В понимании самурая истинную ценность вещь может приобрести лишь со временем, после того как в ней как бы «высветлятся» подлинные, глубинно-эстетические свойства. Японцы называют это саби -–дословно «патина времени», «ржавчина веков». Даже дорогой доспех самурая обязан соотноситься с глубоким прошлым хотя бы по своему «покрою». В икэбане и чайной церемонии – тя-но-ю – особенно высоко ценилась утварь, отмеченная печатью времени. Лучшая посуда для чайной церемонии – не та, которая утонченно украшена, но та, которой пользовались еще несколько веков назад, возможно, уже потрескавшаяся от времени. Здесь речь идет об особом свойстве японского эстетического сознания – вечном убегании в древность, соотнесении себя с людьми прошлого, а точнее, с состоянием их сознания.
В концепции саби заключена важнейшая дзэнская мысль жизнеутверждающего характера: все, что рождено, умирает, возвращаясь к своему началу, к праху, к «ржавчине веков», тем самым предполагая новое рождение, вечность.
Примечательно, что понятие «саби» могло использоваться и для обозначения того состояния, в котором пребывал самурай, готовясь сделать себе харакири (вспарывание живота). Он при этом испытывал чувство, близкое к эстетическому переживанию, ощущая себя включенным в вечный цикл рождения и возрождения, достигаемого через умирание. Обряд харакири становился не столько способом «достойного ухода из жизни», сколько воплощением вечного возвращения, подчеркивая собой мимолетность человеческой жизни и бесконечность истины.
Каждое движение, жест в поведении самурая призваны быть «доведенными до простоты естественности». Здесь воплощался другой классический принцип самурайской дзэнской эстетики – ваби. Термин происходит от глагола «вабу» – «приходить к изначальной простоте», «становиться естественным».
Вырабатывалась и особая стилистика жизни, названная ваби цзумаи («неприхотливая жизнь») или вабисии («живущие в простоте») и означавшая предельную простоту, непритязательность в манерах, которую часто особым образом подчеркивали. Примечательно, что тем же термином могли обозначать и жизнь, полную лишений и несчастий, - нищенство. В рамках средневековой культуры воинов понятие «ваби цзумаи» приобрело явный оттенок элегантности, стало нормой жизни.
Простота взывает к легкой незавершенности, некоему нарочито допускаемому несовершенству, что должно восприниматься как нежелание человека приукрашать естественность самих вещей.
Что может быть проще всего лишь одного удара кистью по бумаге, когда странный и на первый взгляд непонятный росчерк на самом деле представляет собой изящную стихотворную строфу, а туманный размыв туши – изображение бурного горного потока? Именно на этой недоговоренности первоначально и основывалась живопись тушью – сумие. Исток ее, как и большинства самурайских дзэнских искусств, лежал в Китае.
Первыми авторами картин сумие были не профессиональные художники, а дзэнские монахи или особо искушенные в изящных искусствах самураи. Лишь позже появились люди, сделавшие создание картин сумие своей профессией.
Эти же особенности можно обнаружить даже в манере боя, которая выработалась в японской традиции. Например, в кэндо (фехтование на мечах) ценилось именно малое количество взмахов мечом, иногда сводившееся всего к одному мастерскому удару (иай-дзюцу – «искусство одного удара мечом»), и сама техника владения оружием была крайне скупа и подчеркнута проста.
Ритуалы и комплексы приемов (ката) в традиционном каратэ и кэндо порой упрощены до предела, низведены до некоей изначальной структуры, схемы, до своего костяка, что символизирует все то же сформулированное в учении чань-буддизма стремление к Пустоте.