качество деятельности человека зависят от степени его погруженности в конкретную разновидность культуры — обыденную или эталонную, массовую или элитарную, доминирующую или реликтовую, нормативную или ей противоположную (контркультуру). Одну из ведущих ролей во всякой из них играют культурные ассоциации. В последних же кроется причина неодинакового восприятия одного и того же явления разными народами. Они служат как бы ценностными фильтрами культуры, а естественно просеянные через них информация и впечатления, выраженные в реальных практиках этносов, подают нам наиболее очевидные и простые сигналы о своеобразии таковых и о том, в чем же именно оно заключается. Это «сито» определяет, что нам будет казаться чудным или даже чудаковатым, а что — привычным либо банальным.

Например, в русском языке, чтобы передать разные состояния снега, мы прибегаем к определениям: сухой, мокрый, снег с дождем и т.д. А в финском языке для любого из них есть свое особое существительное, числом около сорока. Здесь воплотились не только сведения об отличиях в хронологии проживания в соответствующих условиях, но и разница в овладении окружающей средой. Для нас важно выделить в предметах то общее, что их объединяет, финнам — их неповторимые детали.

Кратко история цивилизации может быть обрисована двумя все далее расходящимися тенденциями. Обе фатальны для выживания человечества. Одна выражается стремительным ростом средств самоуничтожения, другая — падением любовной культуры: всякий дикарь, как показывает описание брачных обычаев аборигенов, например, Н.Н. Миклухо-Маклаем, придающих им, в силу связи с продолжением рода, первостепенное значение, обнаруживает в обращении со своей избранницей куда большую изощренность, чем может себе даже вообразить любой из наиболее влюбленных в свою спутницу и искренне заботливых представителей постиндустриального общества.

Сейчас мы снова сталкиваемся с ярко выраженным пессимизмом в отношении будущего культуры. Вообще плач по ней и пророчества о ее кризисе и крахе перед лицом продуктов прогрес-

са имманентны на протяжении всей ее эволюции. Правда, ныне они впервые раздаются с такой интенсивностью, виной чему небывалый, никогда ранее не достигнутый нами технологический уровень, вытесняющий традиционно воспринимаемую духовную компоненту из большинства окружающих нас вещей в широком смысле слова. Впрочем, к примеру, симпатичный дизайн тоже ведь требует напряжения души. И возврат в искусстве к элементам первобытного наследия и стандартизации, несомненно, есть характерный психологический ход, закладывающий базу грядущему взрыву многокрасочного великолепия нового разнообразия художественных школ. Думаем, человечество справится и с сегодняшними вызовами не хуже, чем выходило из похожих неоднократных испытаний в прошлом.

Перечисленные обстоятельства, в свою очередь, постоянно продуцируют свежий интерес к осмыслению культурного феномена. Поэтому сначала нам следует обратиться к мнению философов, ибо философия содержит в себе суть его восприятия в каждом периоде истории, так как она проникает вглубь всего, чтобы создать целостное рациональное мировоззрение. Далее мы увидим, как постепенно осознавалась многогранность культуры и формировалось всестороннее понимание этого разнопланового явления.

Суждения древних и христианских мыслителей

Античность

В эпоху Греции и Рима был впервые ясно выражен призывучиться у природы, поскольку тогда культура воспринималась, в первую голову, каксовокупность навыков и умений. Касательно же ее происхождения единства мнений не существовало и там: Протагор считал ее дарованной свыше, а Демокрит — творением самого человека.

В остальном знаменитый эллинский индивидуализм привел к тому, что возобладала демокритова логика — ибо нравствен-

99

ное как сугубо людское качество было в конечном счете противопоставлено природному и вознесено выше него. То же свойство полисного характера сыграло решающую роль в формировании принятого с тех пор (см. главу 1) понимания отношений внутри оппозиции человек — культура и последующего развития ее европейской модели в ее безраздельной целостности. Это послужило, с одной стороны, мощным стимулом пробуждения не раскрытых до того сил человеческого духа, с другой — основой постижения вытекающих отсюда его прав и обязанностей в их нерасчленимом единстве, и прежде всего полноты личной ответственности каждого свободного члена общества за происходящее с ним самим и вокруг него.

Античная цивилизация несла в себе и передала по эстафете каждому из своих наследников мощный заряд прометеевского начала, т.е. устремленности в неизведанное будущее. Само имя одной из ключевых фигур в греческом мироощущении — Прометея — в буквальном переводе означает «думающий вперед» (Προ-μεθεύς). Эффект еще более усиливается тем, что мифология приписывала Прометею существование у него намного менее известного широкой публике брата-близнеца, «думающего назад» Эпиметея (Έκι-μεθεύς). Тем самым подчеркивается любопытство экспериментатора, а совсем не одна лишь его предусмотрительность.

Но и она тоже необходима. Ведь древние считали, что их свобода воли ограничена всесилием Рока, высшего предначертания Судьбы, которому подвластны даже боги. Здесь мы улавливаем уже предчувствие того, что отольется в блестящий постулат ав-раамической традиции о душе как производной частице Абсолюта и о необходимости усвоения воли Божией. Но пока интуиция остановилась на том, что чрезмерная успешность вызывает «зависть богов», которые стремятся отнять у смертного его завоевания. Как будто удачливый, если он теряет чувство меры и начинает куражиться (а так происходит частенько), сам не нарушает по отношению к объектам своей Кичливости и спеси законы добра и красоты.

Культура считалась признаком свободного человека. Убежденность в разделении людей от природы на вольных и рабов была присуща даже Аристотелю. Однако в иных вопросах, в отличие от Платона с его идеалом государства, организованного в соответствии с кастовыми принципами, политическая теория Аристотеля о демократическом устройстве сообщества граждан оказала решающее влияние на развитие позднейшей европейской общественной мысли и практики.

Цицерон отводил культуре амплуа образования, возделывания души (cultura animae), а центральное место в этом процессе — философии. Φιλο-σοφία переводится с греческого как «любомудрие» . Таким образом, мудрость, знание, информированность оказываются для Цицерона определяющими. Кроме того, он подчеркивал в культуре духовность как ее важнейшую составляющую, которую и находил в воспитании души и разума. К социальным же ее достоинствам и заслугам он относил обучение ею народа духу согласования, примирения интересов общества и гражданина путем их взаимного самоограничения. Его мнение, в частности, актуально для оценки долей продуктивного и выморочного в дискуссиях либералов и государственников в современной России.

На античный период, особенно его римскую фазу, приходятся также первое масштабное столкновение и диалог культур «Востока» и «Запада». Рим также был для своего времени первой действительно глобальной империей, предшественником нынешних мировых тенденций, со своей развитой единой инфраструктурой, прежде всего транспортной (вслед за легионами шли строительные части, мостившие пути камнем; большинство современных автобанов в Европе проложены поверх еще римских дорог). В результате, если что-то серьезное случалось, к примеру, в Бактрии (это территория современных Бухары, Самарканда и Таджикистана), то доклад об этом с места событий достигал императорского дворца на Капитолии через четверо (!) суток. Падали кони, валялись и гибли от перенапряжения гонцы, но вестовая служба, опиравшаяся на расположенные на одина-

ковьпс расстояниях друг от друга станции, безотказно выполняла свою задачу.

Христианство

Ссамого начала коллективизм был результатом восточного происхождения сторонников проповеди. Якобы «коммунистические» обычаи учеников и первых… Сохранение тех же порядков в течение некоторого времени в дальнейшем… Сдержанное отношение древнейших христиан к благам материального мира проистекало от скорого ожидания ими конца света и…

Тановления, регламентирующие человеческую жизнь. Достаточно упомянуть, что Блаженный. Августин (равно признаваемый и православными, и католиками авторитетнейший Отец Церкви) считал единственно правильной «жизнь по Богу». Естественно, что в данной системе координат особое значение приобретаютэтика иправо. В свою очередь, последнее прямо вытекает из иудейского узуса трепетного отношения к Закону, полученному Моисеем на горе Синай. Неслучайно из десяти заповедей, данных ему Господом для всего человечества (мы помним, что евреям их было сообщено 613), главной для иудеев является; не лжесвидетельствуй (в суде), ибо тем ты оскорбляешь Бога, поскольку, давая ложные показания, клянешься, дабы придать им вес, его именем.

От античности христианство унаследовало оппозицию природы и благодати. Последняя в этой антонимической паре выступает синонимом нравственного, поскольку только жизнь по Божьим предписаниям нравственна, т.е. благодатна. Культура же, в самой оценке которой, при такой расстановке акцентов, степень развития и влияния этического элемента играет центральную роль, предстает формойдиалога с универсальной системой моральных координат, воплощенных в Абсолюте.

Столь привычная нам идея императива бесконечного самосовершенствования индивида впервые недвусмысленно прозвучала для большинства людей именно в христианском вероучении.И в день сегодняшний она попала оттуда — ибо Господь есть развитие, и человек, созданный по его образу и подобию, обязан следовать его примеру. Тем самым в христианской картине мира получает свой импульс понимание значенияобразовательной составляющей культуры.

Итак, уже к Ренессансу сложились основные представления о содержании культуры. Накануне нового взлета европейской цивилизации сюда причисляли: навыки и умения, этику, духовность, образование, диалог и право.

Взгляды эпох Возрождения и Просвещения

Возрождение

Требование неукоснительного следования жестким этическим предписаниям осталось. Но верующие впервые по-настоящему прочувствовали суть замысла… Индивид восторгается идеалом телесного облика, постигает самоценность своего Я… Пионером здесь выступила Италия. Леонардо да Винчи разработал в чертежах почти все, что нам теперь известно, кроме…

Просвещение

Просвещение вновь высветилорациональную грань культуры, вернулось к концепции первостепенности в нейзнания — однако, в отличие от античности, понимая его не просто как переданную в процессе обучения образованность. Теперь разум и энциклопедизм (отсюда решающая роль, отводимая просвещенности) видятся в качестве ключевых отличительных признаков реальности бытия личности и мощнейшего двигателя прогресса вообще. По первому пункту вспоминается знаменитое cogito, ergo sum («я мыслю, следовательно, существую») Рене Декарта, по второму — не менее известное, ставшее с тех пор лозунгом первооткрывателей, scientia — potentia («знание — сила») Фрэнсиса Бэкона. Поскольку отныне число документально зафиксированных точек зрения на предмет многократно возрастает, в дальнейшем мы ограничимся только теми ив них, которые представляются нам наиболее существенными для получения целостной картины феномена культуры.

Просветители полагали, что спасительно-благодатный на любые случаи жизни разум получен нами от природы и, так как цивилизованные люди значительно отдалились от нее, должен быть заново приспособлен к ней. Данное умозаключение естественно продолжалось в тезисе: если действительно стремишься к счастью, надо следовать природе. Снимая тем самым дихотомию природного и нравственного, они попадали в другое противоречие. С одной стороны, понятие природы вытесняет у них с присущего ему места Бога. Ведь природа оказывается разумной, так как порождает разумных людей, чей интеллект приемлет ее законы. С другой стороны, будучи, по преимуществу, верующими теоретиками, они не могли признать за ней самостоятельного, независимого от Господа, разума. В итоге И. Кант развил эту неразрешимую проблему до ее полного отрицания.

Вера в нераздельную слитность духовного исключительно с разумным была особенно сильна у французов, в языке которых генезис лексемы esprit объединил в себе двойственную семанти-

ку души її ума (от лат, spirttus — «дуновение, дух, душа»). Потому совершенно правы те переводчики, которые передают на русском языке заглавие знаменитого трактата де Монтескье ♦L'esprit des lots* как «Дух законов*. Его автор был убежден, что, живя в гармонии с природой и подчиняясь собственным разумным установлениям, человек может и должен стать счастливым. Цель культуры и основу прогресса он усматривал в правильно сбалансированном сочетании обоих начал. Нетрудно заметить, что и ныне порой встречаемая наивная вера в то, что «правильные законодательные решения» сами по себе способны спасти нас от всех бед» происходит оттуда,

Познавательной модели культуры много внимания в своих трудах уделяли Вольтер, Кондорсе, Тюрго и Дидро, Что же касается содержания исторического процесса, то оно для них заключается в развитии разума, А главнейший показатель уровня, достигнутого в нем той или иной нацией, — разумность ее общественных порядков и политических учреждений, а также ее достижения в сфере наук и искусств.

Иоганн Готтфрид Гердер (1744—1803) специально подчеркивал эксклюзивную роль языка в передаче знаний и информации. Прошлое, по его мнению, служит воспитанию индивидуума, которое, в свою очередь, есть форма усвоения и применения полезного опыта предков, иначе, традиции. Внутренний же смысл пропедевтики заключается в гуманизации ее объекта.

Гуманизм, по Гердеру, есть нерв культуры. Человека отличают в окружающей его природной среде благородство, разум, свобода, высокие помыслы и стремления, сила и здоровье. Гуманность соответствует его характеру. Прогресс в истории выражается соревнованием между людьми и их сообществами в достижении гуманности. А войны, жестокость, каннибализм возникают и проявляются тогда, когда берут верх силы земли.

Кроме того, Гердер вторит Монтеню в том, что у каждой нации существует своя, только ей свойственная и ее консолидирующая трансцендентная, изначальная и имманентная идея. А к культуре, подчеркивая ее деятельностный характер, он (следуя

Цицерону) относится еще и как к возделыванию духовном почвы и просвещению.

Жак Жак Руссо (1712—1778) заметил, что рост просвещения не тождествен увеличению мудрости. Из этого он сделал глубоко пессимистический вывод о вреде стремления к дальнейшей эволюции цивилизации, прозвучавший резким диссонансом К) в общем, исключительно высокому энтузиазму остальных просветителей.

Негатив его творчества связан с тем, что он глубоко переживал один из самых драматичных скачков технологии, гигантским темпом набиравший тогда обороты, а потому абсолютизировал противоречия и пороки прогресса. Мануфактура уступала место фабрике. Происходил резкий слом привычных, сложившихся веками укладов. Усиливаемое применением машин отчуждение продуктов активности от его автора лишало многих (из-за интенсификации труда и роста его производительности) обычного заработка и провоцировало в социуме впечатление о превращении механизмов в господствующую, самодовлеющую силу, враждебную работающему.

Недаром Англия в свое время столкнулась с бурным всплеском борьбы ремесленников и наемных работников с техническими новинками, вошедшим в историю под именем движения луддитов. Философия Руссо дает, с одной стороны, ответ на высокую психологическую цену, которую личность платит за стремительные перемены, происходящие в мире, в том числе и материальном, и нередко воспринимаемые ею как разрыв в развитии. Показательно, что, не успели мы в России до конца закрыть аналогичную тему, как ее подхватили антиглобалисты во всем мире. С другой стороны, она открыла литературе (включая фантастическую, до которой тогда было еще очень далеко) сюжет, постоянно обсуждаемый в ней вот уже почти триста лет.

Понятно, почему на таком фоне Иммануил Кант (1724— 1804) считал, что принципиальное значение в культуре играет мораль* Повернув по-другому проблему, поднятую Руссо, он приходит к выводу, что знание не ведет автоматически к нрав-

109

ствснности, которую он понимает как долженствование, ограничивающее стихийно-непосредственные влечения человека.

Именно потому этика — элемент культуры; ведь она приобретается, создается, формируется, а не заложена в человеке от природы. И естественно, она различна в зависимости от типа цивилизации. Отсюда вытекает суждение о том, что любой поступок может считаться действительно хорошим, если способен стать универсальным, приемлемым для всех.

Кант создал классическую формулу этического оправдания культуры. Согласно ему нравственность, а именно самоограничение и самоподчинение долгу, возвышает над повседневностью и природой, делает homo sapiens культурным существом, человеком. Она есть самостоятельный выбор личности и, значит, характерна только для свободного индивидуума. Мера же контролируемой ею его внутренней свободы служит индикатором его самоуважения и достоинства.

Наконец, Кант является отцом наиболее краткого, емкого и выразительного определения предмета раздумий, который занимал многих философов до и после него: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне».

Насколько сам Кант был чужд всякому беспорядку и внезапным порывам выхода за привычные границы, показывают два исторических анекдота о нем.

Главные часы его родного Кенигсберга, который Кант, кстати, никогда не покидал, магистраты сверяли по нему, профессору местного университета: стук его трости раздавался на ратушной площади во все времена года и при любой погоде ровно в семь часов вечера.

Всю свою жизнь он чурался женщин. И вот однажды его друзья, более простые в обращении с ними, тайно привели в его дом и затворили в его спальне куртизанку, обещав ей заплатить только в том случае, если ей повезет лишить их девственного приятеля невинности. Затем все собрались на банкет. Кто-то из приглашенных сумел до этого замкнуть ставни на окнах дортуара. А когда хозяина за чем-то туда отправили, закрыли за ним дверь снаружи, чтобы все пути к его отступлению были отрезаны. И продолжили пирушку. Наутро они поинтересовались у него, как он доволен проведенным временем. «Не понимаю, что вы все в этом находите, суета какая-то», — последовал ответ.

Фридрих Шиллер (1759—1805) — великий практик и теоретик художественного творчества — в силу великолепного литературного таланта придавал исключительное значение эстетической составляющей культуры. Он прямо противопоставлял

добро и красоту меркантилизму.

Хотя максима «Красота спасет мир* принадлежит не ему, он первым, после древних, высказал убеждение в ее сотерических свойствах, ибо писал, что красота лучше и короче прочего ведет человечество к свободе, добру и справедливости.

Шиллер не оставил в стороне и искусство как инструмент, которым люди создают мир прекрасного. Оно, по его мнению, составляет условие, без которого нельзя сформировать разумную личность.

Позиции философов Нового времени

Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831) — всего лишь второй, после Аристотеля, универсальный мыслитель такого масштаба и, кроме того, становой столп, на котором почти двести лет держится здание современной философии, «мост» от Просвещения к XIX в.

Фундаментальной силой исторического процесса Гегель полагал разум. Он воспел принцип европейского духа, который, вслед за Абсолютом, посягает на все, чтобы там себя обнаружить. В результате разум не только познает, но и преобразует реальность. В нем самом заключена энергия, обеспечивающая ему господство над миром (заметим, что творческий момент здесь выражен даже сильнее, чем у Шиллера).

Одновременно не только движение мысли совершило полный оборот, вернув, уже на качественно ином уровне, в центр культуры разум, но и почти получилось одно из самых теперь распространенных ее определений как господства над природой.

Гегель прямо взаимоувязывает дух и культуру. Поскольку способ мышления наиболее адекватно отражается в реальных делах, постольку предметное тело культуры составляет непо-

111

средственную реинкарнацию самого мышления. Духовная культура выявляет твроческую силу мировом розуми. Воплощаясь в ее образах, мировой дух познает и себя как их творца. С одной стороны, развитие человека повторяет стадии его восхождения or чувственного акта к абсолютному знанию. С другой — индивид воспроизводит путь развития общества.

Токам образом» история оборачивается процессом эволюции культура через эволюцию духа. Поэтому без знания культуры человек не живет существовать. Она формирует рассудок вообще и в частности и вместе с ним язык. Практическая культура выказывает себя в потребности в привычке к занятиям вообще. Нам следует прислушаться к мнению непревзойденного ума.

Образование для Гегеля есть перманентная процедура совершенствования сознания, поступательное становление человеческого духа. А его эволюция представляет собой прообраз всеобщей схемы научного образования личности.

Нынешние критики гегелевской системы разума, рассуждая об ее «катышах», не хотят видеть, что заставившие говорить о них проблемы лежат за пределами выведенной им парадигмы. Недостатки коренятся в «эксцессах исполнения*. Дело в дефиците рационального поведения в XX в.. когда интеллект был низведен до уровня пошлого обслуживания эмоций и потребления. Мы столкнулись с не стоявшей ранее с подобной остротой необходимостью самоограничения разума и никак не можем нащупать оптимальный баланс допустимого и неприемлемого.

Если же попытаться суммировать квинтэссенцию умозаключений Гегеля о культуре, то получим следующий перечень ее важнейших, на его взгляд, параметров: дух, разум, знание, творчество_, язык» образование.

Фридрих Ницше (1S44—1900) всю свою жизнь уделял значительное время исследованию пол разными углами зрения феномена баям, центрального, по его мнению, качества людского бытия. Ницше был убежден, что понять ее импульсы можно лишь

Он, как и Руссо, дал свой ответ на очередной прорыв в техническом обеспечении материального прогресса и провоцируе-

мую им углубляющуюся зависимость человека от ограничений, налагаемых на вето его же собственными механическими изобретениями. Согласно Ницше» они влекут за собой все больший отход личности от ее базовых потенции.

Настаивая на противоборстве в культуре аполлонического (рационального) и дионисийского (иррационального) начал, он вернул б философию исключительную апологетику чувственного творчества, ибо полагал, что трагедия современного ему искусства и состояния человека заключена в подавлений дионисизма аполлонизмом.

Исток культуры для Ницше лежит в самосовершенствовании творческого духа. В Новом же времени он видел сплошной упадок духовной жизни и угнетение высших идеалов господством рационализма, стадной морали и тяги к социальному равенству.

Он находил соперничество двух начал и в человеческом измерении, а точнее, в дуалистической природе индивидуума как созданного объекта (твари) и субъекта конструируемой им действительности (творца). Эта дихотомия мучительно переживалась философом.

Именно на ее срезе он и построил свою концепцию о сосуществовании человека и зародыша сверхчеловека (что принципиально и еще не слишком у нас известно) внутри одной и той же личность Тварь (т.е. человек), полагает он, должна быть разрушена в себе ею самой во имя пробуждения в ней творца («сверхчеловека»). Из такого контекста естественно вытекает требование раскрепощения воли креативного духа от оков догматической морали.

Вне данного контекста оно утрачивает свою несомненную органичность и не может быть принято и оправдано. Но именно данная операция была проведена в свое время нацистскими теоретиками. Сначала они надергали из стройной идеалистическом. т.е. не требующей буквальной реализации, системы отдельные элементы, прежде всего настоятельное требование (обращенное Ницше единственно к идеальной сфере) высвобождения потен-

циала иррациональной духовной энергии и постулат свободы нравственного индивида от заскорузлых навязанных ему извне рамок ради полноты творческого акта, адресованный исключительно человеку-созидателю, несущему всю полноту моральной ответственности за полученные им результаты. Затем произвольно кастрировали их и контаминировали полученные бесформенные и бессодержательные «обрубки» в одно целое. В итоге свобода морального выбора творца превратилась в освобождение от морали той самой толпы бездуховной черни, против засилья которой философ как раз столь яростно протестовал. Ясно, что подобное извращение не имеет ничего общего со взглядами того, именем кого германский фашизм пытался прикрыться.

Наконец, культура, по Ницше, тождественна творчеству, постоянному рождению нового, а цивилизация опирается на окаменевшие нормы и потому есть процесс безвозвратного угасания. Он подарил антропологии модный постулат, абсолютизирующий взаимное разбегание обеих в противоположные стороны: где присутствует культура, там нет цивилизации; поскольку в наличии цивилизация, постольку культура уже мертва.

Освальд Шпенглер (1880—1936) довел, в европейской мысли XX в., идею полярности культуры и цивилизации до логического завершения и отточил ее до мелочей. По аналогии с человеческим организмом он подразделил жизнь каждой культуры, независимо от конкретных условий ее бытия, на четыре фазы, совпадающие по их содержанию и длительности.

Полный круг — от рождения до смерти — любой из них он определил примерно в 1000 лет. В частности, данную мысль у него украли для своего идеологического винегрета нацисты, породив исходя из нее догмат о «тысячелетнем рейхе» арийской (читай германской) расы. С другой стороны, она оказала несомненное влияние на аналогичные представления Льва Гумилева о продолжительности всякого культурного цикла и его делении на четко фиксированные сегменты.

Детство и юность культуры, пишет Шпенглер, проходят цели* ком под ее собственным знаком. Зрелость ее рациональна. А ци-

114

вилизация как ее завершающий отрезок представляет собой исключительно технико-механическое явление с типологически одинаковыми признаками во всех ее видах.

Цивилизация выражает единственно отмирание цветущего и полноценного тела культуры как целостного организма. Ее отличает переход от героических (т.е. требующих от духа восхождения к внеземным смыслам и могучего напряжения во имя возвышенных целей) деяний к механистической работе ради удовлетворения низменных материальных потребностей. Техника побеждает духовность, мировые города — провинцию, плебейство — трагедийность. Полнокровное бытие души сменяется умствованием. Чтобы усилить впечатление от своих суждений, в оценках этой заключающей стадии философ не скупится на высказывания вроде «труп культуры» и другие сочные, весьма уместные в его вообще достаточно образном языке, метафоры (ибо греч. μεταφορή изначально означает переход, перенос, поворот любого объекта в иное состояние или качество, а если говорить о лексеме, то рождение ее новой семантики).

В перечисленном нетрудно заметить кальку с превалирующих в каждой возрастной категории и лежащих в диапазоне поэтической формулы «если бы юность умела, если бы старость могла» эмоциональных и ментальных состояний человеческой психики. К таковым принято относить мечтательные предощущения и благородные порывы молодости, трезвый расчет средних лет, догматическую мудрость дряхлости.

Причины настроя Шпенглера понятны. Как и Руссо, он гипертрофированно воспринимал современный ему кризис западноевропейского общества и хозяйственного механизма. Вслед за тем он воспевал преимущества животворных истоков, что привело его к абсолютизации прелестей регионализма. Трагически переживал Шпенглер и размывание локальных, вплоть до самых узких, вариантов специфики обычаев, укладов, разнообразных техник и т.п. Кроме того, на его время пришлись начало упадка изобразительного и литературного реализма и зарождение шокировавших непривычных к ним современников аван-

гардных эстетических форм в странах, диктовавших тогда моду на них. Все это создавало впечатление тотального обвала привычной среды, а не только отмирания ее отживших свое версий.

На самом деле, начиная с первобытности, волна примитивизации и генерализации тенденций уже несколько раз накрывала искусство. Как в языке, подчиняющемся закону регулярной пульсации, в мировой культуре в целом, эпоха отлива, сжатия сферы влияния, упрощения, огрубления и универсализации выразительных средств и пр. сменяется с закономерной периодичностью приливом, расширением ее зоны, экспансией авторитета, расцветом разнообразия и совершенства. Сквозь схематизм к условность снова прорываются полихромность и интерес к естественно-точному воспроизведению окружающей действительности.

В остальном Шпенглер воспринимает культуру неповторимым и нерасчленимым комплексом на основе религии, конкретно-исторической целостностью. Она есть душа народа. Поэтому культурно все, что таковой делает. А ее деление на виды бессмысленно.

Путь, пройденный человечеством, представляется Шпенглеру не монолитным мировым процессом, но единством проявлений многообразия культуры. Он считал, что всего на свете когда-либо сосуществовали восемь ее типов, которые, взаимодействуя лишь чисто внешним образом, всегда оставались непроницаемы друг для друга. По сути, в последнем пункте, не придав, впрочем, значения отсутствию у своего предтечи отрицательного отношения к цивилизации, он развил концепцию Николая Данилевского, с взглядами которого был знаком, поскольку основные свои труды, что было обыкновенно в России XIX столетия, тот сразу или в последующем переводе публиковал на немецком и (или) французском языках.

Подходы русской философии дооктябрьского и зарубежного периодов

Говоря о культурно-хронологической линии, русский историк и этнограф Николай Данилевский (1822—1885) обращал специальное внимание на разницу в ее прохождении между единством и тождеством. Поэтому он полагал, что культурное многообразие мира делится на локально-исторические типы, чьи начала не передаются остальным. Смысл протекающих на планете процессов он находил в борьбе между такими, ограниченными определенными пространством и временем, видами и, во мере вытеснения одного из них другим, их смене друг другом.

Данилевский также выделял у них стадии возмужания, дряхления и гибели, а именно: этнографическую, на которой происходит формирование народа и языка; политическую, где возникает государственность; цивилизационную, что характеризуется расцветом творческих начал нации. У славян как самого молодого этнического массива, к тому же переживавшего тогда период бурного пробуждения, он усматривал миссию взять на себя роль лидера в развитии человечества.

Нельзя не отметить и известную противоречивость построений Данилевского. Ведь он сам разделил все занимавшие его цивилизации еще на две категории, определив их как «уединенные» и «преемственные». Тем самым он лично, вопреки иным своим утверждениям, признал, что, минимум, некоторые из них имеют полноценных наследников. Таковые, очевидно, невозможны без перехода к ним хотя бы некоторых основ от их предшественника.

Данилевский необоснованно думал, что большинство цивилизаций созидательны только в некоторых отношениях. В качестве иллюстрации он приводил достижения греков в пластике, семитов — в религиозных системах, римлян — в праве. Однако, во-первых, римляне и греки принадлежат одному тину цивилизации — античному. Во-вторых, без эллинской философии и ве-

рований, вкупе с иудаизмом, было бы невозможно христианство (мы уже не говорим о Богословии Восточной Церкви). В-третьих, римляне самостоятельно достигли вершин в изобразительном искусстве, например, фресковой живописи и скульптурном портрете, а семиты явили миру первый свод законов (Кодекс Хаммурапи). И так далее.

Для Николая Бердяева (1874—1948) ценность общества измеряется качественным уровнем культуры. А ее духовную сущность и основу составляет религия. Ее истоки сакральны: она родилась из культа и оформилась вокруг храма. Поскольку же здоровое человечество не существует вне религии, то оно "обречено культуре".

Данные убеждения глубоко верующего философа, всегда им исповедуемые, только укрепились в эмиграции: русский язык, общение, обычаи, искусство и т.п. на его глазах лучше и дольше сохранялись там, где беглецов объединяли православные приходы Российской Зарубежной Церкви, что продолжается и до сих пор (только больше молящихся стало признавать священников и общины, находящиеся под юрисдикцией Московского Патриархата).

Бердяев показывает, что культура не просто живой, динамический процесс. В ней дорого увековечение. Она есть поле битвы вечности со временем. Она борется со смертью. Он подробно рассматривает два ее начала: консервативное, обращенное к прошлому и обеспечивающее преемственность, и творческое, ориентированное в будущее. Первое из них есть основа и условие существования второго. Второе тоже, но, разумеется, по-своему, обеспечивает микроклимат, в котором сохраняется первое.

Наблюдения Бердяева позволяют нам кратко повторить азы распределения свыше ролевых функций женщины и мужчины в жизни. Львиная доля обязанности борьбы за выживание своей семьи выпала мужчине. Поэтому в него заложена склонность к разного рода изобретательству — ведь без креативных подходов исполнение его предназначения невозможно. Эксклюзивная же (но не единственная) задача хозяйки состоит в том, чтобы

сохранить добытое в борьбе и жить, максимально радуясь жизни, — отсюда ее консерватизм.

Впрочем, у женщины никогда не было абсолютно непреодолимых препон в самореализации через искусство. На ее участие в украшении жизни не распространялись даже социальные ограничения: например, ее место в художественных промыслах всегда было заметно. Плюс к тому уникальные, только ее, формы творчества — рождение ребенка и базовое формирование его личности.

Исторически отцы принимают не очень значительное участие в воспитании детей в наиболее существенный для становления характера и индивидуума период — от утробного состояния до четырех лет. Аналогичную картину, кстати, мы наблюдаем и в большинстве отрядов природного мира, вплоть до высших млекопитающих. Несовершенство, в этом смысле, мужа, несомненно, стимулирует поиск им самовыражения в иных областях, где насущно требуется активное созидание. Мы еще убедимся в этом, когда дойдет очередь до 3. Фрейда.

Бердяев выделяет и еще два основания, на которых покоится культурная сфера, — классическое и романтическое. Первое, по его убеждению, не знает иной реальности кроме своих собственных узких рамок и ничего не говорит о ней. Второе же всецело обращено в мир вне своих тесных пределов, устремлено к совершенству и вечному.

Поскольку, настаивает Бердяев, культура создает не осязаемые (в материалистическом смысле) результаты, а знаки, постольку ее достижения не реалистичны, но символичны. Поэтому он выстраивает ее жесткую иерархическую структуру: наверху пирамиды он помещает ее элитарную версию; затем идет ее средняя версия, или, как бы мы сказали, культура образованных слоев. Наконец, обыденная (массовая, в нынешней фразеологии) культура. Приоритет он отдает элитности, ибо на понятном немногим целиком держатся история и весь мир.

Последний тезис звучит особенно напористо в бердяевских работах эмигрантского периода, в чем нельзя не видеть его ре-

акцию на большевистский эксперимент в России. Однако здесь надо обязательно учесть сказанное нами выше об обоюдной подпитке высших и низших культурных модификаций,

Питирим Сорокин (1889—1968) воспринимал культуру как сугубо индивидуальное явление, объединенное вокруг одного центрального принципа и одной главной ценности. Таковые составляют ее ядро, определяют квинтэссенцию ее содержания. В силу этого культуру, во всем ее многообразии, постоянно сопровождают единые и неизменные тенденции, идеи и проблемы. В этом суждении бросается в глаза его перекличка с архетипами К.Г. Юнга, старшего современника нашего мыслителя.

Костяком культуры Сорокин, вслед за Кантом, полагал этику. Соответственно он дает нам в своих произведениях ее этологию. Оттуда же он вывел и свою теорию ее суперсистем, наиболее полно изложенную им в четырехтомнике «Социокультурная динамика». На само это название неизгладимый отпечаток наложили проживание автора в США и наиболее популярные там в то время увлечения интеллектуалов, и не только их.

В отличие от Тойнби, Сорокин постулирует целостное единство совокупности различных культурных комплексов. Он сводит их в три вида, отличающиеся между собою формулируемыми в них представлениями о природе действительности, а именно: идеациональный (сверхчувственный, «идеалистический» в стандартной терминологии) и сенсативный (чувственный, «материалистический» в нашем обиходе), которые находятся в оппозиции друг другу, а также транзитивный между ними идеалистический* или смешанный. При этом он подчеркивает, что два первых вида в чистом виде в реальной среде нигде полностью не воплощаются. На практике мы сталкиваемся лишь с той или иной степенью доминирования в общественном сознании одного или другого.

Каждая суперсистема, по Сорокину, имеет одни и те же основные составляющие: искусство, истину, мораль, право. Иными словами, этику, эстетику, право, нравственность и духовность.

120

Его собственные симпатии принадлежат идеациональной модели, первейшую отличительную черту которой он видит в нравственном (индивидуальном и групповом) единении личности с Абсолютом. Его особенно привлекает в ней маркированная религиозность всей полноты ее проявлений. Сознание человеком богоданности ее объектов — от воспринимаемых потому исходно совершенными, не подверженными малейшему сомнению и неизменными, принципов права до художественных образов. Он причисляет сюда следующие культуры: Индии периода господства брахманизма, императорского Китая, Греции IX—VI вв. до н.э., Западного Средневековья V—XII вв.

Сенсативными, т.е. имеющими целью доставить удовольствие реципиенту, он квалифицирует палеолит, Ассирию, эллинизм и Рим, Европу с XV в. по сию пору. Идеалистическую модель, признающую фактическое многообразие настоящей жизни, наличие в ней одновременно чувственной и сверхчувственной сторон, он считает переходной от первой ко второй и относит к ней эллинскую классику и ранний Ренессанс.

Отдавая должное стройности классификации Сорокина, все же нельзя пройти мимо пагубности его стирающих детали генерализирующих обобщений. Если обратиться к распределению цивилизаций по трем категориям, то легко убедиться (см. ниже соответствующие главы), что далеко не все они и не всегда находятся там, где им надлежало бы. В частности, лишь ранее христианство с известной натяжкой можно признать пренебрегающим чувственностью. Индия же, Китай, да и архаическая и ран-неклассическая Эллада пропитаны ею насквозь.

Сорокин разделяет мнение, что любой отдельный рассмотренный им тип культуры имеет свой строго очерченный жизненный цикл, более протяженный, но (в части его деления на отрезки) аналогичный набору возрастных состояний человеческого организма. Однако он с оптимизмом смотрит не участь культуры в XX и грядущих за ним веках. На это его настраивает ретроспектива ее истории»где он находит,что «смерть» культуры всегда была острой болью рождения ее же и новой вариации.

121

Теория «локальных цивилизаций» и их столкновения: от Н. Данилевского до А. Тойнби и Э. Хантингтона

Идеи Данилевского и Шпенглера развивал Арнольд Тойнби (1889—1975) с его теорией «локальных цивилизаций», лежащей в основе новомодных воззрений Э. Хантингтона о «конфликте культур». Как и те, он полагал, что всякий культурный тип представляет собой совершенно автономный, т.е. независимый от других и замкнутый сам на себя, внутренний мир. Для погружения созданной им конструкции в диахронную среду он ввел понятие «вех временя», каждая из которых отмечает звездный час одного такого комплекса.

