Тема 5. Структура культурологии

Постановка проблемы…

 

Относительно культурологии, как, впрочем, и относительно любой другой подсис­темы общей системы современного научного знания, с необходимостью должен быть рассмотрен вопрос о ее структуре – основных компонентах, из кото­рых она складыва­ется, и характере их соотношения друг с другом.

Как исследовательская задача, данная проблематика была поставлена еще Г. Рик­кертом. Выдвинув и сформулировав свое знаменитое «Kulturwissenchaften», он не только констати­ровал «отсутствие единства и систематической расчлененности наук о культуре в проти­воположность естественным наукам, среди которых в особенности физические науки об­ладают прочной опорой в механике», но и полагал, что хотя «для наук о куль­туре, поскольку они пользуются историческим методом, не может существовать основ­ной науки, анало­гичной механике», у них, тем не менее, «тоже есть возможность сомк­нуться в одно единое целое; именно понятие культуры, определяющее их объекты и яв­ляющееся для них руководя­щим принципом при образовании ими исторических поня­тий, может сообщить им, нако­нец, также единство общей связи»[181].

По своему, но именно эту же проблематику ставил и решал в середине 40-ых годов минувшего столетия Дж. Фейблман. «Наука о культуре, – писал он, – должна вобрать в себя множество поднаук и объединить их в единую вели­кую науку. Наука о культуре, кото­рая известна под именем социальной антропологии и этнологии – ибо эти термины, судя по всему, используются как взаимозаменяемые, – должна включить в себя научные дис­циплины, которые мы знаем как антропологию, этнологию, социологию и социальную психологию»[182].

В современной литературе иногда встречается в целом скептическая точка зрения по по­воду самой возможности сколько-нибудь внятной структуризации культурологии.

Весьма показательно в этом отношении мнение В.А. Лекторского, согласно кото­рому, культурология – это «конгломерат из разных наук»,[183] т.е. всего лишь некое их меха­ническое соединение, беспорядочная смесь.

Э.А. Орлова выражает серьезную озабоченность по поводу утверждающегося в отечественной культурологии «познавательного синкретизма», проявляющегося как «смешение в основном философского, гуманитарного и в малых долях социально-науч­ного стилей рассуждения». «Наша культурологическая общественность, – пишет она, – охраняет этот синкретизм. Если указанная тенденция утвердится, науку о культуре по­стигнет участь социологии: останется название, обязательность преподавания в вузах, защита диссертаций, но все это будет пустой игрой словами»[184].

Целый ряд исследователей занимает в этом вопросе более позитивную и оптими­стическую пози­цию, полагая, что осуществление структуризации как методологической процедуры применительно к культурологии не только необходимо, но и вполне воз­можно.

Один из первых вариантов структуры культурологии как науки, предложенный С.Н. Иконниковой, включал в себя следующий «ряд взаимосвязанных между со­бой час­тей: история культуры; философия культуры; социология культуры; психология куль­туры»[185]. Впоследствии данная позиция автором была существенно уточнена и в составе культуро­логии было предложено выделять «пять взаимосвязанных разделов», каждый из которых «имеет свой объект исследования, взаимодействует с определенным кругом наук, отлича­ется языком описания, спецификой анализа, методами и практическими рекомендациями, используемыми при разрешении конкретных проблем»: история мировой и отечественной культуры, история культурологических учений, социология культуры, культурная антро­пология, прикладная культурология[186].

Согласно Л.Н. Когану, культурология – это «совокупность наук о культуре», ос­новными «составными частями» которой являются философия культуры, теория куль­туры, история культуры и социология культуры[187]. Данная точка зрения раз­деляется Ю.В. Петровым: «…Культурология, – пишет он, – есть система знания, включающая историю культуры, теорию культуры, социологию культуры, философию культуры. Культурология есть такое понятие, которое используется для описания всех существующих наук о культуре; благодаря ему удается синтезировать и интегрировать их в некоторое единство, когда история, теория, социология, философия культуры рас­сматриваются как составные части культурологии. …Целостность культурологии выте­кает из целостного единства культуры как таковой…»[188].

Е.Я. Александрова и И.М. Быховская, обосновывая необходимость системного представления знаний о культуре, выделяют в нем – в зависимости от степени обобще­ния – три основных уровня:

– философию культуры как наиболее абстрактное, обобщенное знание о культуре в контексте «человек – мироздание», как «мировоззренческое основание для более част­ных уровней осмысления феномена культуры», как «своего рода метатеорию культуры»;

– собственно культурологический уровень как «интегративно-типологизирующее, объяснительное знание о культуре», предполагающее «ее выделение как специального предмета анализа через соотнесение с социальным пространством» и интегрирующее «многообразные данные о культурных феноменах с целью выявления и объяснения зако­номерностей их генезиса, функционирования, изменения; раскрытия базовых культуро­образующих оснований и многообразной по видам и формам деятельности человека; по­нимания смысла и характера "встроенных" в любую социальную практику ее культурных регуляторов…; осуществления в этом контексте сравнительных исследований (как по временной так и по пространственной оси) для выявления специфики векторов и дина­мики движения культуры, особенностей различных типов культуросообразной деятель­ности (включая социализацию и инкультурацию человека)»;

– и, наконец, культуроведческий уровень, включающий в себя многообразные ча­стно-научные дисциплины («искусствоведение, религиоведение, литературоведение, экономика культуры и т.д.»), ориентированные на изучение не культурного пространства как такового, а тех или иных его подсистем, конкретных форм и видов культуротворче­ской деятельности, их специфики, структуры, внутренних механизмов развития и т.д. На этом уровне «создается мощный фактологический фундамент, связанный с изучением многоообразных культурных феноменов, осуществляется эмпирический анализ источни­ков, дается детальное описание отдельных сторон и характеристик различных видов культурной практики человека (хозяйственной, политической, правовой, эстетической, образовательной и т.д.)»[189].

