Техническая деятельность - это важнейший феномен, conditio sine qua non человеческой культуры. Соответственно причины, условия, цели, результаты и последствия технической деятельности оказываются одним из объектов философской рефлексии над культурой задолго до того, как развитие техники или отдельные его аспекты становятся самостоятельным объектом исследования и анализа. Восприятие технического творчества и инноваций в культурах различных стран и эпох, а также оценка технического прогресса в различных философских и социальных теориях представляют собой обширную исследовательскую область, значительно выходящую за рамки настоящего исследования. Однако для выявления концептуальных предпосылок оценки техники представляется необходимым рассмотреть в историко-философской ретроспективе проблему соотношения техники и ее последствий с господствующим типом культуры. Ведь в принципе, как справедливо отмечает Х. Сколимовски, многие тексты Библии, Бхагавадгиты и других священных книг можно рассматривать и в качестве своеобразных форм оценки техники, поскольку такие тексты в традиционных культурах оказывали огромное влияние на систему ценностей, выполняли по сути нормативную функцию, создавая рамочные условия (в т. ч. ограничивая и производя селекцию) для самых разных видов деятельности, включая и техническую[3].
Уже анализ мифологии, в первую очередь ветхозаветного предания о строительстве Вавилонской башни и древнегреческих мифов о Прометее, Дедале и Икаре позволяет прийти к определенным выводам о коллизии между традиционной культурной средой и тем, что сегодня принято называть «инновационной активностью». Смысл этих мифов состоит в наказании человека за то, что он при помощи техники пытается освободиться от власти богов или даже уподобиться им, поднявшись на немыслимую ранее для него высоту (в прямом и переносном смысле). Человек пытается изменить угодный богам порядок вещей при помощи некоторых технических ухищрений: производство кирпичей путем обжига глины, как это делали строители Вавилонской башни (что, кстати, подтверждается археологическими раскопками в Вавилоне и других районах Месопотамии), использование огня или изготовление искусственных крыльев. Гнев богов как бы символизирует негативные и непредвиденные последствия осуществления дерзновенной мечты «самому построить мир, самому быть Богом»[4]. Результат обескураживающий: строители башни из-за смешения языков перестают понимать друг друга, Прометей прикован к скале и обречен на жестокие мучения, Икар гибнет.
В древнеиндийской мифологии мы также можем найти схожие мотивы. В «Махабхарате»[5] описывается процедура пахтания океана, в ходе которой боги добывают напиток бессмертия - амриту. Однако непредвиденным побочным эффектом этого «технологического» процесса становится возникновение на поверхности океана страшного яда - калакуты, который мог погубить своими испарениями людей и богов. И тогда ради спасения всего живого бог Шива решается проглотить калакуту.
По мнению В. Г. Горохова, миф выступает в качестве своеобразного зародыша проекта, отражая в специфической форме реальную практику (в том числе техническую). И если непредвиденные опасные последствия технической деятельности составляют основной или побочный сюжет мифа, то в этом следует видеть отражение реального процесса накопления технических навыков - путем проб и ошибок, подчас трагических. Очень важно, однако, что миф не просто специфически отображал реальную практику, но, устанавливал связь этой практики с религиозными представлениями и верованиями. При этом «даже самая примитивная техническая операция наполнялась особым смыслом, выходящим далеко за пределы прагматического действия, безгранично расширяющего пределы возможного»[6]. Таким образом, миф выступал в качестве нормативного предписания, нередко - запрета или ограничения применительно к той деятельности, которую сейчас мы можем назвать инновационной.
В традиционном обществе подобные «эксцессы» технического гения чаще всего оказывались нейтрализованными культурной средой. Э. Гидденс дает следующее объяснение этой особенности традиции: «Традиционным культурам свойственно почитание прошлого, и символы ценятся потому, что содержат и увековечивают опыт поколений. Традиция – способ интеграции рефлексивного контроля действия и пространственно-временной организации сообщества, средство взаимодействия с пространством и временем, обеспечивающее преемственность прошлого, настоящего и будущего любой деятельности или опыта … Она не является целиком застывшей, поскольку переоткрывается заново каждым новым поколением, принимающим культурное наследие от тех, кто ему предшествует. Традиция не столько противится изменению, сколько образует контекст специфических временных и пространственных признаков, по отношению к которым изменение приобретает значимую форму»[7]. Данная характеристика применима для всех традиционных обществ, хотя при более детальном культурологическом анализе обнаруживается значительное своеобразие различных культурных традиций в плане восприятия инновационной деятельности.
Согласно Х. Сколимовски[8], культура традиционного общества выступает в качестве своеобразного фильтра, через который пропускаются любые произведения технической деятельности и человеческой практики вообще. Такой «инновационный фильтр» способствует замедлению (иногда - очень существенному) скорости технического развития, но вовсе не исключает технологических прорывов. Сущность «культурной фильтрации» состоит в том, что допустимыми являются лишь такие технические изменения, которые могут быть восприняты традиционным обществом без его радикальной трансформации[9].
С этой точки зрения своеобразие конкретной культуры приобретает решающее значение в той стадии, когда механизм «инновационного фильтра» перестает эффективно функционировать. Результатом становится либо радикальная социокультурная трансформация, то есть переход к техногенной цивилизации, либо технологический застой. Характерным примером второго варианта может служить традиционная культура Древнего и Средневекового Китая.