Здесь уместно затронуть некоторую филиацию данных представлений с концепцией «осевого времени» Карла Ясперса как фиксированного смысла, пронизывающего и организующего определенный хронологический отрезок, и ее приложением Львом Гумилевым к эпохе, в которую концентрируются прорывные для хода истории сдвиги, возникающие в течение ее одновременно и без легко диагностируемой взаимной обусловленности в разных регионах планеты. Просто потому, что миг их настал, да и они сами и сопутствующие им условия достаточно для того вызрели.

Представление о единстве цивилизации Тойнби считал ложным тезисом и приписывал его появление воздействию на умы христианской доктрины. Здесь, с одной стороны, он допустил серьезную ошибку, поскольку не уделил достаточного внимания влиянию мощного семитского пласта на предков современной Европы, населявших древнее Средиземноморье. Даже прикоснувшись к его позднейшему слою, он фатально недооценил кардинальный эффект, произведенный арабской традицией на романо-германское и византийское Средневековье. С другой стороны, отсюда уже недалеко до мысли Хантингтона о том, что, если культуры никак не связаны между собой и, более того,

разделены непроницаемой завесой неповторимой и никому не понятной за их пределами специфики, то при любой их попытке вступить друг с другом в контакт, а тем более во взаимодействие, конфликт меж ними неизбежен.

Фундаментом культуры Тойнби, вслед за Шпенглером и Бердяевым, видел религию. Подлинная социальная история заключается для него в постижении воли Божией, а степень духовного совершенства общества определяется развитием его религиозного сознания. Пристальное внимание к исходному значению слова religio («связь», от лат. глагола re-ligo — «связывать») натолкнуло его на создание своей знаменитой теории «вызова-и-ответа» как всеобщей парадигмы развития сообщества людей.

Он специально акцентирует базовый характер духовной составляющей прогресса, ибо вызов адресуется человечеству, призванному дать на него ответ, Богом как универсальным Мировым Законом. Господь всегда оставляет за поднимающим перчатку свободу выбора тем своей окончательной реакции, а следовательно, возможность разных вариантов развертывания событий на любом этапе в отдельности и в эволюции в целом.

Первый подобный акт (см. сказанное выше по поводу притчи о Грехопадении) заканчивается для человека утратой его единства с Богом, что имеет в том числе и позитивные последствия, поскольку инициирует полноценный диалог между ними. Полученный обратный сигнал провоцирует новый вызов со стороны Всевышнего, и т.д. Последующая картина жизни разворачивается целиком в режиме «вызов-ответ-вызов» с регулярной, вплоть до ежемоментности, итерацией всего цикла.

За подтверждением справедливости такого видения далеко ходить не надо. Ранее мы уже упоминали о значении постоянной смены дифференциации интеграцией, и наоборот, в движении культурных объектов, в частности, языков и изобразительного искусства. Надо также сослаться на то, что современная физика считает единственным (из известных нам пока) всеобщим законом, пронизывающим все мироздание пропорционально расположенным в нем предметам, — пульсацию (или вибра-

цию). Даже ритм колебания галактик, как выясняется, находится в кратном соотношении с ударами нашего сердца.

Вопреки Шпенглеру, Тойнби замещает отрицательное отношение к цивилизации, ключевые компоненты которой им усматриваются в детально институциализированных политике, культуре и экономике, наоборот, ее восхвалением как высшей стадии развития. Поскольку, аргументирует он, цивилизации динамичны, а примитивные общества, под знаком которых прошла большая часть всемирной истории, статичны. Границу между этими двумя состояниями он проводит по уровню развитости социального подражания. С последним соображением можно согласиться. Однако у всякой стадии, пройденной человечеством, была своя энергичная внутренняя моторика. Иначе мы бы просто не дожили до сего дня. Да и многие политические и культурные институты прошлого были, с чем не может спорить и критикуемый автор, отнюдь не менее тщательно и глубоко проработаны, чем теперь.

Тойнби разделял убеждение, что цивилизованное общество самоопределяется через составляющих его индивидов, которые, в свою очередь, делятся на творческое меньшинство, отвечающее за поддержание и преумножение потенциала и бесперебойную реализацию прорыва в будущее, и инертное большинство потребителей достижений первого. Поэтому на ступени цивилизации особую роль играет образование (или, по-гречески, παιδεία), ибо ему надлежит формировать творческие личности, критическая масса которых необходима для поддержания социума в состоянии, обеспечивающем его позитивную динамику.

Сам ученый, конечно, относит себя к первой категории. Здесь нельзя не указать на важность наличия у него самоиронии и плачевность ее отсутствия, ибо, за исключением постулата «вызо-ва-и-ответа», он не сильно продвинул нас вперед. К тому же, как мы уже знаем, креативность присутствует в любой тщательно выполненной работе. И никому не гарантировано постоянное нахождение среди лидеров: между слоями ведущих и ведомых перманентно происходят вертикальные перемещения отдельных их представителей.

Культура и бессознательное: 3. Фрейд и К.Г. Юнг

Ееназначение состоитв ограничении Оно. Яъ данной системе выступает посредником между внешней по отношению к индивиду средой иОно. Любопытно, что, если у Ницше термин «сверхчеловек» связан с персональным творческим порывом, то здесь его аналог выступает в паре с заранее заданным каноном.

Важнейший духовный механизм заключен для Фрейда в вытеснении присущих любому из нас эгоистических, антиобщественных устремлений в сферу бессознательного. Этим, с одной стороны, он объясняет значение, придаваемое сдержанности и воспитанности, этике вообще, в продвинутых культурах. С другой стороны, он утверждает, что в рамках таковых подавление неприемлемых влечений стимулирует возникшую в результате напряженную неудовлетворенность к ее преодолению через компенсирующую ее и восстанавливающую душевный комфорт деятельность. Описанный процесс он назвал сублимацией и усматривал в нем корень неизбывного стремления всякого грамотно мыслящего существа ктворческой самореализации.

Итак, Фрейд предлагает своеобразную инверсию учения Платона о сути людского знания. Тот рисовал себе человека, сидящим в пещере, затылком к входу, и видящим перед собой на ее гладкой противоположной ему стене отражения идей божественного происхождения, проплывающих снаружи за его спи-

ной наподобие облаков. Похоже на кинозал или телевизор наоборот, не правда ли? Здесь же мы сталкиваемся с проекцией индивидуальной психики на общественный экран.

Подходы исследователя нельзя абсолютизировать (см., в частности, изложенное нами выше об истоках и мотивах мужского и женского креатива). Но он точно подметил роль искусства в смягчении — через показ их негативных последствий для самого их носителя — антигуманных интенций двуногих. Наиболее яркие примеры тому — древнеэллинская трагедия и театр вообще, которые дали Аристотелю материал для его теории катарсиса (κάταρσις по-гречески есть «очищение»)..

В целом же культура, по Фрейду, выражается в знаниях и умениях, а также принятых установлениях* Среди них первостепенную роль играют институты, созданные для упорядочивания отношений в социуме.

Карл Густав Юнг (1875—1961) будучи учеником и долгое время ассистентом Фрейда, посвятил себя изучению коллективного бессознательного — не с социального, а психологического угла зрения, ибо психологию он рассматривал в качестве посредника между наукой и религией, отдавая ей пальму первенства в познании смысла жизни и развитии культуры.

Юнг пришел к следующему выводу: то, что принято считать эмоциональным, иррациональным, является сейчас таковым в силу архаичности своей рациональности, единой у всех людей. Такие специальные формы сознания (и представлений) он именовал архетипами.

Он обращал пристальное внимание на ту раннюю стадию истории, когда повседневное бытие и деятельность человека еще не выделились из общего природного контекста. Благодаря ему дефиниции типа «культура приматов, бобров» и пр. покинули пределы сугубо биологической литературы. Магия, заклинания, поего мнению, служат дикарям для того, чтобы восстановить утраченную уже ими гармонию с органическим миром. Этим он лишь подчеркивал креативность цивилизации даже в ее атавистических формах.

Юнг делал упор наинтеллектуально-духовную составляющую культуры. При этом он полагал, что первые шаги она делает под влиянием толчков бессознательной психики первобытных людей, что восприятие, мышление, воображение личности первоначально формируются под влиянием врожденных программ. А уже из них растет напряжение ее психической жизни.

Таким образом, ключевое место, но иначе, чем Фрейд, Юнг отводит инстинкту. Для него, как и для греков, еще невозделанная почва — χθων (хтонизм) — есть первооснова всего.

Структурализм

Лингвистика внесла свой значительный вклад в интерпретацию культуры, поскольку в ее рамках была впервые открыта и успешно апробирована технология структурализма. Это оказалось важно не только для разработки теорииязыка как ее станового элемента, но и в остальных отношениях.

Опытный полигон языка был использован Фердинандом де Соссюром (1857—1913) как самая простая и универсальная иерархия знаков и символов, где любая его единица, или компонента, может быть определена только через ее соотношение с остальными. Он также удобен адаптивностью к формализации и математическому моделированию, чем широко оперировал уже его создатель.

Основоположник структуралистского метода анализировал структуру как совокупность устойчивых связей, обеспечивающих целостность системы при ее преобразованиях. Ведь система есть организованное множество, а структура — способ организации этого множества. Таким образом, первая отвечает на вопрос «что?», а вторая — на вопрос «как?»

Структурализм важен для типологии культуры постольку, поскольку он изучает стабильные универсалии, всеобщие понятия и законы. А они, считал де Соссюр, воздействуют на духовно-творческую деятельность людей, главную в культуре, как бессознательные механизмы.

Антропологическое направление

Придавая исключительное значение в культуре ее творческому аспекту, Леви-Строс постулирует, что каждая из них оригинальна, и между ними нельзя… Намного лучше Руссо зная свой предмет, он тем более идеализирует первобытные… ждение тезиса, никто особенно не спорит, что люди, по большому счету, не меняются. Со времен фараонов уж точно: если…

Кому подходу марксизма-ленинизма, не о биологическом происхождении человеческого рода, а о комплексе параметров его развития: природе, поведении, а также физической* социальной и цивилизационной эволюции.

Культурная антропология, которой он себя посвятил, занимается исследованием развития культуры. Она выросла из результатов компаративистики в этнографии и этнологии на базе сравнительного анализа существующих у разных людских сообществ их основных институтов (брака, детства, права, религии, политических установлений и т.п.). На этом фундаменте выстраиваются социологические обобщения, выясняются причины сходств и различий, прослеживаются тенденции устойчивости либо нестабильности отдельных институциональных форм. Ее отличие от социального и экономического подразделений той же науки заключается в наличии у нее другого, несходного с ними, предмета.

В своих трудах Дюркгейм делал акцент на понимании общества в егоцелостности, накреативности его среды, изучении активного социума изнутри. Притом он исходил из презумпции аналогичности его структур органам и системам тела. Интересно, что такое же сопоставление проводилось всеми баснописцами, начиная с Месопотамии и Египта, вплоть до самых знаменитых — Эзопа, Лафонтена и И .А. Крылова — когда они, иносказательно представляя спор различных частей организма на предмет наибольшей их полезности для общего, бичевали сословные противоречия.

Дюркгейм использовал в работеорганистический метод, изучая самоорганизующиеся группы людей в единстве их характеристик. Его манера получила в кругу экспертов известность как техникахолизма (от древнегреч. όλος — «целый»). Вместе с Леви-Стросом он оказал решающее влияние на становление американской школы прикладных антропологических изысканий (представленной, прежде всего, Ф. Боасом с его учениками и последователями), растиражировавшей применение его методи-ки вплоть до исследования мельчайших частностей.

Концепция игровой культуры

Иохан Хейзинга (1872—1945). Об игровой стихии писали уже Платон, И. Кант, Ф. Шиллер, Х.Г. Гадамер и многие другие из тех, кто затрагивал в своих произведениях вопросы искусства. Неудивительно: ведь эстетика построена на игре. Даже К. Маркс не чурался подобной фразеологии, правда, в ином контексте — когда говорил об иррациональных моментах, влияющих на поведение рынков.

Но только Хейзинга сформулировал игровую концепцию культуры взамен марксистской трудовой. Похоже, труд действительно не сыграл той судьбоносной роли в становлении человека, которую ему приписывал Ф. Энгельс современной наукой в процессе наблюдений и экспериментов установлено, что трудовые навыки имеют и орудия для добывания пищи применяют не только приматы, но и многие животные, занимающие намного более низкую ступеньку в эволюции, например, каланы.

Хейзинга обратил внимание на то, что игра старий культуры. Уже высшие млекопитающие пользуются ею в воспитании своего потомства. Так же происходит и с нашими детьми. В период младенчества человечества, насколько можно судить по сохранившимся доныне архаичным обществам, игра представляет собой важнейшую форму общения с окружающим миром. В ее среде складываются идеалы, представления о жизненной и потусторонней перспективе, об индивидуальном предназначении, фантазии и мечтания, лежащие в основе креатива. В ней складывается система символов, ибо, как и последние, ее правила условны, т.е. символичны. Значит, игра имеет не только краеугольную образовательную функцию, но и порождает самое культуру.

Во всякой игре присутствует, согласно концепции Хейзинги, духовный аспект. Ей присущ свой язык. Она стимулирует прогресс его традиционных вербальных форм, которые, как и остальное на свете, формирует дух, переходя от идеи к материальному объекту и, затем, — к его мысленному образу. Да и сами многочисленные разновидности культа искони неразрывно пере-

плетены с ней, обретая постепенно все более отчетливые очертания священной игры. Трудно, отметим от себя, отрицать, например, известную театральность обрядности даже современных монотеистических мировых религий. В частности, более богатая эмоциональными эффектами, внешним убранством и роскошью атрибутики, в сравнении с католицизмом и протестантством, постановка православного богослужения составляет одну из существенных причин его растущей сейчас привлекательности для западноевропейцев.

Хейзинга подробно останавливается на эстетической составляющей игры. Он рассматривает игровые формы поэзии, такие как комедия и трагедия эллинов и пр. Достаточно сказать, что первая (по-гречески κομωδία) вышла из сельской мистерии с пасторальным пением и пляской. Собственно, музыка и танец вообще суть специфические версии игры.

Надо сказать, что в истории известны три вида танцев. Во-первых — боевой. Кроме первобытных этносов, его пережитки находим в боевых искусствах Востока, например, каратэ. Недаром поединок высших мастеров в них напоминает вальс «с гляделками» соперников вокруг друг друга: они не вступают в контактую борьбу, но побеждают силой духа, передаваемой взглядом. Во-вторых — охотничий мужской и дублирующий его на ином материале хозяйственный женский. В непосредственной связи с последними находится феномен параллельного существования (там, где это еще сохранилось) в рамках одного языка мужского и женского его вариантов, когда одно и то же слово в одном случае обозначает, к примеру, стрелу, а в другом — веретено, и т.д. В сложных отношениях с ними находится и табу мужчине прикасаться к предметам женского обихода, и наоборот. В-третьих — обязательно двуполый любовный или эротический. Популярность танцев во времена жестких сексуальных ограничений мотивировалась тем, что это была единственная разрешенная форма любовного контакта между людьми, не образующими (еще либо уже) общую семью. Другого содержания, кроме эротики, строго говоря, у них и не было. Поэтому распространение половой свободы в XX в. привело к утрате танцем первоначального смысла и его вырождению в экстатические подергивания, где пол партнера не имеет принципиального значения.

Поскольку жизнь Хейзинги пришлась на период коренного слома привычных стереотипов и агрессивный прорыв на поверх ность ползучего практицизма, а также контркультур коммунизма и национал-социализма, он принадлежал когорте пессимис-

тов, не видевших у цивилизации хорошего будущего. Он полагал, что уже в XIX в. игра исчезла окончательно, а духом завладело прозаическое понятие пользы.

Теоретики элитной культуры

Хосе Ортега-и-Гассет (1889—1955) выступил не без влияния старшего современника наиболее последовательным и выразительным теоретиком элиты. Он абсолютизировалэстетизм как веселое состояниедуха. Отсюда два вывода. Во-первых, на истинное всеобъемлющее погружение в него способно лишь особо одаренное меньшинство, которое и творит подлинную культуру.

Во-вторых, независимо от содержания, искусство становится игрой. Ведь и то, и другая выдумывают иную реальность, дарят людям жизнь изобретенную: искусство и искусственный не просто однокоренные слова, но второе производно от первого.

Благодаря такой иерархии рассуждений Ортега-и-Гассет, вопреки алармистам, не видел кризиса художественных приемов в окружавшей его действительности. Наоборот, он приветствовал новое (для того времени) искусство как элитарное, ибо оно принадлежало сфере эстетической игры, создавая тем самым противовес тоскливому, обыденному миру пользы. Он же настаивал, что подняться над таковым можно, лишь перейдя в сферу неутилитарных отношений.

Остается констатировать, что в его творчестве мы сталкиваемся с самой рельефной в XX в. попыткой решить вызванные дефицитом гуманизма и очередной аннексией техникой части устоявшейся цивилизационной среды проблемы кризиса сознания, не выходя за его рамки.

Мы решили завершить экскурс в историю культуры Германом Гессе (1877—1955), поскольку он свел воедино, создав из их интеграции новое качество, идущую от Шиллера эстетическую традицию, игровую доктрину и оправдание элитарности. Наиболее полно убеждения Гессе изложены им в широком фи-

лософско-литературном полотне «Игра в бисер». Здесь он формулирует свою позитивную феноменологию духа, ставит базовую проблему толкования, или герменевтики, культуры. Его потаенное, созданное элитой и для элиты, Царство игры хранит, преумножает и передает молодым адептам наследие духовности.

Там реализуется глубинное единство Востока и Запада, делающее возможным их синтез. Гессе, впервые в романо-герман-ском мире, заявляет об ошибочности поверхностного восприятия Востока как погружения в себя как такового и расшифровывает скрытый смысл его самоуглубления, о котором нами уже было сказано в начале книги.

Созданная его воображением страна утопии называется Касталией тоже совсем не случайно. Заимствованный из античной поэзии образ представляет собой апологию гармонии ratio (разума) и искусства. Достаточно вспомнить, что у Кастальского источника собирались для совместных экзерсисов Аполлон и Музы.

Кроме того, Гессе приводит мировоззренческое обоснование культуры. Отвечая воинствующему материализму и атеизму, он говорит, что есть кое-какие вещи, которые нельзя ни доказать, ни счесть вероятными. Но тем не менее они существуют как данность.

Не только собственный мощный писательский талант, но и впечатляющие успехи языкознания конца XIX и первой половины XX вв., особенно сравнительного, побуждают его ставить на первый план филологические и паралингвистические вопросы. Наблюдаемый им в Германии и усиленный Первой мировой войной хаос культуры приводит его к выводу, что у нее вновь возникает острая потребность обрести общий язык.

Гессе впервые после долгого перерыва в европейской мысли глубоко прочувствовал единство математики и музыки. На первый взгляд, его утверждение парадоксально. Вспомним хотя бы гения эмоции Моцарта и проверяющего свои сочинения алгеброй рассудочного Сальери, представленных абсолютными анти-

подами в интерпретации А.С. Пушкина. Однако, на поверку все оказывается не столь очевидно. Для понимания сущности их взаимосвязи недостаточно одной апелляции к широко известной максиме о схождении противоположностей, поскольку в самих происхождении и эволюции обоих видов творчества мы не обнаружим альтернативности. Уже древние греки хорошо знали, что музыкальный лад подчиняется строгим математическим закономерностям. На них же основывается и современная октава. Недаром первым, в полном смысле, теоретиком музыки был математик Пифагор, который в своих астрономических выкладках для описания движения планет и устройства небесной механики создал понятие «музыка сфер».

Будучи сам очень элитарным писателем и индивидуумом, что едва ли не более выпукло, чем в обсуждаемой книге, проявилось в другом его романе — «Степной волк», — Гессе находит миссию элитарности в ее перманентном и итеративном сопряжении, ради взаимного обогащения, с иными реальностями. Объективно его концепция направлена против Ортеги-и-Гассета, ибо он не видит спасения культуры в самоизоляции ее элитных вариаций. С одной стороны, Гессе возводит здание своей Игры как цитадель духа. Она охватывает, для него, весь космос души. Но, с другой стороны, он одновременно настаивает, что духовное вне жизненного контекста обрекает цивилизацию на вырождение точно так же, как и доминирование в ней низменных мотивов. Нельзя, заключает он, ни отказываться от суверенности духовной культуры, ни замыкаться в ней.

Игра ценна ему еще и тем, что она соответствует поисковому вектору развития человечества, синтезируя в себе его сердцевину. Ее фундамент состоит в признании закономерной связи нравственной, интеллектуальной и эстетической сфер. Здесь Гессе суммирует предыдущий опыт моделирования различных форм людской деятельности и демонстрирует, что единство, синкретизм культуры обусловлены ее строгой духовной иерархией.

В центр Игры он ставит обучение. Тем самым, он замыкает круг, возвращаясь к одному из самых распространенных пред-

ставлений античности о предназначении культуры. Этим он предоставляет нам дополнительный аргумент в пользу логичности завершения нашего обзора его творчеством.

* * *

Таким образом, каждая эпоха фиксировала одну из существенных сторон культуры. Вот они: умения и традиции, свобода, этика (нравственность), познавательность (поиск), образование, духовность, диалог (согласование), открытость, вера, право, гуманизм, ответственность, творчество, разум, просвещение и просвещенность (знание), язык, воспитание, мудрость, эстетика (искусство), религия, динамичность («вывов-и-ответ» ^импульсы бессознательного, институты, структура, игра, элитарность.

В результате мы получаем целостный ряд проникновений в суть предмета. Мы специально дали его хронологический, а не иерархический порядок, поскольку такая картина отражает эволюцию и наблюдателя, и его объекта в их взаимной диахронии.

Одновременно, именно такое простое перечисление лучше прочего подчеркивает комплексность культурного феномена. Ведь каждая его черта описывает культуру исходя из генетического или содержательного принципа. Но не исчерпывает. В ней есть, в любой заданный момент, все из вышеуказанного.

ГЛАВА З Возникновение культуры и религии

Основные периоды и тенденции в эволюции культуры. Культура первобытности. Особенности архаичной культуры. Культура и миф. Миф в первобытной культуре. Тотемизм и магизм. Анимизм. Фетишизм, идолопоклонство, ритуализм, табу

Основные периоды и тенденции в эволюции культуры

В самом общем виде хронология культуры может быть разбита на пять крупномасштабных, пусть и неравноценных по территориальному охвату, периодов,…

Значающей рубеж 150 тыс. лет в глубине прошедших веков, до IV тысячелетия до н.э. В его материальной основе лежит переход от присваивающей к производящей и преобразующей технологиям. Здесь происходит зарождение языка, первичного инструментария (рубила, скребка, иглы, наконечников для стрел и т.п.), искусства, жилища, сначала адаптированного из естественной среды, а затем и специально созданного. Его сопровождает господство магии — колдовства, заклинаний, заговоров и пр. Появляются первые культы, из которых упомянем заупокойный, плодородия и почитания (пра) родителей, а также ритуалы, прежде всего охотничьи, аграрные и погребальные. Мир представляется людям полным волшебных эффектов. Подобно тому, как мы это видим у детей или отроков 12—14 лет, когда все вокруг в эти годы однажды начинает буквально звенеть и танцевать, прорвавшись каскадом новых красок и гармонией не слышанных ранее нот.

Второй был уже принципиально короче — с IV тысячелетия до н.э. по V в. н.э. Его старт связан с началом расцвета системного осмысления мироздания, нашедшего свое выражение в мифологии. Вокруг нее формируются все без исключения базовые компоненты культуры, включая этнолингвистические. Искусства приобретают законченные формы. Позднее все большую популярность завоевывает постепенно проросшее из нее рациональное мировоззрение. Оно производит на свет праматерь наук — философию. Из последней выделяются в самостоятельные отрасли математика, филология, риторика, астрономия, история, медицина, естествознание... Величайшим достижением эпохи по праву считается монотеизм, проповедывавшийся сначала иудеями, а ближе к ее завершению освоивший значительный клин языческой целины.

Третий охватывает V—XVII вв. В Индии и Китае он дебютирует раньше — в III в., в Западной Европе финиширует в XIV— XVвв. Он отмечен прежде всего торжеством четырех развитых новаторских духовных практик: двух систем единобожия — христианства и ислама, а также буддизма и конфуцианства. Этот

период характеризует совершенно уникальное духовное и интеллектуальное господство религии. Соответственно в тех же рамках разворачивается ипервый кризис европейского самосознания, приводящий (в конце периода) к вычленению научного и рационалистического из рамок Церкви.

Четвертый — самый короткий илокальный — совпадает с имеющим всюду разные временные границы Возрождением. Оно открывает в себе веру в чудесные силы человека как такового, а ценности его земной жизни выходят на первый план. Гуманизм оборачивается здесь подготавливающим Просвещение поклонением разуму. Аон, в свою очередь, получив мощный стимулирующий импульс, с одной стороны, совершает великие открытия в географии, астрономии, анатомии, математике, технике, физике, химии и т.д.; сдругой — затягивает в орбиту начавшегося ранее мировоззренческого кризиса исамо христианство.

Пятый период продолжается ссередины XVII в. по сию пору. Егоинициирует второй кризис западного сознания, спровоцированный резким взлетом науки и техники, их общественной роли вообще, и естествознания особенно. Религия начиная с XVIII в. становится жертвой жестокой критики. Возникает сциентизм, оттесняющий на обочину веру, искусство и философию. Главные его мотивы — интеллектуализация и секуляризация духовной жизни — непрерывно набирают силу. Чрезмерное же увлечение научным результатом постоянно воспроизводит (как побочное следствие) недостаток серьезности, ответственности и мудрости в оценке дальних, да и ближних тоже, негативных перспектив полученных достижений. Пагубность обеих тенденций начинает постепенно осознаваться с середины XXв., что приводит крупнейших ученых всего мира к проповеди самоограничения исследователя во имя сохранения жизни на Земле. Еще одно заметное явление — вестернизация планеты — вызвало, в качестве реакции на себя, мощную тягу к возвращению к традиционным религиозным основам, распространение восточных учений и возникновение эклектичных исповеданий, притом и в самой Европе.

В итоге» если у человека Ренессанса Леонардо да Винчи (берем его как собирательный» наиболее яркий образ), наукаи художественное творчество живут в гармонии, то затем начинает перевешивать первая. Параллельно беспрерывно возрастает роль субъективизма в искусстве.

Применительно к современной цивилизации сказанноеозначает, что она состоит из трех определяющих ее существо компонентов. Первый — традиционно-гуманитарный; к нему принадлежат: религия, философия, мораль, искусство в широком смысле, история, лингвистика, филология и т.д.;он оттеснен на обочину. Второй — научно-техническийили интеллектуальный, включая искусство авангарда и модернизма; он сложен и не* доступен большинству по многим обстоятельствам, включая «вторую неграмотность». Третий — массовый: здесь центр духовного влияния сместился от церкви, школы, университета,литературы...к телевидению, Интернету и иным новым институтам. Этот компонент господствует безраздельно, все больше в отрыве от глубокой трактовки проблем религии, философии, нравственности, адекватных самосознания и самооценки. Отсюда произрастает болезненный» иначе не назовешь, интерес широкой публики к разного рода поверхностным возмущениям океана культуры — скандалам и т.п. Дошло до того, что, с одной стороны» любой информационный повод на профессиональном сленге называется скандалом, а с другой стороны — импрессарио, например, требуют от своих подопечных именно его, ибо иначе привлечь внимание дажек «звезде» стало почтиневозможно.

В данной связи уместно вспомнить слова Ф. Рабле:знание без тесной связи с совестью ведетк руинам души.О том жеговорят и И.В. Гёте в своем «Фаусте», А.С. Пушкин в «Маленьких трагедиях» и многие другие, вплоть до А. Мальро, которыйоднажды сказал о XXI в.: «следующее столетие будет религиозным, или его не будет совсем».

Налицо третий кризис европейского сознания, все более приобретающий глобальное измерение из-за лавинообразного рас-

Пространения его усредненных стандартов вездесущими средствами массовой коммуникации.

Культура первобытности

Поздний палеолит (40—10 тыс. лет до н.э.) принес с собой усложнение орудий, применяемых людьми в различных целях, и заботу о том, чтобы они были не только функциональны и удобны, нои эстетически привлекательны. Тогда же начинается бурное развитие фундаментальных духовных и специфически творческих качеств личности — мышления, воли, языка. Появляется изобразительное искусство: цветной рисунок, скульптура, гравировка. В производстве предметов обихода и художественной (культовой) продукции осваиваются такие материалы, как глина, камень, дерево, рог и кость. Героями изображений становятся, как правило, главные объекты охоты для данного племении плодовитая матрона, успешно реализующая свою репродуктивную задачу. От этого времени до нас дошла масса статуэток «неолитической Венеры» — женских фигурок с пышной грудью, могучими животом и бедрами, обозначенным детородным органоми суммарно намеченными прочими частями и деталями тела, которые одновременно символизируюти мать (главу рода),и божество, покровительствующее плодородию как женщины, так и природы в целом. В сценах же наскальной живописи с участием животных постепенно проявляется и начинает доминировать яркая динамика движения, выраженная графическими средствами.

Мезолит (X—VI тыс. лет до н.э.) совпал с зарей современной геологической эпохи. Homo sapiens осваивает лук, стрелы, лодку, производство деревянной и плетеной утвари, одомашнивает диких животных. Наряду с традиционными уже кремневыми орудиями он изобретает их более тонкую модификацию — каменные вкладыши в деревянные держатели (ручки ножей, серпов и т.д.). Усложняются его религиозные представления, взгляды на устройство зримой вселенной и «тонкого мира» духов-

ных сущностей. Одновременно первичный монотеизм, отражающий исконное зимние о всевышнем безликом и управляющем всем сущим Едином, уже ранее поколебленный почитанием дублирующего его верховного женского божества, теперь сокам и надолго размыкается, Зарождаются многобожие и снизанные с ним древнейшие пантеоны, В искусстве начинает преобладать человек, Многофигурные сцены охоты и сражений становятся более схематичными и условными, но ничего не теряют в своей экспрессии, глубокое внутреннее напряжение состояния персонажей и смысла показываемых событий оттого даже возрастает. Это первый известный нам в истории искусства пример упрощения, лаконизации изобразительных средств, тот отлив, о котором мы уже неоднократно говорили выше, за которым неизбежно следует (юный прилив их усложнения и возрождения разнообразного реализма.

В неолите (VI IV тыс, лет до н.э.) на базе прежде практически единой и однородной на всей освоенной людьми территории земли образуются сначала самобытные варианты культуры, уже допускающие их этническую идентификацию, а затем и вполне самостоятельные ее разные «национальные» модели. На основе культа тотемистических предков складываются элементы мифологии, которые затем трансформируются в космогонические» религиозные и культурные мифы. Формируется понимание всеобъемлющего характера четырех природных -стихий -земли, воды, воздуха (ветра, эфира) и огня, Поэтому особое место а верованиях занимают объединяющие в себе три из них Небо и Солнце, В художественной сфере тоже осваиваются обобщения и абстракции.

Одновременно разворачивается аграрная революция. Ею завершается переход от присваивающего хозяйства к производящему и преобразующему — как в земледелии, так и в скотоводстве. Она же инициирует и появление новых ремесел, например» прядении, ткачества, гончарного дела (производства глиняной посуды), На смену матриархату приходят патриархат и неразрывно связанное с ним праве, которое вскоре станет писаным.

Значительного прогресса достигают ориентация на местности,

знание окружающего растительного и животного мира, астрономические и медицинские навыки. Навсегда завоевывает свои полиции поделочная пластика. Архитектура, музыка, пение, танец, пантомима стремительно эволюционируют в сторону классических для каждой цивилизации форм. Здесь же мы обнаруживаем и зачатки литературы: древнейшие и популярные во все времена сказки, рассказы, пословицы и поговорки уходят своими корнями в новый каменный век*

Эстетизация имманентно присуща всем фазам первобытной культуры, это ее постоянный способ бытия. Искусство пронизывает ее тело целиком, будучи средством и самовыражения, и креатива, и релаксации, и передачи информации, а также способом поддержания общих для своей группы норм и ценностей. Его развитие проходит все этапы, которые отныне станут стандартными для любого его очередного витка; от натурализма через схематизм к детализации сцен и сюжетов и, в конце концов, стилизации, замене образа знаком, его имитации символом. Именно такой «маршрут» искусства позволяет нам спрашивать, не стоим ли мы и ныне на рубеже нового реализма?

«Дикарь» обладал и обладает но меньшим художественным чувствованием, чом представитель цивилизации, в в сродном — даже большим. Ведь древние (а теперь аборигены) вообще демонстрировали лучшее развитие всех пяти органов чуме ι и. Примеры остроты их олуха, зрений, обоняния, как и быстроты бога и выносливости давно отели расхожими. Глубина их интуитивных знаний о Вселен ной не перестает потрясать ученых до сих пор. Но могу не привести один пример На протяжении столетий излюбленным объектом упражнений естествоиспытателей в остроумии был рассказ о том, что философ VI β до н.э. Фалес Милетский мог предупреждать об опасности землетрясения по вкусу колодезной воды А во второй половине XX столетия был изобретен прибор, показывающий, что химический состав воды · колодцах глубокого залегания (а именно подобный служил, что отмечено в школах, подспорьем Фалесу) изменяется незадолго до ι ого. как земля начинает испытывать толчки,

Очевидно, художественность имеет биопсихологические истоки, а украшательство есть полуинстинктивная потребность человеческого существа. Во всяком случае, мы можем наблюдать, что даже деградировавшие личности — бомжи, у головни

ки, беспризорники — испытывают постоянную тягу к тому, чтобы вносить в свое ущербное существование детали убранства (костюма, утвари и пр.), пускай и убогие. Такова органическая потребность психики, связанная с особенностями мировосприятия и врожденными формами людской активности. Она проявляет себя по-разному, в том числе в возникших на ранних стадиях магии, мифологии и ритуалах.

Амплуа последних в первобытности исключительно. Вокруг них образуется синкретическое единство всеобщей ритмики и декоративности — орнамента, маски, пластики, росписи и рисунка, музыки, речитатива, театрализованного представления и т.д. Свойственная ритуалу слитность функций и значений делает его не самодовлеющей частью «примитивной» культуры, а универсальным средством бытия всех ее фрагментов, их объективации и прямого воздействия на человека. Благодаря этому, с одной стороны, из ритуала изначально обособляются отдельные категории творчества, с другой стороны — его монолитность сообщает ему особую многозначность, духовную напряженность, способность программировать эмоции. Это позволяет использовать его для моделирования ситуации, влияния на ее исход, обучения и закрепления навыков. Таким образом, ритуал исполняет еще и роль науки и образования.

Отсюда же вытекает и его символизм, или сознательный схематизм, направленный на усиление экспрессивности восприятия ритуального действа. Раз возникнув, он навеки приобретает всепроникающие характеристики, и в реалистичных своих формах, и в условных, к которым прибегают для отражения мыслимых, нематериальных объектов и образов. Разницу тех и других можно проиллюстрировать на примере рисунка льва в учебнике и на гербе: в первом он символизирует представителя животного мира, на втором — силу и суверенность власти.

А плотнее всего духовное и материальное, явное и подразумеваемое, земное и возвышенное, эзотерическое и экзотерическое, земное и высшее, таинство обряда и табу на отдельные изображения, осязаемое и надчувственное завязаны в один узел в

культе. Принцип аналогии, широко распространившийся из него в повседневную практику любых родов деятельности, в его собственных рамках имеет четкое магическое либо, в зависимости от конкретной доктрины, религиозное содержание. Существует убеждение, что изображение некоей сущности или дает власть над ней, или подчеркивает ее непреодолимое могущество. В первом случае мы сталкиваемся как с запретом (не всегда, правда, строго соблюдавшимся) воспроизводить образ Бога, а также человека и животных в иудаизме и исламе, так и с широким применением аксессуаров в виде детородных органов, например, в церемониях почитания божеств, дарующих, по мнению верующих в них, плодородие земле и людям, и в эротической магии. Характерно, что то и другое вообще тесно связано между собой в нашем подсознании: для описания состояний голода и любовного напряжения во всех языках применяется фактически одна и та же лексика. Во втором случае мы встречаем, скажем, на Востоке знак руки для маркирования обладания данной территорией или ее же схематичный контур в качестве оберега над детской кроваткой у иудеев.

Особенности архаичной культуры

Это ее древнейшая и наиболее жизнестойкая форма. Раз возникнув, она никуда от (и из) нас не ушла. В своем чистом виде она существует рядом с нами у аборигенов и лежит в подоснове всего, что с нами происходит. Она — то самое «бессознательное» , что анализировали Фрейд, Юнг, Леви-Строс и другие, и что опосредует собою как привычное, так и новаторское в повседневном бытии мира.

Архаичная культура живет в каждом и воспроизводится через память, традиции и обряды. Она есть первичная форма исторического сознания, ибо в неотделимом от нее культе предков отражена зависимость настоящего от прошлого. Из него же в конечном счете произросли и совесть, и чувство ответственности, и патриотизм.