А.И. Кравченко подчеркивая то обстоятельство, что «культурология не является монодисциплиной в том смысле, что ее содержание не покрывается какой-либо одной наукой», выделяет в ней следующие основные «подразделы»: «теорию культуры (фило­софию культуры), историю культуры (мировую художественную культуру), прикладную и эмпирическую культурологию (антропологию и социологию культуры)»[190].

В.М. Розин, исходя из того, что в трактовке культуры в настоящее время сформи­ровались «три основные познавательные ориентации – философская, историческая и тео­ретическая», выделяет внутри культурологии, соответственно, «философию культуры (культурфилософию), историю культуры и науки о куль­туре»[191].

В.М. Межуев, рассматривая культуру как предмет культурологического ис­следова­ния в качестве многослойного и многопланового явления, выделяет в ней три основных пласта (слоя) – этнический, национальный и массовый и, исходя из этого, структурирует культурологию на три основных «блока» научных дисцип­лин, в каждом из которых ис­пользуются специфические приемы и методы иссле­дования: блок антропологического знания, базирующийся прежде всего на этноло­гии (или культурной антропологии) и изу­чающий «дописьменный» пласт куль­туры; блок гуманитарных и исторических наук, ба­зирующихся прежде всего на филологии (вместе с лингвистикой) и изучающий ее «письменный» пласт; и блок социологического знания, базирующийся на социологии и изучающий способы производства и функционирования в обществе массовой культуры. «Этнолог, фи­лолог и социолог – вот кто, – согласно этой позиции, – в первую очередь может и должен претендовать на звание культуролога».

В соответствие с этим различается три основных значения термина «культуроло­гия»: антропологи­ческий, гумани­тарно-исторический и социологический. Кроме этого, прогнозируется, что в обозримой перспективе культурология может приобрести еще одно – четвертое – значение, поскольку внутри нее «сегодня формируется новый блок, связанный с изучением современных (компьютерных) информационных систем и техно­логий».

Философии культуры, согласно В.М. Ме­жуеву, не является составной частью культурологии как науки. В си­туации плюрализма, множественности культур, ставящей перед познаю­щим субъектом, тем же культурологом, вопрос о том, кто он сам по культуре, где прохо­дит граница между его культурой и той, которую он изучает, она решает «проблему культурного самосознания личности в современном мире», и, будучи актом сознательного культурного творчества, результатом которого является осознанное бытие человека в культуре, «раскрывает ему вполне рациональными средст­вами смысл его собственного существования в ней»[192].

Л.П. Воронкова, в отличие от В.М. Межуева, предлагает различать не три, а только два смысла термина «культурология» – широкий и узкий. По своему статусу «культуро­логия в широком смысле», согласно ей, «не является отдельной научной отраслью или же метанаукой, а представляет собой собирательное поня­тие, обозначающее комплекс отдельных наук, философских и богословских концепций культуры. Другими словами, культурология в широком смысле – это все те учения о культуре, ее сущности, динамике развития, закономерностях функционирования и развития, которые можно встретить в трудах ученых, пред­ставляющих различные области научного и ненаучного осмысления феномена культуры. Сюда же относится и то понимание культуры, ее места и роли в об­ще­ственной жизни, которое встречается в работах деятелей искусства, писателей, му­зы­кантов и художников, а также в их художественных творениях». В структур­ном плане «культурология в широком смысле слова» включает в себя, согласно Л.П. Воронковой, «культурологию в узком смысле слова» или теорию культуры, а также историю культу­рологии, философию культуры, богословие культуры, социологию культуры, культур­ную антропологию, экологию культуры, психоло­гию культуры, культуроведение или прикладную культурологию, историю куль­туры[193].

Уточняя впоследствии свою позицию, Л.П. Воронкова пишет: «культурология в широком смысле слова включает: философию культуры; социологию культуры; теологию культуры; экологию культуры; культурную антропологию; историческую культурологию (историю культуры; историю культурологии) и прикладную культурологию.

Культурология (в узком смысле слова) представляет собой науку о культуре – точнее, теорию культуры – состоящую из разделов: генезис культуры, морфология и динамика культуры, взаимодействие культур, связанных с определенным комплексом исследовательских задач, среди которых изучение причин и закономерностей появления культуры, ее развития и функционирования, выяснение структуры культуры»[194].

В статье «Современная культурология: объект, предмет, структура» А.Я. Флиер выделяет внутри культурологии «два "крыла": фундаментальное и прикладное». При этом «цель фундаментальной культурологии – изучение культурных процессов и явле­ний, возникающих и функционирующих по преиму­ществу стихийно, на основании об­щих закономерностей социокультурной жизни людей. Прикладная же культурология изучает, планирует и разрабатывает мето­дику целенаправленного прогнозирования и управления социокультурными процессами в рамках государственной социальной и культурной политики, в рамках деятельности специализированных культурных институ­тов и обществен­ных организаций».

В зависимости от объекта исследования («общество, личность, языки комму­ника­ции между ними») внутри фундаментальной культурологии, согласно А.Я. Флиеру, фор­мируются три основных направления:

– «социальная и культурная антропология, акцентирующая свое внимание на со­циокультурных процессах и явлениях, порождаемых людьми в ходе их совмест­ной (кол­лективной) жизнедеятельности, и "объективирующая" человека в формах его социальной практики (т.е. абстрагирующаяся от его личностных, индивидуа­лизирующих черт как творца и потребителя культуры и рассматривающая его как условного функционального субъекта культурных процессов);

– психологическая антропология, сосредоточенная, напротив, на проблемах «субъ­ективации» личности, проявляющейся в процессах ее социализации и ин­культурации, творческой, вариативной интерпретации индивидом норм, образцов, стереотипов и иных выражений его "окультуренности" в данной социокультурной среде;

– культурная семантика, изучающая культурные феномены прежде всего как сред­ство коммуникации между обществом и личностью, между индивидами внутри сообще­ства, как информационные носители, с помощью которых кодиру­ется и транслируется социально значимая информация, выраженная на том или ином вербальном (или невер­бальном) языке в чертах технологий и результатов (продуктов) всякой человеческой дея­тельности».

