К концу 1978 года во всем мире, включая Соединенные Штаты, начали ощущаться результаты политики, принятой после введения эмбарго. Однако первая реакция на эмбарго была всеобщей и почти мгновенной. Резкие скачки цен, перспектива их дальнейшего повышения, значительно возросшее движение денежной наличности и тревога инвесторов – все это породило повсюду безумную, вызывавшую инфляцию, погоню за нефтью. На просьбу охарактеризовать это мировое сумасшествие, заместитель менеджера по нефтеразведке в компании „Экссон“ ответил очень коротко: „Это просто дико“. Разведка нефти, находившаяся вплоть до 1973 года в застойном состоянии, теперь велась на полную мощность, цены на все виды оборудования, будь то полупогруженная буровая платформа, буровое судно с динамическим позиционированием или просто устаревшая установка на суше в Оклахоме, по сравнению в 1973 году удвоились. Более того, очень существенно перераспределился поток инвестиций. Теперь главной заповедью стало – любыми средствами обходить стороной националистически настроенные страны „третьего мира“. Во всяком случае, в большинстве стран ОПЕК нефтеразведка была приостановлена в результате национализации, а что касается других развивающихся стран, то существовало довольно стойкое убеждение в том, что если какая‑то компания и добьется там успеха, то плоды ее трудов будут захвачены практически целиком прежде, чем она сумеет ими воспользоваться. Так что по мере возможности компании перенаправляли свои средства на нефтеразведку в индустриальные страны Западного мира: в Соединенные Штаты, несмотря на растущий пессимизм по поводуих нефтяного потенциала, в Канаду и в британский и норвежский секторы Северного моря. В 1975 году „Галф“ провела полный пересмотр своего бюджета по всем странам. Каждый инвестированный доллар, который не был прочно закреплен контрактами и задействован, был тихо и незаметно изъят из „третьего мира“ и возвращен в Северную Америку и Северное море. „Ройал Датч/Шелл“ к 1976 году сконцентрировала 80 процентов своих мировых расходов в производстве неамериканской нефти в Северном море. „После 1973 года и последовавшей национализации приходилось искать удачи уже на другом поле, – вспоминал один из директоров „Экссон“. – И мы отправлялись в те места, где все еще могли получить долю в акционерном капитале, какую‑то собственность на нефтепромыслах“.
Помимо этого, нефтяные компании начали широко вкладывать средства в различные, не связанные с нефтью предприятия. Оправдать это было несколько трудно особенно в тот период, когда они призывали к снятию контроля над ценами, ссылаясь на необходимость инвестировать все средства в энергетику, и этим, в сущности, подрывали свою аргументацию. Такой переход к диверсификации отражал перспективы ухудшения и ужесточения деловой и политической обстановки, которые ожидали нефтяные компании в результате государственного вмешательства и регулирования. Была и еще одна причина – неотступный страх, что дни нефтяных монополий, да и самой нефти, могут быть сочтены в результате истощения геологических ресурсов. Между 1970 и 1976 годами разведанные американские запасы нефти сократились на 27 процентов, а запасы газа – на 24 процента. Казалось, что нефтяному счастью Соединенных Штатов вот‑вот придет конец. И хотя фактические инвестиции компаний за пределами энергетического бизнеса были невелики по сравнению с их общими финансовыми вложениями, их долларовые размеры все же были значительны. „Мобил“ купила сеть универсальных магазинов „Монтгомери Уорд“, „Экссон“ занялась электронным оснащением для офисов, а „Арко“ – медными рудниками. Но ничто не вызывало такого веселья и насмешек, как участие „Галф“ в торгах при продаже „Цирка братьев Ринглинг, Барнума и Бейли“. По‑видимому, именно это желание купить цирк больше, чем что‑либо другое, говорило о том, что суматошная и шумная новая эра – эра абсолютной власти ОПЕК, высоких цен на нефть, растерянности, ожесточенных дебатов и энергетических войн в Вашингтоне – действительно была своего рода цирком.