Она дает о себе знать тем очевиднее, чем переломнее значение ситуации в жизни человека* Современный сдой цивилизации достаточно тонок. В критических обстоятельствах (угроза или применение насилия, голод, влечение, страх, социальный распад и массовый психоз и т.д.) через него свободно проходят фантомы первобытности, будь то мышечная реакция, агрессия охотника, «животный» ужас или «стадный инстинкт».

Диктаторы, гадалки и разномастные «терапевты» охотно апеллируют к рожденным в недрах цивилизации психическими поведенческим моделям. Манипуляция массовым сознанием тоталитарными вождями или на демократических выборах вершится по сценариям архаической культуры. Сожжение чучел, поругание флагов и пр. архетипически суть не что иное, как наказание своего или надругательство над тотемом поверженного противника.

Убийство Ицхаха Рабина повергло израильское общество в столь глубокий шок, поскольку, кроме одинаковых везде статусных обстоятельств (высокое положение жертвы, ее авторитет и любовь народа, что воспринимается весьма болезненно повсеместно, достаточно вспомнить гибель Улофа Пальме и Анны Линдг в Швеции), здесь сыграло свою роль нарушение давно незыблемого табу — пал национальный герой, да еще от руки соплеменника. А состоявшееся вскоре после того голосование, прошедшее под аккомпанемент террористических взрывов и приведшее к власти правое правительство, стало замечательной демонстрацией идеально нерационального поведения большинства избирателей, ибо в их итоге палестинские убийцы получили то, чего и добивались, — кабинет войны, а не переговоров.

Но социальный гипноз — лишь одна сторона наследия архаичной культуры. Другая ее сторона обеспечивает устойчивость индивида и группы. Весь комплекс их положительных установок, в частности, достоинство, гордость своими интеллектуальными возможностями, способность воспринять и трансформировать действительность, верность традициям, перешел к вам оттуда.

Обряды, символы, психологические установки и стереотипы, которыми обставлены подготовка к женитьбе и родам, свадьба, религиозный брак, сельскохозяйственный цикл, похороны, бо-

лезнь, непосредственное приуготовление человека, находящегося на смертном одре, и его близких к его переходу в мир иной и многое другое из того, что не менее значительно, происходят

из архаики.

В индивидуальном измерении внешне она проявляет себя, к примеру, в боязни темноты (ибо живущим в полном слиянии с природой таковая неведома) употреблении всякого рода амулетов, оберегов, татуировок и т.д., в причудах моды, наконец. К примеру, недавно опять всплывшие в качестве предмета дамского туалета кожаные ремни с бахромой спереди на самом деле заимствованы из монгольского мужского костюма. Таной пояс повязывался юноше после завершения его полового созревания как знак достоинства мужественности.

Проникновение во все детали первобытной цивилизации затрудняется несколькими обстоятельствами. Ее продолжительность колоссальна, древние памятники немы в общепринятом смысле, а формы чрезвычайно многолики. В чистом выражении, за исключением названных выше стрессовых ситуаций, ее можно наблюдать только в нескольких труднодоступных уголках планеты. В остальном ее первооснова многократно опосредована позднейшими наслоениями. Плюс разительные отличия эмоционального наполнения по сравнению с тем, что нам стало с тех пор привычно. Ведь, как у ребенка, первобытное сознание отличается непосредственностью и стихийностью самовыражения.

Наиболее монументальное напоминание о вкладе первобытности в наше современное бытие представлено феноменом языка, который есть, вместе с тем, и отправная точка, и универсальный признак культуры вообще. Он, повторим, воспроизводит логику ее развития, диктует принятый в ней образ мира. Его структура определяет выбор допустимых в ее рамках интерпретаций встречаемых его носителями ситуаций. Вербализация и символизация (ибо слово, как мы уже знаем, есть символ, т.е. преобразующий действительность знак явления яли идея) как таковые берут свое начало из «примитивных» эпох. Строение языков было тогда не менее сложным, чем сейчас. Даже наоборот, в ходе их развертывания многое в них упростилось. Известные нам в памятниках письменности «мертвые» модели обладают

более сложной грамматикой и разветвленным словарным запасом. Судя же по тому, что самые древние из языков, а также многие «аборигенные» наречия имеют глубже диверсифицированную систему именных падежей, времен и наклонений глагола, их прототипы, скорее всего, только превосходили их в данном отношении. Не забудем также, что масса оттенков содержания транслируемой информации передавалась огромным количеством междометий и частиц, различие смыслов которых иногда было безвозвратно утрачено уже тысячелетия назад. А лексическое богатство объясняется тем, что первоначально люди стремились поименовать в жизни все, избегая повторений и двойственности понимания. Но широкое пользование упоминавшимся выше принципом аналогии очень рано привело к расцвету лингвистической полисемии.

Общие свойства языков относятся к логической сфере. Неразрывная же связь их отличий друг от друга с присущей всякому из их носителей (как коллективных, так и индивидуальных) неповторимой спецификой опыта познавательных процессов постоянно воспроизводит многообразие культурных вариантов. Выделяя по-своему смысловое наполнение называемого, человек проявляет и свою собственную суть. Плюс к тому и имя живет самостоятельной жизнью. Значит, классификация, толкование и оценка опыта зависят не только от соотношения вещей, но и от соположения их определений в заданном языковом массиве, ибо любое явление и персона получают обозначенное словом место. Понятия, в свою очередь, складываются в картину мира. Так лексема порождает метафизическое творчество, духовную культуру.

Сказанное, кроме прочего, убеждает в том, что выражение «язык математики» — не голая метафора, но адекватное отражение одного из фундаментальных качеств дисциплины. Мало сказать, что любой ее значок (кстати, результат договоренности между теми, кто его использует) заменяет собой пространный фрагмент словесного текста, будучи, тем самым, концентрированным речевым периодом. Но само то или иное его понимание подвержено изменению в зависимости оттого, β каком окружении он находится. Да и творит математика и иные области знания, оперирующие ее аппаратом (физика, например), свою собственную дей-

ствительность. Следовательно, чтобы быть понятой и освоенной гуманитариями математика должна им преподаваться именно как язык.

Культура и миф

Что такое миф?

Иметь ответ на поставленный вопрос важно хотя бы потому, что миф тоже достался современности от «примитивного* состояния человечества и продолжает (то подспудно, то открыто) житьв людях, и даже развиваться, приобретая все новые и

новые формы.

Если подходить к мифу сугубо формально, то он, наряду с языком, представляет собой один из древнейших компонентов любой культуры. Этим и объясняется, почему на протяжении длительного времени наблюдается теснейшая связь их не просто параллельной, но взаимной эволюции. По сути своей миф есть начальный тип целостного мировоззрения, ибо, подобно религии или философии, он дает внутренне организованное описание как внешних по отношению к нам явлений, так и всего того, что человек привнес в этот мир, включая придуманные им многочисленные институции.

В мифе нашла свое первое выражение извечная потребность личности дать всему объяснение. Именно неизбывное стремление человека классифицировать действительность объясняет живучесть мифа. Отличие же его от иных методов познания заключается в установлении причинно-следственных связей между событиями и процессами на чувственном, а не логическом уровне. Тем не менее миф создает модель подлинной реальности, т.е^ предлагает свою символическую форму действительности, не менее законную, чем прочие (например, искусство и т.п.). Но он отражает веру в определенную структуру бытия.

Вечная потребность психики в последнем обстоятельстве постоянно воспроизводит ее склонность к мифотворчеству. Учтем также такую немаловажную и чрезвычайно удобную для его

носителя черту мифологического сознания, как его некритичность к себе и своей продукции. Оно попросту не воспринимает того, что не отвечает ему, а тем более противоречит. В частности, оно нетерпимо к борьбе мнений в обществе. Поэтому естественной выглядит пронизанность советской жизни мифологемами сверху донизу.

Мифология

Она является, как мы видели, одним из способов познания мира. Хотя она и уступает логосу в аналитической оценке действительности, сказанное выше подводит к тому, что различия между ею и разумом, ею и историей никогда не были абсолютными.

В раннее время миф создает свою явь при помощи сверхъестественных подходов — через включение в ее ткань иного пространства и времени. Отсюда в мифологическое мышление любых эпох приходят всепронизывающие их мистика и магия.

Настоящая мифология всегда начинает с изложения своей версии космогонии и антропогенеза. В дальнейшем она развивается в повествованиях о культурных героях (даровавших огонь, изобретших ремесла и т.д.), о рождении и воскрешении, об основании и основателях поселений... Из нее же рождаются и милленаристские и мессианские учения в их сочетании с эсхатологией (толкующей об исходе телесного мира и конечном воздаянии). Миф есть предмет веры. А сказка — миф, в который перестали верить безусловно.

Глубокое понимание полного круга поднятых здесь проблем находим у А.С. Пушкина в его краткой, но восхитительно емкой формуле «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Насколько это замечание верно, доказывает версия происхождения легенд о туповатых и опасных великанах, адресующаяся к взаимодействию кроманьонцев и неандертальцев. Известно, что вторые стояли на более низком уровне интеллектуального развития, чем первые, но значительно (до двух раз) превышали их ростом. В мире, где физическая сила нередко иг-

рала решающую роль, они были опасными противниками наших предков.

Античная мифология питала европейскую мысль, изобразительное искусство и литературу до конца XIX в. Старые, преодоленные христианством мифы романских племен, славян и германцев были поглощены фольклорной основой их культур. Вспомним хотя бы гномов, эльфов, драконов и великанов Запада или волшебных персонажей русских сказок. Оттуда же черпали свои образы и сюжеты Л. Кэрролл, и Дж.Р.Р. Толкин, из подражания которому вырос целый новый жанр «фэнтези». Дэвы и джинны арабов и персов происходят от божеств Древнего Востока, нечисть тюркских легенд — из доисламских верований в духов, и пр. А обязанная своим появлением католическому и протестантскому рационализму мифология разума породила научную фантастику.

Миф и психология

Об их неразрывной взаимообусловленности мы уже упоминали. Поэтому остановимся лишь на еще двух принципиальных аспектах их отношений.

Поэтому его информацией в своих целях оперируют не только филологи, антропологи и исследователи персонального и коллективного бессознательного.… их элементов, что, в свою очередь, крайне опасно в двух направлениях.…

Функции мифа в обществе

Изначально миф сосредоточивал в себе все метафизические параметры и прикладные предписания, необходимые для выживания и успешной жизнедеятельности его носителей. Поскольку он призван объяснять происходящее, то из него выросли, скажем, образовательные основы культуры. В его же рамках были сформированы первые этические нормы. Он наложил свой неизгладимый отпечаток и на ритуал.

В социальном плане миф санкционировал принятую структуру общества. Например, у индоевропейцев с их трехчастной, досконально изученной антропологом Ж. Дюмезилем, моделью (жрецы-правители, воины, крестьяне) миф апеллировал для этого к явственной природной иерархии. Здесь существует четкое и неоспоримое здравым смыслом деление зримого мира на три сегмента: высшее небо; срединное, непосредственно над землей, пространство обитания человека и животных; низшая земля с ее подземной средой. Их единство обеспечивает связывающая их мировая ось. Ее воплощением считались, в том числе и в культе, принадлежащие сразу всем трем стратам дерево (крона, ствол, корни) или гора (вершина, склоны, подножие) как место обитания верховного божества-громовержца. Потому-то древние балты и славяне полагали местом обитания бога молнии и грома (Перкунас или Перун) дуб, в кроне которого во время грозы образуется статическое электричество. Оттуда же берет исток одна из самых архаичных по происхождению доктрин — о модной нынче властной вертикали.

В ранних сельскохозяйственных обществах миф также практически и идеологически обосновывал одомашнивание растений

и животных. Благодаря ему и само сельское хозяйство стало с тех пор частью мировосприятия, фактором, символизирующим стабильность и предсказуемость как космического порядка, так и структуры социума.

Отсюда проистекают не только ненаигранная сила убежденности современных рядовых членов русских партий аграриев и коммунистов (да и массовки фермеров-антиглобалистов по всему миру) или языческая натура их взглядов и их неискренность в демонстрируемой ими на публику приверженности христианству. Отсюда исходит также и необходимость учитывать при планировании и проведении модернизации сложившиеся тысячелетиями, а потому крайне устойчивые, стереотипы. В силу их базового характера их нельзя начисто ломать. Это приведет к хаосу сознания и, значит, поставит крест на перспективах национального возрождения. Успех реформ зависит, следовательно, от того, насколько удачно они будут адаптированы к актуальным вызовам и потребностям.

Таким образом, оригинальная мифология дает нам фактически полное представление о мире создавшей ее культуры. Она стоит у истоков формирования морали, космологии и истории, поддерживает общественную природу человека. И даже сейчас, в технологических цивилизациях, мифологические формы мышления составляют, как было показано выше, их глубинные основы, связывая, в частности, индивида и группу.

Миф в Новое и новейшее время

Как всякий феномен, природа которого символична, миф не просто отражает окружающее, но в ходе самого этого процесса порождает в себе и транслирует вовне себя собственную реальность, которая с момента своего возникновения становится непосредственной данностью для миллионов людей.

Например, одним из последствий культа Разума, проповедывавшегося эпохой Просвещения, стал миф о победоносной социально раскрепощающей революции. Он, в свою очередь, привел к завоевательной модернизации Европы Бонапартом, что наложило неизгладимый отпечаток на последующее развитие мира в целом.

Мифология вообще всегда особенно охотно использовалась и используется в разного вида рекламе, в политике и политиками в собственных, нередко тактических, а то и частных, целях. Достаточно упомянуть риторику президентов США

Р. Рейгана об СССР как «империи зла», Дж. Буша-младшего об «оси зла» и аналогичные советские конструкции в ответ на первую из них. В том же ряду экзерсисы наших идеологов разных периодов о мировом заговоре (банкиров, евреев, империалистов, далее по тексту), преступной НАТО, интригах «мировой закулисы», движущих глобализацией и пр., да и само гипертрофированное восприятие нынешнего этапа транснационализации, разворачивающейся на самом деле непрерывно с начала «неолитической революции».

В тоталитарных обществах миф исполняет особую функцию. Нерациональность их политических и экономических систем нуждается (ради сохранения социума в состоянии, подконтрольном правящему классу) в специфических формах компенсации людям за наложенные на них ограничения. Тут-то и востребуется мифология как средство групповой мобилизации. Она активно эксплуатирует для этого историю, а также самообольщение, энтузиазм, единство, доверие, наконец, просто наивную веру масс.

Поэтизация далекого и недавнего прошлого, вне зависимости от того, какова была призываемая на подмогу подлинная реальность, транслирует героику в настоящее и будущее. Из обыденной жизни («чтобы быть достойными наследниками деяний предков») вместо перманентного повышения ее уровня для каждого вымучивают бесконечные сериалы подвигов. Так в нашей стране выдумывались битвы за урожай, покорение природы, всенародные стройки коммунизма, повороты рек и т.д.

А постоянная стимуляция идущей из детства и присущей любому иррациональной жажды утешения продуцирует не только патернализм властей и непотизм управляемых, но и культ судьбы и удачи, якобы способной самопроизвольно разом все превратить в индивидуальный (коллективный) земной рай.

Из этого культа уже в наше время трудно пробивающей себе дорогу представительной демократии берутся как материал для заполонивших эфир игровых программ, так и вера в «волшебную палочку* народовластия, закона, суверенитета, самодостаточности нации, закрытого регионализма. Им (по выбору в зависимости от конкретных обстоятельств) приписывается магическое родовое свойство решать самые насущные проблемы лю-

дей без особых усилий с их стороны (ограничивающихся, к примеру, вместо самоогранизации в самоуправляющееся гражданское общество, федеральным и региональным голосованием

один раз в четыре года).

То же надо сказать о доверчивости к обещаниям, обязательствам, клятвам политиков и их осуществимости, к искусно создаваемому, вне зависимости от действительного содержания личности, образу «своего парня*. Данная технология работает в России не хуже, чем в США или где-либо еще. Остается сказать, что явление политического мифа чрезвычайно устойчиво, поскольку он сохраняет ресурс группирования и направления людей в нужную заказчику сторону, в частности, формирования из них партий, движений, борцов за идею и т.п.

Миф в первобытной культуре

Мир видится «дикарю» одним живым существом, единым в своей нерасчлененности. Потому и его мифология есть слитное переживание им окружающих его событий, продукт одновременно его эмоциональной реакции на них, образного выражения таковой и их переосмысления с включением в этот процесс его творческой фантазии и рациональных способностей. Кроме того, отображая происходящее с ним, мифология подтверждает некую действительность, которая расценивается им как исконная явь.

Мы сталкиваемся здесь с еще не разделившимся на самостоятельные формации образно-чувственным типом мышления: где ощущения и настроения, вызванные явлением, почитаются его внутренними, генетическими качествами, а упорядоченность бытия распознается чисто интуитивно. В мифе мы находим и начальные образцы откровения. Итак, он есть вместе прототип и родоначальник философии, метафизики, спекулятивных и экспериментальных областей знания.

Поскольку переживание и мысль в мифе неразрывны, постольку наука и искусство даны в нем в синтезе. Благодаря это-

му, с одной стороны, мы получаем исключительную роль, придаваемую принципу бинарности (вспомним еще китайское учение об энергиях инь и ян) в трудах Леви-Строса. С другой стороны — первые рефлексии всеобщих закономерностей ритмичности и цикличности, доказанных физико-математическими методами минимум десятки тысяч лет спустя.

Характерно, что примеры подобного монолитного восприятия встречаются и сейчас, причем в совсем не «примитивных* обществах (скажем, в любых ситуациях, в которых задействованы большие массы людей, будь то выборная кампания, многолюдный митинг, массовые беспорядки, поведение толпы, пробка на дороге или скопление фанатов на матче либо популярном концерте).

Излагается же первобытный миф в форме рассказа, где абстрактный анализ, конечно, совмещен с метафорическим отождествлением. В нем царят квазилогика, ассоциативность, ибо похожее здесь считается безусловно тождественным. Оттуда же пришли в язык и художественную литературу, вплоть до наших дней, иносказания и ассоциативный ряд.

Как форма мировоззрения миф также чрезвычайно устойчив, доказательством чему служит хотя бы оригинальное мифо-творчество Эсхила, Софокла и Еврипида. В этом он поворачивается к нам еще одной стороной: верой в божественное, чувствуемое как единственно истинная и универсальная реальность. С ее предельно выпуклым выражением мы встречаемся в Ветхом Завете, где прямой диалог Патриархов с Богом стилистически передает несомненную аутентичность их прямого разговора. Специальная сила воздействия подобных текстов Пятикнижия заключается в том, что у читателя и слушателя не возникает сомнения в том, что те не просто верили, что общались с Богом, но что он в самом деле беседовал с ними.

Наконец, древний миф не только выражает и обобщает разнообразную информацию и верования, обосновывает моральные нормы, санкционирует обряды и культы, но и формулирует практические правила. Ведь его неотъемлемой частью является праг-

матический закон. Так, с мифом об умирающем боге в земной жизни соотносится обычай убийства старого вождя ради устранения пожизненного лидера, неспособного уже обеспечить разнообразные насущные потребности племени в сфере духовных связей, безопасности, обеспечения и управления.

Аналогичная традиция встречается много позже на средневековом востоке в государстве мамелюков. Как известно, их сообщество предполагало отсутствие семейных связей у его членов. Их число постоянно пополнялось за счет захваченных и воспитанных в исламе младенцев-иноверцев мужского пола. Это не был монашеский орден, поскольку сексуальное общение с женщинами не исключалось, но предполагалось. Просто мамелюк не должен был привыкать ни к одной из них. Для этого подростков с момента их созревания один раз в неделю отвозили к куртизанкам, каждый раз меняя их состав. Управлялись мамелюки наиболее авторитетными, смелыми и ловкими в бою и политике воинами, которые сохраняли за собой свой пост до самой смерти. При определении следующего владыки в принципе не исключалась процедура выборов. Однако редко кто из них умирал своей смертью. Правитель сам был вынужден время от времени физически устранять тех, кто покушался на его трон. Но если он не успевал вовремя пасть в бою, то рано или поздно, потеряв из-за дряхлости бдительность, погибал от руки одного из своих ближайших сподвижников. Тот-то и становился, в свою очередь, следующим султаном. Чтобы все однажды повторилось сначала. Существование описанной системы в течение нескольких веков, и сравнительно недавно, доказывает всю мощь архаичных представлений.

Тотемизм и магизм

Его позднейшие пережитки обнаруживаются также не только в легендах об оборотнях (укрепляющихся наблюдениями над духовным перерождением людей,… разницы между человеком и зверем. И еще в фамильной геральдике, где широко… Функционально тотем — первая форма консолидации людей в осознанный коллектив через проецирование их общности на…

Щина, когда и если хочет ребенка, производит новую жизнь из себя в силу своих полностью автономных органических возможностей. В подтверждение тому они приводят случаи женского бесплодия, хотя и редкие в их среде: мол, их тело духи не облагодетельствовали такой функцией (здесь мы имеем, кстати, один из источников сказаний об амазонках).

В силу названных особенностей именно почитание тотема явилось начальной версией исторически зафиксированного культа предков, в том числе связанных с последним обрядов и церемоний. Тотемизм предоставил группе один из первых способов определения своей индивидуальности, проведения ею духовно и материально ощутимой границы между сородичами и иноплеменниками, вторую, после языка, сигнальную систему «свой-чужой». Он внес в жизнь людей ключевой элемент социальной самоидентификации, предопределивший многие свойства пути развертывания культуры и истории человечества.

Для эпохи, которую мы рассматриваем, утверждение о том, что материальная действительность и воображаемое представляются ее обитателям одинаково реальными, имеет особое значение. Синкретизм тогдашней культуры не делит субъективное и объективное, физически наблюдаемое и мысленно созданное, волшебное и повседневное, ум и сердце, каждый встречаемый человеком ее духовный либо облеченный плотью феномен им не рефлектируется, а однозначно переживается и воспринимается. Производимый им синтез не требует предварительного анализа.

Попутно заметим, что первый герой, склонный к рефлексии, и сразу очень глубокой, появляется в доступной нам письменной традиции весьма поздно. Это Ахилл гомеровских поэм. Вышеперечисленное объясняет, почему его образ произвел настоящую революцию в европейской литературе. Хотя он и оставался еще долгое время в гордом одиночестве, он положил начало длинной череде аналогичных персонажей, знаменующих собой переход доминанты в миропостижении к принципиально новой тенденции чувствования и осмысления личностью окружающей

ее данности. Можно утверждать, что без него не было бы лермонтовского Печорина.

Но вернемся в тотемную первобытность. Фантазии, интуиция, ощущения и предчувствия в ней не расчленены. Чудесное ценится там за то, что нарушает рутину обыденности. Но, одновременно, неожиданное и необычное воспринимаются как опасное. Даже в «Одиссее» мы обнаруживаем выразительные эпизоды, подтверждающие сказанное. В духовной сфере эта слитность нашла свое отображение в зародившемся как раз тогда магизме, призванном обеспечитьее всестороннюю имплемен-тацию в культуре. Он играет базовую роль в тотемизме, в котором магические формы занимают определяющее место.

Память и логика исповедующего его аборигена еще не находятся в необходимой связи. Аналогия в его понимании равна умозаключению. Оттого символы, образы и слова, обозначающие те или иные явления, он считает причинами, их вызывающими (подобно тому, как это теперь представлено в рекламных клише для детей, где широко используются приемы древнейшей магии, легкомысленное обращение с которыми в буквальном смысле искривляет сознание их производителей и потребителей, о чем все громче стали говорить даже практические психологи, ранее не склонные прислушиваться к предупреждениям на этот счет, содержащимся в старых оккультных трактатах). На данной стадии закономерно происходит первичная классификация мистических связей с невидимыми силами. Магические представления универсализируются.

Их закреплению немало способствовала рано открытая власть заклинания как вида подавления нервной деятельности, вплоть до ее тотальной элиминации. Установлено, что, наложив заклятие на соплеменника, колдун предлагает ему обычную, без каких-либо специальных примесей, пищу, вкусив которую, тот, в отличие от прочих, тем не менее умирает — просто от осознанности неизбежности кары за нарушенное табу. Собственно, современные эскулапы это полностью признали, заявив, что пациенты болеют потому, что нервничают. Точно так же любов-

Ная магия и порча есть воздействие на психосоматические структуры объекта, на которые они направлены. А лечебная магия и народная медицина неотделимы от используемых в ходе их процедур психотерапевтических приемов.

Живучесть магизма, представленного сейчас астрологией, гаданием, колдовством и тому подобными практиками, а еще суевериями, объясняется, с одной стороны, тем, что синкретизм культуры сохраняется на всех ее уровнях. С другой стороны, рациональное знание и магия произрастают из общего корня, будучи разными способами реализации творческих возможностей интеллекта.

Магия (не ее профанация, конечно), как и наука, но по-своему, ищет и устанавливает причинно-следственные связи. Для мага тоже очевидна связь одних и тех же итеративных действий и производимых ими эффектов. И его могущество ограничено строгим соблюдением правил. Он, подобно ученому, полагает, что в мире нет ничего случайного, но отсутствует и фатальная предопределенность: есть лишь зависящая от массы объективных и субъективных факторов упорядоченная вариативность. Он так же хочет изгнать из мира непостоянство и случайность, но апеллирует к сверхъестественному. Однако вместе с тем он нарушает своими процедурами естественный порядок вещей, поскольку подчиняет высшие сущности воле человека. Современная же магия и вовсе ставит их потенции на службу сиюминутной потребности, что в конечном счете приводит к фундаментальному разрушению и личности, и хрупкого равновесия окружающего ее мира.

Например, в римской поэзии непременным квалифицирующим признаком волшебника было его умение сводить луну с неба. Так понималось ее затмение. Но мы знаем, что предсказывать его наши предки научились довольно рано.А наука и вовсе зародилась у месопотамских и египетских жрецов, наследников шаманов. Недаром древнеперсидский термин, обозначающий жреца(маг), близок халдейской дефиниции мудрости и философии вообще. Любопытно, что та же лексема в староис-

Панском языке распространяется на волшебника и царя сразу, что отражает архаичное обыкновение объединения высших духовных и светских полномочий в руках племенного вождя.

Немало общего у магии и с развитыми религиями — скажем, общая оценка мистической природы духовной власти, строгая последовательность произнесения формул и совершения действий в ходе церковных обрядов. Иное дело, что в церковной практике все, что их объединяет, глубоко переосмыслено. Наиболее ярко это иллюстрирует ритуал экзорцизма — изгнания беса.

Наконец, постоянному искушению применить магические методики для утверждения и обслуживания формальной культуры и организации общества, т.е. достижения вполне прикладных целей управления, подвергается любая администрация. Отсюда церемонии, жесткое распределение ролей в их рамках и связанные с ними табу, в том числе на их повторение, а в иных ситуациях и их имитацию. Увлечение же колдовством, культом «тайны власти» и т.п. ведет, к сожалению, к нарушению психического здоровья социума в целом и, как следствие, к общему расстройству его жизни.

Магизм использует предметы. Соответствующее ему сознание (подобно тому, как дети наделяют игрушки и пр. самостоятельной духовной сущностью) включает представление о том, что и они влияют на исход действий человека и определяют его судьбу. Так зарождается фетишизм — вера в метафизическую силу материальных вещей (см. ниже).

Анимизм

Эта всеобщая, на определенном этапе, религиозная доктрина выросла из убеждения в одушевленности всей природы. Оттуда вера в наличие (в той или иной степени) души у всякого живого существа попала и в более развитые системы. Человек рано понял, что причина его жизни и мыслей лежит в духовной области, которая владеет его волей и сознанием.

Анимист верит, что его душа способна покидать свою физическую оболочку и входить в другие тела, овладевать ими и действовать через них. Он видит в потере сознания, сне и смерти различные эффекты ее временной отлучки либо полного отсутствия по эту сторону бытия.

После кончины своего плотского вместилища душа продолжает самостоятельное существование в «тонком мире», где может быть допущена в среду духов, управляющих земными субстанциями и жизнью человека и не зависящих ни от каких материальных оболочек. Эти высшие духовные создания реагируют на действия людей и иногда общаются с ними и в земной юдоли.

Накопленные здесь сведения о подобных качествах заоблачных обитателей были целиком восприняты антропоморфными и даже более продвинутыми религиями. Боги античных мифов и германских саг вершат судьбы смертных и так же спускаются с небес к своим любимцам. Да и Господь-Вседержитель посещает Авраама в образе ангела. Своеобразную их инверсию мы обнаруживаем сейчас у ряда авторов, пишущих на эзотерические темы. Наблюдая в последнее время бурное возрождение ряда давно забытых или едва теплившихся культов, они выдвинули гипотезу о том, что все почитавшиеся когда-либо божества продолжают жить и поныне, но только, подобно ослабленному организму, в болезненном, полусонном состоянии, ожидая лишь увеличения числа своих последователей, чтобы вновь воспрянуть в полном блеске своего могущества.

Анимизм вообще много передал позднейшим исповеданиям. Например, все они унаследовали от него учение о бессмертии души. Кроме того, на его основе был сделан вывод, что «образы» и жизненное начало суть две грани ее же самой как единого для них активного прототипа. Поэтому с тех пор столь большое значение придается набожными людьми толкованию видений (а в их реальность верят неукоснительно), посещающих сознание в болезни, утомлении, возбуждении и т.д. Здесь кроется причина изнуряющих постов, самоистязаний и наркотизации, предусмотренных ритуалами ряда верований.

Впрочем, в религиях, где аскеза мыслится испытанием, а не сознательным (добровольным) мучением, постные предписания обусловлены необходимостью всеобъемлющего очищения личности, а также сезонным рационом. Давно замечено, что наиболее длительные ограничения по мясу в христианстве приходятся на месяцы, когда либо его количество объективно ограничено в крестьянском хозяйстве, либо мясо, без ущерба здоровью, может быть легко заменено иными высококалорийными и богатыми витаминами продуктовыми группами»

Уже до анимизма было известно, что специфически мощное влияние на окружающих оказывают «озарения» и «прозрения» индивидуально сильных (пассионарных, харизматических) личностей. Но он творчески раздвинул пределы применения их возможностей. От него же эстафета была подхвачена последующими эпохами.

Эти возможности, в частности, лежат в основе всякого театра и шоу, но особенно — массовых «постановок» нацистов и большевиков. Здесь видения одного становятся реальностью многих, что провоцирует коллективные психозы, вплоть до общенациональных масштабов. Ностальгия современной русской власти по неконтролируемому гражданами манипулированию сознанием («промыванию мозгов») в советское время в сочетании с заигрыванием ею с магическими практиками, тоже заимствованными из арсеналов КГБ и КПСС, несомненно, усугубляют нынешние разлад и фрагментированность нашего общества.

Начиная с анимистической стадии религиозного сознания присутствие души связывается с наличием у живого объекта тени и дыхания. Во многих языках тень и душа либо обозначаются одной лексемой, либо составляют синонимическую пару. В некоторых архаичных европейских традициях потеря тени приравнивается к утрате души.

Оттуда, кстати, в литературу и кино о призраках и вампирах пришел штамп о том, что они не отбрасывают тени. Вся интрига знаменитой пьесы Е. Шварца «Тень» построена на том, что тень, отделившись от своего хозяина, напитывается энергией из окружающей среды и постепенно замещает его. А тот, в свою очередь, лишившись ее, постепенно угасает, теряя силы, утекающие из него с вместе с тенью. Конечно, иносказание о власти него-

дяев и ничтожеств над честными и одаренными людьми, характерной для того периода применительно не только к Германии, но и СССР, здесь очевидно. Но примечателен сам образ, взятый писателем за основу его концептуальной метафоры.

Однако чаще душа отождествляется с дыханием. Неудивительно: ведь до самого недавнего времени момент смерти наиболее легко идентифицировался на основе прекращения у человека ощутимых вдохов и выдохов. Недаром было принято подносить к его губам зеркало, чтобы по тому, запотеет оно или нет, определить, дышит ли он. Если нет, считалось, что он «испустил дух», Что может лучше подчеркнуть равенство жизни (а она сосредоточена в душе) и дыхания? Вспомним, что удар, перехватывающий (слово-то какое!) у противника дыхание и наносимый в область сердца, на народном языке тем не менее тоже называется «под дых». Уникальное значение, придававшееся дыханию, как универсальному качеству, определяющему индивидуальность, лишний раз подтверждает и его присутствие в таком понятии, как спирт. По-латыни данный термин звучит spiritus vini — «дыхание (и одновременно дух, душа) вина». Очень примечательная полисемия!

Далее. Изначально различались два вида душ покойных. Голливуд не просто так перманентно выдает фильмы о восставших из гроба мумиях, скелетах и пр. Это отзвук плохо понятого, за древностью, анимизма: поскольку душа не умирает, то считалось, что она может оживить труп. Правда, «свежий», который и нанесет урон близким.

У такого поверья обнаруживается рациональное объяснение. Аналогично тому, как высшие приматы (гориллы, орангутаны и пр.) просиживают еще несколько дней рядом с околевшим родичем, пытаясь его кормить и развлекать, люди сначала оставляли своих усопших в том же помещении (пещере), где продолжали обитать и сами, не вырыв для них могилы. Даже просто заваливать их тела камнями начали далеко не сразу. Естественно, что их разлагающаяся плоть в подобных условиях была потенциальным источником болезней и смерти для родных, при-

носивших мм еду и питье. Теперь ясно, почему в фольклоре балканских народов упыри высасывают кровь, начиная с наиболее дорогих им в земной действительности родственников, предпочитая в качестве первых жертв собственных детей. А археоло-гам-первобытникам нередко попадаются связанные либо изуродованные (с обрубленными руками и ногами и т.д.), но любовно захороненные останки.

Души же давно умерших, наоборот, почитались (оттуда уважительное отношение к предкам дошло до наших дней) за то, что, являясь своим котомкам в снах и видениях, помогали им, если они в том нуждались (как бывает и сейчас), мудрыми советами или важной информацией. Именно потому, что, как думали, они утратили способность вернуться в свою бренную оболочку (ибо полностью истлевшие ткани уже не представляли опасности физическому состоянию родни).

Анимисты развили учение о возвращении души к свободному существованию после смерти ее плотской темницы. Отсюда логично следовало, что для продолжения привычного ей существования «за гробом» ей нужны бывшие для ее носителя необходимыми в прошлом предметы обихода и слуги. Поэтому в погребальный обряд включаются соответствующий инвентарь и пища, а затем и жертвоприношения зверей и людей. Знатный умерший забирал с собой своих любимых животных (лошадей, собак и пр.) и ближайших представителей прислуги и окружения. Проследовать за ним в мир иной считалось невероятной удачей и честью для них. Многие долго и упорно добивались особо приближенного положения к лидеру, не страшась перспективы преставиться до срока.

С рядовыми общинниками уходили, с той же целью, военнопленные. Некоторые из этих традиций дожили до XX в. Полинезийские охотники за головами собирают их не только потому, что вбирают в себя энергию поверженных врагов, но и обеспечивают себе, таким образом, обслугу после кончины. Европейцы до сих пор оплакивают участь жен индуистов, всходящих на погребальный костер вместе с мужьями. Но дли тех, в их

шкале ценностей, это является их неотъемлемой специальной привилегией.

На следующем этапе эволюции анимизма загробная жизнь души рассматривается уже как компенсация за проявленные ею на земле доблесть, героизм, преданность племени либо возмездие ей за обратное. Тогда постепенно формируются унаследованные от него и развернутые в дальнейшем такие качества, как этническая солидарность, патриотизм, персональная жертвенность за общие интересы.

Наконец, анимистические представления доживают до стадии, на которой человечеству открываются нравственно-генерализирующие смыслы, связанные с появлением мировых религий, и активно интегрируются в их системы, Так складывается, например, понимание личной ответственности за соблюдение и сохранение догматов всеобщего характера.

Однако универсализм кроме плюсов имеет и свои минусы, Духи и боги язычников никогда не остаются равнодушными к жизни «своих» племени и человека, а Абсолют никак особенно не привязан к судьбе отдельных индивидов и народов. Некоторые архаичные элементы сохранились лишь в иудаизме, но получили там совершенно иную интерпретацию, о которой мы скажем ниже. Христианство же и ислам полностью исключили их из своих доктрин.

Фетишизм, идолопоклонство, ритуализм, табу

Методологическим приемом постижения причинно-следственных связей в анимизме была персонификация самой мотивации, которая и олицетворяется анимистом в образе духа. Вера в одушевленность камней, растений, животных, гор и т.п. происходит, таким образом, от понимания всепроникающего характера причинной зависимости.

Она, в свою очередь, порождает фетишизм как поклонение сверхъестественным силам, воплощенным в вещах и (или) действующим через них. Он фокусируется прежде всего на пред-

Метах, используемых в магических процедурах: поскольку считается, что им свойственна наибольшая концентрация духовной энергии, то они, естественно, раньше прочих и становятся фетишами. В принципе, таковыми способны оказаться любые объекты, особенно если учесть их деление на предназначенные для коллективного (ими часто становятся еще и тотемы) и индивидуального пользования: или чем-то притягательные, или обладающие символическим подобием, или необычно красивые, или, напротив, курьезно уродливые.