Прикладная же культурология в свою очередь подразделяется на «культуро­логию институциональных взаимодействий», и «культурологию внеинституцио­нальных взаи­модействий», каждая из которых представляет собою теорию и методику либо относи­тельно «организованных», либо относительно «неорганизо­ванных» социокультурных процессов[195].

В более поздней работе «Культурология для культурологов» А.Я. Флиер, сохраняя основные характеристики «объектной сферы» первых двух направлений «фундаменталь­ной культурологии» существенно скорректировал их обозначение. Название «социальная и культурная антропология», согласно ему, «представляется неоправданным, искусст­венно обуживающим проблемное поле области познания социальной культурологии не­которыми уже сложившимися научными школами и их традициями, а так же фактически исключающими из сферы изучения макродинамику культуры». Аналогичным образом обстоит дело и относительно названия «психологическая антропология», «которое также представляется слишком узким по отношению к реальному полю встающих перед нау­кой проблем». Поэтому, первое обозначается им как «социальная культурология», а вто­рое – как «психология культуры». Таким образом, по А.Я. Флиеру, «реально в практике фундаментальной культурологии с большей или меньшей очевидностью формируются три основных направления исследований (выделяемых по объектной сфере): «социаль­ная культурология», «психология культуры» и «культурная семантика»[196].

Наконец, в одной из совсем не давних работ, исходя из принципа «общее – частное – единичное», А.Я. Флиером был предложен еще один вариант «иерархии областей, изучающих культуру»: «философия культуры, изучающая культуру как всеобщую категорию», как определенную «модальность человеческого существования»; «собственно культурология, изучающая культуру как совокупность типов (стадиальных, региональных, социальных, функциональных и т. п.), моделируемых на тех или иных основаниях, на чертах сходства разных культурных явлений»; «история культуры, изучающая культуру как совокупность уникальных феноменов во всей глубине их своеобразия». Что касается места «общей теории культуры» в данной «вертикальной» структуре, то, по его мнению, она «дробится между философией культуры (онтологическая теория) и культурологией (алгоритмическая, социально-функциональная теория и теория развития, динамики)»[197].

В учебном пособии для студентов высших учебных заведений под научной редак­цией Г.В. Драча внутри культурологии выделяются также два, но уже не «крыла», а «блока»: теоретический, включающий в себя теорию культуры, куль­турантропологию, философию культуры, социологию культуры; и исторический, представленный историей мировой культуры и культуры России[198]. Сходную позицию занимает И.В. Коняхина, правда, с двумя существенными уточнениями: теория культуры понимается как «важ­нейшая часть философского знания», а история культуры – как история науки и техники, история экономики, история государства и права, история религии, история морали, ис­тория педаго­гики и истории искусства[199].

В.П. Большаков, рассматривая культурологию как «область гуманитарного знания», склонен в отношении ее состава ограничиваться указанием лишь на «историю культуры и теорию культуры»[200].

Согласно же Ю.В. Осокину, «в структуру культурологической науки входят: 1) методология и методика системных исследований культуры; 2) системология культуры, куда включаются системная теория культуры, теория социокультурной стратификации, теория культурного процесса, системная типология культуры, теория культурных паттернов и алгоритмов и некоторые другие дисциплины; 3) эмпирические культурологические (системные) исследования конкретных типов культуры (культурного сознания) и их носителей, историко-культурных процессов как смены состояний культурных систем, изучение отдельных явлений и артефактов культуры как единиц-носителей фрагментов того или иного конкретного системно организованного совокупного социокультурного опыта»[201].

Ю.М. Резник, исходя из того, что «предметная сфера культурологии как интегративного проекта науки о культуре включает в себя объектность, субъектность и взаимодействие между ними», выделяет в ее «концептуальной структуре» следующие «складывающиеся разделы (дисциплины)»:

1. «Онтология культуры», или «культурная онтология», которая подразделяется на две «субдисциплины»: а) «Объектную онтологию культуры (теории культурных объектов и культурной динамики и пр.)», предметом изучения которой является «система культурных объектов: “системные” и “внесистемные” объекты культуры, а единицами анализа – «артефакты, материальные предметы, паттерны и пр., формализованные тексты, обладающие объективным смыслом для субъектов», и б) «Субъектную онтологию культуры (теории конкретных субъектов культуры – личностей и культурных сообществ – и их персональных свойств, проявляемых в феноменах деятельности)», предметом изучения которой является «система культурных субъектов: “целостные феномены культуры” (различные стороны активности субъекта культуры», а единицами анализа – «персональные свойства субъекта (способности, представления, образы, события, позволяющие распознавать субъективный, интерсубъективный и объективный смыслы)»;

2. «Теории социокультурного взаимодействия», которые подразделяются на четыре «субдисциплины: а) «Культурная эпистемология (концепции познавательной деятельности субъектов»), предметом изучения которой являются «познавательные аспекты социокультурного взаимодействия», а единицами анализа – знания, когнитивные системы и другие единицы информации», б) «Культурная аксиология (концепции ценностей социокультурного взаимодействия, в том числе культурная этика и др.)», предметом изучения которой являются «ценностные аспекты социокультурного взаимодействия», а единицей анализа – «система ценностей», в) «Культурная семантика (анализ смысла и значений языковых конструкций)», предметом изучения которой являются «символические аспекты социокультурного взаимодействия», а единицами анализа – «знаки, символы, знаковые системы», и г) «Культурная праксеология (концепции и технологии практического воздействия субъекта на культурные объекты)», предметом изучения которой являются «практические аспекты социокультурного взаимодействия», а единицами анализа – «способы практического воздействия субъекта на объект или иного субъекта (средства, технологии и пр.)».

