Соединение Запада и Востока, равноправное отношение с ними, синтез разных по происхождению элементов генетически присущ всему русскому. На протяжении всей своей истории Русь складывалась под перекрестным влиянием Запада и Востока. В исходной фазе ее формировали Византия, Северная и Западная Европа и контакты со Степью.
Достаточно упомянуть, что для государственной консолидации на княжение в Киев были приглашены викинги (варяги), уже овладевшие к тому времени северо-западными землями. Ав архитектуре и ремеслах не менее важную роль, чем рецепции от
Константинополя, начиная с романского стиля, наложившего свой отпечаток на строительство Владимиро-Суздальской Руси, играет западное воздействие.
Оригинальная письменность и грамотность были получены благодаря великим общеславянским просветителям братьям-монахам Кириллу (Константину) и Мефодию из Болгарии, а в Богослужении длительное время сохранялась диглоссия — греко-славянское двуязычие. Непосредственные следы иноземных влияний, в отличие от топонимики, где многие из них оказались со временем вытеснены или радикально русифицированы, отчего стали трудно узнаваемы, дошли до нас в именах некоторых языческих славянских богов, таких, как Мокошь, Симаргл, Перун, Сварог.
Распад Киевской Руси умножил культурное разнообразие. А контакты с Центральной, Западной и Южной (Византия) Европой и Азией вкупе со славянским субстратом привели к своеобразному сплаву на нашей почве многих их важнейших характеристик. Все это подтверждает правильность вывода историка СМ. Соловьева о том, что новая волна европеизации, принесенная XVIII столетием, не была чужеродным явлением в культурно-историческом развитии страны.
Синкретизм, изначально объединительный характер русской культуры придали ей прочную устойчивость и могучую синергетику. Они же составляют практически неисчерпаемый ресурс полноценного и полноправного включения России в современный прогресс, ибо мотором мирового развития в XXI в. служит не традиционная промышленность, не высокие и даже не информационные технологии, а активный интеллектуальный и духовный потенциал нации.
Следует учитывать и такую отличительную черту русской культуры, как космизм: уже «Слово о законе и благодати» (произведение XI в.) постулирует равенство всех христианских народов, т.е.привычку мыслить планетарными масштабами (такой подход находим ещев XII в. в ответе на вопрос «Откуда есть пошла Русская Земля» в «Повести временных лет»), мерить себя
задачами Вселенной. К этому следует добавит* также обуздание крайнего индивидуального эгоизма рамками принятых в обществе приличий, не приводящее, однако, к растворению личности в коллективе. Свойственные последней, по сравнению с западноевропейской моделью, большая контрастность, действие на парадоксах и вытекающая отсюда известная склонность к балансированию на грани крайностей также относятся сейчас в креативе к числу наиболее продуктивных и перспективных.
Этого ждет от России развитый мир, чья фундаментальная потребность заключается в появлении и реализации новых культурных идей. Традиционно наиболее близким, и потому комфортным Западу их источником является Россия. Здесь вполне уместна знаменитая русская духовность с ее нетривиальными резервами.
В новом мировом разделении труда России предназначено стать синтезом разных традиций, «мировым КБ» или «мозговым трестом», процветающим за счет создания интеллектуального продукта. Для этого основные инвестиции надо направить не на поддержание производств вчерашнего и позавчерашнего дня, а на сохранение и развитие нашего цивилизационного, научного (включая военные НИОКР) и образовательного фонда и потенциала, в том числе на переобучение высвобождающихся кадров.
Причиной «прохладного» отношения к нашей стране как раз и является то, что ее лидеры пока не поняли характер исторического вызова и потому не отвечают адекватно на главный, пусть открыто и не заявляемый, но проявляемый через «вывоз мозгов» запрос основных наших партнеров.
«Загадками славянской души» для западного европейца являются: во-первых, почему мы сами чаще всего не применяем разработки, которые создаем; во-вторых, почему мы продаем идеи настолько дешево, что потом не в состоянии купить себе продукт, созданный на их основе. Выбор между материальной выгодой и эфемерным (иначе у нас не было бы комплексов) моральным удовлетворением в пользу последнего, столь шокиру-
ющий прагматиков, — лишь производное двух указанных обстоятельств.