В дальнейшем культ предков и правителей приводит к фетишизации гробниц (что известно не только о пирамидах и иных мавзолеях) и некоторых изобразительных элементов, становящихся оттого для них обязательными, а также связываемых с ними в разных традициях камней (у евреев, монголов и пр.), деревьев (например, кипарисов и пирамидальных тополей со времен античности) и т.д.

Первобытный человек выбирает себе в качестве личного фетиша все, что угодно, лишь бы оно его сильно поразило. В трудных обстоятельствах обращается к нему за поддержкой. Если исход сложного дела оказывается удачным, человек считает, что фетиш ему помог. При многократном повторении успеха — ухаживает за ним, в противном случае — наказывает или выбрасывает как полностью неэффективный. И много позже греческий крестьянин эпохи архаики, обращаясь к деревенскому истукану местного божества плодородия, мог написать: «Если ты дашь богатый урожай, я принесу тебе обильную жертву, украшу венками и одеждой, а если будет недород, то высеку тебя крапивой».

Данная цитата показывает, как при определенных условиях почитание тотема (фетиша) превращает его в кумира, из чего вырастает идолопоклонство. Последнее требует, естественно, своего церемониала. Когда его формальная сторона приобретает самостоятельное значение, доходящее до самодостаточности, мы говорим о ритуализме.

Фетишизм — едва ли не самый живучий реликт первобытности. По сей день человечество не рассталось с оберегами, талис-

Манами, амулетами и пр. Дети собирают и ценят забавные куски дерева, камешки, листья. Здесь работает не одно эстетическое чувство. Более того, многие люди, и не только в младенчестве, наказывают предметы, к примеру, ударившись, или понеся от них иной урон (как будто эти предметы сами набросились на людей).

Компьютеры появились в нашей жизни совсем недавно. А уже говорят об их собственной «тонкой сущности», о том, что они живут своей жизнью. Психологи даже заметили, что мужчина и женщина разговаривают с ними как с существами противоположного для них пола.

В известном отношении и современная социальная действительность тоже дает отнюдь не меньше поводов для фетишизма, чем стадия «дикости». Ставшее теперь уже почти органичным расхождение между декларируемой моралью и фактами реальной жизни представляет собой идеальную почву для фетишизации мертвых теней своих достижений, общественных ценностей и вторичных смыслов вроде лозунгов.

Этот эффект многократно усиливается оккультными технологиями, которые широко используются сегодня властью и бизнесом для манипуляции сознанием в экономических и политических целях. Главная причина нынешнего триумфа магизма заключается в ослабленности десятилетиями господства коммунизма, в его большевистском и «социалистическом» вариантах, высших духовных начал, что всегда ведет к агрессивному развертыванию низших верований.

Из бытия аборигенов к нам пришли «неразрывно связанные с ним разнообразные табу. Они являются запретами на совершение определенных поступков, в которых предполагается скрытая опасность. Они направлены на нейтрализацию реально существующей, часто угрожающей гибелью всему разделяющему их сообществу, но пока логически не объясненной угрозы. Поэтому их специфика, в отличие от юридических норм, заключается в том, что их действие ничем не обосновывается. Табу есть неотвратимая необходимость, аксиома, элемент первичной системы общественных ценностей, радикальное средство началь-

Ной социализации. Вместе с религиозной санкцией они суть первоисточник совести.

В таком качестве наибольшую ценность для нас представляют этические табу. Они стоят на пути безграничного, несущего разрушение индивидуализма членов определенной группы. Они запрещают или ограничивают естественные, неисправимые инстинкты, чуждые социальному контролю. Их ослабление кардинально меняет облик создавшего их коллектива, а нередко ведет и к полному его самоуничтожению.

Универсальным вето является запрещение инцеста. Вопреки еще распространенному заблуждению, он не встречается в дикой природе. Склонность к нему родилась вместе с человеком: у животных она наблюдается только у искусственно выведенных домашних пород, а различные рефлексии «эдипова комплекса» попадаются нам уже во всех древнейших письменных традициях.

Своем же селекцией homo sapiens обязан заниматься сам. Оттого табу на кровосмешение оказалось адаптивно, полезно для становления культуры. Благодаря ему появилась оказавшаяся очень продуктивной смягченная форма родственных союзов, представленная системой кросскузенных браков, позволявшей не распылять имущество и легшей в основу популярной французской поговорки «cousinage — dangeureux voisinage* («двоюродное родство — опасное соседство»). Как и духовно мотивированный запрет на каннибализм, это табу было направлено на борьбу с ленью, на развитие приспосабляемости, требуя большей изобретательности в выборе не только пищи, но и супруга. Оно же формировало условия для сублимации, вытеснения недозволенного в сферу творчества.

Исключение из общего правила представлено лишь распространенным на Древнем Переднем Востоке священным инцестом. Он никак не связан со сладострастием. Просто, поскольку фараон или царь считался в буквальном смысле воплощенным божеством, т.е. богом, сошедшим на землю, то и женат он мог быть только на богине. Но, чтобы быть таковой во плоти, она

Должна была быть точно того же происхождения, что и сам монарх, т.е. дочерью божественных родителей. У нас есть довольно свидетельств тому, что подобные женитьбы рассматривались обеими сторонами не в стилистике удовольствия, а не более чем во исполнение высшего долга перед своими подданными.

Точно так же не надо путать каннибализм с сакральным поеданием мяса убитого врага ради получения его силы и искусности. Того же происхождения и патрофагия — обряд, в ходе которого тело главы рода съедалось его более молодыми сородичами, которым, как считалось, таким образом передавались мудрость, смелость, навыки, крепость и знания покойного. В историческое время скифы использовали препарированные черепа поверженных ими в битве соперников в качестве чаш для вина. Те же представления эксплуатирует и транслирует в сознание современного зрителя кино- и телепродукция на тему «Горец».

ГЛАВА 4 Религия, культура и мораль

Философия религии. Философия морали. Философия культуры. Философия искусства. Философия истории. Политические категории в культуре; философия политики. Конфликт культур и его влияние на ход истории

Религия, культура и мораль — три категории, неразрывно переплетенные между собою. Мораль, признанная благом в данном обществе как в индивидуальной, так и в групповой ее формах, представляет собой стержень созданного человеком рукотворного мира культуры. В свою очередь, эта система поведенческих норм и связанный с ней набор этических принципов впервые классифицируются и получают санкцию в рамках начальных форм религиозных представлений.

Поэтому здесь мы рассмотрим предмет в такой последовательности: философия религии, философия морали, философия культуры. И лишь потом приступим к дальнейшему изложению.

Философия религии

Религия есть символическая система, которая дает личности целостное мировоззрение, т.е. представление о причинно-следственных связях в окружающем человека мире, основанноена аксиоме взаимодействия высших («горних») и земных («дольних») событий и акторов, и содержит в себе базовую систему

императивов, опирающуюся, как правило, на веру в воздаяние высшими силами мироздания. Она указывает на первопричину Творения, которая властвует над миром и человеком, и на задачи, самостоятельно доступные индивидууму и социуму. Она снимает противоречие между необходимостью расходовать жизненную энергию «пассивно», под давлением внешних обстоятельств, и естественным стремлением тратить усилия только «активно», на свободную реализацию собственных замыслов.

Первая обычно воспринимается страданием и лихом, а второе — благом. Но ведь деятельность вообще невозможна без траты сил. Значит, надо уметь воспринимать неизбежное зло без излишних мучений и по возможности извлекать из него добрые для себя последствия. Вера примиряет каждого с неотвратимостью постоянно обращать худшее в лучшее, и дарит утешение: поскольку жизнь как результат воздействия извне есть удел, как итог реализации намерений живущего — его миссия, а она растет из надежды, каковую судьба оставляет любому.

Иначе говоря, религия представляет собой форму духа, в коей он проявляет себя посредством смысла, — не мимолетного, но глобального, опирающегося на универсальный принцип бытия и высшую цель жизни людей и их объединений — групп, наций, государств, цивилизаций. Она несет объяснение и оправдание человеческой деятельности с точки зрения предельных основ и ценностей мироздания, высшую санкцию ее содержания. Она формирует идеал как конечное предназначение персональных и коллективных устремлений.

Вера, не отрицая роли материального обеспечения жизни, открывает перспективу, выходящую за пределы ограниченного потреблением существования, предоставляет возможность для раскрытия индивидуальности и позволяет ей жить полноценно, осмысленно. Ибо любое учение всегда открывается в моменты крайнего духовного напряжения и даже тяжелого кризиса общепризнанного на данный момент мироощущения, когда подвергаются переоценке важнейшие проблемы бытия и востребуются новые подходы к их решению, включая элементарное вы-

живание, распространяющиеся как на отдельного индивида, так и на сложнейшие цивилизационные модели.

Тем самым догматы веры суть постулаты практического разума, поскольку указывают человеку, как он должен поступать в тех или иных обстоятельствах. Если мы сталкиваемся с тем, что кажется нам противоречием в ее предписаниях, то это связано либо с динамикой конкретно-исторических условий создания различных священных текстов, образующих единый кодекс, либо с их обращением к разным социальным группам.

Религия узаконивает существование общества, санкционируя действующие в нем нормы, вдохновляет, направляет, регламентирует жизнь и занятия индивидов и их сообществ. Именно перечисленные качества позволяют говорить о коммунистической и национал-социалистической идеологиях, как о квази- или псевдорелигиях, что делает доктрины, подобные последним, особенно опасными.

Итак, функции религии допустимо условно разделить на две главные составляющие: 1) интегративную, идеологическую или мировоззренческую; 2) ориентирующую, ценностную, нормативную, регулятивную или легитимирующую. Поэтому в ее истории трудно говорить о прогрессе и регрессе. Секуляризация и ренессанс благочестия, язычество и теизм, интернационализация и возврат к этничности, затухание и возрождение, триумф и исчезновение религиозных систем нередко перемежаются.

Ведь религиозное многообразие отражает множественность возможных смыслов человеческой жизни. И все они живы. В истории духа все идеи обладают близкой степенью простоты и сложности, но разной степенью проработанности. Разработка и есть развитие идеи. Значит, хоть и не все религии сохранили сейчас своих адептов, нельзя исключить возможности (история XX в. применительно, например, к некоторым течениям индуизма либо архаичным верованиям тропической Африки, Полинезии и Центральной Америки, смешанным с примитивным христианством, это многократно подтвердила), что однажды они сплотят вокруг себя новые массы людей.

Кроме того, эволюция вероучения может вести к двояким последствиям. Одни добавления или изменения его положений ведут только к развитию идеи либо ее смене, не вызывающей, однако, перемены системы в целом. Таково большинство случаев в иудаизме и христианстве. Иные — принципиальные — порождают новую веру. Как проповеди Христа и Пророка, а также новых сект (речь не идет, естественно, о тоталитарных их разновидностях, направленных на полный контроль над сознанием их последователей: это старый, кдк мир, и хорошо знакомый магизм).

Теологи и философы пытались систематизировать религии исходя из разных признаков — формальных, культурных, этических и т.д. Наиболее полной, простой и ориентирующей на главное представляется классификация русского мыслителя В. Соловьева, отражающая постижение духом ступеней откровения. Она опирается на базовую характеристику, присущую всем вероучениям, и свободна от чрезмерной детализации. Согласно ей существуют три вида верований: 1) язычество, а в Новое время материализм, вытекающий из успехов экспериментальной науки (естественное, или непосредственное, откровение, ведущее к познанию внешнего мира, природы), добавим сюда возникшие позже большевизм, национал-социализм, позитивизм и советский атеизм; 2) пессимистические и аскетические доктрины (отрицательное откровение, где Абсолют проявляется сверхприродным Ничто, противостоящим физическому миру), например буддизм; 3) положительное откровение, в котором Абсолют манифестируется как таковой, явленное в Торе иудеев, Логосе античных философов, учении Иисуса (добавим: и Коране).

Философия морали

Мораль, т.е. ограничивающий личность извне набор требований, определяющих единство и стабильность данного общества, зарождается (как и сугубо интравертный призыв нравственности) в рамках религиозных представлений, но, в отли-

чиє от второго, на базе веры в воздаяние, а не предназначение. Именно потому ее категории одинаковы или близки в большинстве религии*

По мере снижения религиозности, когда ослабевает исходящий оттуда мотив к соблюдению правил общежития, мораль как сила, различающая доброе и дурное и удерживающая людей в пределах социально оправданного поведения, начинает существовать автономно. Тогда она превращается в чистое сознание долга, в ясную и стройную систему императивных норм, подкрепленную исключительно внутренним чувством: «Делай, что должно, и будь, что будет».

Такой импульс в развитии она получает ранее всего из верований (к ним относятся, например, религии авраамического круга — иудаизм, христианство и ислам), постулирующих, что Высший Разум, создав человека, наделил его волей и даровал ему свободу, ибо исполнение предписания, которое формально не опирается ни на какие санкции, возможно только, если ему следуют абсолютно добровольно. Поскольку же не все проявляют одинаковое стремление подчиняться рациональному самоограничению без внешнего воздействия, мораль неразрывно связана с правом, сводом юридических формальностей и запретов, которые она и порождает.

На каждом этапе развертывания духа доминируют свои формы морали. Религиозному сознанию присуща мораль, именуемая благочестием. На смену ему приходят усилия выявить общечеловеческие ценности, т.е. не противоречащие друг другу и наиболее значимые для поведения указания различных вероучений (так бывало уже ранее, например, в эпохи эллинизма и Римской империи), и чистая, естественная, мораль, или нравственность. О них уже сказано выше.

Господство культуры ориентирует на установки, которым присущи стабильность, наиболее частая повторяемость и близость к повседневной жизни, кои легко могут стать обычаями, войти в привычку, исполняться почти автоматически. Это именуется добропорядочностью (обиходной моралью).

Когда традиции превращаются в церемонии со строго регламентированным и общественно важным ритуалом, мы имеем дело с этикетом. Наконец, цивилизация ставит мораль на службу порядку и прогрессу, на первое место выходит гражданственность как совокупность самоуправляемого гражданского общества, законопослушности, лояльности, трудолюбия и хозяйственности.

Мораль может быть сознательной либо стихийной. Осознание последней как исходной приводит к выработке четкой этической системы, которая корректируется и дополняется в ходе своего исторически конкретного развития, вплоть до формирования ее совершенно новаторских моделей. Когда старая мораль встречается с осмысленно созданной новой парадигмой, возникает конфликт, требующий особых мер его разрешения.

Такое столкновение стало, в частности, причиной возникновения специального систематического учения — моральной философии Возрождения, предложившей постановку целого ряда проблем, а также правила изучения морали и дискуссии на ее темы. Она дала старт широкому обсуждению знаний о господствующих в определенном обществе нравственных принципах, их соотнесенности с его социальным составом, механизмах их функционирования и пр.

Философия культуры

Эпоха культуры есть время преобразования общества в этнос, т.е. в объединение людей с ясно очерченным и всеобъемлющим стереотипом поведения, навыков…

Уникальность.такого сплава и обусловливает самобытность каждой культуры.

Социальные (а они здесь наиболее важны) клише в пространственном измерении образуют обычаи, во временном — традиции.

Философия искусства

Искусство сохраняет отпечаток даже утраченного содержания духа. Оно есть чистая форма. Красота представляет собой убедительную демонстрацию идеи, ту ее притягательность, которая остается реципиенту и тогда, когда он не в состоянии оценить в полном объеме ее первоначальное наполнение.

Эстетика, или философия искусства, имеет дело с активностью, выражающей красоту саму по себе. Например, музыка, пережитая композитором по-своему и нашедшая отражение его эмоций в названии произведения, способна вызвать совсем иные ассоциации у слушателя. То же самое относится к зрителю русской иконописи или живописи классицизма или романтизма, построенных соответственно на античной и древневосточной, новозаветной и национальных тематиках, малоизвестных современному человеку.

Открывая духовные смыслы, искусство крепко связано с доминирующими в тот или иной период проявлениями духа и эволюционирует вместе с ними от мифологии до искусства ради искусства через дидактику, бытописание, детектив и идеологию. Применительно к мифологии и религии красота совпадает с истиной. Мораль рождает нравоучительное искусство, где красота слита с понятием добра. В период расцвета культуры развиваются бытописательство, исторический и социальный жанры, формотворчество, реализм, призванный преодолеть обыденность, скуку деталей обихода. Цивилизация с ее обостренным вниманием к вопросам права создает интригу детектива, а потребность секулярных идей в своем мифе — фантастику. Идеология востребует специфическую одинаковую форму реализма

(вспомним идентичность изобразительных средств и подходов социалистического реализма и искусства национал-социализма) — назовем ее «героическое бешенство». Преодоление его

приводит к исканиям искусства в самом себе.

Философия истории

Ее, наверное, было бы лучше называть теорией исторического процесса, ибо история должна исследовать конкретные факты, обстоятельстваи события,а философия истории — изучать то общее, что выявляется в результате работы историка, и описывать возникающие отсюда закономерности. Такое распределение компетенции общепринято и отражено в классическом труде Марка Блока. Из отечественного опыта надо сослаться, прежде всего, на публикации первого десятилетия XX в. будущего академика, а тогда профессора В.М. Хвостова.

В советское время обе дисциплины искусственно «скрестили» в «марксистско-ленинскую историографию», требуя от исторической работы создания глобальных обобщений. Это настолько извратило ее суть, что создало у представителей иных отраслей знания стойкое сомнение в ее научности. Возникли модные, но глубоко ошибочные рассуждения о том, что она не дает точных сведений, а потому сродни Литературе и искусству, и не может устанавливать научную истину. Сейчас, к счастью, снова появилась возможность отделит* практику от теории и восстановить естественное положение вещей.

Философия истории направлена на осмысление последовательности событий в жизни человечества как зеркала развертывания духа. В ее рамках основные субъекты исторического процесса представлены доминирующими смыслами, определяющими развитие общества на той или иной стадии его движения.

Логика истории доступна лишь в ее собственных пределах, постепенно открываясь по ее ходу. Ее позитивное содержание неразрывно связано с извечной, направляющей активность человека его жаждой доподлинно знать, зачем он живет. Ответ на

этот вопрос невозможен без понимания устройства мира в целом. Сложность последней проблемы требует постоянного самосовершенствования личности, а для этого — расширения ее опыта. По мере его накопления неизбежно наступает этап, когда практики отдельных персон либо общностей начинают требовать согласования.

Идеал истории заключается в достижении гармоничного состояния человеческого сообщества. Его реализация нуждается в том, чтобы он был осознан людьми и они вместе устремились к нему по пути совершенства. Такая задача, несомненно, может быть решена только в условиях четкой координации индивидуальных и коллективных усилий. Поэтому глобализация (при соблюдении принципов экологии природы и человека в широком понимании слова) становится неизбежной ступенью приближения к цели.

Течение истории в предельно сжатом виде допустимо представить следующим образом. Первоначально человеческое племя живет в непринужденном единении с природой. Иногда в нем появляются члены, влекомые страстью выйти за пределы знакомого круга явлений. В неизвестное нам время их становится достаточно, чтобы сформировать коллектив, ориентированный на новую установку распоряжения жизнью. Распространяя свои взгляды, они рекрутируют людей, изначально их не исповедовавших. В результате второе поколение уже объединяет и тех, кто унаследовал идею как саму собой разумеющуюся, и просто уважающих ее. В целом уверенных в ее истинности становится меньше. Третья генерация рождает новых реформаторов. Между тремя группами возникает конфликт. Для выхода из него призывают на помощь компромисс. Наступает господство морали. Поскольку попытки вернуться к исходному смыслу изначальных императивов не прекращаются, вызревает понимание необходимости стандартизации социального поведения.

Так появляются доминанта обычая, этнос и единовластие. Приходит царство культуры. Народности суть результат трансформации стабильных общностей на основе религиозных веро-

ваний, отчего их древнейший тип называется язычеством, т.е. этническим исповеданием. Первоначально оно возникает на основе идеи мировой справедливости.

Каждый народ складывался вокруг определенной религии. Историей неоднократно доказано, что именно она служит важнейшим фактором его устойчивости. Недаром позднейшие вероучения, а тем более секулярные доктрины, прорастают в уже существующих нациях. Самосознанию последних присуща и случайная идентификация, включающая в себя элементы, не связанные с изначальной общей идеей. Именно подобная вариантность делает каждую из них уникальной, одновременно порождая и серьезную опасность. Ведь в итоге угасания религиозности смысл жизни духовной общности рискует выродиться в голую этническую доминанту, в том числе в агрессивный национализм. В дальнейшем индивидуализация постепенно разъедает общие традиции и приводит к основанной на интересе цивилизации.

Под углом зрения духовной эволюции история предстает как движение от естественной жизни под воздействием внутренних и внешних природных сил через кризис естественности, религиозность с метафизической мотивацией, ее слом, торжество морали с превалированием добра, ее оскудение, приоритет традиции с доминантой общепринятого, ее упадок, диктат права с ориентацией на юридически оформленную дозволенность к жизни в реальной цивилизации с ее экономическими императивами.

Политические категории в культуре; философия политики

Политика есть одна из форм культуры и, как таковая, постоянно сопутствует ей. Ее назначение состоит во внутренней организации того или иного человеческого общества.

Каждой ступени и виду культуры соответствуют свои политические категории. Они включают в себя соответствующие уче-

Ния, институты, модели, процедуры и т.п., которые будут рассмотрены применительно к каждому культурному типу.

Существуют две разновидности понимания политики, согласно которым она есть: 1) средство достижения и осуществления максимально возможной власти над людьми; 2) служение обществу. С той или иной степенью воплощения первого понимания человечество, так или иначе, прожило большую часть истории. Второе было уделом моралистов и стало декларироваться около полутораста лет тому назад истеблишментом некоторых стран (за исключением эпизодов в истории античности, республик Средневековья и Швейцарской Конфедерации в Новое время) в качестве противовеса первому. До его фактической имп-лементации в полной мере дело до сих пор не дошло.

Политика как жажда власти имеет тенденцию превращения в самоцель и самоценность. Ее идеал — абсолютное могущество — равен, как показывает жизнь тиранов, пустоте. Достигший его теряет смысл жизни, утрачивает ее цель, базовый ориентир (ведь все, к чему он стремился, уже обретено), получая взамен лишь ледяное одиночество, так как по самим условиям игры он не может ни с кем разделить результат своей гонки, ибо тогда он не будет полным.

Но на пути к абсолютному могуществу ничто не может остановить или хотя бы отвлечь стремящегося к нему политика* Здесь политика выражает градацию духа, когда он перерождается до своей противоположности и разлагается. Такой политик есть наихудшая из земных особей. Он апеллирует ко всему, что может затронуть сердца людей, кем бы они ни были, лишь постольку, поскольку они могут помочь ему достичь власти и удержать ее. Религия, мораль, культура, право, экономика неизбежно трансформируются им в идеологию, обеспечивающую ему получение и осуществление власти, — чтобы объекты его воли считали, что ее осуществления требуют от них вера, нравственность, обычай... Кроме того, идеология объясняет, почему именно политик берет на себя инициативу и действует определенным образом.

Политика как служение общественным интересам в чистом виде не встречается, так как деятельность без персональной заинтересованности невероятна. Вопрос в уровне сочетания частного и целого. Тем более, что честолюбцы первого толка чаще всего ради карьеры прибегают к демагогии подвижничества.

Однако в развитых демократиях баланс личного и общего все более сдвигается в сторону второго. В его удержании в данном положении, а также в контроле за соблюдением политиками этических норм заключается смысл существования гражданского общества.

Конфликт культур и его влияние на ход истории

Мы договорились не преувеличивать значимость конфликта культур (или, по Хантингтону, цивилизаций) в историческом процессе. Однако надо коснуться нескольких его очевидных проявлений.

Промежуточное состояние нынешней России во многом определяется борьбой культур ответственной свободы и безответственного рабства. Первая выражена прежде всего в ростках экономического либерализма, требующего от личности самой заботиться о своем будущем. Вторая — в ностальгии по своеобычной «беззаботности» в СССР, где все были скованы установленными другими достаточно узкими рамками возможностей своего развития, но зато никто ни за что не отвечал.

При этом сторонники возврата в советское прошлое убеждают общество, что либеральная экономика может жить только в специфических условиях Западной Европы и в ее бывших колониях (Америке, Австралии и пр.). А Россия — Евразия, Азия же не либеральна.

Видимо, следует начать с того, что фундаментальный принцип либерализма заложен уже в авраамической традиции. В Торе читаем самый настоящий манифест либерала: Господь, создав

человека по образу и подобию своему, наделил его волей и даровал ему свободу, т.е. предоставил право не слепо подчиняться року, а активно влиять на свою судьбу. Как — зависит от нас самих.

То же находим и в Коране. А христианам его еще раз провозгласил Мессия. Значит, Иисус Христос был никаким не стихийным коммунистом, а первейшим либералом. Многие европейские страны, как и мы сейчас, страдали той же гордыней: мол, мы не вполне Европа, у нас особый путь, либерализм не для нас. Германия излечилась от нее во второй половине 1960-х, Испания и Италия — 1970-х, Греция — в 1980-е гг. (а уж последняя имеет куда большие права на «особость»: греки живут на своей земле уже более четырех тысяч лет, а в ту пору о пионерах либерализма — голландцах, англичанах и французах — еще и слуху не было).

А как быть с такими наиболее динамичными в своих регионах странами с либеральной экономикой, как Тайвань, Таиланд, Сингапур, Индонезия, Малайзия, Турция? Разве они — не Азия?! Более того, половина из названных стран — часть мусульманского мира. И в арабском ареале также впереди интенсивнее ли-берализирующиеся государства. Таким образом, экономический либерализм сегодня не только наиболее продуктивен, но он над-культурен и надрелигиозен.

Одним из роковых по своим последствиям проявлений конфликта культур в СССР было противоречие между моногамностью и полигамностью. Моногамная, сугубо христианская, форма брака при советском строе была насильно навязана мусульманам, для которых традиционно количество брачных партнерш у мужчины лимитируется лишь его способностью всех их достойно содержать. Именно поэтому формула исламского брачного контракта гласит, что муж «покупает» себе жену. Законных супруг разрешено четыре, остальные — наложницы, но ко всем детям надо относиться справедливо.

Кстати сказать, а исламских республиках СССР полигамия всегда продолжала существовать в скрытой форме: многие начальники оформляли перед гражданскими властями «дополнительных» жен как проживающих совместно дальних родственниц. Столь неделикатное вторжение в частную жизнь (чем, к слову, никогда не страдала Российская империя) явилось одной из причин глубокого взаимного отчуждения народов и в конечном счете — распада страны.

Насколько европейцы неадекватны в своем восприятии приниженности ВОСТОЧНОЙ женщины многоженством, показывает сентенция одной пожилой узбечки; «Это у русских женщина закабалена — она одна и ходит в магазин, и готовит, и прибирает дом, и заботится о муже, и воспитывает детей. Ау моего мужа нас было трое, одна занималась детьми, другая домом, я кухней, продукты он приносил сам, а любил нас всех одинаково, по очереди».

Бели бы не было непонимания между Римом и Иудеей, то весь мир сейчас выглядел бы иначе. Почему был разрушен Второй Храм? Римский император, уважая религиозные чувства подчиненных народов, включал их главных богов в общеимперский пантеон, приносил им жертвы, а в ответ посылал им для поклонения свои статуи для установки в храмах и почитания. Узнав, что евреи поклоняются единому Богу, он предложил им такой же обмен. И услышав мольбы освободить их от этого, удивился. А когда ему донесли, что иудеи Бога не изображают и не ставят в своем единственном храме никаких идолов, не поверил, сочтя отказ за оскорбление величия, что (с учетом того, что в поклонении живому императору отражалась вера в божественную силу Империи) было тягчайшим преступлением, ибо грозило государству, в силу тогдашних верований, утратой его могущества. А это, в соответствии с обычаем, был прямой повод* войне. Война и уничтожение иудейских святынь были делом решенным. Народ ушел в диаспору, а с ним разошлись по свету первые христиане.

Столкновение «денежной» и «натуральной» цивилизаций лежит в основе современного арабо-израильского конфликта. Несколько романтически настроенные левые сионисты, относясь к арабам, как к родным братьям, покупая их земли, считали, что они выполнили все необходимые и достаточные процедуры для легитимизации своего государства в Палестине. Тем более, что они стремились занимать избыточное арабское население в передовом промышленном производстве. Поэтому они не учли, что арабы выше денег ценят землю и воду, за возвращение контроля над которыми обязательно пойдут в атаку, и восприняли арабское нападение на Израиль как чудовищное вероломство. В результате стремительной встречи столь разных ценностных ря-

дов противостояние и приобрело отличающую его ожесточенность.

Конфликт культур может случиться и внутри достаточно однородного общества. Возьмем Закон Российской федерации о гимне нашей страны. Не буду долго толковать о музыке и словах, критика которых была в свое время в моде. Впрочем, перелицованный в пятый (!) раз текст — не лучшая визитная карточка (а именно таков смысл гимна всегда и везде с момента возникновения этого жанра) для страны, требующей, чтобы к ней относились как к великой державе.

Да и сочетание противоречащих друг другу символов (каждый из них, как мы помним, творит автономную действительность) — официального триколора и двуглавого орла с красным знаменем армии и советской песней работает не на единение нации России, а на ее разрыв, что лишь усиливается знаковой природой психологии как таковой (лучше Наума Коржавина об этом не скажешь: «торжество гэбистской эстетики»).

Возьмем, к примеру, положение закона РФ, согласно которому при исполнении гимна «мужчины снимают головные уборы». Становится ясно, что и нынешняя политическая элита живет, по выражению О. Мандельштама, «под собою не чуя страны». Дело в том, что, принимая эту норму, никто не задумался об иудеях (всякого, выросшего в советское время, это не очень удивляет, хотя и огорчает). Но и в военных уставах нигде не сказано, что военнослужащие обязаны в каких-либо обстоятельствах снимать фуражку, кладя ее на согнутый локоть левой руки, как то было в императорское время, — даже перед покойником. Мусульмане тоже не привыкли срывать чалму (феску, тюбетейку). Если надо, они падают ниц. Но чтобы обнажать голову?.. Наконец, все высшее православное духовенство снимает клобуки или митры только в строго определенные моменты богослужения, но не во время светских церемоний.

Таким образом, почти треть мужчин России заведомо ставится в положение, когда они должны либо нарушить вековые религиозные установления, либо проявить нелояльность к символам своего родного государства. Невероятно, но, как удалось выяснить, никто даже не задумался об этом. О какой общественной интеграции, о каком уважении законов гражданами, понимании традиций и социальных процессов России законодателем и исполнительной властью можно после этого говорить?

Надежда лишь на то, что нынешнее молодое поколение будет более внимательным к культурному, этническому и религиозному многообразию России и положит конец продолжающему раздирать общество взаимному непониманию и недоверию различных социальных групп. А значит, студентам, которые сейчас знают о культуре еще меньше, чем школьники в годы нашей юности, необходимо знати больше о культурной мотивации в современных общественно-политических процессах. Особенно это относится к политологам, которые скоро будут определять содержание аналитики и СМИ в нашей стране.

Предостережением здесь служит и современный Израиль. Левые там считают, что цель евреев — стать обычным народом в их международной семье, что, с их точки зрения, и оправдывает существование государства Правые и религиозные ультра исходят из того, что евреи одни в мире, и не надо с ними считаться — все равно не поймут, как никогда не понимали. Две позиции каждый раз воспроизводятся в ходе избирательной кампании.

Опасность правой идеологии в Израиле заключается в том, что в случае окончательной победы присущего ей «оазисного сознания» страна превратится из западно-ориентированного леволиберального в традиционное негибкое восточное общество с налетом теократии. С учетом того, что его арабские соседи еще более неустойчиво балансируют на той же грани, вулкан на Ближнем Востоке рискует никогда не затухнуть. А в самом Израиле отрицательная миграция сменит положительную.

Аналогичная коллизия существует в рамках исламского богословия. Изначально представление о джихаде означает борьбу человека с неправедным в самом себе. Впоследствии в ряде вероучительных доктрин для него было создано отдельное понятие «духовного джихада», а сам джихад стал обозначать священную войну за веру с неверными, т.е. иноверцами.

Сейчас многие авторитетные теологи стали подчеркивать апокрифичность такого подхода, его противоречие духу исконного ислама. Однако именно он взят на вооружение нынешними исламскими экстремистами, чьи злодеяния и служат для внешнего мира воплощением истинного ислама, нанося ему непоправимый урон.

Президент США Дж. Буш-младший подпил масла в этот огонь, по необразованности поспешно заявив о «крестовом походе» против исламского терроризма* Это был плохой знак для мусульман: они помнят, что средневековые экспедиции крестоносцев были неспровоцированной агрессией христиан против них (кто шел за Светом Истины, а кто и за пряностями). Тем самым, Америка дала в руки исламским фанатикам серьезный козырь, позволяющий им представить

борьбу с бандитизмом как религиозную конфронтацию со стороны Запада, и найти в том оправдание собственных бесчинств.

* * *

Мы убедились, что вид культуры имеет непосредственное отношение к диалогу между нациями и внутри них, и без его учета невозможна никакая позитивная публичная деятельность. Следовательно, пора переходить к обзору взглядов на существо культурной типологии.

Глава 5 типология культуры

Цивилизационные модели; культура и цивилизация. Культура и человек; культура и деятельность. Природа и культура. Философия права. Философия экономики

Цивилизационные модели; культура и цивилизация

Потому типологизация охватывает, в предельно общем виде, две обширные сферы: изучение культур как целостных феноменов по отношению друг к другу и…

Основой типологии культуры служит ведущий признак, отличающий ее от прочих, позволяющий объединять ее в родственную группу, либо, напротив, указывающий на ее оригинальность.В зависимости от глубины классификации этот признак может находиться на срезе явлений, действительности или сущности культуры. Его выбор диктуется конкретной задачей, стоящей перед исследователем, и должен отражать принципиальные для ее решения факторы.Ими могут быть географический ареал, исторический период, общественный уклад и многое другое.

Для нас наиболее важна ступень сущности. Здесь ориентируются на абстрактные и обобщенные показатели, часто представленные в явлениях лишь опосредованно: главные ценности, основополагающие смыслы, характери тип религии, знаковые особенности и т.д. — то, что принято называть базовыми дифферентамицивилизационных моделей.

Термин «цивилизация» произволен от латинского civilis — «подобающий гражданину (т.е. свободному и полноправному члену общества), учтивый, вежливый». Отсюда его расхожее, начиная с эпохи Возрождения, понимание, связанное с представлением о совершенствовании нравов, права и знаний.

Применительно же к нашей тематике надо отметить следующие его интерпретации, каждая из которых, так или иначе, подчеркивает в нем нравственную составляющую, упорядоченность нормативов, а именно:

совокупность исторических, географических, социокультурных и прочих особенностей определенных народа или страны;

состояние человеческого общества, включая уровень его духовно-культурных и технических достижений, социальную структуру, политические и религиозные иерархии, разделение труда;

степень индивидуальной и коллективной рефлективности к адаптивности;

Создаваемый социумом в ходе культурного процесса комплекс взаимоувязанных средств обеспечения деятельности и совершенствования человека и общества, результат функционирования культуры, средство и условиеее эволюции.

Последняя формула в современной обстановке неполна, если не включает следующие характеристики: 1) ценность и качество жизни; 2) высокий уровень развития науки и технологий; 3) полный набор атрибутов гражданственности — свободу, самоуправление, развитую систему права и юриспруденции, равенство всех перед законом, автономность и лояльность личности; 4) информационное и экологически корректное общество.

Однако нужно учитывать, что цивилизация, в принципе, способна вызывать как положительные, так и отрицательные (с точки зрения высокой морали, гуманности и духовности) изменения. Поэтому она, как и культура (в чем мы уже убедились на примере Карфагена и Хиросимы) не всегда может быть оценена однозначно: цивилизация в этом отношении нейтральна, даже индифферентна. Чтобы получить верное представление о ней, значение каждого ее элемента и их целостности надлежит оценивать в ее собственных рамках.

Появлением первой цивилизации, более древней, чем египетская, мы обязаны шумерам. Оно окутано тайной. Нам известны древнейшие, досемитские шумеры, создатели великой речной культуры, заложившие еще в первой половине IV тыс. до н.э. в Южном Двуречье основы всего последующего развития региона.

Но мы не знаем, кем они были в этническом плане. Ясно только, что сравнительно рано они были завоеваны северосемитски-ми кочевниками, на которых был перенесен их этноним и которые почти целиком стали пленниками их культуры, но (за исключением небольшого заимствованного ими лексического фонда, значение которого мы понимаем благодаря семитским передачам отдельных слов) практически целиком вытеснили их язык.