Причем, согласно Ю.М. Резнику, «в рамках культурологии эти разделы могут опираться на соответствующие области философии культуры, культурантропологии и истории культуры, реализуя тем самым ее междисциплинарный потенциал»[202].

Что касается позиции М.С. Кагана, то предметно-дисциплинарная структуризация культурологии как проблема им специально не ставилась, поскольку в его работах культурологическая проблематика осмысливается в ранге философской теории культуры, в то время как «конкретно-культурологическое знание» рассматривается как тот или иной вид ее «модификации» - «этнографический, социологический, семиотический, историко-искусствоведческий и т.д.»[203].

Отмеченный «разброс» позиций в структуризации культурологии требует, как это не трудно заметить, дополнительной рефлексии относительно самих оснований данной методологической процедуры. Каковы они?

 

Сосредоточение 5.1…

Если культурология по своему статусу – одна из основных подсистем общей сис­темы современного научного знания, становится возможным и необходимым выделение двух основных аспектов ее структуры: внутреннего и внешнего.

Рамки первого аспекта предполагают структурирование культурологии, ис­ходя из ее внутреннего содержания. Главной задачей здесь является проработка основания, кри­терия такой структуризации.

С этой целью относительно культурологии, как и относительно любой другой на­учной дисциплины, в соответствие с требованиями современной методологии, прежде всего, должен быть осуществлен специальный анализ, связанный с выяв­лением возмож­ности ее внутренней дифференциации на два основных уровня, присущих «нормаль­ному» научному знанию: эмпириче­ский и теоретический.

По своей гносеологической направленности данные уровни различаются тем, что на первом из них познание ориентировано главным образом на изучение явлений и зави­симостей между ними, а на втором – на раскрытие сущности и сущностных связей «в чистом виде». Главной познавательной задачей эмпирического уровня является описа­ние и обобщение явлений, в то время как для теоретиче­ского уровня таковой является объяснение и предсказание изучаемых явлений.

Наиболее четко различие между этими уровнями проявляется в характере их ре­зультатов. Основной формой знания, получаемого на эмпирическом уровне, яв­ляется на­учный факт и совокупность эмпирических обобщений. На теоретиче­ском уровне полу­чаемое знание фиксируется в форме законов и научных теорий, в которых как раз и рас­крывается сущность изучаемых явлений. Соответственно различаются и методы, исполь­зуемые при получении этих типов знаний. Основ­ными методами эмпирического уровня являются наблюдение, эксперимент, индуктивное обобщение. На теоретическом уровне познания используются такие методы, как дедукция, идеализация, типизация, восхожде­ние от абстрактного к конкретному, формализация, аксиоматизация и др.

Эмпирический и теоретический уровни различаются и по знаковым формам орга­низации знания: «для фиксации и организации эмпирического знания исполь­зуются формы естественного языка, а для организации теоретического знания – преимущест­венно искусственный язык»[204].

Различие между эмпирическим и теоретическим уровнями научного знания фикси­руется также и относительно чувственного и рационального как познава­тельных способ­ностей человека. Чувственное проявляется в ощущениях, воспри­ятиях и представлениях. Рациональное – в понятиях, суждениях и умозаключе­ниях. В процессе познания чувст­венное и рациональное не оторваны друг от друга, но внутренне взаимосвязаны. Даже самое элементарное восприятие, как от­мечает Дж. Брунер, с необходимостью «предпола­гает акт категоризации»[205]. Поэтому было бы не точно полагать, что чувственное соотно­симо только с эмпи­рическим, а рациональное – только с теоретическим «Эмпирическое в науке, – пи­шет М.В. Мостепаненко, – не следует представлять в отрыве от рациональ­ного. При выяснении специфики эмпирического главное состоит не в том, чтобы брать его в "чистом виде", то есть в отрыве от рационального момента, а в том, чтобы видеть чувственное в соответствующем рациональном выражении и оформлении. Причем ос­новное в данных опыта составляют реальные чувственные восприятия исследователя (ибо через них вводится объективность), рациональное же в данных опыта (выражение чувственного в понятиях) играет подсобную роль»[206]. В свою очередь, даже самое пре­дельно абстрактное теоретическое знание всегда, так или иначе, «отягощено» определен­ной наглядно-чувственной компонентой. Поэтому различие между эмпирическим и тео­ретическим было бы точнее харак­теризовать различным соотношением чувственного и рационального в каждом из них: эмпирическое знание – чувственно-рационально, а тео­ретическое – рацио­нально-чувственно.

При всей относительной самостоятельности, жесткой границы между эмпи­риче­ским и теоретическим уровнями научного знания не существует, они взаимо­полагают, взаимообусловливают и взаимопереходят друг в друга. Более того, тео­ретическое менее высокой степени общности может выступать как эмпирическое по отношению к теоре­тическому более высокой степени общности. «Эмпириче­ское и теоретическое, – отме­чает П.В. Копнин, – относительно самостоятельные уровни, граница между ними до не­кото­рой степени условна; эмпирическое пере­ходит в теоретическое и, наоборот, то, что счи­талось на каком-то этапе науки тео­ретическим, на другом, более высоком, становится эмпирически доступным»[207].

В этой связи логично поставить вопрос о том, насколько адекватным является яв­ное или неявное представление культурологии как сугубо эмпирической дисциплины? Насколько в принципе возможна фиксация тех или иных явлений как явлений именно культуры, если сущностное ее понимание «вынесено» за пределы культурологии как науки?

В этой связи также вполне логично поставить вопрос и о том, насколько адекват­ным явля­ется довольно широко распространенное представление отождествляющее куль­турологию и теорию культуры? Может ли культурология как наука, – более того: как одна из основных подсистем современного научного знания, если она, ко­нечно, пре­тен­дует на этот статус, – ограничиваться только лишь одним уровнем, уровнем теории и сколько-нибудь успешно его разрабатывать, не имея своего соб­ственного эмпирического базиса?

