Люди новой эпохи, не отбрасывая приоритет Божьих заповедей, обратили внимание на другую сторону Творения человека по образу и подобию Божьему. Она, конечно, тоже отражена в Писании, но в период господства аскетических подходов оставалась в их тени.
Требование неукоснительного следования жестким этическим предписаниям осталось. Но верующие впервые по-настоящему прочувствовали суть замысла Господа, когда он, создав человека, наделил его волей и даровал ему свободу. Маятник существенно качнулся в сторону от абсолютизации заданной априорно внешней регламентации, однако, благодаря христианской основе, не механически обратно к античному индивидуализму, а к новаторскому пониманию значения свободы выбора.
Индивид восторгается идеалом телесного облика, постигает самоценность своего Я и испытывает законную гордость за себя как «соработника» Бога и самоутверждается в подобном качестве. Это время принесло с собой немислимий в течение тысячелетия акцент на таланты личности и потому явило миру целую плеяду универсальных дарований, разносторонность которых с той поры никогда и никем не была не то что перекрыта, но и просто повторена.
Пионером здесь выступила Италия. Леонардо да Винчи разработал в чертежах почти все, что нам теперь известно, кроме компьютера и мобильной связи. Иные (Бенвенуто Челлини, Ми-келанджело) были не менее гениальны в самых разнообразных отраслях деятельности и знания. Они сформировали установку общественного сознания на творческую сторону культуры, которая (в силу их влияния на эстетические взгляды) постепенно распространилась по всей Европе.
Они поставили задачу, себе и другим, принципиально инновационно. Художник, указывали они, должен в совершенстве и
прекрасном превзойти природу. С ними доминантой культуры стала идея гуманизма, т.е. человечности (от лат. humanus — «свойственный, присущий человеку»), ибо человек как частица и проводник божественной воли сам есть творец себя и окружающего его мира, его красоты в том числе.
Поскольку в начале креативного процесса у его автора нет полной определенности в отношении деталей того, что у него в итоге получится, но именно в них «кроется дьявол», то свобода воли неотделима от ответственности за результаты еереализации на практике. И Ренессанс со всей ясностью выдвинул названный вопрос — в центр обсуждения как в общефилософском плане, так и применительно к каждой личности конкретно. Он впервые столь выпукло сформулировал оппозицию свобода / ответственность — несвобода/покой. Этим было положено начало явлению, получившему потом название «бегства от свободы» , ибо последняя предполагает, что всякому надо самостоятельно определить свое место в жизни и сформулировать для себя ее индивидуальный, неповторимый смысл. Аэто не всегда и не всем удается и нравится.
Точно так же и сейчас. Нам периодически подсовывают сладкие сказки об «уверенности в завтрашнем дне» в советское время и навязчиво пытаются создать комплекс уныния по поводу ее отсутствия сегодня. Во-первых, это неправда. В период всеобщего дефицита единственное, в чем не было сомнения, — в том, что завтра его будет еще больше. Во-вторых, стопроцентная предсказуемость грядущего критически необходима для психологического комфорта только женщине (она, как мы знаем, консерватор) и ребенку. Мужчине это не свойственно (охотникне может быть заранее уверен в эффективности своей экспедиции, иначе не было бы подготовительных ритуалов примитивных племен). Наконец, любителям (из числа административных и промышленных руководителей) пожаловаться на то, что «не жизнь пошла, а сплошная борьба за выживание» полезно напомнить определение «Жизнь — борьба за выживание». Это сказали не Е. Гайдар с А. Чубайсом и не какой-либо либеральный по-литик. Цитата принадлежит Чарльзу Дарвину.