Культура есть параметр состояния исторически конкретного общества, выражающийся в его образе мышления, материальных, идеальных и духовных ценностях.

Культура создает цивилизацию, вторая составляет ступень развития первой, ее тип, который принято связывать прежде всего с возникновением государства, городов, письменности, сложных религиозных представлений, кодифицированного права, унификацией мер и весов.

Цивилизация — вся совокупность организационных средств достижения целей, зашифрованных в понятии «культура». Она не только обязательный продукт, но и инструмент и условие дальнейшего развертывания последней. Неверны утверждения, что культура живет только там, где нет цивилизации, и наоборот, поскольку, в частности, они провоцирует вывод, что культура вовсе не связана с образованностью, этикетом, даже грамотностью.

Культура и человек; культура и деятельность

Человек создает и транслирует культуру, но и есть ее производное. Через нее он постигает самого себя, свое место и предназначение в мире. К тому же… Сейчас широкое распространение получили приемы анализа, рассматривающие… Взаимоотношения культуры и деятельности глубоко диалектичны. Личность реализует себя только благодаря деятельности.…

Природа и культура

Их элементы мы встречаем уже у бактерий. Кораллы осваивают остатки кораблекрушений не менее успешно, чем естественный рельеф. У муравьев наблюдается… Бобры не только строят хатки, но и мастерски создают искусственные водоемы,…

Многие приматы не просто справляются с адаптацией веток и т.п. для добывания пищи, но и усовершенствуют их. Недаром принято говорить об их культурах. Так что никого труд из обезьяны не создал. Она не только совершает одни и те же действия, но и улучшает их уже многие сотни тысяч лет, оставаясь в пределах животного сообщества и далеко уступая человеку в универсальности умений.

Особенность человека заключается в наличии у негонравственного чувства, а его культуры — в том, что, производя ее также во взаимодействии с природой, он создает в ходе оного свой собственный, неприродный, мир. Еще одно качественное отличие — разнообразие и темп наращиваемых по мере эволюции человечества изменений по сравнению, скажем, с высшими позвоночными, и в частности, с приматами. У последних и то, и другое ограничено спецификой среды обитания и физиологическими особенностями строения каждого вида. Человек же в своем прогрессе лимитирован практически только вероятностью собственного безответственного выборав пользу самоуничтожения, как в индивидуальной, так ив социальной форме.

Нередко цивилизации делят по принципу обращения с природой: якобы одним моделям свойственно исключительно бережное отношение к естественным ресурсам, а другим, наоборот, — потребительское. На самом деле, здесь нет никакой, раз и навсегда предопределенной, заданности. В рамках одного культурного типа уживаются разные подходы. Все зависит от конкретных условий обитания того или иного народа.

Отношения с натурой имеют во всех культурах осваивающий характер. Разница — во взаимной пропорции присваивающей и сберегающей составляющих. Наименьшее вмешательство характерно для тех, кто населяет территорию либо с хрупкой (большая часть арабских стран и Центральной Азии, области проживания народов Севера, частично Китай и Япония), либо, наоборот, буйной природой (Индия, Юго-Восточная Азия, Азиатско-Тихоокеанский регион, вообще тропики и субтропики Африки, обеих Америк и других регионов планеты).

В первом случае это связано со зримой ограниченностью ресурсов, прежде всего главных, на большем протяжении истории человечества — земли, воды, объектов охоты, домашнего скота

и корма для него. Любое неосторожное вторжение здесь наносит часто непоправимый ущерб сложившейся веками экосистеме, что влечет за собой резкое сокращение или даже полное исчезновение жизненно важных источников питания и ставит под угрозу жизнь племени или даже ведет к его гибели, если оно не может достаточно быстро переместиться в более благоприятный район.

Осмысление этой кажущейся самоочевидной зависимости тоже приходит далеко не сразу. Например, Древнее Двуречье, уже тогда относившееся к засушливой зоне, и где теперь наследники прежних «насельников» хозяйствуют весьма аккуратно, поначалу осваивалось их предшественниками нерационально. Результат: полное истребление первоначального животного мира неуемными охотниками и засоление почв от непродуманной ирригации, как следствие — упадок старых центров и переход государств под власть иноземцев.

Недаром архаичный сюжет «бродячего» охотничьего мифа гласит: алчного добытчика зверя однажды убивает вернувшаяся к нему его собственная стрела (пуля). К сожалению, новым поколениям не свойственно вникать в мораль давних легенд. Форсированное разведение овец создало (из-за вытаптывания дерна и плодородного слоя) немало пустынь не только в Австралии, но и по всему Востоку и Северной Африке. Уже на наших глазах те же результаты получены в Средней Азии, Поволжье и Прибайкалье.

Во втором случае ситуация характеризуется тем, что продукты питания как бы даруются свыше без особых усилий.

Ее хорошо описывает старый анекдот о европейце, который пытается побудить к более активной жизнедеятельности африканца, дремлющего в тени банана. «Что же ты лежишь и не собираешь плоды, — спрашивает белый. — А зачем их собирать, пока я захочу есть, несколько штук уже упадет, и я их просто подниму, даже не вставая, — следует ответ. — Как же, — настаивает первый, — они дорого продаются за морем, а здесь ничего не стоят, ты бы мог продать их мне, я бы отвез в Европу, мы оба хорошо заработали бы. — А зачем? — Ну, как же, заработав, ты бы нанял других, сам стал продавать бананы за рубеж и еще больше бы разбогател. — А зачем? — Потом ты бы смог нанять еще больше работников, а затем и приказчиков, которые торговали бы за тебя, а ты бы только богател. —

Азачем? — Тогда бы ты, наконец, смог ничего не делать и с удовольствием отдыхатьв тени банана. — А зачем? Я и так доволен и лежу здесь без всякой твоей суеты».

Оба правы. Только один вырос там, где для получения урожая надо специально трудиться, а второй — там, где достаточно пищи дает, как первобытным людям по всему свету, простое собирательство.

Здесь действительно имеют место не просто два стиля жизни, а разные культуры: производственная и собирательская. Причем в различные периоды у одной и той же этнической группы баланс потребительского и сберегающего отношения к окружающей среде может неоднократно меняться. Пожалуй, самый яркий тому пример показывает еврейская история. Как известно, в Торе и основанной на ней традиции, относящихся к периоду пребывания народа в Палестине, много внимания уделяется предписаниям, направленным на осторожное обращение с естественными ресурсами. В рассеянии, когда большинство иудеев стали городскими жителями, занятыми в производстве и торговле, у них, как и у всех прочих буржуа, баланс присвоения природных богатств сместился в пользу их денежной формы. То же осталось и у современных израильтян, осевших в городах: достаточно посмотреть на индустриальные и муниципальные свалки, а также на груды искореженного металла там и сям по обочинам дорог (прямо как у нас). Однако занятые в сельском хозяйстве, особенно в кибуцах, вернулись к древним обычаям. Недаром Израиль славится своими новаторскими аграрными технологиями — корневого капиллярного орошения и пр.

Пример можно считать абсолютно «чистым», ибо и жители Древней Иудеи, и диаспора (еврейский атеизм — очень локальное явление, возникшее только в XX в.), и сельская алия принадлежат одному культурному типу, соблюдающему предписания Закона, данного Богом своим избранникам через Моисея. Таким образом, соотношение природосбережения и природопотребления диктуется предметными условиями жизни, а не идеальной цивилизационной моделью.

Европейцы, в основном, оказались посередине между суровой необходимостью жесткого самоограничения и «беззабот-

Ностыо» тропического изобилия. С одной стороны, источников для поддержания жизни здесь было, применительно к численности населения, всегда достаточно. С другой — для того чтобы ими в полной мере воспользоваться, надо было основательно потрудиться. Поэтому присваивающий вектор хозяйства в Европе оказался сильнее выражен, чем в иных частях света. Отсюда и склонность к экспансии, активному вторжению во внешний мир. Впрочем, это качество тоже не стоит переоценивать.

Старинная немецкая (!) поговорка с чисто германской грубоватой прямотой гласит: «Иногда для того, чтобы сделать шаг вперед, достаточно пинка в зад». Еще один повод для исторического оптимизма: если уж немцы не всегда были аккуратны и энергичны, то и нам надо не ссылаться на то, что «мы такие», а активно учиться лучшему на чужих примерах.

На ранних стадиях, когда все в значительной мере зависят от произвола природы, каждый этнос относится к ней с трепетом и осторожностью. Это мы и сейчас можем наблюдать на примере австралийских, африканских, индейских и прочих аборигенов, продолжающих жить в первобытной парадигме.

В древнейших греческих мифах земля предстает уже в двух ипостасях: в наиболее архаичных пластах она выступает еще непознанной и потому, в восприятии героя, полной таинственных опасностей, в более же «молодых» — уже окультуренной благой кормилицей. И называется она потому по-разному: χθων и γή соответственно. Таким образом, χθων — это дикая, необработанная почва. С тех пор все темные, нецивилизованные стороны человека, его необузданные страсти, инстинктивные реакции и фрейдистские архетипы принято называть хтонизмом.

Античность прошла все ступени обращения с окружающей средой — от исходно благоговейно-настороженного через присвоение в гармонии (расцвет Греции и республиканского Рима) до порицаемого виднейшими современниками-моралистами хищнического, на своем уровне, потребления в период Римской империи (когда рыбный суп, например, доставлялся ко двору с Каспия в горячем виде на специальных кораблях, позволявших

Сохранять постоянную температуру блюд, держаих все время над огнем,и это на деревянных судах!). Средневековье, особенно раннее, в ожидании конца света склонное к религиозно оправдываемому аскетизму, было, за исключением прямой необходимости (выжигание и вырубка лесов под пашню), скорее сдержанным в эксплуатации естественного антуража.

Возрождение вернулось к упоению телесной (физической в современной терминологии) природой людей и всего сущего на основе новой интерпретации христианских ценностей. Лейтмотив XIV—XVI вв.: поскольку Божьи дела безупречны, то не только не постыдно, нои просто должно любоваться физическим миром и прежде всего человеком, совершенством его натуры, как наиболее прекрасным созданием Бога. В Россию, хоть и чуть позже, но это тоже пришло. В соответствии с данной концепцией обращение со средой обитания было тогда уравновешенным.

Новое время вместе с культом техники внесло и до сего дня продолжает утверждать исключительное значение потребления, что вызвало ограбление природных ресурсов, приведшее к их существенному истощению. Хищнический азарт уже истребил десятки и сотни видов животныхи растений, резко сократил возможности воспроизводства в сложившихся экосистемах. В итоге развитые общества постепенно приходят к пониманию того, fro прежний алгоритм их поведения экономически невыгодени вреден для их самочувствия. Отсюда — распространение во многих странах в последние десятилетия политики сбережения энергии и прочих первичных («простых», по Адаму Смиту) продуктов, экологических движений, а также интерес (в поисках восстановления благоприятного для человечества положения вещей) к юго- и дальневосточным, в том числе древним, духовным и материальным практикам, Ориентированным на бесконфликтное существование homo sapiens в дарованном ему свыше натуральном многообразии.

Применительно к человеку рассмотрение соотношения природного и культурного означает определение баланса врожденного и воспитанного. Социобиология полагает, что 80% характеристик личности дает генетика и лишь 20% — пропедевтика.

Думается, что следует говорить, скорее, о ключевой роли периода воспитания в утробе матери.

В настоящее время доказано, что с трех месяцев плод все воспринимает и умеет адекватно обрабатывать полученную информацию. Нельзя сказать, чтобы раньше об этом ничего не знали. В арабской традиции, например, датой рождения ребенка принято считать день его зачатия. Современник методов научной медицины тогда не было, но значительно лучше развитая у древних интуиция и наблюдательность подавали им верные сигналы, которые были приняты и правильно оценены.

Если это так, то важнейшее значение для будущего индивида имеют отношение к беременной со стороны всех окружающих, и особенно отца ее дитяти, а также ее собственное восприятие своего состояния (глубоко ли это осознанная потребность, просто радость, следование стереотипу «все подруги уже родили», слепое исполнение требований природы, компенсация комплекса, натужная обязанность либо досада по поводу пропущенной возможности избавиться от развивающейся внутри жизни) и внешнего мира. Любящая и любимая, неиздерганная женщина всегда красива в положении и, как правило, рожает здоровых детей с адекватными реакциями на действительность.

Разумные и правильно ориентированные родители, не страдающие избыточным эгоизмом, самомнением и т.п. и по-настоящему заботящиеся о благополучии своих чад, с самого начала готовят их к самостоятельности и потому воспитывают в семье не мальчиков и девочек, а будущих мужчин и женщин, до которых заранее, не только словами, но и постоянным собственным примером, доводят знания об их будущих обязанностях, ролевых функциях полов в любом сообществе, специально в браке, ведении общего дома и хозяйства, и т.д. Важно также понимать, что формирование главных показателей человеческой натуры завершается к четырем годам. После этого воспитание, помятое как лепка личности целиком, уже невозможно. В ходе последующей жизни происходит лишь корректировка некоторых седеталей.

Философия права

Цивилизация, в ее совершенном выражении, соединяет рациональную экономическую выгоду и чистое право, согласовы-

Вает всеобщий «множество частных интересов. Для ее эпохи характерно господство дополняющих друг друга экономических и юридических императивов.

Так происходит потому, что экономическое общество не может не быть одновременно и правовым, ибо в нем человек в основном стремится делать только то, что приносит ему прямую прибыль, стараясь избегать поступков, наказание за которые последует быстро и неизбежно. Дух здесь покидает сферу идеальных установок и обретает троичную форму: причина — цель — норма.

Восприятие права дается нам в развернутой непосредственности. Оно базируется на принципе причинности, его каноны подкреплены для их нарушителя реальной угрозой лишения ординарных благ (жизни, свободы, здоровья, имущества). Общество и его институты преследуют любые усилия, по которым предусмотрены наказания, чтобы сделать кару неотвратимой, воспроизвести в социальной области причинно-следственную связь, присущую внешнему миру.

Юридические правила наиболее открыты опыту, поскольку они напрямую доступны не только их носителям, но и сторонним наблюдателям. На примере права выводы относительно духа вообще проверяются с наибольшей эмпирической обоснованностью. Его допустимо рассматривать как текст (герменевтика), институт (социология права), систему норм (теория). Философия подходит к нему исключительно как к форме духа.

Установление права занимает много времени и сил, а потому должно представлять утверждающему его ясный и серьезный резон. Одновременно в праве, самом по себе, есть некий смысл, ибо ради него совершаются многие важные действия. Иначе говоря, право само устанавливает, в чем его предназначение, его смысл заключен в нем самом, это смысл смыслов.

В качестве особого вида укрепления и действия предписаний оно сопровождает все иные проявления духа. Господство каждого из них накладывает свой отпечаток на всю юриспруденциюв ее широком понимании: религия создает религиозную по со-

 

держанию, позитивную по способу формирования и карательную по характеру действия правовую систему; мораль — моральную, естественную и конвенциональную соответственно; культура — обычную, живую и процессуальную; цивилизация — хозяйственную, чистую и гражданскую; политика — полицейскую, произвольную и административную. Между ними нет непроницаемых барьеров, и все полезное сочетается, в той или иной конфигурации, в реально существующих юридических комплексах. Приведенная схема просто удобна для последовательного изложения.

В религиозном праве воплощены императивы, прямо санкционированные религией или допускаемые ею. Оно может обнимать либо их полный набор, либо только его часть, но никогда — посторонние сюжеты, полностью отвечая духу учения. Классические примеры — талмудическое и аль фикх (исламское) право. Последнее почти полностью совпадает с шариатом (доктринальными указаниями), отчего их часто путают не только терминологически. Этому есть историческое объяснение: так как распространение проповеди Пророка вначале трудно оторвать от арабских завоеваний, то религиозные догмы почти сразу отливались в законодательную матрицу.

Позитивное право — конечная форма всякого его вида, если он обобщает данную в опыте объективную реальность и отражает сложившуюся в рациональную парадигму внешнюю относительно реципиента волю властей. В этом смысле оно противоположно произволу. Впрочем, оккупационное право тоже выступает для завоеванных (в силу приведенных в определении качеств и несмотря на его восприятие ими) в роли позитивного, хоть и навязано ему голой силой победителя. Карательное право полагает все нарушения преступлениями, подлежащими максимально строгому наказанию.

Моральное право суммирует нравственные нормы, преобразуя некоторый этический минимум в юридический свод, опирающийся на всеобщее согласие. Например, в Кодексе Юстиниана, упорядочившем римское право, записано, что он есть

«творчество в области доброго и равного». Другая иллюстрация — общественный договор.

Естественное право есть его саморегламентация. Оно устанавливает общие для институционализации правовых систем принципы того, к чему можно и нельзя принуждать человека, и отбора методов и процедуры такого диктата. Оно универсально, служит нормативной базой и критерием любого права, проверяет его на соответствие определенным требованиям. На современном этапе его проблемой стало формирование комплекса общечеловеческих ценностей — таких, которых смогут добровольно и без обиняков придерживаться все люди или, в крайнем случае, их совершенное большинство.

Конвенциональное право возникает в результате согласия субъектов, которые признаются равными; ему ближе всего международные режимы. Ведь положение, при котором на любого распространяются только правила, подписанные им добровольно, скорее отражает идеал истории, когда речь идет об отношениях между людьми, а не государствами.

Наиболее естественно договор как обоюдовыгодное ограничение силовых методов решения вопросов, регулирует отношения, сложившиеся благодаря балансу сил. Договор, наряду с принуждением и судебной тяжбой, — одна из трех форм рождения и функционирования юриспруденции и представляет собой компромисс ценностей и интересов. Поэтому далеко не случайна связь международного права с естественным и моралью, которые имеют ту же природу. Соглашения бывают всеобщими (социальный контракт) и частными. Нарушения первых считаются преступлениями, вторых — деликтами.

Обычное право концентрирует стереотипы, свойственные обслуживаемому им обществу. Его источниками являются обычаи, включая живые традиции, того или иного социума. Исключительную роль в его формировании играет общественное мнение. Классический случай — англосаксонское законодательство (common law).

Живое право проявляется в процессе правоприменения, особенно «суде. Поскольку актуализация его норм происходит при

нарушении устоявшихся в общественном сознании правил, эмпирически доступным и действенным оно становится благодаря правосудию. Раз принятое судебное решение обретает статус

прецедента, т.е. действительного законодательного предписания, подлежащего не отмене, но лишь корректировке. Как выражение воли большинства, с которым приходится считаться, оно наиболее свободно от произвола властей и естественно для демократии (такой была практика в ее колыбели — древнегреческом полисе), но отягощено диктатом того самого большинства и его переменчивого мнения, совсем не обязательно истинного (вспомним хотя бы судьбу Сократа или современные дискуссии вокруг отмены смертной казни).

Единственной строгой формой его существования является формальная процедура оценки рассматриваемого казуса и вынесения по нему приговора. Поэтому господствующим видом его реализации служит процессуальное право. Так было в Древней Греции и продолжает оставаться в Островной (англосаксонской) правовой традиции. Отсюда ведущее значение принципов правосудия и определения способа выявления подлинного отношения общества к конкретному факту, иерархии оценки правонарушений.

Хозяйственное право отражает экономический интерес, направленный на получение ординарных благ, доступных в каждодневных ощущениях, но ограниченных в объемах, а потому представляющих собой предмет конкуренции, и направлено на его рациональную регламентацию. Здесь, когда экономика становится господствующей формой духа, право находит самое себя и обретает полную самостоятельность и самоценность.

Чистое право строится на базе рациональности, только внутренней логики. Оно не считается ни с какими внешними условиями, оно безразлично к эмоциям и чувствам, подчиняя себе человеческие отношения. Потому оно отличается максимальной объективностью, строгостью и невозмутимостью, отражая в действительности «математику духа».

Интересы экономического оборота выводят на первое место, в качестве механизма, гражданское право. Оно призвано сни-

мать противоречия как между всеобщим и множеством частных интересов, так и в среде последних как таковых.

Полицейское право может быть им признано только весьма относительно, ибо прикрывает имитацией правил голый произвол властей, направленный против общества в узкокорыстных целях правящей группы. Преступлениями здесь считаются исключительно проступки, нарушающие ее интересы. Способом его функционирования является произвольное право (если вла-сяк стараются не противоречить хотя бы самим себе), а характером — административное право, т.е. то, что направляет людей в сторону, наиболее удобную для манипулирования ими.

Философия экономики

В их получении участвует предприятие — институциональная организация совместных усилий по упорядоченному добыванию благ. Как таковое оно является… Любое предприятие удачно при наличии у его организатора предприимчивости. Это… предприимчивости — организует, ответственности — стабилизирует, на основе личной заинтересованности —- развивает…

ГЛАВА 6 Древневосточный тип культуры

Исторический контур. Восточная специфика. Религиозно-философские системы Междуречья, Переднего Востока и Египта. Материальная и художественная культура. Рождение науки. Ex Oriente Lux — «Свет с Востока*

Исторический контур

Неслучайно, когда говорят о Древнем Востоке, то прежде всего имеют в виду Египет и Междуречье. Хотя в Передней Азии помимо них было представлено немало народов и государств семитского и индоевропейского происхождения, поройс калейдоскопической скоростью сменявших друг друга на пике могущества и славы, именно эти области были постоянной доминантой развития региона на протяжении почти четырех тысячелетий.

Остальные события разворачивались, как правило, на фоне их соперничества между собою, в которое периодически втягивались и другие этносы. Почти никто из последних не смог создать сопоставимых по обширности владений, длительности существования и масштабам воздействия на культуру человечества политических объединений. Большинство из них представляли собой относительно небольшие, подобно Сирии и Финикии, замкнутые на себя в духовном плане образования, а также более мелкие «царства» и княжества, относительно быстро, по

сравнению с «грандами», сходившие с исторической арены либо попадавшие в прочную зависимость от них.

Даже когда некоторым из этих этносов (хеттам, лидийцам или мидийцам) удавалось «сколотить» аналогичную им и оттого равноправную в отношениях с Египтом и Междуречьем державу, ее жизнь оказывалась только эпизодом в их истории (к тому же нередко намного хуже документированным, чем их собственная), которая представлялась их подданным и соседям вечной. Наконец, именно в долине Нила и Месопотамии впервые были сформированы наиболее характерные черты древневосточной цивилизации, воспринятые от них всеми их позднейшими последователями. Среди миноритаров оказался лишь один, чьему духовному поиску было суждено совершить радикальный переворот сознания, далеко вышедший за национальные рамки в своем благотворном воздействии на людское мировоззрение. Но о евреях речь еще впереди. Ветхому Завету в нашем учебном пособии посвящена специальная глава.

Культура Месопотамии, даже более ранняя и разнообразная, будучи менее однородной, чем египетская в результате взаимопроникновения и перекрестного влияния различных племен, не была столь же политически целостной, как последняя. Положивший ее начало Шумер сменили Аккад, затем Элам, Лагаш, Вавилон, Ассирия и пр. Все они имели неодинаковые, порой взаимо-пересекающиеся, временные и подверженные перманентным изменениям пространственные пределы. Поэтому в целях общей периодизации удобнее ориентироваться на хронологию долины Нила.

Эпохе древнеегипетской самостоятельности обычно принято отводить более трех тысяч лет и ограничивать ее, после завоевания Александром Македонским, включением страны Кеми в состав эллинистических монархий. Согласно такому порядку, в ней выделяют: 1) додинастическую стадию — со второй четверти IV тыс. до н.э.; 2) Древнее царство — XXXII—XXIV вв.; 3) Среднее царство — XXI—XIX вв.; 4) Новое царство — XVI— XII вв.; 5) Позднее царство — XI в. — 332 г. до н.э. Хотя было

бы правильнее (поскольку суверенные греческие цари во многом продолжили религиозную и культурную политику фараонов) продлить эту эпоху до превращения государства в римскую провинцию в итоге правления Клеопатры (в 31 г. до н.э.). Ведь никто не исключает из нее период, когда территория находилась под властью северосемитских варваров хиксов (гиксосов). И вообще Среднее царство от Древнего и Новое от Среднего отделяют периоды длившихся несколько веков смут и неурядиц, сопровождавшихся частичной или полной утратой Египтом политической независимости.

Восточная специфика

Излюбленным штампом публицистических рассуждений о ней является пресловутый «восточный способ производства» с его якобы неповоротливостью, консерватизмом восточного хозяйствующего субъекта, меньшей ориентированностью последнего на расширенное воспроизводство и большей приверженностью патриархальности и зависимости от коллективных усилий.

В подобных сентенциях некоторые черты, действительно присущие Востоку, зачастую раздуваются до полной их демонизации. На самом деле все не так однозначно. Социальная динамика вовсе не чужда Востоку. Так, в Египте Среднего царства усиливается роль средних слоев общества. А мотивации восточных, рационально обоснованных, вполне функциональных и даже безальтернативных для сохранения самой жизни человека в определенных климатических условиях, практик частично уже описаны нами выше в разделах, где мы рассматривали его взаимодействие с природной средой.

Теперь же пора напомнить, что период древнейших цивилизаций охватывает хронологический отрезок истории от преодоления догосударственного состояния общества до возникновения единых мировых религий. Именно в это время появляются такие институты, как частная собственность, письменность, сословное разделение человеческого коллектива и многие другие.

Анализ сложившегося тогда разностороннего спиритуалистического и интеллектуального наследия убеждает в реальности общечеловеческих основ нравственных ценностей, нашедших свое отражение в фундаментальных понятиях духовности. Здесь впервые нашли свое сохраняющее актуальность систематическое выражение универсальные темы соотношения внешней и внутренней свободы, воли и воздаяния, совести, ответственности, милосердия и справедливости, правды и кривды, и т.д., ставшие вечными благодаря их развитию в традициях дальнейших эпох и народов.

Что и впрямь отличает самые ранние восточные культуры, так это особая концентрация следующих специфических черт:

а) маркированного синкретизма, проявляющегося в неразрывной взаимосвязи и взаимопроникновении магических, религиозных, художественных, технических, научных и прочих представлений;

б) подчеркнуто жесткой каноничности, выраженной в преимущественной ориентации на закрепленную в коллективном сознании традиционную догматику в ущерб индивидуальному взгляду на мир.

А подлинная специфика отношений собственности и зависимости логично выросла в них из религиозного постулата о верховном владычестве на небесах и земле богов и божественном происхождении монархической власти. В соответствии с таким убеждением, естественно, реально свободным в своем государстве мог быть только царь (фараон) как, в прямом смысле, воплощенное божество, вселившийся в телесную оболочку бог, пока (до своего возвращения в высшие сферы) живущий среди смертных. Он же, следовательно, был и единственным собственником всех находящихся на подвластной ему территории физических объектов, включая население, землю, воду, леса, ископаемые, животных и пр.

Все остальные, начиная с его родственников и вельмож, остаются, тем самым, лишь его занимающими более или менее высокое или низкое положение подданными, рабами, временно поль-

зующимися пожалованным им имуществом, распоряжаться которым в любой момент и без каких-либо ограничений (например, увеличить или совсем отнять) имеет полное и неотъемлемое право только он один. Данная идеология целиком пронизывает восточное сознание и практику. Таким образом, рассуждать о категориях владения и свободы (несвободы) в европейской парадигме тут и вправду бессмысленно. Можно говорить лишь о градации личной зависимости в персональном и материальном измерениях.

Что же касается некоторой древнеегипетской статичности и косности (об их духовных основаниях чуть ниже), то на уровне вещей они были обусловлены тем, что в долине великой реки ничто не менялось тысячелетиями. Тоже понятно: здесь, да еще в Месопотамии, физическое выживание людей тогда, как нигде еще, напрямую зависело от сохранения хрупкого экологического баланса на узкой полоске плодородной земли вдоль Нила. Более того, упомянутые выше этапы тяжелых неустройств и междоусобиц убеждали жителей, что всякое отступление от однажды отлившейся в неизменную форму традиции грозит всему допустившему такое нарушение социуму неизбежными и страшными бедами. Справедливость этого лишь подтверждали частые периоды оскудения и упадка в истории Междуречья из-за нестабильного и нерационального природопользования.

Религиозно-философские системы Междуречья, Переднего Востока и Египта

Уже у них царь почитался божественным сыном в том буквальном смысле, который был раскрыт нами выше. По всей Месопотамии поклонялись также богам неба… Все бытие последних было насквозь пропитано ярко выраженным сакральным… Египетские боги-творцы уничтожили первоначальный хаос,создали мир, а также все, что окружает человека, все его знания…

У иных народов, которые трудно заподозрить в простой филиации идей* Аналогичные качестваМа, одинаково известной ряду и семитских, и индоевропейских жителей Передней Азии,Маны индоиранцев, австралийских, новозеландских и полинезийских аборигенов и американских индейцев и Ньямы (очевидная анаграмма той же Маны, вроде пары медведь — ведмедь) ряда народностей Черной Африки позволяют предположить, что политеизму предшествовало интуитивное знание первобытных людей о Едином устроителе Вселенной, утвердившемее на соразмерности и ладе.

Параллельно, но стартовав, вероятно, несколько позже, развивается версия теогонии, по-другому подтверждающая первичность единобожия. Согласно ей, боги, за исключением предвечного, единственного и неделимого Пта, суть его частныеэманации (вроде Ангелов авраамической традиции).Он же, Птах (старая транскрипция имени), построил мир (и в данной легенде трудно не заметить ее переклички с Библией) сердцем и языком: задумал его духом своим и сотворил его силою своего слова.

Существует также мнение, что поклонение Птаху потомуи было гипертаинством, тщательно охраняемым не только от мирян, но и от непосвященных в него религиозных деятелей, сверхкультом — что, в отличие от пантеона, предназначенного для чувственного восприятия профанов, повествовало о доступном лишь спиритуалистическому постижению тщательно избранных и подготовленных адептов предшествующем началу времени неизбывном единстве всего сущего. А коллегия его служителей составляла интегрированную из прочих храмовых организаций внутреннюю жреческую суперкасту, своего рода элиту элит общества, к которой принадлежал и фараон.

Специальное место, благодаря отношению к иероглифу (в переводе с древнегреческого, ♦святому чекану») как к «слову бога», в божественном синклите было отведено также мудрому Тоту, создателю письменности и летосчисления. Благодаря своей ипостаси Владыки письма и счета он выступает покровителем не только писцов и знающих грамоту, но и магов, бывших

Вместе с этим и жрецами, и волшебниками, и первыми исследователями.

Тот символизировал также сокровенное знание, ибо письменный текст с тех пор почитается на всем Востоке одной из высших тайн, открытых человеку. Отсюда и семито-хамитский образ пожирания свитка как синоним овладения информацией и совершенной ученостью (сравним современное русское выражение «глотатькниги»), С ним связан и один из самых красивых и провидческих мифов, которые когда- и где-либо создавало человечество. Согласно ему, верховная праматерь Маат сурово осудила Тота за то, что он раскрыл человеку доступную до этого только богам загадку шрифта (это сближает его с эллинским Прометеем, тоже наказанным за передачу смертным пламенеющего света познания), ибо владение ею, по ее утверждению, лишило землян памяти. И действительно,наличие под рукой письменной подсказки, как мы знаем, ослабляет мнемонические способности индивида.

К началу V династии центральным в египетской идеологии становится культ Солнца: Ра, Амона или Амона-Ра. Еще одна, обреченная, в силу вышеизложенного, на неудачу, попытка вернуться к исконному монотеизму относится к Новому царству. Тогда фараон Аменхотеп IV, принявший имя Эхнатона, захотел заместить пантеон суммирующим его почитанием одного нового бога Солнца Атона, символизировавшегося сияющим небесным диском.

Культуру Египта отличали теснейшая связь религиозно-мифологических представлений, особенно взаимоперекрещивающихся заупокойного ритуала и сакральной власти фараона, со всеми остальными сторонами жизни человека. Особое место среди них занимали представления об Осирисе. Сперва он воспринимался как умирающий и воскресающий бог, аналогичный месопотамскому Таммузу. Затем он стал вершителем посмертной судьбы каждого египтянина на божьем суде. Так была заложена основа всякой позднейшей эсхатологии — доктрины о воздаянии, а сам он был связан с понятием высшей справедливое-

ти, отчего заупокойный культ и приблизился по своей значимости к почитанию солнца.

Фараон же не просто имел свой культ (позднее, в Иовом царстве, еретик в полном, как показано выше, смысле Эхнатон стремился вознести его даже над поклонением самому божественному Солнцу), которому приносились жертвы. При жизни он воплощал в себе средоточие всей религиозной жизни страны. Он был одновременно и живым, земным богом и верховным жрецом, отправлявшим наиболее важные ритуалы, гарантом (как главный маг) ее благополучия.

А после завершения земного пути обожествленный правитель отождествлялся с Осирисом и продолжал охранять покой и благополучие народа Кеші. В силу последнего обстоятельства огромное значение в Древнем Египте получили верования в загробную жизнь души вообще.

Зримым выражением идеи бессмертия и неограниченной власти монарха над простыми смертными стали знаменитые египетские пирамиды, колоссальные скальные храмово-погребальные комплексы и сфинксы. Последние олицетворяли еще и сверхчеловеческое могущество фараона, замкнутое на его же «прикровенную» (высшую) мудрость, чему (благодаря древнегреческой мифологии) мы обязаны продолжением бытования образности крылатого полульва-получеловека в современной мировой культуре.

Именно идея безграничной власти и всеподавляющей мощи фараонов навсегда сделала пирамиды символом Египта. В них выражено стремление фараонов не просто преодолеть скоротечность времен и достичь вечности, но подкрепить свое равенство богам доступным сенсативному восприятию любого непосвященного бессмертием. И они добились своего. Во всяком случае, у арабов. Недаром те говорят: все на свете боится времени, а время боится пирамид.

Материальная и художественная культура

Следующий расцвет ремесел и художественного творчества Двуречья, оказавших колоссальное влияние на его соседей, связан уже с возвышением в… В отличие от мозаичной и перманентно меняющейся политической картины Древней… Скажем, в архитектуре начальной формой монументальной постройки стала мастаба, прогрессивное усложнение формы которой…

Магизм и почитание усопших и связанный с ними строгий церемониал власти предопределили как незыблемые правила

Скованного* изображения человеческой фигуры в живописи и пластике, так и ярчайшее развитие скульптурного портрета — ибо вера в продолжение жизни души после смерти ее телесной оболочки требовала его детального сходства с ликом умершего. В период Среднего царства значение сакральной культуры несколько ослабевает. Соответственно очеловечивается и образ фараона, приобретая черты конкретной живой персоны.

Тогда же интенсивное развитие ремесла приводит к изобретению стекла. В остальном история Египта показывает нам уникальные успехи прядения, ткачества, гончарного, ювелирного, костерезного, кожевенного, кузнечного, красильного, камнерезного и каменотесного дела, архитектуры, деревообработки и инкрустации, и т.д.

Египтяне совершили переворотв отображении письменного текста: если в Междуречье для этого применялась глина, то здесь (где тоже были известны таблички) в качестве писчего материала использовались восковые таблички, вошедшиев широкое употребление по всему Средиземноморью, а также удобный и легкий в хранении папирус (множеством уцелевших блестящих древних литературных и научных текстов мы обязаны ему), и изобретены чернила для записи на нем. Из папируса строили и суда, на которых были совершены первые далекие плавания, благодаря чему были получены географические сведения о дальних странах и их астрономические координаты.

Все эти «уроки» были со временем усвоены и положены в фундамент собственных открытий другими народами.

Рождение науки

лине величественной водной артерии торжество среди прочих наук не только прикладной астрономии и математики, но и модели централизованного… Распространение же у народа Кеми, вследствие доминанты в его мировоззрении… А в Месопотамии, где первые шумеры были хлебопашцами, «осадившими» на землю завоевавших их иноплеменников, пришедших с…

ГЛАВА 7 Античный тип культуры

Полис; гражданские доблести. Древнеримская специфика. Агон и «греческое чудо». Об одном парадоксе. Античная культура і европейском наследии. Эллин и варвар, Запад и Восток, Европа и Азия. Античная философия; Аристотель и Платон. Формирование основ современной науки. Греко-римская метафизика и христианство

Полис; гражданские доблести

Полис отличался от всех прочих современных ему разновидностей государственности наличием самоуправляемой гражданской общины, институты и правовой…

Ко умножать казну родной общины путем уплаты регулярных налогов, но и постоянно жертвовать на общественные нужды, поддерживая бедняков и оплачивая публичные развлечения во время торжеств и праздников.

В случае необходимости он должен был снарядить как минимум себя самого доспехом тяжелого пехотинца и выступить на защиту общины или всей Эллады, а лучше — профинансировать существенную часть затрат на оснащение войска. Следовало также быть примерным семьянином, безусловно способным самостоятельно нести бремя всех связанных с семьей расходов, и уделять значительную часть досуга участию в вопросах городского самоуправления.