 

Сосредоточение 5.2…

 

Современные исследования в области методологии науки позволяют делать вывод о принципиальной всеобщности эмпирической и теоретической «коорди­нат» в ее струк­туре.

Особое внимание важно обратить на обоснование всеобщности относительно именно эмпирического уровня в структуре научного знания. «Нередко, – писал В.С. Швырев, – при рассмотрении природы эмпирического базиса науки абсолюти­зируется практика естественных наук, под эмпирией понимаются только данные, полученные при эксперименте или наблюдении над явлениями природы. Однако эмпирия существует и в социальных и гуманитарных науках, науках о культуре. В последних, в частности, она выступает в виде памятников культуры, различных текстов, знаково-символических структур, подлежащих расшифровке и осмысле­нию»[208]. На необходимость различения внутри культурологии теорети­ческого и эмпирического уровней указывал в свое время Э.С. Маркарян. Отмечая, что термин «культурология» в подавляющем большинстве слу­чаев используется как равнозначный «теории культуры», он писал, что его было бы «це­лесообразно использовать и в более широком значении, охватывающем как теорию культуры, так и порождаемые ею эмпирические исследования»[209]. Еще более определе­нен в этом отношении В.М. Розин. «Как и в любой научной дисциплине, – пишет он, – в культурологии можно различить уровень эмпирического материала, фактов, описания феноменов (его можно условно назвать «феноменологическим» уровнем культуры[210]) и уровень теоретических конструкций и построений (идеальных объектов, теоретических знаний, понятий)»[211].

Признание «необходимой обязательности» как теоретических, так и эмпирических культурологических исследований, конечно же, в их специфике и взаимосвязи, означает, что можно различать теоретическую и эмпирическую культурологию.

В этой связи неизбежно встает целый ряд вопросов и относительно конкрет­ных форм представления эмпирической культурологии, и относительно конкрет­ных форм представления теоретической культурологии. Что представляет собою эмпирическая культурология? Есть ли она какая-то особая научная дисциплина, или же представляет собою совокупность уже хорошо известных дисциплин – культурной антропологии, ис­тории культуры, социологии культуры, психологии культуры и т.п.? Что представляет собою теоретическая культурология? Есть ли она, собственно говоря, ни что иное, как теория культуры? Или же, как полагают некоторые исследователи, она есть просто-на­просто то же самое, что и филосо­фия культуры? Как соотносятся между собою теория культуры и философия культуры? Каково место того и другого в структуре культуроло­гии?

 

Сосредоточение 5.3…

 

Решение этих вопросов, будучи важным само по себе, все же производно от реше­ния более принципиального вопроса: насколько корректно в свете современ­ных методо­логических норм сведение внутренней структуры культурологии к ее «дихотомиче­скому» делению на эмпирическую и теоретическую?

Согласно разработкам В.С. Степина – Д. Шейпира – К. Хукера, та или иная область знания как научная дисциплина в своем целостном виде может быть представлена иерар­хией не двух, а трех уровней: «На верхнем уровне имеется «когерентное множество кон­цептуальных категорий», которое определяет область метафизики, онтологии, приме­няемой в исследовании. К ней примыкают такие сферы знания, как теория методов, пси­хология восприятия и т.п. Затем расположен уровень собственно теорий и, наконец, уро­вень экспериментов и наблюдений»[212]. Так или иначе, этот подход поддерживается и разви­вается целым рядом исследователей. «Внутренняя логика методологических иссле­дований, – пишут П.В. Алексеев и А.В. Панин, – все чаще и чаще ставит на повестку дня вопрос о не­обходимости введения в методологию науки новой методологической еди­ницы, смысл и содержание которой не сводимы к дихотомии эмпирического и теорети­ческого. В этом новом базисном методологическом понятии фиксируется сущест­вование в науке еще одного, третьего уровня знания, который находиться над тео­ретическим зна­нием и выступает в качестве метатеоретической, экстратеоретиче­ской предпосылки са­мой теоретической деятельности в науке»[213]. Необ­ходимость выделения эмпирического, теоретического и метатеоретического уровней в структуре научного познания отмечается С.А. Лебедевым, С.М. Халиным и др.[214]

Что представляет собою этот метатеоретический уровень научного знания? Каковы его, собственно говоря, гносеологические основания? Какие дополнительные эвристиче­ские возможности относительно внутреннего структурирования культурологии дает его выделение?

 

Сосредоточение 5.4…

 

Прежде всего, особое внимание следует обратить на актуализацию идущей еще от Аристотеля традиции, связанной с различением внутри рационального двух познава­тельных способностей – разума и рассудка. В «Никомаховой этике» Аристотель выде­ляет в душе две части: «одна часть души не обладает суждением (alogon) а другая им об­ладает (logon ekhon)» (1102а32). В свою очередь, каждая из них рассматривается как «двуслож­ная». Первая делится на растительную и животную, вторая – на обладающую суждением «в собственном смысле и сама по себе» (1103а2), т.е. то, что как раз и может быть обо­значено термином «разум», и на «нечто, слушающееся [суждения, как ребенок] отца» (1103а3), т.е. то, что может быть обозначено как «рассудок»[215]. Разграничение ра­зума и рассудка по самым разнообразным основаниям мы находим у неоплатоников, в «Ареопа­гитиках», затем у Н. Кузанского, Д. Бруно, Дж. Локка, Г. Лейбница, И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля и др.[216] Адекватной формой первого, как правило, считается идея, а вто­рого – по­нятие (и/или суждение).