Среди занятий ради хлеба насущного на первом месте стояло сельское хозяйство, затем шли ремесло (включая искусства и философию) и торговля. Заключали этот ряд финансовые операции. Любая публичная (парламент, исполнительная власть и военное руководство, суды, жречество) деятельность не рассматривалась как источник доходов. Напротив, магистраты были обязаны брать на себя издержки (для высших — весьма значительные) по отправлению своих обязанностей. Потому долгое время и существовал имущественный ценз для допуска к занятию тем или иным видом публичной деятельности. Недаром начало упадка афинской демократии сами древние отсчитывали от момента, когда судьям стали платить за время, проведенное в процессе.

Тем самым, личные амбиции, преуспеяние и обогащение не только не порицались, но даже поощрялись. Главное, чтобы имущество было нажито благопристойно и в пользующейся уважением сфере.

Так, уже тогда возникличерты, характерные для современного состояния развитых (и не очень, в зависимости от того, насколько многочисленны слои, разделяющие нижеследующие утверждения)демократий:

само понятиеполитики какобщего для всех граждандела] благотворительность как неотъемлемая часть имиджа добропорядочного члена коллектива;

благожелательное отношение к достойной зажиточности;

градация общественной оценки областей бизнеса (фактически до XX столетия банковское дело не считалось чем-то солидным, да и сейчас во многих странах к нему относятся без почтения, и на торговлю тоже смотрят, по сравнению с производством, явно пренебрежительно);

судебные коллегии — прообраз суда присяжных, ибо те тоже клялись богами рядить честно, т.е.присягали;

Убеждение, что в политику следует идти преимущественно тем, кто располагает значительным личным капиталом.

Будучи центральной в полисной системе нравственных категорий, калокагатия непосредственно связанаи с другими ее основными элементами, коими выступают истинаи мера. Первой придает этическое измерение сочетание в ней правды и справедливости. Второй — ее принадлежность к одной цепочке со сбалансированностью, умеренностью и данным свыше прекрасным порядком, что вместе составляют греческую парадигму всеобщей гармонии. Неразрывной же совокупностью названных выше постулатов и вытекающих из них требований к стилю и устройству жизни и манере поведения должен руководствоваться в своей практической деятельности идеальный гражданин. Потому-то и нерв античной житейской мудрости выражается афоризмом «Ничего слишком».

Древнеримская специфика

Бели в полисе эллинов, начиная с классической поры, добродетельный гражданин добровольно брал на себя определенные обязательства ради целей общества, то уримлян государство налагало на него внешние ограничения в интересах социума. Политическая теория греков полагала, чтосамодостаточная личность рождает государство: «Полис есть общность людей, сошедшихся ради справедливойжизни», писал Аристотель. Для потомков же Ромула, что подтверждает вся их история,и вчастности политические трактаты Цицерона, государство обладает высшей по отношению к индивиду самодовлеющей сущностью, регламентирует всю его жизнь.

Доминирование выгоды божественного и обожествленного Рима среди ценностных ориентации квиритов (полноправных граждан) имеет свои резоны. Кое-что объясняет уже, по-видимому сохранившая правдивую сердцевину, легендарная история его основания под командой братьев-вожаков шайки грабивших окрестности авантюристов (один из которых, Рем, в результате вспыхнувшей между ними ссоры был убит другим, Ромулом). Для них, как и теперь, общие понятия и барыш значили неизмеримо больше жизни отдельного человека.

На более же поздней стадии Вечный город в их мировоззрении намного превосходил по своему смыслу собственную политическую организацию и даже возникшую на его базе державу. И то и другое были лишь слабыми отсветами главного. Он олицетворял собою римскую культуртрегерскую миссию, каковая заключалась в объединении жителей цивилизованной ойкумены под властью единого благодетельного закона, исполнение которого гарантировалось рациональными методами управления, направленными на обеспечение подданным мира и покоя под сенью латинского орла. Не случайно, что так и под такую задачу сколоченный конгломерат стран и народов именовался Pax Romana — Римский мир и, в свою очередь, немедленно по-

лучил свой культ, а Гений римского народа был введен в общеримский официозный пантеон, заняв там место рядом с поклонением монарху.

В этом же кроется и одна из фундаментальных причин гибели Римской империи. После достижения цели «римской идеи» — подчинения Средиземноморья и его окрестностей — она утратила источник внутреннего саморазвития. Это вызвало сто остановку, переориентацию нации на сохранение достигнутого величия и могущества и в конечном счете «схлопывание» глобального, по меркам того периода, проекта.

Но до той поры вышеуказанное целеполагание инициировало почитание мужества, достоинства, строгости, практического хозяйственного и юридического мышления, умения подчиняться дисциплине и закону и разумно и справедливо администрировать, а также отнесение лжи, любой нечестности и лести к порокам, присущим рабскому состоянию. Оно же окончательно закрепляло интересы мистически понимаемого и несводимого, как у греков, к сумме его граждан государства несравнимо выше персональных, а вместо прославления свободы личности возвеличивало роль и ценность закона.

♦Res publican — буквально, «общественное дело» — в подобной системе координат, конечно, не имеет отношения к форме правления, как это получилось в дальнейшем (республика). Это есть перенесение модели мира, в которой среди ценностей отечество находится на первом месте, на социальный план, где императивы родины (patria) позиционируются как объект всеобщей заботы, требуемой быть неусыпной для всех и каждого. Попечение о ней, в принципе, может принимать, в зависимости от конкретных обстоятельств, самые разные (до их полной противоположности) обличья — от полнокровной сословной демократии ранней Республики до почти абсолютной монархии Домината.

Римские магистраты тоже устраивали на свои средства народные увеселения, в том числе ставшие со временем модными театральные представления и гладиаторские бои. Но, в силу описанных особенностей, акцент в римской культуре изначально

был сделан не на благотворительность, а на жертвенность. Отсюда проистекают воспевание суровой простоты нравов предков, шельмование прогресса товарно-денежных отношений (сама монета, в отличие от греческого и восточного серебра и золота, несравнимо долго оставалась тяжелой, предназначенной только для внутреннего хождения, и неудобной в обороте, хранении и транспортировке из-за ее веса и объема, диктуемых ее материалом — медью), чрезмерного достатка и роско-ши, и пр.

Более того, как это ни покажется кому-нибудь странным, Рим сохранял вполне закрытый характер и довольно агрессивно сопротивлялся внешним (греческим и восточным) влияниям вплоть до I в. до н.э. Нельзя сказать, что многие из только что перечисленных качеств (речь не идет, правда, о маниакальной, без тени юмора, уверенности в богоизбранности, для чего сыны Эллады были слишком скептичны и ироничны) были совсем уж чужды и раннему полису. Просто в Вечном городе до Суллы и Цезаря, как до того в Спарте фактически до ее включения в состав эллинистических царств, законсервировалась одна из его наиболее архаичных версий.

Такая негибкость и явилась едва ли не главной причиной резкого, практически до полной подмены содержания при внешнем соблюдении процедуры, ее слома в императорский период, которого ранее и в эту эпоху снова смог во многом избежать эллинский полис, пришедший, при целенаправленном воздействии римских администраторов, к аналогичному состоянию лишь столетия спустя.

Римляне были народом глубоко мессианского сознания. Они свято верили в то, что боги выбрали их для финального решения задачи, которая нашла свое олицетворение в Империи. Естественно, что мессианство только перманентно усиливало фактор самопожертвования, что породило совершенно уникальную форму квиритского патриотизма, чья квинтэссенция блестяще сформулирована в знаменитом изречении «Dulce est pro patria mori» — «Сладко умереть за отечество».

Агон и «греческое чудо»

Агон ('Αγών) в переводе с древнегреческого есть состязание.Он имеет ключевое значение для понимания всей эллинской культуры.Он был причиной и исключительным двигателем ее эволюции. Ведь именно благодаря ему были подняты на невиданную ранее высоту требования к персональному совершенству, возникли новый, доминирующий в мире с тех пор, тип личности, ориентированной на самореализацию в собственном успехе,и построенная на ведущей к поиску компромисса открытой борьбе конкурентных интересов полисная система — прообраз современной демократия. .

Атональное начало — принцип честного соперничества отдельных индивидов, их групп и целых общин ради достижения наилучшего результата — было выдвинуто в центр любых видов человеческого бытия и деятельности. Уже гомеровские герои видят смысл существования и базовое оправдание своих устремлений в его постоянном воплощении и развитии.

Постепенно в греческом мировоззрения выкристаллизовалось представление о победе во всяком состязании как высшей ценности вселенского масштаба. Конкуренция стала основой жизненного уклада как такового, пронизывала все его сферы. Собственно, и сама убежденность эллинов в своем заведомом превосходстве над остальными народами зиждилась на том, что они не находили в их менталитетах ничего подобного своему спортивному настрою.

А секрет позднейшего признания ими заслуг римлян кроется в том, что те оказались настолько способными учениками с их ориентацией на победу во всех своих действиях и деяниях, что даже превзошли в соревновательном задоре своих учителей. Семя и впрямь упало на благодатную почву. Что могло вдохнуть в него новые силы лучше, чем вера в верховную ценность Рима, форсированная убежденностью его народа в своей богоизбранности?

В фундаменте же расположения состязательности на верхней ступеньке общественных стимулов лежит огромное значение в греческой культуре игрового начала. В конкурсах участвовали все — политики и архитекторы, стратеги и философы, поэты и агенты экономики, меценаты и спортсмены, драматурги и судейские, жрецы и историки, ораторы и художники, граждане и иностранцы, свободные и зависимые, люди и животные...

Результатом явились не только зарождение и передача по наследству современной цивилизации известных нам сейчас областей знания, искусств, литературных форм и большинства сохранивших актуальность практических навыков, но и сам жанр публичного диспута, открытого обсуждения, предопределивший возникновение европейской модели дискуссии, диалога, выработки компромисса. В актуальном виде пришел оттуда и универсальный мотор прогресса — неистребимый дух состязательности, без которого невозможны нынешние бизнес, суд, демократия и социум в целом, и скептицизм, на котором базируется всякий экспериментальный Научный поиск.

Для того чтобы увенчать себя нетленной славой, эллинскому гению достаточно было одного изобретения алфавита современного типа (латиница, как известно, сложилась на основе западно-греческих вариантов письма). Однако благодаря агональному началу, раскрепостившему человека и создавшему из него свободную гражданственную личность, он подарил нам феномен «греческого чуда»: принципиально новаторски переработав сведения, полученные им от его восточных предшественников, он исторически практически одновременно совершил непревзойденный пока по своим масштабам кардинальный переворот во всех, без исключения, сферах культуры — от естествознания до метафизики, от управления до литературы, от пластики до техники, от экономики до исторического сознания и т.д., из источника которого (наряду с авраамической традицией, до которой мы еще дойдем) мир питается до сих пор.

Совершенно неслучайно, что бурный взлет и апогей агона приходятся на стадию Великой греческой колонизации, когда,

спасаясь от относительной перенаселенности коренных земель, эллины в течение нескольких веков отправлялись на поиски новых сельскохозяйственных территорий и в довольно короткие сроки заселили прибрежную полосу по всему Средиземноморью, а также Причерноморью и Приазовью. Этого невозможно было бы добиться без решительной активизации духа авантюризма и предприимчивости.

Агон запрограммировал и отношение европейца к различным формам труда. Достойными свободного человека и его отличительным признаком почитались умственная деятельность и те версии физической, где была отчетливо выражена конкурентность, а именно, ратное дело и спорт. Летосчисление велось по Олимпиадам (и поныне их периодичность несет на себе пережитки четверичной системы счета), на период Олимпийских игр не только прекращались все войны между полисами, но договаривались о перемириях даже с персами. Олимпиоников их общины прославляли наравне с полубогами, и даже божествами, ради въезда их кортежа в город сносили оборонительные стены, их и их потомков окружал всеобщий почет, им была открыта любая блестящая карьера, особенно в политике. Такие популярность и миротворческий ресурс послужили не последним аргументом в пользу аристократического увлечения спортом в XIX в. и возрождения Олимпийских игр.

Остальное было неподходящим для «доброго и прекрасного мужа». Исключение здесь, и то на ранней стадии, было сделано лишь для личного занятия сельским хозяйством. Обращение полноправного гражданина к торговле и финансам долго полагалось скандалом. Потому для их практикований нередко приходилось переселяться на чужбину. За этими отраслями не только закрепили ощущаемый до сих пор шлейф негативного общественного мнения, но и сделали их уделом вольноотпущенников и иностранцев, что стало одним из источников распространившейся оттуда ксенофобии.

Наконец, нельзя не отметить специальную роль, какую для эллина играла поэзия, без чего она не заняла бы такого места

в современности. Мы уже упоминали, что само слово «поэт» означает в русском переводе «делатель». Чтобы понять, почему среди всех занятий только это удостоилось столь высокой почести, надо знать, что это была за поэзия.

Космогонический эпос (Гомер) давал целостное представление о мире, его закономерностях и идеалах своей эпохи, трудовой (Гесиод) — представлял руководство земледельцу на весь сельскохозяйственный цикл. Трагедия не только излагала мифы. Она их интерпретировала и иногда творила заново, ставя нравственные ориентиры применительно к текущему моменту. И так далее. Поэтическая манера изложения в цивилизации, ориентированной главным образом на передачу знаний при помощи механизмов запоминания, широко использовалась в образовательных целях: в рифмованную форму облекались не только драматические произведения, но и философские, географические, математические и прочие руководства и трактаты.

Да и лирики, издавая томные воздыхания, мало напоминали своих коллег эпохи романтизма. Им тоже требовалось многое знать, умело строить в своих виршах сложные логические цепочки и демонстрировать в системе вызываемых образов знания не только по части религии и мифологии, но и наук. Недаром античность подарила нам уникальное явление — poeta doctus, ученого поэта, каковыми в начале XX в. в нашей стране были только Вячеслав Иванов и его ученики, отчасти — Валерий Брюсов и некоторые другие (правда, много похожего мы находим на другом краю света — в Китае и Японии, но об этом далее).

А «Искусство любви» Овидия и вовсе с иронией написано им в форме практического курса по бессовестной эксплуатации природных слабостей для того, чтобы женщине наиболее эффективно добиться желаемого мужчины, а мужчине — женщины. Точно так же его «Лекарство от любви» учит, как без чрезмерных страданий излечиться от ушедшей страсти или покинувшего вас ее объекта.

Об одном парадоксе

Сказанное выше убедительно демонстрирует, что дух западноевропейского капитализма, гордый своим римским происхождением, на самом деле обязан важнейшими своими характеристиками Восточному Средиземноморью, Элладе, которая и членом европейской семьи стала не так уж давно. Таким образом, немало западных ценностей имеют совсем иную генетику, ибо Рим, будучи всего лишь посредником в их передаче, сам (и то лишь после длительного им сопротивления) воспринял их с востока — от греков.

Более того, когда они были отброшены франкскими наследниками квиритов, то продолжали бытовать в Византии, которая даже в самом названии сохранила имя римской державы. Здесь обычаи и муниципального самоуправления, и скептицизма, и конкуренции (не только в соревнованиях на ристалище, но и в суде, философском и богословском диспутах и состязаниях риторов и литераторов) дожили до глубокого Средневековья.

Одна из краеугольных причин враждебности крестоносцев Византии, кроме разъедающей зависти по поводу ее сказочных богатств, таилась в том, что она действительно была хранительницей древнего, более продвинутого наследия в несравненно большей степени, чем агрессивно претендовавший на то поглотивший Западную Римскую империю молодой, энергичный, но менее культурный германский мир. Пережитки старого комплекса мы встречаем в рассуждениях некоторых западноевропейских теоретиков до сих пор.

Не забудем, что и наиболее известный и полный свод так называемого (поскольку оно постоянно подвергалось модификациям) римского права (которым столетиями руководствовались по всей Европе и которое лежит в основе всех современных систем континентального права) — Кодекс Юстиниана — был составлен в Константинополе. С другой стороны, мы редко вспоминаем, что те же самые «западные» навыки Византия, вместе

со своей версией христианства, естественно, транслировала и на

Русь. Чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к древнерусским публицистическим и идеологическим памятникам домонгольского и монгольского периодов.

Что действительно пришло из Рима, но опять-таки в равной степени и на Запад, и в Россию, так это мессианство — уверенность в глобальной культурной миссии, которая теперь наиболее ярко выражена США как продолжением Европы в названном отношении, но ранее не менее отчетливая, пусть и в разных проявлениях, а сейчас скорее латентная, у голландцев, британцев, французов, бельгийцев и немцев. Впрочем, англичане и ныне, через Британское Содружество, не отказываются от несения ответственности чуть ли не за половину мира. Точно так же как у франков указанное убеждение сначала приобрело обличье защиты католицизма от сарацин, Византия отстаивала православие от язычников и мусульман Востока, что и передала России.

Соответственно наше и западное мессианство — близнецы-братья. Да и особая склонность к самопожертвованию во имя государственной идеи дошла до нас (через Константинополь) от Рима, хотя и то и другое ныне востребуются для экспансии культурных стереотипов более широкого спектра, чем религиозные доктрины.

Таким образом, оказываются не только лишенными содержания многочисленные выкладки с разных сторон о разной генетической программе европейского востока и запада. Но и либеральная теория, где бы она ни развивалась, вытекает из восточного, эллинского источника (в том числе с полисной заботой об общем благе), а почвенническая — из западного, римского.

Античная культура в европейском наследии

В предыдущем изложении об этом уже немало сказано. Многое мы затронеми ниже. А здесь подведем некоторый предварительный итог — с особым упором на искусствои прагматику.

Греческая цивилизация имеет, среди ее средиземноморских сестер, приоритетное право называться классической в том смысле, что она, первая среди них, подняла соразмерность и уравновешенность, кои прежде всего ценятся любым человеком, на невиданную дотоле высоту. Естественно, и ее искусство также стремится к пропорциональности и сбалансированности. Для его же реципиентов всех времен не менее важно еще и то, что его герой живет в согласии с окружающим миром.

Быть особенно преданными гармонии эллинов побуждало представление, что миром (в том числе и богами) правит неведомый и грозный Рок, слепое вмешательство которого может быть ограничено только сознательным упорядочением окружающего мира. Считалось, что данная интенция объединяет богов и людей.

Поэтому, в частности, Греции были практически неведомы не только религиозный фанатизм, но и чувство непреодолимой грани между людьми и богами. Отсутствие последнего отразилось в вере в полубогов, или героев, рожденных смертными от небожителей, или, если речь шла о бессмертных низшего порядка (лесных и речных духах, например), то и наоборот.

В свою очередь, антропоморфизм эллинской мифологии, чья систематизация произошла в Гомеровский период, лежит, с одной стороны, в основе бурного, с тех самых пор, развития всех видов искусства, с другой — пришедшего через Ренессанс в современность представления о безграничных возможностях человека. Недаром высокая классика и эллинизм отмечены взлетом инженерной мысли. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Эти слова Архимеда предвосхитили логику европейского прогресса Нового времени.

Специальную роль в повышении комфортабельности жизненного пространства греки отводили архитектуре и градостроительству. Так возникла Гипподамова система — принятая до сего дня концепция регулярной городской застройки.

Что касается Рима, то он внес решающий вклад в развитие государственного управления, права и техники. Его вершинами

стали аристократическая Республика и Империя, римское право, паутина дорожной инфраструктуры, грандиозные акведуки, многоэтажное строительство с использованием бетона по всей ойкумене, глубокая военная теория и практика на всех уровнях, развитые военные машины и механизмы. Римская юриспруденция (после перипатетиков и ранних стоиков) далеко вперед продвинула теорию государства; тактика и стратегия — направления развития военной мысли Европы. Современные автобаны проложены по римским, мощеным камнем, дорогам, римские водопроводы кое-где и сейчас работают без всяких изменений.

Клич деклассированного плебса «Хлеба и зрелищ» представляет собой великолепный прообраз общества потребления. Римские термы, объединявшие в себе общественные бани, бассейн, спортивные залы, помещения для дискуссий, библиотеку с читальней и бордели, являются даже более диверсифицированным прототипом современных центров отдыха — фитнес-центров, аквапарков и т.п.

Европа, а через нее и мир, унаследовали от античности богатейший мифологический фонд, опыт демократических институтов и процедур, систему права, нормы изобразительного искусства, философию и литературу, богатейший языковой фонд, а собственно от Рима — идущую еще от этрусков, но укрепленную в период Империи под восточным влиянием идею сакрального характера власти монарха и его божественного происхождения. Благодаря взаимопроникновению на позднем этапе возникла единая греко-римская культура, которая оказала решающее воздействие на Западную и Центральную Европу и — через Византию — на восточнославянский мир.

Наконец, полисному общественному деятелю было недопустимо принимать важные решения единолично. Перед тем он был обязан советоваться с друзьями, свита которых его всегда окружала. Так возник не только феномен римской (и позднейшей тоже) клиентелы, отсюда родилась и современная экспертная практика.

Эллин и варвар, Запад и Восток, Европа и Азия

Греция, при специальном посредничестве малоазийских колоний, многое позаимствовала у египтян и вавилонян. Первоначально, в минойскоеи микенское время, она также пережила храмово-дворцовый период —«замок» царя был одновременно религиозным, административным, производственными торговым центром,а также точкой притяжения сельскохозяйственной округи, складом запасови убежищем общества на случай чрезвычайных обстоятельств.

Понятно, Что памятники той эпохи, как и у соседей Греции, теснейшим образом связаны с заупокойным культом. А письменные документы, начертанные слоговым, идущим от иероглифического, письмом, сохранились на глиняных табличках.

В дальнейшем эллинские мысль и искусство учили не только творить, но и жить по законам красоты. «Истина красива, а красота истинна», говорили мудрецы. Отсюда — такое непосредственное упоение телесной прелестью бытия и любовью. Очень похоже на нынешнюю максиму из арсенала физиков и математиков о том, что правильное решение всегда красиво (в интеллектуальном смысле).

Греки вполне сознательно стремились к эстетизации жизни, к постижению «искусства существования». Недаром на второе место после Зевса в их пантеоне выдвигается Аполлон — покровитель искусств, включая историю и философию, бог-врачеватель и устроитель, олицетворяющий светлое, уравновешенное начало в мире.

Поскольку среди нравственных категорий лидирующее место занимала калокагатия, организующая вокруг себя понятия истины, меры, правды и справедливости и связанная тем самым с умеренностью, гармонией и порядком, постольку ей отвечала система образования и воспитания. Она охватывала два больших направления — гимнасическое и мусическое.

Первое предназначалось для разностороннего физического развития индивида и включало полный комплекс тяжелой и легкой атлетики, борьбу, а в раннее время и колесничные бега. Насколько большое значение ему придавалось, показывают почести, коих удостаивались Олимпионики.

Второе было ориентировано на умственное совершенствование и обнимало все виды искусств и наук, включая грамматику, математику, стихосложение, право и музыку, литературу, логику, философию, риторику. При освоении последних особенный акцент делался на состязательности, умении держать мысль и одерживать верх в запутанном диалоге и споре. Широта проявленного тут подхода требовала простых и доступных в изучении и применении средств фиксации. Так возникло современное алфавитное письмо, отражающее как согласные, так и гласные звуки.

Эллином считался всякий, кто полностью прошел палестру и гимнасий (т.е. курсы духовного и физического воспитания), а значит, был всесторонне образованным спортсменом и следовал принятым в полисной гражданской общине нормам жизни. Почитание полного греческого пантеона, как и ношение определенной одежды, гастрономические пристрастия и пр. были при этом желательны, но совсем не обязательны. Род занятий вовсе не играл никакой роли. Именно такая система воспитания, а не этническое происхождение, на которое не обращали особого внимания, делала человека эллином и формировала в греках чувство генетического превосходства над варварами, отчего их иногда не вполне справедливо обвиняют в культурном этноцентризме.

Самый яркий пример. Поскольку принадлежность к эллинской культуре была признаком «европейца» того времени, то все интеллигентные римляне периода Республики владели греческим языком, говорили и писали на нем свои труды, но не наоборот. Некоторые греки и много позже даже кичились тем, что не знают латыни, этого «низкого» наречия. Более того, римляне признавали греков своими учителями в науках и искусствах. Первые образцы римской литературы, известные нам в латинских переводах, изначально были написаны по-гречески. Неудивительно, ведь и сами писатели Рима были поначалу греками — наемными учителями (вроде французов у русской аристократии XIX в.) или рабами и вольноотпущенниками.

На период эллинизма приходятся и первая полномасштабная встреча, и диалог западной и восточной цивилизаций, сопровождаемые экспансией эллинских стандартов за пределы их исторической территории. Благодаря этому Греция оказала влияние на всю культуру Старого Света, поскольку не только эллинистический Восток, но и позднейшие арабские наука, философия и литература развивались с тех пор под ее непосредственным воздействием.

Здесь уместно опровергнуть еще одно превратное суждение. В ставших модными «конфликтологических» исследованиях можно подчас набрести на утверждение, что Пунические войны — первый исторически подтвержденный факт политики антисемитизма (финикийцы — более древние семиты, чем иудеи, впоследствии частично влившиеся в состав современного еврейства). Между тем конфликт между Римом и Карфагеном имел в своей основе сугубо экономические интересы (см. главу 1), а не этническую фобию, каковой является антисемитизм, и которую (она вообще нехарактерна для язычников) римляне к финикийцам не испытывали.

Античная философия; Аристотель и Платон

Лейтмотив гармонии насквозь пронизывает и историю греческой мысли. Свое мировоззренческое обоснование он получил уже на одной из самых ранних его стадий. Еще пифагорейцы (VI в. до н.э.) предложили считать, что сущностью мира является число, которое проявляется в различных ипостасях (бог-число, вещь-число, искусство-число), каковые, в свою очередь, находятся друг с другом в отношениях строгой пропорция. Числовая конструкция бытия мыслилась ими как «строй мира», действующий гармонично во всех явлениях жизни.

Поэтому материальным воплощением гармонии и красоты в позднейших философских школах выступает Вселенная, космос. Характерно, что, как мы видели, сама семантика данной лексе-

мы синонимична прекрасному. Далее, уже древние распознали, что человек, его душа, разум и тело являются проекцией данного макропорядка, находящейся с ним в отношениях многофакторного взаимовлияния. Как следствие, начиная с Сократа они будут заниматься самопознанием, видя в нем начало истинной мудрости.

В остальном античность развернула полный спектр европейской философии — логику и метафизику, этику и политическую теорию, эстетику и историософию, атомизм и религиоведение.., дала во всех ее разделах образцы, непревзойденные вплоть до Канта и Гегеля.

Греки выступили и родоначальниками двух течений философии — рационализма и эмпиризма, ставших в ее истории основными. Первое ведет свой отсчет от Сократа, сосредоточившегося на проблемах добра, зла и справедливости, и его ученика Платона. Второе — от Аристотеля, посвятившего себя также изучению и разработке политических моделей и, вместе со своей школой, их реализации через конституционное обустройство полисов.

Платон и его позднеантичные восприемники — неоплатоники Прокл и Плотин — своей метафизикой, мистическими исканиями привнесли многое в богословское учение Отцов церкви. Тем не менее определяющее влияние на эволюцию политической и доктринальной мысли Европы оказал Аристотель.

Тому есть вполне понятное объяснение. Платон в своем «Государстве» создал образцовое оправдание жесткой конструкции кастового общества, которое с тех пор охотно использовалось идеологами разных тоталитарных моделей, включая коммунистов и нацистов.

В отличие от него, Аристотель — самый универсальный, из живших до Гегеля, европейский философ — выступил крупнейшим для того времени теоретиком сословно-представительной демократии. По этому пути, постепенно расширяя число допущенных к полноправному движению по нему, пошло европейское общество начиная с XI в. (кстати, и Киевская Русь, и Нов-

городская республика, и Московия при отце Петра I Алексее Михайловиче вовсе не были ему чужды, не говоря уже о Думах правления Николая II),

В итоге означенная магистраль привела к современным формам народовластия, отменившим всякий социальный ценз и провозгласившим полное равенство стартовых условий для участия граждан в политической жизни их страны, которые, в силу вышеизложенного, нельзя считать для России инородными.

Еще ранее логика Аристотеля преподавалась как обязательный предмет в светском и духовном вариантах высшего образования и широко использовалась в теологии, что оказало решающее воздействие на специфику католического и традиционного протестантского богословия. А когда наука выделилась из рамок Церкви, прикладной рационализм его философских построений был востребован тем сильнее.

Наконец, в эстетике Аристотель обосновал теорию катарсиса, т.е. несомого искусством его потребителю дара очищения, благодаря чему тот и оказывается способным дополнить и углубить существующий вне его мир. Эти постулаты предопределили и развитие европейского художественного творчества, и его осмысление вплоть до наших дней.

Формирование основ современной науки

Эллины заложили базу современных философии, математики, астрономии, построенной на идее гелиоцентризма, медицины» истории, теории музыки, и иных искусств, а также политики. Эти отрасли знания были бы невозможны без Фалеса, Гераклита, Демокрита, Сократа, Платона, Аристотеля, Геродота, Пифагора, Евклида, Архимеда, Аристарха Самосского, Гиппократа...

Потребности на порядки возросшего в результате римской колонизации товарооборота вызвали к жизни сохраняющиеся поныне принципы и технологические решения чеканки монеты и системы денежного обращения. Развитие имущественных и

властных отношений потребовало перехода к письменному праву. Еще на заре колонизации возникают первые образцы эллинской кодификации и распространенной теперь в англосаксонском ареале прецедентной юриспруденции*

Римляне научились у этрусков началам ремесел, землеустройства и землепользования, первичным навыкам архитектуры и строительства, тайным наукам, некоторым военным обычаям. В дальнейшем на них наложились заимствования из Греции. В целом римская культура была гораздо более рациональной и заземленной» Сами о себе римляне говорили, что изучают геометрию не для познания мира, а для измерения земельных участков*

Отсюда превалирование у римлян трудов, не предлагающих новые, но систематизирующих и обобщающих уже накопленные знания, многотомных энциклопедий. Таковы, например, книги Плиния Старшего «О природе вещей». Справочник Витрувия — своего рода путеводитель по ордерной архитектуре, методам строительства и созданию различных строительных механизмов, используется с тех пор в университетах и училищах как учебное пособие для будущих зодчих. В литературе возник только один новый, но зато самый любимый читателем жанр — роман.

В медицине решающий прогресс был достигнут в анатомо-физиологическом описании человеческого организма как единого целого. Это случилось благодаря Галену, который вплотную подошел также к открытию роли нервов для двигательных рефлексов и кровообращения*

Пользовавшиеся почетом образование и просвещение были поставлены Римом на службу созданию сословия грамотных государственных деятелей и управленцев» Когда перед ученым стоял вопрос, по какому пути пойти в науке, выбор всегда делался в пользу простоты использования результатов наблюдения» Так возникла геоцентрическая система Птолемея. Он был прекрасно осведомлен о том, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот» Но исходя из соображений удобства применения своего труда в расчетах приземленных практиков он построил эти расчеты на обратном подходе.

Если эллин преклонялся перед философией и искусством, то для знатного римлянина единственно достойными занятиями были война, политика, земледелие, право и историография. На первое место вышли юридические и прикладные сочинения, особенно экономические, а также искусство политического и судебного красноречия. Позже пропаганда великой цивилизаци-онной миссии Рима и поиск кутей создания под его эгидой вселенского государства вызывают к жизни исторические и философские труды, обслуживающие «римскую идею» власти над всем миром, описываемые формулами «Рим — центр мира», "Рим — вечный город». Их классическими образчиками являются многотомные сочинения Ливия и Тацита.

Греко-римская метафизика и христианство

Уже в древнейших эллинских мифах мы находим рассказ о рождении предвечной богиней Земли должного от нее же погибнуть бога Неба. Поскольку тот стремится избежать своей гибели, то создает себе соратникав виде человека божественного происхождения. Этот-то богочеловеки становится первой жертвой хтонических сил, а его смерть предвещает падение и самого небесного царства, которое он был призван спасти. Благодаря ему становится понятно, почему Евангелие относительно легко было принято греками.

Усвоению же Христовой вести в Империи в целом весьма способствовало генетически присущее квиритскому сознанию мессианство. Но уже ранее Рим внес еще один существенный вклад в адаптацию рассудка своих граждан и подданных к ее восприятию.

Речь идет о так называемой Средней, или Римской, Стое. В рамках данного философского течения развивались и получили общественную санкцию глубоко оригинальные идеи о синтезе индивидуализма и универсализма. Традиционные стоические представления о самодовлеющей личности включают:

добродетель — искусство жить правильно, в соответствии с природой, т.е. разумом как единственное подлинное благо;

отстранение от окружающей среды, «апатию» мудреца, а именно его, совершенного существа, отказ от любых аффектов и страстей, вызываемых внешними влечениями, и в результате обретение им внутренней духовной свободы;

добродетель мудрого, заключающуюся в его разуме (λόγος), тождественном природе (φύσις) и повинующемуся мировому закону;

единство и совершенство, наиболее полно воплощающие его идеал. Они дополняются здесь ощущением общности всех людей, без их обычного деления на свободных и рабов по природе, совершенных (эллинов) и несовершенных (варваров), в конечном счете, их равенства, что инициирует не только космополитизм, но и открытость системы Средней Стой. Все вышеназванное по-своему подготовило античный мир к аналогичным постулатам проповеди Апостолов.

Завершающий же шаг навстречу Иисусу был сделан неоплатонизмом, впитавшим в себя идеи неопифагореизма и восточного мистицизма, особенно его доктриной восхождения человеческой души к слиянию с Богом в созерцательно-мечтательном экстазе. Агностицизм Плотина был в дальнейшем оплодотворен апофатизмом мистического Богословия Восточной церкви.

ГЛАВА 8 Конфуцианско-даосистский тип культуры

О китайской специфике. Социальный характер картины мира. Образ Неба и концепция Поднебесной Империи. Этика служения и иерархия социальных связей. Традиционная система ценностей. Культ предков. «Семейная * модель общества и государства. Китайцы и варвары; характер знания и восприятия мири. Этика труда, отношений и успеха. Исследование материального 6 системе культуры. Особенности религиозности и науки, цивияиза-ционные параллели. Конфуцианско-даосистская модель 6 Азии; культура Японии

О китайской специфике

Успешные общественные, экономические или политические изменения происходят здесь поэтому не под знаком коренной ломки, переворота или революции, но апеллируют к восстановлению временно попранных либо случайно преданных забвению исконных ценностей (за отступничество от которых социум и наказан невзгодами) и внешне оформляются как возврат к ним.

В результате, несмотря на различное генетическое (в этническом и расовом отношении) происхождение, большинство населения страны является носителем собственно китайского самосознания, т.е. почитает себя наследниками воспринятой от общих предков особой внутренне целостной и самодостаточной культуры, основная роль в которой принадлежит коренным национальным традициям. Она не отгорожена от инородных влияй ий, но крайне бережно относится к собственному прошлому. Оттого все приходящие извне новации тщательно просеиваются сквозь мелкое сито устоявшегося обычая, которое оставляет и всегда видоизменяет в соответствии с требованиями уже сложившегося цивилизационного массива только то, что безусловно идет ему на пользу и не нарушает основы существующей в нем внутренней сбалансированности. Зримым воплощением идеи автономности китайского мира служит Великая Китайская Стена, чья незаконченность, в силу указанных причин, несет на себе для поколений, последовавших за прекращением ее строительства, мощную иносказательную смысловую нагрузку, аллегорию разомкнутости защитного пояса китайской культуры для обращенных к ее выгоде внешних заимствований.

Социальный характер картины мира

Такая модель базируется на философско-религиозной системе Конфуция и доктрине даосизма. Учитель Куя Фу (по-китайски — Кун Фу-цзы, родился в 551г. до н.э.) создал свою школу, долучившую в европейской традиции название конфуцианства во второй половине VI в. до н.э.

Конфуций делал в поучениях акцент на общественном служении совершенного человека, идеалом которого считал мудреца, воплощающего свои знания в его практической деятельности, в частности, в управлении людьми и процессами. Он полагал, что социум и мир в целом вечны и неизменны, и каждый занимает в них изначально предопределенное ему место. Отношения между людьми должны пронизывать гуманность и милосердие: другому не надо делать того, чего не пожелал бы самому себе. Достижение такой гармонии требует следования заведенным от века строгим порядку и нормам.

Поскольку неотъемлемым разделом последних является этикет, необходимо не допускающее никаких отступлений и гарантирующее тем самым стабильность и порядок в государстве и мире исполнение связанных с ним церемоний. Их строгость, незыблемость и торжественность настолько поразили в свое время европейцев, что они вошли в поговорку.

Старший современник Конфуция Учитель Лао (Лао-цзы), основатель даосизма, напротив, утверждал непостоянство, изменчивость и конечность материального мира. Но именно поэтому он требовал от человека, призванного расширять в нем сферы организованности, соответствия божественно установленному миропорядку. В остальном он, естественно, неодобрительно относился к напрасной, как он думал, трате Конфуцием сил на общественные проекты, которые, по его мнению, не уменьшают текучести всего сущего.

Обе системы отводят центральное место Небу, которое вообще играет важнейшую роль в мировоззрении китайцев. Поскольку Небо является олицетворением всеобщей обустроенности, космического и морального развертывания, постольку личность, осознавшая свою мировую ответственность, а тем самым и свою нравственную природу, возносится над миром духов. Смысл ее жизни в такой парадигме заключается в поддержании ее правильных отношений с космосом, в умении личности всегда адекватно отвечать движению мира. Так религия обернулась этикой, а индивид заслонил в идеологии богов. Одновременно

здесь лежат корни империалистического поведения Китая на протяжении всей его истории.

Конфуцианство и даосизм объявляют глашатаем воли Неба китайскую нацию. Заботе о ней отдается даже большее предпочтение, чем почитанию духов. Но не только. Всеобщее чувство народа отождествляется с самым точным проявлением верховной справедливости Небес. Тем самым, космически санкционированный коллективизм ограничивает вытекающую из предыдущего положения опасность неконтролируемой эволюции индивидуализма, и задает главный вектор деятельности правителя.

Философско-религиозная триада даосизма, конфуцианства и буддизма, составляющая идеологический стержень китайской культуры, постепенно и постоянно развивала и наполняла новым содержанием древнюю концепцию о непосредственной взаимосвязи небесного плана с устройством общества. Особенная же разработанность последней у Конфуция обеспечила его доктрине господствующее положение в вышеназванном треугольнике уже к I в. до н.э.

Конфуций, по сути, заменил вероучительный императив Неба нравственным идеалом Небесного Пути, который повинуется моральному закону. В религии он сделал специальный упор на этику, сообщив как ее, так и светским обрядам прежде всего нравственное и воспитательное значение, которые потому и приобрели столь удивляющую несведущих законченность и незыблемость. Кроме того, он увидел истинное послушание Небесам в служении людям.

Отсюда, развивая древние представления о них и Небесной благодати (дэ), конфуцианство выработало постулат, согласно которому правитель получал мандат на управление страной от Неба. Соответственно ему же, отступление от принятых норм вело к утрате дэ и, следовательно, к хаосу — произволу, экономическому упадку, социальному кризису, волнениям и пр. А виновный в том лидер неизбежно терял и право на божественную санкцию своей власти.

Не будучи, по существу, верой, конфуцианство вобрало в себя политику, административную практику, функцию верховного регулятора социально-экономических процессов. Оно вменило в обязанность руководителю править хорошо, т.е. мудро и в интересах народа. Оттого оно и стало основой всего китайского образа жизни, концентрированной формой выражения китайской культуры. И далеко не случайно именно сейчас учение Конфуция вновь объявлено основой духовной жизни Китая, главным фактором раскрытия и стимулирования его творческого потенциала. А поклонению Учителю в полном объеме возвращено официальное признание.

Образ Неба и концепция Поднебесной Империи

Вэпоху династии Чжоу (XIв. до н.э.) функции Шанди перешли к поклонению Небу и гению правящего дома. Первое в его основной функции верховного… На него же перешло представление о прямой генетической связи божественных сил… щейся центром Вселенной, средоточием мудрости, знания и искусства, инкарнацией священной воли Неба.

Этика служения и иерархия социальных связей

Поскольку считается, что все в мире подчиняется равновесному сочетанию женского и мужского начал — инь и ян (блестящий пример сохранения древнего… Критерием отнесения к той или иной из названных макросоциальных категорий… положение и имущественный ценз человека на протяжении всей истории страны.

Традиционная система ценностей

В ней определено, что знать, чего требует Небесная судьба, — значит иметь в жизни свой Путь праведного. Он именуется Дао

И отождествляется с правдой каждой отдельной личности и народном жизни в целом. Он имеет своим источником духовное подвижничество любого человека и неотделим от глубин человеческого взаимопонимания. Его Идея указывает на скрытую связь человека и Неба, предела и беспредельного.

Истинно мудрый должен жить как все, по обычаю, и искать в жизни только моральное удовлетворение. Его миссия заключается, в том, чтобы нанести знаки вечности на карту земного мира. Он заведомо ничего не отрицает и не утверждает, он безмятежен и лишен предубеждений. Он идет Срединным путем, не впадая в крайности, будучи всегда готовым на разумный компромисс. Главное здесь не отставать и не забегать вперед, всегда соответствовать времени и уметь пересматривать свой опыт, исправлять свои промахи и хранить верность своей возвышенной мечте, неуклонно расширять свой кругозор. Мудрец показывает пример движения по Срединному пути. Ведь это единственный способ исправить нравы.

Он никогда не отчаивается, поскольку знает, чтов глубине потока жизни вьется нить Небесной судьбы, которая доступна смертному постижению лишь через «чутье» целомудренного и любящего сердца, подсказывающего, как следует поступатьв изменчивом мире. Так мыслится потому, что сердце вообще воспринимается средоточием духовной жизни человека, вместилищем его сознания и чувств. Здесь уместно сравнение с подобным отношением к нему героев гомеровских поэм и былинным выражением «сердце-вещун».

Мудрый всегда человечен. Быть им у Конфуция означает любить людей. Быть или не быть таковым, зависит от каждого. Человечность, отождествляемая с путем индивида к самому себе, есть мера всех его добродетелей, социальности и культурности. Он обязан пройти его сам. Как ни завидна участь знающих, выше них стоят человечные, те, что на деле претворяют свое знание, ибо они обладают учтивостью, великодушием, прилежанием и добротой.

Неотъемлемым качеством Дао и мудрости является уважение к ритуалу и старине. В Китае всегда было принято считать,

Что при всех отклонениях от древней нормы и чина к ним следует возвращаться.

Конфуцианство сформировало вектор культурно-исторического развития Империи в полном соответствии с этими взглядами. Люди, по мнению Учителя, страдают от хаоса, который спровоцировал отказ от обычаев и порядков предков. Чтобы избавиться от неустройства, надо их возродить. Тогда все в мире станет на свои места, все будут знать свои права и делать то, что им положено. Но совершить данный оборот нужно сознательно: всякий должен соблюдать установленные правила и каноны, а для этого быть предельно требовательным к себе.

Культ предков

Активно практикуемый и сейчас, он базируется на древнейшем представлении об уже упоминавшемся нами божестве-пер-вопредке. Мертвые, подобно первобытным верованиям, как бы контролируют живых, советуют и покровительствуют им.

В земной жизни на культе предков покоится авторитет отцовства. Соответственно основа социального порядка заключена в строгом повиновении старшим. Его определяет и символизирует учение о сыновней почтительности. В его рамках последняя представляет собой фундамент еще одной ведущей ценности ханьской культуры, раскрытой нами выше, а именно гуманности.

Именно поэтому общество осудило студенческие выступления 1989 г. Ведь молодежь не только посягнула на незыблемый авторитет старшего (отца), воплощенный в государственной мудрости политических лидеров, но и поставила под сомнение национальную доктрину гуманизма — одну из становых опор китайского мироощущения. А теперь общество воспринимает недавно возникший в результате прогресса экономит эффект отказа некоторых детей от содержания престарелых родителей как фактор, позорящий свой народ и цивилизацию в целом.

Почитание старших не исключает, но утверждает внимательное обращение с детьми, которых рассматривают как самоцен-

ные персоны. Потому-то студентов, погибших на площади Тян-анмынь, оплакали не только их родные. Понятны и слезы тогдашнего руководителя КНР: признав, что поздно вышел на диалог с ними, он расписался в нарушении им своего дэ, т.е. в недостаточности для занимаемого им поста уровня мудрости, в личной катастрофе.

Аналогии тому нам встречаются во всех традиционных обществах, от первобытности до обычаев Кавказа, малочисленных народов, евреев и мусульман. Здесь есть чему поучится современному Западу и России. Пока мы не воспитаем самостоятельную личность — а она невозможна без самоуважения, формируемого равным отношением взрослых к миру ребенка, — достойное будущее в нашей стране достигнуто по-настоящему не будет.

Семейная» модель общества и государства

К семейным связям относятся с подчеркнутым почтением, они считаются сердцевиной общества, их интересы превалируют над отдельно взятой личностью,… На суд родственников принято выносить все заботы: ничто личное не должно…

Любовь также отступает перед приоритетом семьи. На том же зиждется и запрет поднимать руку на женщину, даже в ответ на ее удар. Отсюда такое явление в жизни современного Китая, как женское насилие в браке.

Единство клана символизирует родовое святилище с могильными и храмовыми землями, не подлежащими конфискации ни под каким видом. Сила и авторитет такого большого семейства признаются властями, предоставляющими им решение мелких тяжб.

Китайцы и варвары; характер знания и восприятия мира

Перечисленные выше особенности китайской культуры постоянно подпитывают в ее носителях ощущение собственного превосходства. Для полноты картины в нее остается внести всего один штрих политической и моральной теории ханьцев.

Как мы помним, право управлять государю, олицетворяющему собой интересы народа, дает его добродетель, каковая тождественна обладанию им соответствием божественно-космической силе Небес. Последнее же означало принятие им на себя ответственности за весь мир, состоящий, таким образом, из Поднебесной и тяготеющей к ее центру (властителю, сыну Неба) варварской периферии.

В правильности такой интерпретации действительности китайца убеждает взгляд на личность как на изначально нравственное существо. Следовательно, преступивший традиционные нормы — для него не более, чем говорящее животное (сравним с известной нам уже этимологией греческой лексемы βάρβαρος). А поскольку в окружении Империи такое случалось неоднократно, то проживающие за ее пределами и были варварами. Из этого вытекает еще одно следствие. Китайцев не раз обвиняли в коварстве. Но так как не уважающий наследие не является для них человеком в полном смысле слова, необязательность вьгаол-

Нения договоренностей в отношениях с ним не рассматривается ими в стилистике вероломства.

И еще одно. В Китае поэзия и по сию пору находится на той же высоте, как некогда в Элладе. Более того, успешная карьера чиновника и политика напрямую зависит от того, насколько он умелый каллиграф, хорошо умеет писать стихи, петь, слагать и исполнять инструментальную музыку.

Недаром многие императоры Китая заслуженно, а не «по должности», были лучшими писцами и поэтами своего времени. Самый малограмотный крестьянин знает не менее 3000 иероглифов, а по-настоящему образованные люди — миллионы.

Удивление СМИ по поводу перечисленных навыков у нынешних руководителей Поднебесной (во время Их визитов за ее пределы) выглядит в глазах китайца дикостью: иначе и быть не может. В этом заключена одна из фундаментальных основ общественной и мировой стабильности. И поэтому тоже, а не только из-за того, что за пять тысяч лет своей цивилизации китайцы остались на месте, обучив массу этносов, а мир вокруг них многократно переменился, они, подобно грекам, считают прочие народы варварами.

Конфуций был противником притязаний на сверхъестественную разумность. Его учение о познании подчинено нравственно-социальной проблематике. Для него оно означает знать людей.

Если знание побуждает действовать, рассуждал Конфуций, то человечность (о ее содержательной стороне см. выше) дарит бесконечную мудрость, которая затем еще более укрепляет свой источник. Его практика познания есть, следовательно, прежде всего общение с людьми. Изучение природы его мало интересует.

Личность, в свою очередь, предстает в конфуцианстве сетью межчеловеческих отношений, общественным лицом. Здесь нет отчетливого представления о человеке как психически целостном субъекте, который оставался бы во времени равным самому себе. Человек есть то, чем он является для других»Он живет волей к преодолению себя, превосходящей индивидуальную жизнь и побеждающей даже смерть.

Этика труда, отношений и успеха

Совершенным, в конфуцианско-даосистской модели, может быть только высокоморальный человек, прилежно следующий требованиям гуманности и чувству долга. Совершенство обусловлено знанием и высшим принципом, но не расчетом. Долженствование здесь — одно из этических обязательств, которое человечный индивид в силу своих добродетелей добровольно накладывает на самого себя. И еще один урок ханьцев миру: мудрый одерживает победу до начала битвы.

Считается, что нужно жить, руководствуясь принципами гуманности и чувства долга. Благородный человек требователен к себе, низкий — к другим. Первый пребывает в согласии с людьми, но не следует за ними. Он радуется должному, ради него и человеколюбия идет на смерть. О благородстве человека нельзя судить по мелочам. Он боится веления Неба, великих людей и слов совершенно мудрых. Он есть связующее звено между Небом и обществом.

«Жить как все», означает, по Конфуцию, следовать определенному ритуалу, который есть центральное понятие в древнекитайской традиции, не делающей глубокого различия между религиозным обрядом и светской церемонией. Он открыл в них основу всей человеческой деятельности, рецепт правильного поведения на все случаи жизни. Следующий ритуалу живет в согласии со всеми людьми. Ритуал оказывается всеобщей мерой гармонии и в обращении между людьми, и в отношении человека к самому себе — ибо жизненное кредо мыслителя есть сдержанность, способная уважать другого. А самообладание, реализованное в ритуале, коренится в опыте самоопределения человеческого «я» в системе коллективного сознания. Ритуал требует от человека жить самоустранением, освобождает личность от эгоистических устремлений, чтобы выявить животворные родовые свойства человека. В нем проявляется матрица человеческой социальности.

Ритуал, говорит Конфуций, вырастает из характера человека, его воли, которая, соединяя в себе рассудок и чувства, концентрирует душевные силы личности. Его отличительным признаком считается решимость исполнять свой долг, приняв его до конца, а первейшим долгом является развитие естественных достоинств индивида и устранение его недостатков через изучение им своих ошибок. Не правда делает нас великими, а мы делаем великой правду. Надо согласиться со своей судьбой, всецело жить нравственным императивом, который действует в сообществе людей и сам его созидает.

Остается заметить, что человечность — эта «техника сердца», обеспечивающая, в сочетании с волей и разумом, доверие, искренность и радушие между людьми, — вновь приобретает ключевое значение в современном мире.

Исследование материального в системе культуры

Даосизм призывает к органическому слиянию с природой. Его художественно-эстетическая практика поражает близостью к ней. В основе же его теории о гармонии общества и природы лежит идея о социо-этико-политическом порядке, санкционированном Великим Небом.

Здесь постулируется, что Дао необходимо следовать потому, что человек следует Земле, Земля следует Небу, Небо следует Дао, а Дао следует ответственности. Таким образом, Дао всеобъемлюще, оно заполняет собой все пространство, оно стоит надо всем и царит во всем. Оно соединяет индивидуальность и мир, убирает ограниченность, одномерность человеческого со-знания»

«Слушающий» Дао не имеет привычки видеть предметы лишь с какой-то определенной стороны. У него нелинейное, объемное, фиксирующее в них изменения, восприятие окружающих предметов. Акцент тут делается на том, что пребывает в покое, но

порождает жизнь. Кто свободен от страстей, покоен, прозревает суть вещей, видит чудесную тайну Дао. Дэ как форма проявления Дао в индивиде раскрывает нравственное совершенство личности, достигшей абсолютной гармонии с окружающим тиром.

Вселенная, как и человек, есть процесс безостановочных изменений и потому непознаваема обычным наблюдением. Зато в своей невидимой основе она покоится и доступна проницанию. Главное условие — не входить в противоречие с всеохватывающим ритмом, встроиться в мир, вслушаться в него, найти способ жизни в согласии с земным окружением. Даосизм не требует перестройки природы. Он нацеливает на чуткое, бережное отношение к ней. Природа существует не для изучения, а для переживания, извлечения удовольствия от общения с ней.

Будучи настольно открытой космосу, культура Китая особенно доверчива и к природе. Последняя ощущается наполненной гармонично взаимосвязанными противоположностями, среди которых многое и единое не отрицают друг друга, а различия относительны. В любом, самом малом ее явлении высвечивается все ее богатство. Каждое проявляет в себе ее мудрость.

Мир изначально прекрасно устроен (всеобщих совершенств пять: человечность, чувство долга, благопристойность, искренность, мудрость), гармония внутренне присуща ему, поэтому его не надо переделывать. Надо лишь самоустраниться, уподобиться природе, чтобы не мешать разворачиванию гармонии.

Тем самым, китайская цивилизация призывает к действию, только сообразуемому с космическим ритмом, — ибо творчество в мире принадлежит Небу, личность же получает свое содержание непосредственно от натуры.

Особенности религиозности и науки, цивилизационные параллели

вого времени. Здесь достойны упоминания, чтобы не размениваться на мелочи, и фундаментальная для мирового равновесия роль гармонии, и квиетизм… В остальном, начиная со II в. до н.э., социальная этика и административная… Пророками здесь считались те, кто учит жить достойно, в соответствии с принятой нормой, жить ради жизни, а не ради…

Конфуцианско-даосистская модель в Азии; культура Японии

лись в них, заняв в их идеологическом пространстве существенное место. Специальное внимание среди них стоит вкратце обратить на Японию. Оригинальной (и официальной) религией этой нации является синтоизм — одна из… Самурайский же дух, помноженный на ханьский империализм, породил местный гегемонизм и культурный нарциссизм. С…

ГЛАВА 9 Индо - буддистский тип культуры

Система ценностей. Традиционная мудрость. Общественная функция кастовой структуры. Мировоззренческие и социальные основы брахманизма, буддизма и индуизма. Нормативный универсализм. Роль и вклад науки б мировой фонд знаний. Место предприимчивости в ценностном ряду культуры; соотношение человека и окружающей среды. Экспансия и модификации буддистской модели

Система ценностей

Индо-буддистскому типу культуры присущи представления об Абсолюте (присутствующем во всеми проявляющем себя для людей в земном мире), вечной жизни душии слиянии всего сущего в Высшем Духе. Благодаря такой связи во Вселенной поддерживается порядок, обеспечиваются закономерность явлений и ритмичность смены событий. Случайностьи беспричинное зло здесь исключены.

В рамках всемирного закона Единого личность свободна, а ее духовное тело проходит ступени реинкарнации. Стражем причинности и переселения душ, с помощью которого индивиду воздается по прошлым делам его, является карма, Буддизм и индуизм содержат также и нравственные предписания, тождественные десяти заповедям авраамической традиция.

Отношение к телесному бытию в буддизме и индуизме разное. Первый проповедует умеренную жизнь, воздержание и вер-

ность в любви. В разработанном им понятии нирваны упор делается на состоянии отрешенности, достигаемом за счет отказа от любых страстей. В индуистском учении о сансаре земная жизнь предстает полной страданий и тягот. Тот, кто живет в ее мире и заботится о конечной цели своего существования, обязан ориентироваться на гармоническое следование четырем этическим нормам: дхарме, артхе, камеи мокше (см. далее). Что не исключает земных наслаждений.

Традиционная мудрость

Миманса разъясняет религиозные церемонии и развивает понятие долга и кармы. Последняя заключает в себе общую сумму совершенных всяким живым… Веданта занимает центральное место в брахманизме. Всоответствии с ней… Санкхья говорит о двух реальностях —- материальной и духовной. Согласно ей, материя активна и самостоятельна, но…

Строй явлений, в том числе и человека как единство чувств и плоти. В телесном бытии изначально заложено страдание, избавление от которого возможно на пути отделения духовного от материального, подавления физического. Достижение бесстрастия дарует выход из круговорота рождений и смертей, т.е. полную свободу.

Йога формирует средства самоограничения и вхождения в состояние глубокой сосредоточенности и созерцательности. Она дополняет наследие Вед и Махабхараты (в части правил достижения мистического единства с божественным) приемами особой аскетической практики, в основном совпадающими с аналогичными техниками в иных религиях. Она обращает главное внимание на отрешенность от мирских соблазнов и медитацию как средства слияния с божеством.

Ньяя делает упор на правилах логики, знание которых полезно для построения суждений, ведущих к освобождению души.

Вайшешика возвращается к рассмотрению образующих мир атомов. Они трактуются несотворенными и вечными и тем самым оказываются сродни Абсолюту, Брахману, Веданте, ибо их движущей силой признается Бог, действующий по законам кармы. В этой связи Вайшешика описывает шесть видовположительной действительности — субстанцию, качество, карму, всеобщность, особенность, присущность, и один тип отрицательной реальности — небытие.

Общественная функция кастовой структуры

вечная цель жизни требует не накопления сокровищ, а освобождения от власти кармы. Кастовая модель не ориентирует личность на групповую активность, силовую… Для индуиста бессмысленны призывы к равенству либо социальной гармонии. Он и его община так же враждебны им, как и…

Мировоззренческие и социальные основы брахманизма, буддизма и индуизма

Для всего индо-буддистского типа характерно слияние религии и философии* При этом уже в Упанишадах (памятнике, известном примерно с 800 г. дон.э.) мы сталкиваемся с представлениями о душе индивидуума. Они в дальнейшем будут развернуты в зрелом брахманизме и религиях, возникших на его основе.

Пока же душа видится искрой, отделившейся от пламени Абсолютного Духа и вновь поглощаемой им после ее земной жизни. Здесь мы обнаруживаем еще один пример аналогии с библейской традицией, в данном случае с рассказом о том, как Бог вдохнул в человека жизнь.

В брахманизме проводится идея о скоротечности и незначительности смертного удела в сравнении с небесным миром и о подчинении всего бесконечному круговороту вещей. Применительно к людям брахманизм есть вселенский закон жесткой обусловленности посмертной судьбы души мерой нравственного в поведении ее «хозяина» в его посюсторонней жизни. Принципиально важными для ее будущего благополучия считаются его самодисциплина, отказ от ненависти, подавление зависти, изучение Вед и почитание брахманов.

Брахман понимается вероучением его имени как Абсолют, т.е. верховная и совершенная духовность и реальность, заключающая в себе все сущее и вне которой ничего нет. Отсюда же Веданта получила и начала своей доктрины об Атмане. Последний мыслится осознанным индивидуумом собственным «я», находящим в его воссоединении с Брахманом (после серии последовательных перерождений) свое завершение, а именно избавление от кармы.

Эта общая для всего индо-буддистского круга задача, тем не менее, не увязывается в нем с императивом отказа от пристрастия к обеспеченной жизни и вообще богатству как таковому. Поскольку же в основе брахманизма лежит мировоззрение, отражающее древнейшую теократическую стадию общественного устройства, то теперь он сохраняется, главным образом, в качестве исповедания, распространенного среди выходцев из соответствующего сословия.

Аскетизм в качестве средства достижения нирваны и через нее — вышеуказанного результата был впервые выдвинут на передний план джайнизмом, развивавшимся параллельно с буддизмом. И ныне его последователей можно периодически видеть в процессе исполнения ими обряда единственного¹ за несколько

лет ритуального омовения в священных водах Ганга. Он выливается в столь возбуждающее любопытство и поражающее воображение туристов со всего света зрелище шествия спускающихся из своих скальных пещер к реке запыленных, строго соблюдающих заповедь безбрачия, нагих, нестриженых, небритых и нечесаных отшельников. Сейчас их орден насчитывает около трех миллионов членов, которые, подобно монашествующим, рекрутируются из светской среды.

Проповедь Будды предложила промежуточный (в сопоставлении с брахманизмом и джайнизмом) подход к идеальному состоянию личности. Сформулированное в ней понятие Срединного пути значительно облегчило со временем ее восприятие в Китае (по созвучию ее национальному настрою ханьцев). Его суть, доступная совершенному и ведущая к покою, к познанию природы сущего в нирване, заключается в следовании стремящимся к ним восьми принципам безупречной нравственности. Это — праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное деяние, праведная жизнь, праведное стремление, праведное воспоминание, праведное самоуглубление. Кроме того, привязанность к земному считается страданием. А его прекращение достигается полной элиминацией желания.

Таким образом, этика, доктрина дхармы, мощная и разветвленная, превращается в буддийской системе в центральный из элементов бытия, что в своей совокупности образуют сущее. Буддизм также видит в жизни действие мирового закона кармы — жесткой причинной связи событий, из пут которой надлежит вырваться мудрому праведнику. Но буддизм не так много говорит об Абсолюте и его соотношении с индивидуальной душой.

В Индии из комбинации брахманизма и буддизма возник индуизм. Парадокс состоит в том, что последний постепенно вытеснил буддизм на обочину религиозной жизни на его же собственной родине. Так случилось потому, что в стране традиционно очень сильна деревенская община, основа общественного устройства. Она прочно встроена в кастовый строй, в соответ-

ствим с канонами которого над ней возвышаются варны (касты) правителей (кшатриев) и ограничивающих их власть жрецов (брахманов). При условии уплаты налога община обладает значительном автономией, незыблемыми правами и привилегиями и защищена от произвола властей.

Буддизм же изначально складывался как аристократическая идеология, каковой он остается и поныне. В результате содержащихся в нем запретов на нанесение ущерба природному миру земледелие, постоянно связанное с убоем животных, стало считаться в его парадигме недостойным занятием, а земледельцы стали все ниже опускаться по социальной лестнице. Сельское общество не могло этого допустить. Сказался и авторитет брахманов, особенно местных, учению которых новая вера также несла немало осложнений.

В итоге, сохранив немало религиозных и нравственных догматов Будды (в том числе табу на убийство многих видов скотины, нанесение ей ущерба и причинение ей страданий) и объединив их с элементами традиционного брахманизма, сельское общество отвернулось от буддизма, заместив его вышеназванным синтезом, получившим название индуизма.

Нормативный универсализм

Он свойствен в равной степени и буддизму, и индуизму. Плюс к тому, первый имеет еще и ярко выраженную составляющую социального служения, что серьезно повысило его привлекательность в глазах неофитов (новообращенных) за пределами Индии.

В отличие от брахманизма, ориентированного на личное избавление, буддизм призывает к служению многим, ищущим спасения. Монах, учил Будда, должен жить не для себя, а для других.

Предписания буддизма глубоко нравственны, проникнуты симпатией ко всему живому, уважением к человеку и его делам, принципами ненасилия и смирения, поиском нравственной ос-

новы жизни, каковая и есть конечная цель человеческого существования. Он постулирует наилучшими четыре нормы поведения: предотвращать зло, пресекать зло, способствовать возникновению добра, поддерживать добро.

Последователи буддизма исходят из того, что: ненависть никогда не побеждается ненавистью, гнев следует одолевать благодушием, а зло добром; величайшей победой человека является только та, что он одержал над самим собой; лишь поведение делает человека либо членом низшей касты, либо брахманом. Во всем этом надо констатировать параллелизм с проповедью Иисуса.

Как мы уже отметили, индуистская этика покоится на четырех базовых опорах. Дхарма, будучи составной частью управляющего Вселенной морального закона, определяет (в соответствии с кастовой принадлежностью людей) содержание их долга и обязанностей, отступление от которых не допускается. Она увязана с верностью истине и ненасилию. Последнее есть более отсутствие злых и корыстных намерений, подчинение самодисциплине и обуздание гнева и ненависти, нежели один только отказ от физического принуждения.

Артха содержит вытекающие из дхармы нормы практического действия. Здесь надо подчеркнуть следующие правила; не отвечай злом на зло, всегда твори добро; умение прощать — свойство сильных; достойное поведение выражается не в следовании по проторенной дороге, а в том, чтобы самостоятельно найти правильный путь и бесстрашно ему следовать. Таков должен быть характер подлинно человеческой позиции.

Кама отражает степень ценности удовлетворения чувственных побуждений. Она подчеркивает значимость праведной жизни, чувственных радостей и плотских утех. Как видим, и в этих трех этических нормах находится немало прототипов качеств, определяющих активные жизненные установки современного индивидуума.

Мокша есть учение о том, как вырваться за пределы сансары (тягот и страданий земной жизни). Освобождение от последней

полагается высшим блаженством, достигаемым слиянием с Брахманом. Благодаря этому личность выпадает из цепи кармы, просветляется и выходит за пределы иллюзорного мира. Ее самосознание сохраняется, и в дополнение к нему реализуется ее фундаментальная способность воссоединиться с Абсолютом.

Наряду с общими чертами индуизм и брахманизм имеют различия в своих проявлениях на практике. Индуизм глубоко национален. Как и брахманизм, он санкционирует варны. Его последователи обнаруживают порой фанатизм и нетерпимость к последователям иных религий, например, ислама.

Буддизм же индифферентен к каким-либо национальным особенностям, что облегчило восприятие его проповеди другими народами. А поскольку он не связан и с сакрализацией кастового строя и вытекающими оттуда ограничениями, то он более гибок также в отношении общественного устройства и социально-политической активности. Это делает его догматы более удобными для руководствования ими в прикладных сферах.

Роль и вклад науки в мировой фонд знаний

Здешних математиков не интересовали аксиоматические построения. Их более занимали не логические основы самого познания, а спекулятивно постигаемые… Аналогичные приоритеты выстраивали в своих направлениях химики и медики. Их не…

Достигнуты в термической обработке металлов, охлаждении пищи, кальцинировании и дистилляции, в изготовлении красок и препаратов из ртути.

Врачи развивали терапию и хирургию, им принадлежит догадка о кровообращении. Более 3 тыс. лет назад были проведены первые операции и применено протезирование. В сфере диетологии было найдено вегетарианство. Из бытовых изобретений заслуживают специального упоминания бритва (ей более 3,5 тис. лет) и зеркало.

С трудом приживались исторические исследования, поскольку постулаты о периодичности жизненных циклов снижали значимость хронологии. Не сложилось также эмпирическое и теоретическое естествознание, поскольку природа рассматривалась как воплощение Абсолюта, а не самоценность. Вместе с тем в сельском хозяйстве за5 тыс. лет до наших дней начали возделывать хлопок, а позже научились добывать тростниковый сахар.

Место предприимчивости в ценностном ряду культуры; соотношение человека и окружающей среды

Извлечение прибыли осуждается в индо-буддистской парадигме лишь тогда, когда становится самоцелью — ибо в таком случае оно слишком привязывает человека к материальному миру, где правит страдание, и отвращает его от духовного самосовершенствования.

В остальном занятие бизнесом, включая торговлю и финансы, в отличие от некоторых уже рассмотренных и тех, что нам еще предстоит рассмотреть традиций, не считается недостойным. У предпринимательства в каждом пантеоне есть свои покровители.

Индия вполне может претендовать на звание родины современного экологического сознания. Нерв отношения ее культуры

к ее естественному контексту может быть выражен одной фразой «Следует жить и давать жить другим».

Согласно индийским традициям никто не смеет относиться с презрением к любому земному созданию, ибо каждое из них взаимодействует с Абсолютом. Эти традиции проникнуты стремлением пребывать в согласии с природой, симпатией ко всему живому и принципами ненасилия по отношению к ее представителям.

Экспансия и модификации буддистской модели

Хотя буддизм практически не прижился в своем отечестве, зато он оказался очень популярным за его пределами. Он распространился далеко за границы Индии в Южнойи Юго-Восточной Азии, Азиатско-Тихоокеанском регионе, Монголии, Бурятии и Калмыкии, а в XX в. и по всему свету, превратившись в одну из влиятельных мировых религий. Наибольший интерес представляют две его разновидности — дзен-буддизми ламаизм.

В Китае буддистская проповедь Срединного пути нашла себе благодатную почву в аналогичных воззрениях даосизма. Из их соединения вырос дзен-буддизм, который делает акцент на пренебрежении внешней стороной жизни, самоуглублении, интуитивизме и требует религиозно-мистического растворения индивидуального сознания в безличностном, океаноподобном Абсолюте.

Ламаистская версия буддизма возникла в Тибете и ушла оттуда на север, вплоть до территории нынешней России. Ламаизм привнес в учение веру в то, что его высшие духовные лидеры являются инкарнацией божественных сущностей, земным воплощением буддистских богов.

ГЛАВА 10 Культуры авраамического круга. Ветхий Завет

Общие постулаты трех религий. Сепаратный параллелизм иудаизма и христианства, иудаизма и ислама. История иудеев до разделения царств. Значение религии в истории еврейского народа. Социальная стратификация. Религиозные заимствования. Рационализм и мистицизм. Представления об учености и словесности; науки, искусства и ремесла. Практическая философия. Обряды и запреты; семейные отношения. Закон и талмудическое право

Общие постулаты трех религий

Популярная сейчас дефиницияаврааминеская традиция, охватывающая — в соответствии с земной хронологией получения Вести (о сотворении человека в лице Адама) — мировоззренческие системы иудаизма, христианства и ислама, имеет серьезные аргументы в пользу своего права на существование.

Первое, что бросается в глаза, есть единодушное признание всеми и каждой из этих религий общего корня и кровного родства, братства всех народов, их принадлежности к одной семье через происхождение человечества от перволюдей — Адама и Евы (Хавы) — и, после Всемирного потопа, — от потомков Ноя. К этому следует добавить позиционирование у истоков веры патриарха Авраама (откуда, собственно, и взято само интегри-

рующее их, в известной степени, определение); нетерпимость к язычеству и борьба с ним, а также общий символ, центр притяжения, почитания и соперничества — Святой Град Иерусалим.

Однако кроме этих, чисто внешних, признаков есть и более прочные основания усматривать значительную внутреннюю близость между перечисленными, глубоко своеобразными и, в целом, несомненно разными учениями.

На сущностном уровне все занимающие нас здесь проповеди объединяют: прежде всего полученное в их начале Божественное Откровение, являющееся плодом высшего вдохновения в форме личного озарения; вытекающий из него, в той или иной форме, Завет (договор) с Богом; диалог между Творцом и человеком, возрождающий древнюю веру в Единого, напрямую говорящего с индивидуумом, и постепенно вытесняющий духовным поиском бесплодные тоску и томление на задний план; требование не искать себе врага и источник бед вовне, но бороться с ним внутри себя.

Авраамический Господь обитает в таинственном мраке, у него нет никакого образа, он проявляет себя как Глас. Он есть тайна, непостижимая, а порой и невыносимая для человеческого существа. Он — Бог огня и бури, но и утешения. Он взыскует правды, для него все одинаково ответственны за свои поступки. По итогам его суда он может быть источником грозных кар, но и Божественной Любви.

Едины эти религии и в своем понимании космогонии как акта Творения из ничего, а не создания мира на базе чего-то бывшего ранее: здесь Хаос не предшествует бытию, а Бог изначально творит небо и землю. Структура мироздания раскрывается в них как становление, динамика и развитие.

Одна в них и страстная вера в спасение и избавление, тесно связанная с представлением об исключительной мессианской роли приверженцев каждой из религий и ожиданием Мессии, который восстановит Царство Божие (иудеи ждут его прихода, христиане — Второго Пришествия Христа, мусульмане-ши-

иты — объявления «скрытого» халифа). Обратившись специально к библейскому мессианизму, составляющему самую суть Писания, мы увидим, что его родоначальником явился царь Давид. Помазанник, Мессия с тех пор начинает утверждаться как средоточие Священной Истории и веры.

Все это напрямую связано с особым восприятием человека. Он — венец Творения и господин, призванный владычествовать над миром живой и неживой природы. Он создан сначала, а потом для него насажен и населен зверями Сад Эдема как место, где Господь будет вступать в диалог с ним во время своего отдыха. Человек — соработник Бога, Эдем задуман, чтобы он возделывал и хранил его. До своего изгнания он вел там активную созидательную жизнь. Таким образом, труд есть изначальное отличие человека от животного мира, его призвание, а не наказание. Деятельность и творчество суть залог его Богоподобия в авраамической традиции.

Культура — область чисто человеческого приложения: Каин и его потомки отстраивают на пустом месте первый город, самостоятельно осваивают металлы и изобретают музыкальные инструменты. Одновременно связь названных достижений с родом проклятого братоубийцы метафорически указывает на то, что, по мнению Ягвиста, степень продвинутости цивилизации не связана напрямую с нравственной высотой.

Полнокровная личность предстоит перед Богом Живым. Господь посещает верных: например, в виде странника с двумя спутниками он разделил трапезу с Авраамом в его шатре (так называемая «ветхозаветная троица» — Ягве и Архангелы Михаил и Гавриил).

Ей адресован императив смирения: «И одним взглядом поражаешь надменных» (Пс: 17 35) и понимание сути Грехопадения как попытки человека занять во Вселенной место Бога, тогда как он избрал его себе в товарищи, помощники и проводники своей воли.

В центре библейского рассказа о Первородном греке стоят два дерева — Древо Жизни и Древо Познания Добра и Зла. Свя-

щенное Дерево было распространенным на Востоке символом сокровенной мощи и тайны бытия, которой владеет только Всевышний.

Древо Жизни Ветхого Завета — прежде всего источник бессмертия. Путь к нему Бог человеку не закрыл, поскольку изначально задумал его бессмертным. Он запрещает ему приближаться лишь к Древу Познания и есть его плоды. Значит, оно и является Древом Бога.

Действительно, владение знанием о добре и зле, т.е. способностью отделять нравственное от безнравственного, во всех религиях есть исключительная прерогатива Божества. Источником соответствующих законов для людей является Предвечный.