Особенностью разумного познания является его целенаправленность. Иссле­дуя со­держание и собственную природу понятий, разум оперирует ими в соответ­ствии с этой природой, постигает мир не созерцательно, а творчески, активно. Творческая активность обязательно предполагает синтез знания, поэтому разум выступает синонимом синтетич­ности познания. С помощью разума формируются идеи и охватывается широкий круг знания. Рассудочное познание также опери­рует абстракциями, однако не вникает в их содержание и природу. Для рассудка характерно оперирование абстракциями в пределах определенным образом заданной схемы. Рассудочная деятельность не имеет своей собст­венной цели, она исполняет заранее заданную цель, поэтому отражение действительно­сти рассудком носит до некоторой сте­пени «мертвый» характер. Главная функция рас­судка - расчленение и исчисление. Вместе с тем, рассудок придает мышлению опреде­ленность, системность и стро­гость. Своим стремлением превратить научную теорию в логически стройную формальную систему человек, благодаря не в последнюю очередь именно рас­судку, делает результаты работы мысли доступными пониманию и осозна­нию. Говоря о соотношении рассудка и разума, П.В. Копнин отмечал, что они «явля­ются двумя необходимыми моментами в деятельности теоретического мышления. Их взаимо­связь и взаимопереход в процессе движения мышления создают предпо­сылки для пости­жения объективной природы предмета такой, какова она есть в действительности»[217].

Необходимость различения в структуре рационального разума и рассудка как спе­цифических и не сводимых друг к другу познавательных способностей под­держивается и обосновывается в работах целого ряда исследователей,[218] однако, встречает порой доста­точно «жесткие» возражения. Например, Р.В. Петропавловский полагает, что, хотя такое различение и помогло в прошлом «выяснить некоторые особенности нашего продуктив­ного мышления на его различных уровнях», для нашего времени оно «представляется довольно схола­стичным … и уже не плодотворным»[219]. В этой связи наиболее пер­спектив­ной в методологическом отношении представляется позиция тех исследо­вателей, в работах которых на основе критической оценки достигнутых здесь ре­зультатов, осуще­ствляется поиск дополнительных эвристических возможностей структури­зации внутрен­него содержания рационального. Так, Н.В. Блажевич и Ф.А. Селиванов, отмечая как про­блематичное то, что «действие рассудка и разума П.В. Копнин ограничивает лишь пре­делами теоретического познания», указывают на сложный характер проявления того и другого не только в теоретическом, но и в эмпирическом познании и, – что особенно важно, – формулируют идею о «разных типах единства рассудка и разума»[220]. Если, в це­лях возможной конкретиза­ции этой идеи, допустить, что в зависимости от того, какая из данных познава­тельных способностей является конституирующим элементом их един­ства, – рас­судок или разум – тогда чисто логическим путем в самом общем виде мо­жет быть выделено два основных вида рационального: рассудочно-разумный и разумно-рас­судочный.

Исходя из этого, гносеологические основания для различения «верхнего», или ме­татеоретического, и «среднего», или теоретического, уровней во внутренней структуре научного знания могут быть поняты как результат различия двух основных видов рацио­нального: метатеоретический уровень формируется, функционирует и развивается как разумно-рассудочный, а собственно теоретический – как рассудочно-разумный.

Если учесть, что аналогом, коррелятом понятия «метатеоретический уро­вень» мо­гут быть такие понятия, как «априорные основоположения» И. Канта, «парадигма» Т. Куна, «исследовательская программа» И. Лакатоса, «эпистема» М. Фуко, «основания науки» В.С. Степина, «интертеория» А.А. Ляпунова, «картина мира» В.Ф. Черноволенко и т.п., метатеоретический уровень научного знания – сложное и многоплановое образо­вание. Согласно, например, В.С. Степину «основания науки», будучи «системообразую­щим фактором научной дисциплины», включают в себя: «1) специальную научную кар­тину мира (дисциплинарную онтологию), которая вводит обобщенный образ предмета данной науки в его главных системно-структурных характеристиках; 2) идеалы и нормы исследования (идеалы и нормы описания и объяснения, доказательности и обоснования, а также идеалы строения и организации знания), которые определяют обобщенную схему метода научного познания; 3) философские основания науки, которые обосновывают принятую картину мира, а также идеалы и нормы науки, благодаря чему вырабатывае­мые наукой представления о действительности и методах ее познания включаются в по­ток культурной трансляции»[221].

В функционально-содержательном плане метатеоретический уровень научного знания можно рассматривать, прежде всего, как определенную проекцию философских воззре­ний относительно той или иной исследуемой предметной области, того или иного вида бытия, – воззрений, выраженных на соответствующем языке той или иной системы научного знания. Трактуя метатеоретический уровень научного знания в качестве «архе­типа теоретического мышления», В.П. Алексеев и А.В. Панин отме­чают, что и его фор­мирование, и его существование «теснейшим образом связаны с философскими воззре­ниями определенной исторической эпохи. Именно из фи­лософии черпаются многие ис­ходные идеи, определяющие черты конкретной на­учной картины мира и систему гносео­логических и методологических установок науки. Соответственно и анализ метатеорети­ческих оснований теоретической дея­тельности немыслим без учета общефилософских соображений. Архетип теорети­ческого мышления является историческим образованием и не только включает в себя результаты научно-теоретической деятельности, но и кос­венно фиксирует итоги развития всех других форм духовно-практического освоения мира челове­ком, которые непосредственно отражаются в философском знании»[222]. Еще более определенно формулируют данную позицию С.В. Девятова и В.И. Купцов, выде­ляющие в структуре любой «локальной области научного знания» три взаи­мосвязанных уровня: «эмпирический, теоретический, философский»[223].

 

Гипотеза…

Исходя из этого, возможна внут­ренняя дифференциация культурологии, соотносимая с современными методологиче­скими тенденциями представления структуры научного знания как концептуально орга­низованного многообразия, ориентированного определенной познавательной перспекти­вой.