Следовательно, мы еще раз (см. главу 1) убеждаемся, что смысл нарушения табу Адамом по наущению Евы Змеем состоит в том, что человек усомнился в адекватности господних предписаний на этот счет, возжелал сам, без Бога, определять, что есть добро и зло, делать моральный выбор не на основе его заветов, а самостоятельно, вместо него, устанавливать для себя и других этические нормы, т.е. занять его место. За такое Грехопадение человек и наказан утратой бессмертия: Эдем и путь к Древу Жизни для него закрыты.

Правда, Коран знает только одно Древо — Жизни. Но в древневосточном мироощущении понятия жизни и познания нередко идентичны. Так что содержание драмы, разыгравшейся в Эдеме, от этого не меняется.

Человечество еще раз в ветхозаветной истории совершает аналогичное поползновение: Вавилонскую башню оно покушается возвести до небес, т.е. несанкционированно проникнуть в Божественные чертоги. Ведь по лестнице, спускавшейся с небес, могли передвигаться только Господь и его Ангелы. Здесь наказанием следует смешение языков и их рассеяние по лицу земли. Заодно еще один урок: в своем отношении к Богу человек должен руководствоваться только искренностью и чистосердечием.

Личностный дух почитается независимым. Он не растворяется в экстазе, не уходит в мистическое молчание, не простира-

ется в рабской покорности, но в священной борьбе стремится к конечной реализации своего духовного начала через очищение материальной природы. Божественные дары не приходят к праздным и пассивным, а даются только при напряжении всего существа в этой борьбе. Квинтэссенция обретенного Закона заключается в следовании путями монотеизма и нравственности. Главное — не страшащаяся, как показывает рассказ о жертвоприношении Авраама (Ибрахима), никаких жертв преданность Богу и Вере в Грядущее, убежденность, что он не допустит до крайности.

Отсюда следует, что ослабление религиозных уз ведет к катастрофе — духовной, а иногда и политической, что искреннее раскаяние единственно спасает от постигших за отпадение от Господа бедствий, что, при необходимости, оно приходит в облике Боговдохновенного вождя-избавителя.

К доле — пути пророка — относятся как к подвижничеству. Его дар есть результат аскезы, понимаемой не как страдание или мучение, а испытание и тренировка душевных сил, сопровождаемые постом и сосредоточенной молитвой, чаще всего в пустыне, но всегда — в уединенных местах. Его дарование открывается в Озарении, когда человек осознает себя пророком и вместе с тем ощущает готовность начать дело, которому он свыше предназначен.

Задача пророка — обличать народ и власть в случае их отпадения от истинной веры, служить духовному сплочению нации. Попрание справедливости всегда вызывает его самое сильное негодование. Он есть защитник угнетенных и провозвестник Правды Божией.

Так, в годину испытаний в Палестине раз за разом появляются посвящающие себя этому проповедники: Пророки или Сыны пророческие. Они настойчиво, иногда навязчиво, исповедуют покаяние и духовное возрождение. Пророк может отвернуться от царя, для которого критически важна его духовная поддержка, проклясть его нечестивые деяния. Его же одобрение дает царской власти высшую, сакральную санкцию.

Цари воспринимают пророков с пиететом или подвергают преследованиям, но всегда опасаются. В православной традиции ту же роль, в том числе в чисто внешних поведенческих стереотипах — презрении ко всему материальному, опрятности и гигиене, лексической сдержанности и т.п. — играют юродивые, а в исламской — дервиши и последователи некоторых суфийских орденов. Так же видит свое служение обществу левая часть русской интеллигенции и западноевропейских интеллектуалов.

Авраамизм проповедует миролюбие, смелость, терпимость, дружеское отношение к другим народам. Он повелевает людям быть чистыми, милосердными, непорочными, богатым — не кичиться своим счастьем, но отдавать значительную долю своего состояния на социальное служение, ибо в Псалтири сказано: «угнетенных людей Ты спасаешь» (По: 17 33).

Авраамизм несет людям революционную (особенно для Древнего Востока) идею равенства всех перед Господом, включая царя и его последнего подданного, ибо над сильными и великими неизменно стоит высший Закон Божественной Правды.

Помазанник выделяется из этого ряда только потому (это прямо говорится, например, о Давиде), что его особенно возлюбил Бог за его благочестие, и за это «на нем почило его благословение». Значит, покоряться следует только духовному авторитету харизматического героя.

Приоритет отдается здесь власти духовной в форме непосредственной теократии, где содержатся уже зародыши и религиозной общины, и Церкви, и византийской симфонии Церкви и Царства, и концепции халифата и имамата, и споров в Московии XVI в. о первенстве церковной и светской власти (но и общества, которое построено не на произволе монарха, а на законе и конституции как его частной форме). Теократия выступает высшим осуществлением свободы, ибо личность сама избирает себе жизнь с Богом и должна активно участвовать в осуществлении Божественного Плана*

Монархия воспринимается лишь как неизбежное зло, несовершенное установление, порожденное по грехам и слабостям

людским. Притча о терновнике прямо постулирует, что к мирской власти стремятся и ее достигают только люди негодные и надменные, и прока от их правления мало. Отношение к власти нашей левой интеллигенции, опять же, есть лишь развитие этих

древних взглядов.

Сепаратный параллелизм иудаизма и христианства, иудаизма и ислама

Начальному периоду водворения ветхозаветных израильтян в Земле Обетованной так же, как и средневековым крестьянам христианских королевств и княжеств с их так называемой бытовой, или «народной», религией, было свойственно известное двоеверие, соединявшее в себе как догматы чистого единобожия, так и пережитки различных языческих верований.

Бог содействовал успехам древнего Израиля в битвах. Отсюда — его эпиклеза Shabaoth, или Б-г Сил, Б-г Воинств (сокращения даются согласно иудейской традиции). В православие он перешел в образе Господа Саваофа, ставшем одной из наиболее почитаемых ипостасей Бога Отца.

Принесение в жертву Предвечному человечески первенцев мужского пола было заменено у евреев символическим обрядом, который перешел в христианство в несколько видоизмененной форме.

Иудейский пророк являет собой прообраз духовной власти Церкви над христианским монархом в Западной Европе и их взаимоотношений в Византии. Кроме того, полностью пророческую традицию, описывающую ветхозаветную религию в терминах брачного союза Ягве и Израиля, Бога и его общины, воспроизводит восходящая к Апостолу Павлу метафора о Христе-женихе и Церкви-невесте Христовой.

Весть Иисуса подтвердила сотворение человека в лице Адама для «дружеских» отношений с Господом. А земная история общения Христа с его последователями продолжает описание «дружбы» Ягве с праотцем Авраамом.

Авраам звал своего Бога Эль-Эльон, или Элогим. Эль — слово, обозначающее в семитских языках понятие Бога, высшего Божества вообще. От того же корня происходит название святилища и города, давшего свое имя государству Элам и народу эламитов. Эль-Эльон значит «Бог Высочайший». Элогим — другая форма этого словосочетания, которая в ином, арабском, озвучании получила звуковой облик, известный всему миру как Аллах.

С Книгой Завета практику ислама связывает еще наличие в обеих традициях конкретных юридических законов и элементарных правил вершения суда, на основании которых отправлялось судопроизводство и выносились судебные решения, и вера в то, что исполнение этого законодательства гарантирует процветание народа.

Иудаизм и ислам объединяет запрет делать изображения Бога, а также людей и животных. Последнее, впрочем, не всегда строго исполнялось как евреями, так и мусульманами.

Устройство раннего халифата близко политическому идеа-лу, который преобладал в Древнем Израиле от Моисея до Езд-ры и представлял собой свободный союз верных. Наконец, образ праведного халифа, избранника уммы (мусульманской общины) повторяет эталон ветхозаветного царя-помазанника, следующего путями Господа и ведущего свой народ к Царству Божиему.

История иудеев до разделения царств

Аюди Авраама были выходцами из области Паддан-Арам (в переводе — «поле арамеев») в Северной Месопотамии. Но покинув ее, они утратили и свою первоначальную племенную принадлежность. Это случилось, по меркам Древнего Востока, сравнительно поздно — около 1800 г. до н.э. Поскольку они вели полукочевой образ жизни, то вошли в категорию семей, называвшихся аперу, или хабири.

Возможно, отсюда происходит и название ибри, ибо в одном тексте применительно к Аврааму мы встречаем модифицированное из «хабири» определение «ха-ибри». По мере возрастания численности эти древнейшие евреи разделились на ряд народностей. Среди них заслуживают особого упоминания те, что известны нам из Библии, а именно, моавитяне, амонитяне, изма-ильтяне, идумеи.

Народом же Завета стала группа колен, объединенная в XVIII в. до н.э. этнонимом «израильтяне». Ему было суждено пережить все великие империи и большинство наций, которые были свидетелями его рождения, и сохранить себя и свои творческие силы. Вся его история связана с постоянными миграциями: лишь около трети ее хронологии и только одна часть этого народа относительно стабильно обитала в Палестине.

Сами Патриархи были типичными полуномадами Востока (не окончательно осевшими на землю кочевниками). Мы видим их живыми, реальными людьми: робкими, осторожными и безрассудно храбрыми; лукавыми, искренними и правдивыми. До овладения Землей Обетованной (примерно в 1200 г. до н.э.) евреи живут в Двуречье, Египте и Сирии. Еще в VIII в. до н.э. начинается череда их изгнаний и пленений в Ассирии, Вавилонии, Персии, а затем рассеяния по эллинистическим монархиям. А к разрушению Второго Храма римлянами в 70 г. н.э. уже две трети иудеев живут за пределами Святой Земли.

Вскоре после прихода туда семейства стали интенсивно оседать на земле, особенно северяне, которые быстро слились с ха-нанеями в единый народ. Естественно, что они при этом подверглись большему влиянию своих новых соседей, чем южане. Ведь и в момент исторического Исхода из Дома рабства беженцы представляли собой достаточно пеструю в этническом отношении картину. Там к евреям примкнули разнородные племена и кланы, лишь впоследствии соединенные единой религией. Многим из них и спустя столетия было свойственно известное двоеверие. Здесь коренятся истоки заметного антагонизма между Севером и Югом, который известен нам по позднейшим фактам.

Со времен Давида у иудеев появляются первые хронографы, фиксирующие в летописях последовательность прошлых и текущих событий, а при его сыне Соломоне — историки. Параллельно возникает и изначальная редакция Священного Писания. Ее неизвестного автора принято называть Ягвистом. В дальнейшем она будет углубляться и одухотворятся великими библейскими проповедниками. Ее же появление указывает на существование в раннем Израиле спиритуальной элиты, бывшей совестью и разумом народа.

На вторую половину соломонова правления падает череда бедствий, неудач и восстаний, которые были восприняты в Иерусалиме как кара за грехи его и его отца. Одновременно, ослабление царской власти обеспечило возможность проповеди независимых взглядов и открытой религиозной оппозиции власть имущим.

Тенденция отступничества продолжилась после разделения единого государства на северный Израиль и южную Иудею. Царь Иеровоам сооружает языческие алтари и возносит на них жертвы. В итоге Пророк Ахия налагает на него проклятье.

Ахав же делает и того хуже. Он низводит Ягве до положения простого национального божества и почитает наряду с ним иных богов. При нем распространяются невозможные ранее скупка и перепродажа земли и расширяется практика долгового рабства. В таких условиях в Самарии реанимируются общины Сынов пророческих. Из их среды выдвигается лидер, провозвестник Правды Божией.

Произвол монарха, по-настоящему не внявшего бесстрашно обличавшему его во имя высоких этических требований религии пророку, само имя которого — Илия — означает «мой Б-г — Ягве», тоже влечет за собой смертный приговор его династии. Но главное для него — забота о народе. Он возвращает ему истинное учение. Он один страстно и бескомпромиссно выступает в защиту справедливости и угнетенных против царственной четы (Ахава и Иезавели), языческих культов и соблазненных соплеменников, наказанных за духовный разврат страшным голодом.

Традиция сохранила нам Илию как заступника гонимых перед сильными мира сего, как прозревающего правду униженных и оскорбленных. Глашатай справедливости, истинный служитель Бога, не боящийся притязаний самодержавной власти, Илия выступил вторым Моисеем, расчистив путь позднейшим светочам этического монотеизма.

Значение религии в истории еврейского народа

Поскольку идеи религиозности и национальной независимости изначально были тесно переплетены в сознании жителей Израиля, постольку первой формой его… Характеристики повторяющихся циклов того периода в целом таковы. Ослабление уз…

Всеобъемлющий характер Торы

Бог Торы всемогущ и космичен, но не безлик и не абстрактен. Он управляет миром. События в жизни людей есть результат его замысла, но в то же время… Все это, с одной стороны, подготовило почву, на которой произрос вселенский… Таковое требует от нас сосредоточиться при рассмотрении иудейской культуры прежде всего на анализе ее доктринальной…

Монотеизм и Богоизбранничество

мысль о том, что описывает драму между Богом и человеком: он говорит о них, о добре и зле, о вере и измене Господу, о страданиях и спасении. Мир и… Согласно традиции, первоначально наша планета была пустой. Только на Востоке… В центре Сада Бог утвердил Древо Познания Добра и Зла, чьи плоды единственно и объявил Адаму запретными. Тот нарушил…

Религиозные заимствования

Действительно, число совпадений с более ранними или современными отдельным ее частям семитскими и иными (восточными и древнейшими индоевропейскими)… Однако неверно представлять израильскую цивилизацию некоей механической… Аккумулирующий характер культуры иудеев в полной мере отразился в моисеевом учении, которому присуща известная…

Рационализм и мистицизм

Очевидно, медитативные и мистические практики поначалу составляли неотъемлемую часть общедоступного религиозного образования. Лишь со временем (как… Кредо Израиля сочетает в себе также одновременно и пламенную веру в спасение и… Пророки следуют аскезе. Все великие еврейские духовные деятели, начиная с Моисея, призваны поклониться Богу Авраама и…

Представления об учености и словесности; науки, искусства и ремесла

парадокс. Известно огромное количество евреев, которые обессмертили себя своими научными… Оттуда же проистекает и особо мистически-трепетное отношении к языку, лексеме, глаголу, изречениям, книге, которое…

Ярко это проявилось в описании Храма и дворца Соломона, порядков его двора. Материалы раскопок только подтверждают данное впечатление.

Впрочем, было бы совершенно превратно считать, что результатом был некий хаотичный суррогат. Напротив, находясь в постоянных перемещениях, евреи проникались культурой народов, в среде которых обитали, и сплавляли в свой глубоко индивидуальный комплекс все лучшее, что находили у семитов, египтян, персов или греков.

Практическая философия

Таким образом, зло и бедственность нашего бытия происходят от самого человека из-за того, что он восстает против Творца, пытаясь утвердить свою волю… Бог в этих рассказах становится предметом зависти, воспринимается как нечто… На то же намекает и кара за отступничество — отлучение от бессмертия, которое первоначально было предназначено Адаму.…

Обряды и запреты; семейные отношения

им затем культурной революции не всегда сразу понимается. Как известно, он занимается строительством Ковчега Завета. Зачем? Техническая необходимость в том невелика. Однако он находит блестящий… Чтобы укрепить их решимость, он и создает полностью абстрактный символ Бога — деревянную конструкцию, в которую…

Закон и талмудическое право

Одной из ярчайших особенностей раннего иудаизма является отсутствие учения о посмертном воздаянии: ни Ягвист, ви ближайшие к нему мудрецы и пророки… Следовательно, истина бессмертия не сразу была открыта израильтянам. Первые… Бог определил евреям другое — утверждать страстное требование справедливости здесь и сейчас, в посюсторонней жизни.…

ГЛАВА 11 Культура ислама

Картина мира. Отношение к иным религиям и их практика. Последовательный монотеизм и предопределенность. Теократическая модель социума; структура общественных отношений. Вероучение ислама. Система мусульманских ценностей. Мораль, право и предпринимательство. Ислам и полшпика. Модернизм и секуляризация. Арабская философия; вклад исламских стран в развитие мировой культуры

Картина мира

Бог сотворил человека после ангелов и джиннов, но поставил его выше не только природы, но и над ними, поскольку, сообщив человеку важнейшую частицу… В Коране данная история излагается следующим образом. Вылепив из глины фигуру… произведение, предупредив их, что, когда он вдунет в человека от своего духа, им следует поклониться ему. Ангелы пали…

Отношение к иным религиям и их практикам

Жесткое требование всеми усилиями обращать неверных в истинную веру было направлено только на язычников. С последним обстоятельством связано… Поскольку арабы, персы и турки столетиями вели боевые действия с христианскими… таци и (фетвы), призванные вернуть термину его исконное содержание.

Последовательный монотеизм и предопределенность

Эта посылка логично перетекает в мысль о заведомой предопределенности человеческих поступков. Коран убеждает, что Аллах все знает заранее. Еще до… Однако фаталистическая идея, вопреки расхожему среди сторонников концепции о… литы (представители школы, существовавшей в Средневековье на территории современного Марокко) ставили ее под сомнение.…

Теократическая модель социума; структура общественных отношений

Главная сила Аллаха заключена не в персоне, сколь бы значительна та ни была. Она воплощена в мусульманской общине, или умме, которая символизирует… Так как ислам претендует на обладание знанием об идеальной модели устройства… В силу сакрализованного характера уммы регулярное правление в ней, как и в Древнем Израиле, является теократией, где…

Нии особого договора, заключаемого между ним и обществом. Хариджиты Оманаи Северной Африки даже выступали за выборность имама-халифаи настаивали на том, что главой уммы может быть избран любой ее член.

В оптимальном варианте халифу следует: принадлежать к числу богословов-законоведов высших рангов; происходить из племени курейшитов (более того, сторонники имамата считают, что законная власть, божественная по природе, есть родовой признак лишь прямых потомков Пророка); быть справедливым, мудрым, смелым, физически здоровым; выполнять все предписания Корана, в частности, заботиться о благе подданных. У него не должно быть монархических полномочий. Он не может передать власть по наследству или произвольно назначить преемника. За нарушение Сунныи шариата его разрешено привлекать к ответственности.

Коран признает, что все мусульмане равны перед Аллахом. Каждый правоверный может рассчитывать на справедливый суд и спасение. Правитель обязан радеть о поддержании условий, обеспечивающих его народу достойную жизнь.

Шариат не признает социальную замкнутость сословий, наследственное социальное неравенство. Освящен и всегда реали-зовывался принцип социальной мобильности. Сила, способности, случай открывали двери наверх перед каждым, кто того достоин.

В период распространения ислама этому способствовало и то, что арабский язык сравнительно быстро вытеснил на территории халифата иные языки межнационального общения. Его знание на основе текстов Корана резко повышало социальный статус любого подданного халифа. Принадлежность к арабо-ис-ламской культуре служила залогом успеха и процветания. Она открывала большие возможности в экономической деятельности, продвижении по службе, и т.д.

И сейчас еще арабы считают по-настоящему людьми только тех, кто знает их язык. Ведь он был избран для того, чтобы сообщить миру весть Священного Корана. Отсвет сакральности,

Падающий на него, объясняет запрет на ведение богослужения на иных наречиях, а также позднее появление переводов главной книги ислама и отсутствие интереса его богословов, в отличие от их собратьев по перу в других религиозных системах, к такого рода творчеству.

Вероучение ислама

Осуждение гордыни содержится в истории Иблиса — единственного среди ангелов отказавшегося поклониться Богодух-новенному человеку. За это он был… Пророк Ибрахим (аналог Патриарха Авраама) поборол нечистого в долине Мина близ… Кроме того, на необитаемом острове посреди океана, охраняемый джиннами, прикован цепями к скале чудовище Даджжал.…

Система мусульманских ценностей

Исправлению возникшей из-за Грехопадения ситуации и укреплению веры служат молитвы и пост. Поэтому его правила предписывают сугубую нравственную воздержанность. Во время поста особенно… Земная жизнь мыслится верным только игрой и забавой. Главное ожидает их в грядущем бытии. Оно же лучше для тех, кто…

Мораль, право и предпринимательство

В то же время считается, что правоверный a prioiri выше неверного. Последний всегда неравноправен, что находит себе подтверждение в массе… Среди главных обязанностей верующего надо отдельно упомянуть борьбу против… Кроме того, деловая этика предполагает, что старший по бизнесу обязан заботиться об интересах младшего партнера.…

Ислам и политика

В исламе столь же изначально сформировалось четкое представление о власти и политической организации уммы. Он стал идеальной основой для… гией арабы несли покоренным ими народам определенное политическое… Поскольку легитимное право на верховную политическую власть, в соответствии с догматами ислама, дает только…

ГЛАВА 12 Христианский тип культуры

Предпосылки и предтечи христианства. Христианская картина мира. Ценностные ориентации. Догматика и шика. Правовая модель. Схоластика и мистика. Религия и наука. Средневековье; Византия и Запад. Специфика Возрождения; тенденции Реформации. Перипетии Нового и новейшего бремени. Художественная практика христианства. Этта и прагматика. Исторические корни глобализации. Родство глобализма и антиглобализма

Предпосылки и предтечи христианства

Круг сторонников Иисуса, с обыденной точки зрения, представлял собой типичную группу последователей одного из религиозных толков, объединенную… дым выбирает себе синагогу и церковь, а значит, раввина и духовенство, по… В первое время после своего Вознесения Христос довольно часто представал перед учениками в своем прежнем облике. Во…

Христианская картина мира

Библейское же Откровение называет Творением возникновение принципиально новой ценности в силу Первопричины, именуемой Богом, т.е. тем, кто пребывает… Бог — абсолютное начало всего. Его акт Творения полностью свободен. В нем… Подобно тому, как в центре и всего мироздания в целом, и его божественной, невидимой, составляющей находится Бог, в…

Ценностные ориентации

Поскольку Бог, базовая ценность, есть Любовь к индивиду и всем народам, признающим и почитающим его, постольку из множества предписаний главными… Достигается же оно непрерывным духовным совершенствованием, т.е. аскетическим… Христиане довольно быстро (мозаики с Иисусом появились уже через несколько веков, за ними вскоре последовали…

Догматика и этика

Третий, Эфесский, Вселенский Собор (431 г.) канонизировал тезис о Богочеловеческой природе Спасителя с момента его воплощения. Поэтому Иисуса Христа… Индивидуальная личность признается созданной по образу и подобию Божьему,… Далее, человек мыслится земным отражением Бога, ибо, создавая его, он наделил человека волей и даровал ему свободу.…

Схоластика и мистика

Из разделения теоцентризма высшего (горнего) и антропоцентризма земного (дольнего) мира вытекает сущность учения о Первородном грехе Адама и Евы.… Тем же мотивировано и напутствие Бога Адаму и Еве на выходе из Эдема, которое… Христианство предлагает свою мистическую возможность преодоления последствий небесной кары, смертной расплаты за…

Религия и наука

с римской эпохой. В конце же концов именно церковный деятель и теолог Фома Аквинский (Аквинат) включил в христианскую картину мира понятие… Отозвавшись на созревший и готовый прорваться интерес к экспериментальному… Важно также сказать об аргументах, коими Аквинат доказывал (в итоге успешно) свою точку зрения. Он писал, что наука…

Средневековье; Византия и Запад

С Западом Византию объединяли также жесткая централизация государственной власти и налоговой системы, оживленное развитие большого числа городов и… Но культура Византии не была простым смешением разнородных элементов. Она… Все Отцы Церкви, равно почитаемые католиками, протестантами и православными, происходили из Восточной Римской империи…

Специфика Возрождения; тенденции Реформации

Обычно считается, что протестантизм создал капитализм. Наиболее известный автор, писавший на эти темы, Макс Вебер, посвятил немалую часть своих… Однако подлинно объективный анализ не может строиться на безоговорочном… Как было показано выше, общехристианскими являются большинство постулатов протестантизма, например таких, как:…

Перипетии Нового и новейшего времени

И хотя последние 300—400 лет все крупнейшие достижения теоретической и прикладной науки так или иначе связаны с христианскими странами, идеализация…

Художественная практика христианства

Начиная же с эпохи реализма наблюдается следующая картина. Методические приемы, используемые в литературе, драматургии и театре, продолжают прежде… Первую же позицию в нравственном воспитании реципиента творчества удерживают…

Этика и прагматика

Что касается оценки зажиточности, то лишь некоторым (и только раннехристианским) общинам были присущи как крайне негативное отношение к богатству… Иначе Бог не стал бы выражаться столь витиевато. В Евангелиях достаточно…

Исторические корни глобализации

Ученики Иисуса призваны обращать в свою веру народы, не деля их по ранжиру. Вероисповедная связь объединяет всех его последователей, вне зависимости… Глобализация есть всего лишь очередной этап развернувшегося еще со времен… Нынешняя стадия отличается от предыдущих лишь ее ускоренным протеканием, психологическим уплотнением пространства и…

Родство глобализма и антиглобализма

Далее, за всеми массовыми акциями антиглобалистов чувствуются большие деньги, которых не хватит ни у каких профсоюзов самих по себе. Поскольку «рука…

ГЛАВА 13 Русская культура

Условия формирования. Исторический очерк. Происхождение славян. Характеристики русской культуры. Наследие Византии и его значение. Особенности русского православия. Система ценностей. О текущих задачах. Русское искусство. Русская

философия

Условияформирования

Позднее русские князья то воевали со Степью, то союзничали с ней. И нередко они и их дружинники играли коллективные свадьбы, например, с… В дальнейшем в состав уже собственно русского народа влились (назовем только… Благодаря обстоятельствам своего возникновения русская культура всегда обладала цивилизационным ядром невероятной…

Исторический очерк

Время образования древнерусского государства совпало с возникновением других европейских держав. Оно всегда считало себя частью одного с ними мира и… Вскоре наступили века испытаний. Они были связаны с двусторонней внешней… В подобной ситуации выход на потенциально успешную войну на западе, а не пагубное для независимости Новгорода…

Происхождение славян

Современное же славянство как ясно очерченная историческая реальность возникло (накануне своего бурного — в VI в. н.э. — прорыва в историю и… Кроме того, в славянских ордах, обрушившихся на Византию, заметно, по… Следовательно, всякий, кто претендует быть «чистым» славянином, а тем более русским, должен немедленно признать свое…

Характеристики русской культуры

Достаточно упомянуть, что для государственной консолидации на княжение в Киев были приглашены викинги (варяги), уже овладевшие к тому времени… Константинополя, начиная с романского стиля, наложившего свой отпечаток на… Оригинальная письменность и грамотность были получены благодаря великим общеславянским просветителям братьям-монахам…

Наследие Византии и его значение

Но франкские королевства долгое время терпели от Византии сокрушительные военные поражения, отдавали ей лучшие территории по обе стороны Адриатики и… Славяне же, наоборот, осаждали Константинополь, и, как нож через масло,… Чем не причина нашей обоюдной подсознательной идиосинкразии, заслуживающей совместного встречного преодоления? Похоже,…

Особенности русского православия

Нашей феноменологии (φαινόμενον — «явление» по-гречески) присуща вера в постижение Бота через… Святители Кирилл и Мефодий принесли на Русь также мысль о единстве… Вместе с тем указанная доктрина утверждает, что только Россия является мировым центром христианства, из чего следует…

Система ценностей

тому — казачество, возникшее в результате ухода от феодалов предприимчивых людей, не желавших подчинения диктату, и освоившее для России просторы… Оборотной стороной перечисленных достоинств следует считать склонность к… Сочетание преданности социальной солидарности с индивидуализмом, тоже не являющееся чем-то исключительным в…

О текущих задачах

пока еще повсеместно воспроизводимой старой советской, создать новую нацию, вернув в бизнес и общественные отношения позитивные досоциалистические… Это великая задача. Ключевое место в ее осуществлении принадлежит культуре и… Между тем до сих пор у очень многих из тех, кто занимается воспитанием новых поколений, начиная с родителей,…

Русское искусство

А в XVII в. — веке общего усиления светского и рационального начал, секуляризации и обмирщения — в столице под тем же влиянием возникает и… В XIX в. русская культура буквально врывается в Европу, становится для нее… В начале XX в. колоссальное влияние на литературу и изобразительное искусство оказали взгляды русского философа B.C.…

Русская философия

Мы видели, что уже на заре русской литературы она проявляла себя вполне активно. Немало ярких произведений вышло из-под пера ее авторов в период… В XIX в. ту же тенденцию продолжают В.Г. Белинский и А.И. Герцен, Д.И. Писарев… можно считать П.Я. Чаадаева, а также западников и славянофилов. Кружки и лидеры последних вели между собою диспут,…

ГЛАВА 14 Важнейшие политические доктрины

Влижний Восток. Индия и Китай. Античность. Средневековье. Эпоха Возрождения. Новое время. Век Просвещения. Девятнадцатый век. Новейший период

Ближний Восток

В этом смысле все космогонические мифы, объясняющие происхождение Вселенной и иные важнейшие природные события через их соотношение с должным, уже… Первые попытки определить природу политики и права мы находим начиная с… Египту и Месопотамии была свойственна в значительной степени однородность взглядов различных слоев общества на природу…

Индия и Китай

В «Ригведе» всемогущий космический закон понимается как императив, которому одинаково подвластны и люди, и боги. В этом он созвучен древнегреческой… Такой же подход сохраняется и в более поздних «Упанишадах», хотя акцент там… «Артхашастра» делает следующий шаг к рациональной политической теории. Она рекомендует царю, связанному дхармой,…

Античность

Феномен демократического полиса заключается в том, что гражданский коллектив, формирующий через народное собрание как форму прямой демократии… Первыми воспитывать будущих профессиональных политиков стали софисты. Среди… Требованиям традиции софисты противопоставили природу, которую понимали как то, что обусловливает независимую…

Правильных и неправильных форм государственного устройства: монархия-тирания, аристократия-олигархия, демократия-охлократия.

Продолжая «развивая взгляды Сократа, его ученик Платон создал теорию о том, что государство возникло с целью взаимного удовлетворения различных потребностей людей, возможного только в совместном поселении, идеальной формой которого является полис. Так он стал родоначальником концепции реализации в политике идеи блага.

Он считал единственно правильной моделью государственного устройствааристократию, основанную на четырех добродетелях — мудрости, мужестве, благоразумии и справедливости. Его подход к политике с позиции должного предопределил целое направление европейской политической мысли, развивающееся до сих пор.

Аристотель видел конечную цель развития человека как природного существа в достижении автаркии, или самодовлеющего состояния, что возможно только в государстве. Понятия природного и политического в сфере общественных отношений у него, таким образом, совпадают: человеку, как «политическому животному» свойственно безотчетное стремление к совместной жизни, реализуемое через ряд ступеней естественного развития — семью, общину и государство (здесь нетрудно видеть, что «знаменитая* книга Ф. Энгельса о происхождении семьи и т.д. есть всего лишь компилятивный плагиат из Аристотеля и Л.Г. Моргана). -

Жизнь в государстве для человека, по мнению Аристотеля, является высшим благом, а политика (в силу данного обстоятельства) — высшей по отношению к другим наукам. Но она обретает истинную ценность только тогда, когда теория в ней объединяется с практикой, реализуемой в законах, которые регламентируют принятое в данном обществе доброе и дурное.

Аристотель явился также родоначальником политологии, поскольку прибег к методу умозрительного расчленения государственного организма на составные элементы с последующим

Их изучением. А в «Политике», написанной на базе разработанных им и его учениками 137 полисных конституций (плюс еще нескольких десятков ими подробно разобранных), он заложил основы современной политической компаративистики.

Позаимствовав у Сократа его классификацию типов государственных устройств, Аристотель все их подробно проанализировал и тщательно исследовал причины их патологических отклонений, приводящих к политическим потрясениям.В итоге он пришел к выводу, что наилучшим является устройство, оптимально объединяющее в себе преимущества всех форм правления. Эту смешанную форму он назвалполитией.

Среди его популярных, но неудачных, гипотез следует упомянуть предположение о зависимости политического устройства государства от размеров занимаемой им территории, численности населения и характера граждан.

Продолжая идеи Аристотеля, Цицерон считал лучшей смешанную конституцию. В остальном он развивал две главные идеи — справедливость возможна в государстве наилучшей конституции; закон ничто без людей, умеющих обеспечить уважение законов. Таким образом, политика для него есть результат разумной установки, существующей вне сиюминутных устремлений человека и позволяющей, в силу этого, действовать в соответствии со справедливостью. Поскольку Цицерон жил в период зарождения будущей империи, то высшим гарантом такого равновесия он видел принцепса — первое лицо государства, призванное примирять конфликтующие интересы.

Римская империя скорректировала его теорию. Она сохранила идеологему, согласно которой императорская власть основана на добровольном согласии подданных. Но в отношении правителя была сформулирована концепция, что он получил власть для того, чтобы творить закон.В результате само право все больше оборачивалось полномочием императора поступать по своему усмотрению. Так была заложена основа европейских представлений Средневековья и Нового времени о праве монарха.

Средневековье

Последний мотив получил свое четкое философское и идеологическое обоснование уже у Блаженного Августина. Согласно ему, власть необходима, чтобы… Идя дальше, Блаженный Августин отождествил светскую власть с земным градом, а… дали, что нравственное превосходство дает Церкви право контроля над использованием государственной власти.

Эпоха Возрождения

Продолжая традиции рационализма, заложенные античностью, Никколо Макиавелли развил реалистическое направление в политической теории и концептуальную… Каждую из них он рассматривает в двух разных состояниях — спокойного времени и… Однако надо особо подчеркнуть, что в данной системе взглядов и судьба самого диктатора, что часто забывают, поставлена…

Век Просвещения

Выше было показано, что со времен античности такая точка зрения была принята далеко не во все эпохи. Однако у нее есть и своя богатая традиция.… ведливого, свойственная всем людям. Римские юристы считали естественное право… Светская школа естественного права (Гуго Гроций) прежде всего сделала господствующим в нем этический элемент. Природа…

Девятнадцатый век

системы взаимных скрещивающихся интересов, стимулирующих развитие права. В рамках его знаменитой логической триады (тезис — антитезис — синтез) тезис… Основоположник современной либеральной политической теории, Джон Стюарт Милль, с одной стороны, обосновывал, вслед за…

Новейший период

Печать воздействия левого социализма лежит и на взглядах австрийского юриста Ханса Кельзена. Поскольку государство относится к сфере долженствования, то общественные установления суть принудительно вмененные правила. Право, следовательно, представляет собой принудительный аппарат, не обусловленный никакими политическими или этическими ценностями. Ценность демократии заключается в ее релятивизме, поскольку она признает равную ценность любой политической воли, так же как и политических взглядов, а принцип равных возможностей и соревновательности создает гарантии чередования в превращении большинства в меньшинство и наоборот, и, значит, формирует основу для защиты прав меньшинства.

Литература

Основная

2. Еремеев Д.Е. Ислам: образ жизни и стиль мышления. М., 1990. 3. Индуизм: традиции и современность. М., 1985. 4. Ислам: традиции и новации. М., 1991.

Дополнительная

2. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. 3. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М„ 1992. 4. Данилевский Н.Я. Россия и Европа, м., 1991.

Ш44

Шелов-Коведяев, Φ.В. Введение в культурную антропологию [Текст]: учеб, пособие для вузов / Ф. В. Шелов-Коведяев; Гос. ун-т — Высшая школа экономики. — М,: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005. — 373, [11] с. — Библиогр.:с. 372—373. —1500 экз. — ISBN 5-7598-0151-1 (впер.).

Книга вводит читателя в проблематику типологии культуры и влияния ее стереотипов на развитие человека и общества. Ее содержание фокусируется на трех основных темах — отношениях этноса, языкаи культуры; общества, культуры и человека; религии, культуры и морали.

Автор делает акцентна общечеловеческих основах культуры, факторах, исторически объединяющих Восток и Запад; показывает степень воздействия христианства на современную картину мира, роль традиции в выборе инновационных направлений; опровергает расширительное толкование конфликта культур, мифы и предрассудки относительно русской культуры и православных ценностей.

Особое внимание уделяется базовому характеру культуры для понимания глубинных причин современных общественно-политических процессов и мотиваций людей, корней глобализации и построения корректных сценариев ее будущего; истокам экологического сознания и императивам толерантности и диалога.

Для преподавателей и студентов высших учебных заведений.

УДК 008(075) ББК 71.05

Учебное издание Шелов-Коведяев Федор Вадимович

Введение в культурную антропологию

РедакторК.М, Канюк Художественный редакторA.M. Павлов Компьютерная версткаА.В. Плотников КорректорЕ.Е. Андреева

ЛР № 020832 от15 октября1993 г. Подписано в печать30.09.2005 г. Формат 60x84 Печать офсетная. Бумага офсетная.Гарнитура «МысльС» Уч.-изд.л. 19,64. Усл.-печ. а. 21,85. Тираж 1500 экз. Заказ №5357. Изд. №379.

ГУ ВШЭ. 125319, Москва. Кочновский проезд, 3 Тел./факс: (095) 772-95-71

ООО «Издательство «М-Пресс» 610000, г.Киров, ул. Карла Маркса» 101

Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ОАО«Дом печати — ВЯТКА»610033, г. Киров, ул. Московская,122

Развернуть

Открыть в широком формате