В самом общем плане во внутренней структуре культуроло­гии как науки может быть выделено три исходные и основные дисциплины, каж­дая из которых является кон­ституирующей в пределах соответствующего ей структурного уровня:

– метатеоретическая культурология (метатеоретический уровень культуроло­гии), или «философия культуры», задачей которой является разработка мировоззренческих и методологических проблем постижения куль­туры как вида бытия;

– теоретическая культурология (теоретический уровень культурологии), или «тео­рия культуры», задачей которой является выявление и анализ сущности и структуры культуры, закономерностей ее возникновения, функционирования и развития;

– эмпирическая культурология (эмпирический уровень культурологии), или «фено­менология культуры», задачей которой является изучение тех или иных яв­лений куль­туры в присущих им конкретных пространственно-временных формах, получение фактов и их эмпирических обобщений в качестве соответствующего базиса теории культуры и ее философского осмысления.

В связи с тем, что в литературе встречается точка зрения, согласно которой «фило­софия культуры входит в общую теорию последней, но не исчерпывает ее»,[224] заметим, что сам по себе теоретический уровень в структурном отноше­нии имеет довольно сложную организацию. В нем выделяются особые подуровни, каж­дый из которых характеризуется специфическими познавательными процедурами и осо­бым типом получаемого знания. Как правило, выделяется два основных подуровня: «Первый из них образует частные теоретические модели и законы, которые выступают в качестве теорий, относящихся к достаточно ограниченной области явлений. Второй – со­ставляют развитые научные теории, включающие частные теоретические законы в каче­стве следствий, выводимых из фундаментальных законов теории»[225]. При этом, как отме­чают С.В. Девятова и В.И. Купцов, в фундаментальных теориях мы всегда имеем дело «с наиболее абстрактным идеальным объектом, а в теориях второго поколения – с опреде­ленными производными от этих идеальных объектов, на основе которых конструируются модели конкретных явлений действительности»[226]. Это означает, что внутри теории куль­туры необходимо выделять не «философию культуры», принадлежащую все же к сфере «метатеоретического уровня культурологии», а, во-первых, – фундаментальную или общую теорию культуры, задачей которой является разработка фундаментальной, базо­вой модели культуры, и, во-вторых, – совокупность конкретных или частных теорий куль­туры, задачей которых является разработка конкретных, частных ее моделей.

С позиций данного подхода вовсе нет необходимости прибегать к некой предлагаемой А.Я. Флиером процедуре «дробления» теории культуры между «философией культуры» и «культурологией»[227]: и философия культуры, и теория культуры – исходные и основные дисциплины именно внутри самой культурологии как науки о культуре, и, более того, каж­дая из них является кон­ституирующей в пределах соответствующего ей её структурного уровня. Конечно же, и та и другая, также как, впрочем, и феноменология культуры, может и должна «дробиться», но прежде всего и главным образом внутри себя самой.

В рамках внешнего аспекта структурирование культурологии может быть осущест­влено исходя из ее места в общей системе современного научного знания, и предполагает рассмотрение целой системы онтологических отношений: «куль­тура – природа»; «куль­тура – общество»; «культура – человек». На этом основании можно ставить вопрос о выделении соответствующих научных дисциплин, формирующихся в качестве переход­ных, или «пограничных», «смежных» между культурологией, – с одной стороны, и есте­ствознанием, социологией (обществознанием), антро­пологией, – с другой стороны.

Детальная проработка данного вопроса – чрезвы­чайно важная и перспективная за­дача, требующая специального исследования.

Однако, уже в настоящее время можно полагать, что рассматривая содержательное наполнение каждого из указанных взаимодействий, в нем необходимо различать два рав­ноправных и относительно самостоя­тельных направления: первое – идущее от культуро­логии к остальным подсисте­мам современного научного знания, и второе – идущее от каждой из этих подсис­тем к культурологии.

Система «культура – природа» является онтологической основой для выявления со­держательного представления внешней структуры культурологии, формирующейся в ее взаимодействии с естествознанием. Прежде всего, здесь речь может и должна идти о ста­тусном характере таких, уже заявивших себя в качестве научных, но, тем не менее, не переставших быть предметом для дискуссий, дисциплин, как «культурная экология» и «экология культуры», «культурная география» и «география культуры»[228].

В пределах онтологической системы «культура – человек» своеобразие выделенных направлений, пожалуй, «легче и проще всего» просматривается на примере соотношения культурной антропологии и гуманитарной, или антропологической, культурологии.

В современной литературе данные дисциплины чаще всего не различаются, неод­нозначно трактуется и их статусное определение.

Как можно уже было заметить, целый ряд исследователей (Г.В. Драч, А.И. Крав­ченко, В.М. Межуев и др.) включает культурную антропологию в состав культурологи­ческих дисциплин, в то время как другие исследователи (С.И. Иконникова, А.Я. Флиер и др.) этого не делают. Согласно Л.П. Воронковой, эта наука хотя и может быть отнесена к «культурологии в широком», но не «в узком смысле слова», является элементом именно антропологии как «области научного познания, в рамках которой изучаются фундамен­тальные проблемы существования человека в природной и искусственной среде»[229]. Что касается гуманитарной, или антропологической, культурологии, она рассматривается то как «общественная наука», основная задача которой – «дать индивидуализирующее опи­сание исходного материала, явлений и фактов культуры, воссоздать объект в его подлин­ности и уникальности»,[230] то как «гуманитарная наука», которая в «системе культурологи­ческих дисциплин» «занимает свое особое место», поскольку «для нее ха­рактерен комплексный, принципиально многомерный подход к феноменам культуры»[231].

Более адекватно гуманитарная культурология и культурная антропология могут быть поняты как «пограничные», «смежные» научные дисциплины, каждая из которых образуется на основе своего собственного и относительно самостоя­тельного направления во взаимоотношениях культурологии и антропологии как двух подсистем общей системы современного научного знания. Исходной точкой их статусного опреде­ления является весьма тонкая, но очень важная специфика каждой из них: гумани­тарная культурология – это наука о культуре в ее человеческом измерении, в ее «человечности», в то время как культурная антропология – это наука о человеке в его культурном измерении, в его «культурности».

Аналогичным образом суть дела, очевидно, должна заключаться и в методологиче­ских процедурах, связанных с выделением и характеристикой «пограничных», «смеж­ных» научных дисциплин, формирующихся на «стыке» «культурология – социология», например, относительно «социологии культуры» или «культурной социологии» (если воспользоватьс­я аналогией образования терминологии применительно к культурной антропологии) и «социальной культурологии», их предметного и статусного определения.

Проект социальной культурологии как науки о культуре, основанной «на примене­нии методов социальных наук к предмету, воплощающему, казалось бы, часто гумани­тарное содержание», был предложен и достаточно детально разработан Б.С. Ерасовым. Трактуя культуру как «духовную жизнь общества», он писал, указывая специфику этой дисциплины: «Социальная культурология рассматривает духовные факторы регуляции социальной жизнедеятельности как самостоятельную и находящуюся во взаимодействии с другими сферами и формами регуляции. Она объясняет социальное содержание, прин­ципы и структуру духовной деятельности, воздействие культурных факторов на эконо­мическую активность и политику, на типы социальной организации, место различных слоев и классов в духовной жизни общества, уровни и типы организации духовной жизни и т.д.»[232].

Возможность и правомерность такой трактовки культурологии была поддержана целым рядом исследователей как «одна из наиболее интересных трактовок общества с точки зрения культуры»[233]. В то же время она встречает подчас и самое что ни на есть ре­шительное возражение как «искусственно синтезированная дисциплина», «вторгающаяся в границы предметных областей социальных наук», как «попытка размыть границы со­циологии культуры, разбавить ее общегуманитарными рассуждениями о социокультур­ной регуляции» и т.п.[234]

Конечно же, «экспансия» одной научной дисциплины в предметную область другой с целью ее «захвата», хотя и не является каким-то необычайным явлением в развитии на­учного знания, всегда вызывала и будет вызывать, особенно со стороны «экспансируе­мых», достаточно «жесткие» и самые решительные возражения. Проблема заключается в том, насколько ее осуществление является, как минимум, взвешенным и методологиче­ски выверенным в своих основаниях. В данном случае, в принципе одинаково нет ника­ких оснований ни «ущемлять» социологию культуры за счет «конституирования» соци­альной культурологии, ни отрицать самою возможность этой последней, но не в качестве единственно представляющей собой всю культурологию как науку о культуре, а как одну из ее субдисциплин.

На основе онтологической системы «культура – общество» социальная культуроло­гия и социология культуры могут быть поняты как «пограничные», «смежные» научные дисциплины, каждая из которых имеет свой собственный предмет изучения, фиксируе­мый с учетом того или иного ракурса в рассмотрении характера взаимодействия состав­ляющих данную систему элементов: социальная культурология – это относительно са­мо­стоя­тельная наука о культуре в ее социальной обусловленности, в то время как социо­ло­гия культуры или «культурная социология» – относительно самостоятельная наука об обществе в его культурной обу­словленности.

Данный подход, кстати, если оставить в стороне нюансы, связанные с вопросом о терминологии, достаточно легко может быть согласован и с позицией Б.С. Ерасова, когда он отмечает, что культурология – это «комплекс наук»,[235] и с позицией Ю.М. Резника, вы­раженной в его статье «Пути системной реорганизации и интеграции социального знания (очерки о судьбе отечественного обществознания)». В этой работе, во-первых, на основе фиксации процессов «социологизации» научного знания как «объектно-ориенти­рованной интеграции» наук, среди «наук о культуре» выделяется как «тип системного знания» «социология культуры», объектом изучения которой являются «культурные и этнокультурные общности (народ)», предметом – «социокультурные законы и меха­низмы развития», а проблемными областями – «проблемы социализации»; во-вторых, на основе фиксации процессов «культурологизации» научного знания как, опять-таки, «объектно-ориентированной интеграции» наук, среди «наук об обществе» выделяется как «тип системного знания» «"социологическая" культурология», объект изучения ко­торой – «культура общества», предмет – «социологические аспекты и закономерности развития культуры», проблемные области – «проблемы институализации»[236].

Таким образом, и «социальная (социологическая) культурология» и «социология культуры», или «культурная социология», – «пограничные», «смеж­ные» научные дисцип­лины, выделяемые в рамках рассмотрения внешнего аспекта струк­туриро­вания культурологии, исходя из вполне специфического содержания основ­ных направлений ее взаимодействия, или «объектно-ориентированных интеграций», с социо­логией как подсистемой общей системы современного научного знания. Этим оп­ределя­ется и их научный статус, и эвристические возможности в изучении культуры, ко­торыми рас­полагает каждая из них в пределах своей предметной области.

Осуществляя методологическую процедуру структуризации культурологии как науки, необходимо постоянно иметь в виду ее предметную направленность, которая представлена уже в самом ее названии и, следовательно, не допускать явного или неявного отождествления изучаемого ею предмета с чем-либо таковым, что, строго говоря, таковым не является. Какое-либо легковесное отношение к этому, казалось бы, простому и само собой разумеющемуся требованию только отдаляет от действительного решения проблемы, порождая состояния явного недоразумения. «На первый взгляд, – достаточно категорично утверждает, например, А.Я. Флиер, – представляется, что научный предмет культурологии – это культура. Ничего подобного! Для культурологии сама культура в ее эмпирически явленных нам воплощениях – это объект исследования (то, что мы объективно наблюдаем), а предмет исследования – это общество в его культурных характеристиках (то, что мы изучаем как проблему)»[237]. Не трудно понять, что в рамках такого «построения идеальной модели проблемных полей культурологии» последняя – уже не наука о культуре и, тем более, не их комплекс, а, – в лучшем случае, – одна из наук об обществе, правда «в его культурных характеристиках», т.е. культурная социология.